Текст книги "Поросозерский ковчег. В проталинах памяти"

Глава 4. Самые-самые поросозерцы

Нокаут от самого маленького

Самым маленьким мужиком у нас на Участке был отец Валерки Н., моего одноклассника. Даже Валеркина мать ростом была выше мужа. У нас, сопляков, Н.-старший служил мерой роста: выше или ниже Н. – сравнивали мы, когда надо было сказать о чьём-то маленьком росте. А если кто-то перерастал Н., тот в наших глазах становился взрослее, авторитетнее.

Моего соседа Генку в пятом классе поперло в рост. «Выше или ниже Н.?..» – мучил Генку вопрос. И его угораздило померяться ростом с Н. не где-нибудь, а в поселковой бане. Она стояла на небольшой быстрой речушке с рыжей водой. «Всё по-честному, – рассказывал потом Генка друзьям, – мы оба босиком…» А дальше, если верить ему, случилось следующее. Улучив момент, бурно растущий Генка незаметно со спины подкрался к маленькому Н., когда тот набирал из крана в таз воду, вытянулся в струнку и ладонью повел дрожащей рукой в воздухе неуверенную линию от своей макушки к макушке Н. Краем глаза тот заметил мерщика, обернулся и резко ткнул конопатому Генке кулаком под дых. Генка, согнувшись от боли, метнулся в раздевалку. Н., хотя и был ростом с пацанчика, но под кожей у него играли очень даже взрослые мускулы.

Поросозерские Гераклы

Самым сильным, не только по мнению пацанов, но и всех мужиков с Участка, был Каширин. Как многие поросозерцы, он приехал в посёлок откуда-то издалека. Каширин был невысок, но мускулам на его руках, перевитых толстыми, тугими узлами фиолетовых вен, не хватало места под короткими рукавами рубашки. Однажды, поспорив с мужиками на литр водки, Каширин схватил в гараже лесопункта балансирную ось от лесовозного прицепа и притащил её в продуктовый магазин, стоявший в центре посёлка, – расстояние не меньше четырехсот метров. Стоя с железной «дурой» на плече, он, как школьник, долго упрашивал продавщицу «сважить» ось. Та медлила с ответом, прикидывая в уме вес железяки: опасалась за весы. Магазин был единственным в поселке, весы – тоже. Каширин не отступал, и, наконец, продавщица сжалилась. Каширин осторожно положил ось на весы. Те не сломались и показали больше ста двадцати килограммов. Тем же макаром балансирная ось была возвращена в гараж. Мужики, особенно те, что бывали навеселе после получки или аванса, потом не раз пытались повторить каширинский «подвиг». Безуспешно! Дальше ворот ремонтного бокса не выдюживали…

До Каширина самым сильным (заодно и самым рослым) в поселке считался Володя Янюк. Мои старшие братья рассказывали, как наш поселок в 1950-х годах посетил силач Бедила. В своё время я много читал о российских силачах Иване Поддубном, Александре Зассе, Гаккеншмидте… Духом дореволюционных страстей повеяло от рассказа братьев. В то время цирковые силачи, гастролируя по российским городам, вызывали на силовую дуэль любого зрителя из толпы, согласившегося сразиться… В тот раз поселковый гигант Володя Янюк дольше всех наших мужиков продержался в единоборстве против заезжего силача. Они бились на подушках, сидя на высоком бревне.

Много лет спустя старший брат вспомнил вот что ещё: «Володя Янюк как-то взялся бороться с нашим батей, и тот поборол Володю». Как это получилось у отца, брат не понял, но своими глазами видел, что «поборол». Отец значительно уступал в габаритах громадному Володе, к тому же был намного старше. Но он-то фронтовик, в войну служил дивизионным разведчиком, у него медаль «За отвагу», орден Красной Звезды! Видно, тут вся закавыка – недюжинную силу победил умом или каким-то хитрым приёмом.

Нас двоих вместе взятых – меня и Кольки Савченко – сильнее был Генка Рыжий [Это кличка такая. – Н.К.], двоюродный Колькин брат. А крепче Генки оказалась девчонка – Люська Мяккиева. В этом мы убедились, когда однажды зимой боролись на снегу возле овощехранилища.

Оно было предназначено под картошку и капусту, двускатная дощатая крыша возвышалась метра на три над землей, а нижние края касались земли. И вот зимой овощехранилище заносило снегом – тогда она становилось любимым местом наших игрищ. На снежной крыше мы сражались на саблях и мечах. Когда надоедало, делились на две равные по силам команды и сталкивали друг друга вниз: кто на высоте – тот победил. Или катались с крыши на санках, лыжах, фанерках. Возле нее мы устраивали вольную борьбу.

