Текст книги "Василий III. История государства Российского"

Глава IV

О реках Московии

и качествах ее почвы

Московия представляет вид совершенной равнины, усеянной множеством лесов и пересекаемой по всем направлениям пространными реками, наполненными рыбою.

/Днепр/Главнейшая из сих рек суть следующая: Борисфен, называемый у московитян Днепром (Dnieper), берет свое начало в княжестве Смоленском близ знаменитой крепости Вязьмы (Versura[103]103
  Объяснением названия Versura обязаны мы Рамузио. Источники Днепра находятся Смоленской губернии, Бельского уезда, в дачах села Городки, неподалеку от истоков Двины и Волги.


[Закрыть]), завоеванной нынешним великим князем Василием у Сигизмунда, короля Польского, и течет прямо на юг, сначала мимо Смоленска, а потом мимо Киева, бывшей столицы России. Пробежав около трехсот немецких миль, он впадает, не далее как в десяти милях от полуострова Таврического, в Черное море. Неподалеку от источников Борисфена берет начало свое другая река, называемая Двиною (Duvina).

/Двина/Она стремится прямо на запад, протекает через княжество Псковское, касается стен самого Пскова и при Риге, городе Ливонском, изливается в Балтийское море[104]104
  Двина, как мы уже выше объяснили, не касается стен Пскова и впадает в Балтийское море в 15 верстах от Риги, при Динаминде.


[Закрыть].

/Дон/Источник Танаиса находится в Московии, в княжестве Рязанском, в семи днях пути от города Москвы. Река сия течет сначала к северу, повыше источников Борисфена, потом бежит попеременно то к югу, то к востоку, далее поворачивает несколько на запад и орошает плодоносные равнины татар и, наконец, пробежав около семисот итальянских миль, впадает тремя рукавами в Меотийское озеро и как бы наполняет его водами своими[105]105
  Некоторые из древних писателей полагали, что Танаис, или Дон, изливается в Черное море, и почитали море Азовское только нижними частями сей реки (см. Брут. Земл. Древ. Света. Т. II. С. 508). О значении слова Дон смотри соч. И. Барбаро.


[Закрыть]. Московитяне называют Танаис Доном (Don), т. е. святым, потому что река сия изобилует рыбою и обтекает земли самые тучные и плодоносные.

/Волга/Величайшая же из рек Московии есть так называемая Волга, протекающая в азиатской Сарматии и превосходящая величиною своею третью часть всех европейских рек[106]106
  В подлиннике сказано: е maggior piu del terzo del finmi della nostra Europa.


[Закрыть]. Источники ее находятся на северо-западе от источников Танаиса. Она берет начало свое в обширном озере, называемом Белым[107]107
  Источники Волги, равно как и источники Двины, находятся в Тверской губернии.


[Закрыть], и, пробежав довольно большое пространство по направлению к северо-востоку, орошает стены Твери, главного города княжества Тверского, принадлежащего Московии; потом, изгибаясь на юго-восток, протекает мимо московского города Казани и оттуда, разлившись бесчисленными рукавами по обширным татарским степям, впадает в Каспийское море[108]108
  Волга впадает в Каспийское море 70 рукавами.


[Закрыть], в расстоянии двадцати дней пути от Казани. Все эти реки берут начало свое в местах низменных, болотистых и лесистых, а не в тех баснословных Рифейских и Гиперборейских горах, которые произвело воображение греков и которых никто еще не видел в природе; ибо во всей Московии не встретишь ни одного пригорка, разве только на берегах Северного и Скифского океанов, где обитают югры, карелы, башкиры и черемисы[109]109
  П. Иовий также утверждает, что во всей России нет гор, и почитает Рифейский (Уральский) хребет существовавшим только в воображении древних космографов.


[Закрыть]. При сем случае не могу довольно надивиться дерзости наших географов, которые без стыда и совести рассказывают невероятные вещи о Рифейских и Гиперборейских горах, в коих, по уверению их, берут начало свое означенные реки. Все это столько же справедливо, как и то, что повествуют они об обеих Сарматиях и вообще о странах северных. Стоит только, подобно мне, сличить показания их с рассказами новейших путешественников, чтобы вполне удостовериться в их бесстыдстве.

Глава V

О Герцинском лесе и деревьях, растущих в оном;

о большом количестве меду, собираемого в Московии, и о свойствах ее жителей

/Герцинский лес/Герцинский лес, рассеянный частыми и густыми рощами[110]110
  Герцинский лес (от немецкого слова Harz или Hartwald) простирался в древности, по свидетельству Юлия Цезаря, от границ земли гельветов, неметов и равраков, по течению Дуная, до пределов Дакии, откуда поворачивал влево в страны, отдаленные от сей реки, и по своей обширности касался пределов разных народов. Плиний, Страбон, Помпоний Мела, Тацит и другие римские писатели также упоминают о нем.


[Закрыть] на всем пространстве Московии, снабжает жителей всякого рода деревьями, нужными для их употребления. Вообще у них гораздо более лесу, нежели у нас. Сосны – величины невероятной, так что одного дерева достаточно на мачту самого большого корабля, а дуб и клен (roveri) гораздо лучше, чем в наших краях. Эти два дерева, будучи распилены, представляют в разрезе своем удивительную и прелестную смесь цветов, наподобие волнистого камлота. Купцы наши вывозят их в большом количестве в числе прочих товаров из Московии и продают по весьма дорогой цене, несмотря на то, что у нас самих нет недостатка в лесе.

А. Земцов, М. Рашевский.

Русские типы и сцены: «На пасеке. Подлазы».

Гравюра из дореволюционного журнала. 1884

/Большое обилие пчел и меду/Московия очень богата медом, который пчелы кладут на деревьях без всякого присмотра. Нередко в лесах попадаются целые рои сих полезных насекомых, сражающихся между собою и преследующих друг друга на большом пространстве. Поселяне, которые держат домашних пчел близ своих жилищ и передают в виде наследства из рода в род, с трудом могут защищать их от нападения диких пчел[111]111
  См. П. Иовия, стр. 39.


[Закрыть]. Вообразив это обилие меду и лесов, неудивительно, что все то количество воска и жидкой и твердой смолы, которое потребляется в Европе, равно как и драгоценные меха, привозятся к нам через Ливонию из Московских владений. На берегах Дона и Волги (Ра) растет, сверх того, во множестве ревень (Reuponteio) и аир (calamo aromatico).

/Народонаселение/Московия, несмотря на обширность свою, весьма хорошо населена и так тщательно защищена на границах, что не только никто из служителей или рабов, но даже поселяне и вольные люди не могут выйти за пределы государства или войти в оное без особенной великокняжеской грамоты. Сему весьма много способствуют обширные леса и болота, которые, заграждая повсюду сообщения, вынуждают каждого держаться больших дорог, весьма бдительно охраняемых княжескою стражею.

/Богатство/Если ж кто-нибудь вздумает уклониться от сего общего пути и избрать окольную дорогу, то неминуемо погибнет в непроходимых болотах. Московия весьма богата монетою (добываемою более через попечительность государей, нежели через посредство рудников, в которых, впрочем, нет недостатка[112]112
  Первые серебряные рудники открыты были в земле печорской в княжение Иоанна III, в 1491 году, и с той поры предки наши начали уже чеканить монету из своего серебра. (См. Кар. И. Г. Р. Т. VI. С. 226).


[Закрыть]); ибо ежедневно привозится туда из всех концов Европы множество денег за товары, не имеющие для московитян почти никакой ценности, но стоящие весьма дорого в наших краях. К тому же вывоз золота и серебра за пределы государства строжайше запрещен, исключая тех только случаев, когда сам великий князь посылает оные на продовольствие войска; ибо он ведет беспрерывные войны с соседями своими, как для внушения им должного страха, так равно и для распространения своих владений. Впрочем, он никогда не употребляет воинов чужеземных, а набирает рать свою из собственных подданных, которыми повелевает с неограниченною властью, имея полное право располагать жизнью их и имуществом.

/Свойства московитян/Никто из московитян не смеет в чем-либо противоречить воле государя, и сей последний властен даже переводить их с места на место и назначать им жительство по своему усмотрению. Мужчины вообще рослы, сильны и привычны ко всем трудам и переменам воздушным; но очень склонны к пьянству. Эта народная слабость принудила государя их запретить навсегда, под опасением строжайшего взыскания, употребление вина, пива и другого рода хмельных напитков, исключая одних только праздничных дней. Повеление сие, несмотря на всю тягость оного, исполняется московитянами, как и все прочие, с необычайною покорностью.