В тот вечер, когда Люська Мяккиева одержала убедительную победу, нарвались мы сами. Пацаны дразнили её, а она в ответ отметелила всех. Широкоскулая, с озорными карими глазами – сущий чёрт! Она и Рыжего Генку уделала. После этого мы с ребятами почти рыдали от обиды. Хорошо, что ранние сумерки скрыли наш позор. А Люська была нам ровесницей. Ну, может, чуть старше… И как после этого опять дразнить Люську? Да упаси бог!

Говорят, смерть отчаянных караулит. Спустя много лет не помню, кто рассказал, что Люську насмерть забодал бык. В голове мелькнула мысль: а ведь Люська наверняка не отступила перед разъярённым животным, оттого и погибла. Не даром её отец Николай Герасимович, лихой карел, любил повторять: «Был бы мой Люська – мужик, он бы показал «по долинам и по взгорьям!..»

Фася, налифай!

Бывая в Аконъярви, Васька Попов заходил к нам. Я тогда ещё жил в посёлке. Играли с ним в шахматы на веранде. Васька – мой дальний родственник, молочный брат мужа моей двоюродной племянницы, иным словом, седьмая вода на киселе. Карелу в какого карела пальцем ни ткни – всё родня.

Прирожденный кохмач, однажды он чуть не довёл до смертного одра свою почтальоншу. Из Падан3535
  Паданы – село в Медвежьегорском районе республики Карелия.


[Закрыть] на откорм ему привезли маленького кабанчика. Тот нежно похрюкивал, топоча копытцами по дощатому полу. Вася смотрел на него и всё больше влюблялся, поглаживал тёплой ладонью бочок. От вспыхнувшего чувства едва не расцеловал в мокрый пятачок хрюкающую малютку. Чувств, как видно, было не унять, и тогда черным фломастером он вывел длинные реснички вокруг свинячьих глазок, а на правом боку фломастером цвета морской волны подписал «MADE IN PADAN» и снова выпустил побегать. В этот самый момент, ни секундой позже, вошла в дом почтальонша с телеграммой. Кабанчик глянул на нее глазками с подведенными ресничками, задорно хрюкнул и повернулся правым бочком. Надпись «MADE IN PADAN» вконец доконала почтового работника. Не знаю, что было бы, если б она ещё умела читать по-английски! Наверно, лопнула бы со смеху! А так почтальонша, захохотав, схватилась за животик и присела на корточки. Васька утверждал, что она лужицу под себя припустила. Этакий паршивец, наверняка приврал!

Но Василий был готов и на ответственные поступки. Несмотря на кажущуюся внешнюю расхлябанность и неказистый вид, он обладал недюжинной силой и ловкостью. Однажды на День молодежи я стал невольным свидетелем, когда группке парней вдруг захотелось запихать его в реку одетым. Вася не пожелал мочить праздничный костюм и ловко расшвырял их, как котят. Недаром служил на флоте, правда, коком.

А однажды Васину женщину попытался обидеть земляк – поросозерец. Прознав об этом, Вася никак не мог встретиться с глазу на глаз с обидчиком, а тут узнал его через лобовое стекло машины. Не задумываясь о последствиях, он, как летчик Гастелло3636
  Гастелло Николай Францевич (1907 – 1941) – Герой Советского Союза, советский военный летчик. 26 июня 1941 г., будучи подбитым, самолет под его управлением совершил таран механизированной колонны вражеской техники.


[Закрыть], направил свои старенькие «Жигули» в капот презентабельной машины своего визави. История умалчивает, во сколько обошлось Василию это лобовое столкновение. Одно могу засвидетельствовать: после того ДТП он жил долго и счастливо.

Служил Вася на военно-морском флоте, в память о том на реке Суна, в широкой её протоке между островом и правым берегом, как раз напротив деревни Поросозеро, Василий накрепко воткнул в илистое дно длинный шест с Андреевским флагом.

После развала СССР у Васи нашлись родственники в Финляндии. Связи возобновились, и он пригласил их приехать на историческую родину на День Военно-Морского Флота. Прибывшую делегацию Вася сначала покатал на лодке по речным просторам Суны, затем подгреб к военно-морскому стягу и там во всю силу могучих легких он закричал: «Наливай!!!» Речная гладь отозвалась эхом: «Вай-вай-вай!..» Утки в камышах тревожно закрякали.

Зарубежные гости послушно наполнили водкой граненый стакан. Хозяин стяга опрокинул его в себя, крякнул, памятуя: всяк выпьет, да не всяк крякнет. После этого Вася заставил во славу российского флота сделать то же самое родственников из Финляндии. Тех ужаснули размеры русского «гранчака», и они по очереди выпили из малюсенькой походной рюмочки.