Глава VI

О религии и нравах московитян

/Религия московитян/Все многочисленные племена, подвластные московитянам (за исключением казанских татар, исповедующих, наравне с прочими татарами, магометанскую веру, и некоторых скифских народов, поклоняющихся идолам) веруют в Единого Бога, признают Христа Спасителя и отличаются от нас только тем, что отвергают единство церкви. Существенная же разница между их вероисповеданием и нашим состоит в немногих догматах, которые, впрочем, сами по себе не слишком важны для душевного спасения и могут, по собственным словам апостола, скорее, быть терпимы, чем искореняемы жестокостью или поставляемы в грех людям, не совсем еще утвердившимся в вере. Во всем прочем они, кажется, лучше нас следуют учению евангельскому. Обмануть друг друга почитается у них ужасным, гнусным преступлением; прелюбодеяние, насилие и публичное распутство также весьма редки; противоестественные пороки совершенно неизвестны, а о клятвопреступлении и богохульстве вовсе не слышно. Вообще они глубоко почитают Бога и святых Его и везде, где только встретят образ Распятого, немедленно падают ниц с сердечным благоговением[113]113
  Мы уже заметили в предуведомлении нашем, что повествование А. Кампензе о нравах московитян весьма различествует от показаний современных ему и даже позднейших западных писателей. Изображением богобоязненности и добродетелей предков наших автор, видимо, желал еще более преклонить Климента VII к союзу политическому и религиозному с великим князем Василием Иоанновичем.


[Закрыть].

Ф. Алексеев. Село Коломенское

(в центре церковь Вознесения Господня,

возведенная в 1530 г. в честь рождения

наследника Василия III, будущего Ивана IV). 1800-е

/Богослужение/Московитяне причащаются весьма часто (почти всякий раз, когда собираются в церковь) и употребляют для сего хлеб кислый, принимая Святые Дары под двумя видами. Служб у них немного и не по нескольку вдруг; но один священник, отправляющий служение, приобщившись сам Тайн Христовых, выносит к народу, в церкви находящемуся, сосуд, наполненный, по их обыкновению, хлебом и вином; каждый берет из сосуда часть освященного хлеба, напоенного вином, и причащается из своих рук[114]114
  Причащение из собственных рук дозволяется у нас только священнослужителям. Вероятно, те путешественники, со слов которых Кампензе написал свое сочинение, приняли раздавание освященной просфоры и теплоты после Причастия за самое Таинство Причащения.


[Закрыть]. В церквах не заметно ничего неблагопристойного или бесчинного; напротив того, все, преклонив колена или простершись ниц, молятся с искренним усердием. Отец мой и многие другие почтенные особы, проживавшие некоторое время в Московии, уверяли меня, что московитяне были бы гораздо праведнее нас, если бы не препятствовал тому постыдный раскол их, уничтожение коего было весьма легко для предшественников Ваших и еще удобнее для Вашего Святейшества, как Вы изволите усмотреть из следующей главы.

Глава VII

О легчайшем способе

привести московитян

к единству Римской церкви

/Мнения великого князя в делах веры/Если бы о сем предмете надлежало состязаться с целым народом, то мы, без сомнения, встретили бы множество препятствий и затруднений (ибо нелегко склонить кого-либо к оставлению или изменению веры предков), хотя, впрочем, эти затруднения нисколько не должны ослаблять усердия ревностного пастыря церкви в великом подвиге присоединения к стаду Христову миллионов душ, совратившихся хотя несколько с пути истинного. Но здесь встречается совсем противное. Вся власть сосредоточена в лице одного великого князя, неоднократно желавшего единства в делах веры, и потому непростительно и даже преступно равнодушие, с которым пастыри наши, оставляя досель без внимания выгоды церкви, не только сами не искали, но даже отвергали государя, спешившего навстречу им со всем своим народом и умолявшего о присоединении его к верной пастве Христовой[115]115
  Великий князь Василий Иоаннович, как мы уже заметили в предуведомлении, не только не искал присоединения к латинской церкви, но даже постоянно отклонял все предложения, делаемые ему по сему предмету Римским двором. Доказательством сему служит самый ответ его, приведенный нами в конце означенного предуведомления.


[Закрыть]. Мне стыдно и даже больно напоминать здесь об этом равнодушии; но, к несчастью, дело сие уже слишком известно. Враги наши знают о нем и, к стыду нашему, ежедневно с новою гордостью выступают против нас и против защитников апостольского престола.

/Собор Флорентийский/Еще за 50 или 55 лет пред сим, когда отец мой проживал в Московии, я часто и с душевным сокрушением слышал от него, что один из великих князей (может быть, тот самый Иоанн, о котором было упомянуто выше сего, или его предместник) прислал послов своих из отдаленнейших стран света[116]116
  Автор, очевидно, говорит здесь о соборе Флорентийском, событии, важном в истории церковной и тщательно сохраненном летописцами нашими. Карамзин в своей «Истории Государства Российского» (Т. V. С. 275–298) превосходно изобразил причины, следствия и самый ход этого события.


[Закрыть] к Римскому первосвященнику с просьбою о соединении церквей; но тот, в чьей власти находился тогда престол св. Петра, помышляя более о своих выгодах, нежели о пользах Иисуса Христа, потребовал от московитян значительной дани в знак их покорности и, сверх того, обложил их десятиною и еще другими поборами. Послы, возвратившись в отечество, к немалому соблазну соседственных народов убедили князя своего остаться в прежней ереси[117]117
  Евгений IV не требовал от русских никакой дани, а просил только оставить духовенству прежний оброк. Несправедливо также и то, будто бы великий князь Василий Васильевич по чьему-либо убеждению остался верным закону предков своих. Из предыдущего замечания мы видели, что он действовал в сем деле по собственному чувству.


[Закрыть], утверждая, что закон их гораздо лучше нашего. Не знаю наверно, были ли с тех пор другие какие-либо подобные предложения со стороны московитян; но враги наши уверяют, что в недавнем времени великий князь опять возобновил их. Из сего очевидно, с каким малым трудом московитяне могут быть возвращены в лоно истинной веры (честь этого подвига, очевидно, предоставлена Вашему Святейшеству), тем более что нынешний великий князь Василий не только не отвергает соединения церквей, но всеми мерами ищет оного.

/Сейм латеранский и сношения великого князя с королем Датским/Явным сему доказательством служит то, что во время возвещения блаженной памяти папою Юлием II буллы о сейме латеранском[118]118
  Из собственных писем короля Датского Иоанна к императору и королю Французскому явствует, что не Василий просил его о дозволении в лице своих послов присутствовать при сейме латеранском, но что сам Иоанн предлагал таковую меру великому князю (см. Кар. И. Г. Р. Т. VII. С. 80 и пр. 152). Название латеранского сейма произошло от Латеранского дворца, в котором он собирался.


[Закрыть], Василий, чрез посредство Датского короля Иоанна, с которым находился в самых тесных и дружественных связях, просил о дозволении в лице своих послов присутствовать при означенном сейме. Истину сего события засвидетельствовал предместнику Вашего Святейшества, папе Адриану VI, мне самому и многим другим лицам, ныне в Риме находящимся, Нидрозиенский архиепископ Эней[119]119
  Рамузио в примечании своем называет его Эриком или Эрицием, епископом Модросиенским (Ericio, Vescovo Modrosiense, huomo di eta giovane).


[Закрыть], муж доблестный, бывший в то время канцлером при Датском короле и умерший прошедшею зимою в апостольском дворце. К несчастью, смерть Юлия II, случившаяся в одно почти время с кончиною Датского короля Иоанна, воспрепятствовала исполнению желаний великого князя.

/Сношения великого князя с Максимилианом/Спустя некоторое время после того, при блаженной памяти верховном первосвященнике Льве X[120]120
  Папа Лев X, сын знаменитого Лаврентия Медичи, родился во Флоренции в 1475 году. На 8-м году от роду вступил он в монашеское звание, а на 14-м возведен уже был, по ходатайству родителя своего, в кардинальское достоинство; но так как первым условием сего возведения было обязательство продолжать еще в течение трех лет в Пизе курс богословских наук, то Лаврентий поручил воспитание юного кардинала двум ученейшим мужам того времени: греку Халкондиласу и знаменитому Анджело Полициано. В 1492 году Лев X занял уже свое место в конклаве, но вскоре должен был покинуть Рим, ибо не мог долее оставаться при дворе папы Александра VI, коего выбору он противился. Удалившись во Флоренцию, он жил там в великой чести до тех пор, пока изгнание из тосканских владений фамилии Медичи не принудило и его искать убежища в Болонье. В 1499 году предпринял он путешествие по Италии и Франции и, возвратившись в Рим с запасом новых познаний, посвятил себя исключительно наукам и обществу литераторов и художников. В 1505 году началась политическая жизнь Льва X. Папа Юлий II назначил его наместником в Перуджию, а в 1511 году перевел с титлом легата в Болонью и поручил ему начальство над ратиею своею в войне Священного Союза противу Франции. Это новое поприще было неудачно для Льва X. В битве при Равенне он был взят в плен; но вскоре потом получил свободу. Возвратившись в Болонью, вступил он в управление сим городом в качестве папского легата; потом переехал во Флоренцию для ходатайства о возвращении фамилии Медичи из изгнания и жил там до самой кончины папы Юлия X, случившейся в 1513 году. Никак не ожидая, чтобы при выборе преемника умершему первосвященнику жребий пал на него, он был крайне удивлен, когда на 39-м году от роду увидел на главе своей папскую тиару. Первым попечением его по вступлении на престол св. Петра было уничтожение влияния чужеземцев в Италии и прекращение распрей, в церкви Римской происходивших. Достигнув цели намерений своих, он посвятил себя преимущественно наукам и художествам, которых был истинным, верховным покровителем. Ему обязан Рим построением церкви св. Петра. Ему обязан ученый свет изданием Тацитовых Анналов и многих греческих классиков. Наконец, ему обязана Италия теми блестящими успехами художеств, которые поставили Рим столицею всего художественного мира. Впрочем, это постоянное покровительство, которое Лев X оказывал наукам и искусствам, соделавшее имя его славным в истории просвещения, с тем вместе послужило для него источником горьких политических бедствий. Щедрость, с каковой он награждал заслуги ученые, с одной стороны, а с другой – беспрестанные издержки, употребляемые им на возвышение фамилии Медичи, до такой степени истощили казну его, что для пополнения ее вынужден он был прибегнуть к мере ужасной: к продаже индульгенций, возбудившей справедливое негодование всего христианского мира и бывшей главнейшим поводом к Реформации. История сего политического и религиозного переворота известна всякому, и потому мы не станем распространяться здесь о нем. Заметим только, что Лев X не мог отклонить грозы, собиравшейся над Римским престолом, и умер в 1521 году, занятый войной с Францией и готовя новое, но бесполезное оружие противу последователей учения Лютерова. Желающие почерпнуть подробнейшие сведения о сем первосвященнике, замечательном и по характеру своему и по эпохе, в которой он жил, могут найти оные в любопытном сочинении Роскоу, под заглавием: Life and Pontificate of Leo the tenth. London 1806.


[Закрыть], Василий настоятельно домогался у императора Максимилиана титула королевского[121]121
  Павел Иовий утверждает то же самое, но Герберштейн полагает противное: «Некоторые пишут, говорит он, будто Московский князь домогался у папы и у императора Максимилиана достоинства и титула королевского. Мне кажется это невероятным; ибо нет человека, к коему бы он питал более вражды, нежели к папе, которого называет не иначе, как учителем (Doctor). Императора Римского он также нисколько не ставит выше себя и даже в грамотах велит писать свое имя прежде императорского». Доказательством справедливости мнения Герберштейна служит то, что в немецком переводе договорной грамоты, заключенной в 1514 году в Москве между Максимилианом и Василием, вместо слова «царь» поставлено: Kayser, каковой титул, конечно, выше королевского. «Этот перевод, – говорит Карамзин, – уцелев в нашем архиве, служил Петру Великому законным свидетельством, что самые предки его назывались императорами и что австрийский двор признал их в сем достоинстве» (См. Кар. И. Г. Р. Т. VII. С. 57).


[Закрыть] и, конечно, согласился бы присоединиться к Римской церкви, если бы тайные козни и хитрость Польского короля не разрушили сего дела. Об этом происшествии подробно рассказывал предместнику Вашего Святейшества, мне и многим другим преосвященный Иероним Бальбо, епископ Гургский, приезжавший недавно послом к папскому двору от Фердинанда, эрцгерцога Австрийского, и бывший свидетелем переговоров между императором и Василием. Но к чему искать нам случаев отдаленных?

/Перемирие Василия с Сигизмундом/Не самый ли этот Василий еще в нынешнем году ясно доказал преданность свою и желание соединиться с нами, во-первых, тем, что заключил на 5 лет перемирие с старинным врагом своим королем Польским (в то именно время, когда по взаимной вражде государей весь христианский мир едва не попал под власть турок и когда он легко мог воспользоваться этими обстоятельствами для совершенного разорения нашего[122]122
  Перемирие на пять лет между Василием и Сигизмундом заключено было в Москве 25 декабря 1522 года, а в Краков послы русские ездили только с перемирною грамотою, без всяких предложений со стороны великого князя. Даже во время пребывания своего в Кракове они вели себя весьма надменно и, и как пишет Карамзин, два раза выходили из дворца от королевского обеда, дабы не сидеть за столом вместе с папскими, цесарскими и венгерскими поверенными в делах, почитая это несовместным с достоинством великокняжеского посольства. Впоследствии, чрез посредничество папы и императора, означенное перемирие было продолжено до 1533 года (см. Кар. И. Г. Р. Т. VII. С. 117 и 143).


[Закрыть]); а во-вторых, тем, что прислал послов к тому же самому Польскому королю, с 600 всадников и 200 повозок, прося его, как ближайшего и более других известного ему соседа, склонить прочих государей, дабы они, забыв, подобно ему, взаимные свои распри и обиды, занялись наконец благом христианского мира и соединили помыслы свои и оружие против общего врага имени Христова. Вместе с сим он предлагал самого себя и весь народ свой в поборники этому священному делу. О сем писал предместнику Вашего Святейшества, папе Адриану VI, преосвященный Фома Негро, епископ Скардонский, находившийся тогда нунцием апостольского престола при дворе короля Польского и бывший свидетелем переговоров, по сему предмету происходивших. Ныне этот епископ проживает в Риме и может во всякое время подтвердить истину того, что я объяснил здесь Вашему Святейшеству.

Нужно ли после сего искать новых доказательств христианского и братского к нам расположения государя, почитаемого нами еретиком и почти язычником и против коего мы не раз поднимали духовное оружие наше. В деле нашего спасения и для блага христианского мира он являет себя более истинным христианином, чем многие из наших государей, именующихся кафолическими, христианнейшими и ревностными защитниками веры, и которых со всем тем благочестивый Адриан VI, предместник Вашего Святейшества, ни просьбами, ни мольбами, ни пастырскими наставлениями не мог склонить к тому, чтобы они в эту годину общественного бедствия прекратили войны свои, более нежели междоусобные. В этих войнах не обращают они ни малейшего внимания на кровь христианскую, как воду ими проливаемую, на бедствия подданных, предаваемых конечному разграблению, даже на самый гнев Господень, как будто для них не существует Бога, которому они никогда не дадут отчет в своем необузданном желании властвовать, в своих частных союзах и распрях и в губительных войнах, беспрерывно между ними возникающих. Кто бы поверил, что в то самое время, когда ни апостольская власть, ни строгость церкви не могут убедить западных государей принести в жертву Христу Спасителю взаимные обиды свои, или отложить на время свое мщение, или, по крайней мере, заключить между собой перемирие на три года для пользы христианского мира, придвинутого враждой их на край пропасти, – государь еретический для блага того же самого христианского мира (который, верно, бы погиб без помощи его) заключил с королем Польским перемирие не на 3 года, а на 5 лет, и в ту именно эпоху, когда ему представлялся удобнейший случай одолеть и вконец истребить старинного врага своего? Кто бы поверил, что в то самое время, когда наши государи православнейшие и христианнейшие, наши ревностные защитники веры истребляют друг друга и проливают потоки крови Христианской, не заботясь ни о взятии Родоса[123]123
  С 1309 года остров Родос находился во власти рыцарей ордена св. Иоанна Иерусалимского; но в 1522 году гроссмейстер сего ордена Вильер вынужден был уступить его знаменитому Солиману II и переехать со всеми своими рыцарями на остров Мальту.


[Закрыть], который легко бы защитить могли, ни о покорении Белграда[124]124
  Белград был завоеван турками в 1521 году.


[Закрыть], ни даже о том, что турки стоят, так сказать, над их головами, – один только еретик радеет о спасении нашем, умоляя всех пробудиться от глубокого усыпления, взвесить собственные пользы и обратить хотя некоторое внимание на горестное положение наше, готовящее нам явную погибель? Кто бы поверил, что тот, кого мы бы должны были страшиться, как врага лютейшего, предлагает в защиту нашу себя и весь народ свой, тогда как государи православные не хотят и помыслить о помощи христианскому миру, который сами если не совсем уже предали в руки врагов, то, по крайней мере, разорили вконец; ибо положение владений их таково, что вряд ли можно соделать его более бедственным? Из всего этого явствует, что Московский государь (если только судить о людях по делам их, а не по тщетным и пустым титулам) вполне заслуживает имя монарха христианского; наши же государи, со всеми их пышными титулами, недостойны даже названия еретиков и язычников.

/Сношения Василия с Карлом V/Теперь остается нам упомянуть еще о посольстве князя Василия к императору Карлу V, посольстве, прибывшем в апреле месяце сего года в Испанию, после восьмимесячного пути и как бы совершенно из другой части света. Князь чрез послов своих искал дружбы императорской, предлагая взамен ее все то, что может только предложить могущественнейший государь своему союзнику, и убеждал Карла (как то известно из многих писем, нами от мадридского двора полученных) восстать войною против турок, обещая ему с своей стороны значительную помощь деньгами и войском[125]125
  Первое посольство Василия к императору Карлу V было отправлено в 1522 году и поручено подьячему Якову Полушкину, а второе в 1524 году. С сим последним послан был князь Иван Ярославский-Засекин. Целью обоих посольств было не столько благо христианского мира, сколько желание Василия Иоанновича возбудить императора противу Польского короля Сигизмунда (см. Кар. И. Г.Р. Т. VII. С. 142 и прим. 290).


[Закрыть]. Все это ясно доказывает, сколь легко и удобно склонить Московского князя, а с ним вместе и весь народ его к единству Римской церкви, а потому преступно бы было не заняться этим делом и не отправить в Москву искусных послов даже и тогда, если бы единственною целью нашею было только спасение множества заблудших душ. Но ныне, когда гибельное положение христианского мира требует помощи государя могущественного (которую он предлагает сам, невзирая на то, что нам следовало бы искать ее), ныне, говорю я, не только преступно, но даже безумно коснеть долее в обычной беспечности, отвергать союз для нас спасительный и, посмеиваясь над великодушием Московского князя, сделать его врагом своим. Последнее без сомнения случится, если мы не примем вызова его и, возблагодарив за оный, не предложим в свою очередь всего, что может быть ему полезно и что мы только предложить в силах.

Тициан. Портрет Карла V в Аугсбурге. 1548

/Путь из Московии в Турцию/Не должно отнюдь верить тем, которые утверждают, будто нам нужны одни деньги московитян, славящихся своим богатством, а помощь их, по причине отдаления Московии от турок, вовсе бесполезна. Из Смоленского княжества, принадлежащего к владениям Василия, дорога идет через землю руссов (народа, сопредельного и дружественного с московитянами, с коими он следует одним обычаям) прямо в Валахию и Булгарию, а оттуда чрез Фракию в Константинополь. Этот путь весьма удобен для следования войск, как бы многочисленны они ни были, а также и для атаки; ибо из всех границ Турции самая слабая, как мне известно, есть та, которая находится со стороны Московии. К тому же Валахия и Булгария населены исключительно племенами христианскими, которые, находясь под властью турок, для них давно уже тягостною, охотно отложатся от них и соединятся с нашими войсками, если только явятся к ним защитники их свободы. Из Валахии же и Булгарии дорога вплоть до самого Константинополя совершенно открыта. В противоположность сему пути, границы турецкие, как морские, так и сухопутные, обращенные к нашей стороне, весьма крепки, хорошо защищены и не могут представить нам такой удобности для нападения, какую Валахия и Булгария представляют Московскому князю. Мысль, будто государь сей сочтет предприятие это слишком для себя отдаленным, совершенно несправедлива; ибо еще недавно он с воинством своим проникнул чрез места гораздо более дикие к самым дальнейшим пределам востока и покорил многие скифские племена, а некоторые из них принудил даже к принятию веры христианской.

Далее автор рассказал «О причинах, по которым верховный первосвященник обязан принять московитян в число паствы своей» – прим. ред. – сост.

Пер. В. И. Семенова.

Текст воспроизведен по изданию:

Библиотека иностранных писателей о России.

Т. 1. СПб. 1836