Позднее, сойдя на берег, Вася снова крикнул: «Наливай!!!» На этот раз эхо не поддержало его клич. Памятуя знаменитое флотское «всё пропьем, но флот не опозорим», Вася выпил и гостей из-за рубежа заставил. За накрытым столом, в собственном доме, выстроенном его отцом, который считался лучшим плотником в поселке, в последний раз разнеслось Васино «наливай». Недопил, отставил стакан. Его тело медленно сползло с кондовой деревенской скамьи на пол и захрапело. Словно раненого бойца, заботливые финские товарищи подхватили и перенесли тело на кровать.

Солнечное утро разбудило хозяина дома словами: «Фася, налифай, налифай!» Это склонившие над Васиным изголовьем родственники из Финляндии радостно требовали от хозяина продолжения Дня Военно-Морского Флота.

Зачем карелу кепка?

Люськин отец, карел Николай Герасимович Мяккиев, слыл самым искусным рыбаком в поселке. Он не знал, что такое сети, но рыбы в его доме всегда было навалом. Невысокий ростом, крепкий и дерзкий, он десять лет отсидел в советских лагерях. Много позже, сидя за столом и чуть заикаясь, он рассказывал мне: «Показывает следователь моё дело. Читаю – ни одного слова правды…»

Как многие фронтовики, Николай Герасимович пристрастился к спиртному. Когда был нетрезв, из него вылетал набор любимых им фраз: «Налей мне рюмку, Роза, ведь я с мороза!» Или: «Мужики с хутора, что напутали – сами разберутся!» На вопрос иному не в меру любопытствующему, чем он занимался тогда-то и тогда-то, Николай Герасимович с иронией отвечал: «На базаре порохом торговал». Для него, охотника и рыбака, такое занятие казалось просто немыслимым.

Мяккиев рыбачил на заветных лесных ламбушках, о которых, кроме него, никто не знал. Там, как он говорил, водилась самая вкусная рыба. Как и положено заядлому рыбаку, Николай Герасимович был фантазёр. Мог приврать, описывая размеры выловленной им щуки, или, не сморгнув, прибавить расстояние, с которого он её вытащил на спиннинг.

Однажды мужики за кружкой пива в поселковой столовой усомнились в его рассказе, заспорили с ним: «Не закинешь на такое расстояние блесну! Поспорим, что не закинешь!..» Мяккиева ничуть не смутило предстоящее испытание «чести и достоинства». Сходил домой за самодельным спиннингом. В катушке лески, с его слов, было около шестидесяти метров. Примерно на это же расстояние отнесли чью-то кепку и положили на землю. Испытание проходило на спортивной площадке, располагавшейся через дорогу от школы. «Секунданты» махнули Мяккиеву рукой: давай! А Мяккиев в ответ махнул удилищем, и блесна со свистом потерялась из вида. Солнце слепило глаза мужикам. Но блесну нашли в потрепанной подкладке старенькой кепки. Никому из присутствующих повторить такое не удалось, как ни старались.

Не менее искусным, только в другом – в плотницком – деле был другой карел – дядя Лёша Попов, отец Фаси, из деревни Поросозеро. А ещё он хорошо метал топоры – зачем ему это было нужно, один бог ведает. Однажды Тоцкий, длинный, тощий, кадыкастый поселковый мужик, попросил дядю Лёшу показать своё искусство. Чтобы подзадорить Тоцкого, тот предложил: «Ставь свою кепку – увидишь». Тоцкому жаль новой кепки. Он и отнёс её подальше, повесил на торец бревна строящегося дома – авось не докинет. «Да куды ему! Промахнется!» – ехидно думал Тоцкий.

Плотницкий топор, пущенный рукой мастера, долго и, казалось, бестолково кувыркался в воздухе и всё же воткнулся в торец бревна, разрубил кепку. Озадаченный Тоцкий потом долго чесал затылок в недоумении, как дядя Лёша так сумел.

Лет пятьдесят прошло да больше, как дядя Леша срубил себе дом. До сих пор этот дом один из лучших в деревне Поросозеро.

Литр водки в один присест

Самым крепким по части выпитого спиртного в поселке долгие годы безоговорочно считался Григорий Федорович Шишалов. Когда-то по молодости он приехал на заработки в Карелию, и она его не отпустила. Здесь Григорий Федорович обзавелся семьей и, что называется, намертво пристрастился к рыбалке. Его огромная дородная фигура была видна издали. А зычный голос, когда лодка скрывалась за горизонт, продолжал еще долго греметь по водной глади. «Мефодий, подай-ка закидушку!!!» – взывал он на озере Мегриярви своему бессменному напарнику по рыбалке – толстенькому отцу маленького Витьки Рачинского. И мы, купающаяся ребятня, на озере Кинаспуоли, то есть за несколько километров, слышали тот зычный призыв…

Обычно такие специфические споры насчёт выпивки среди мужиков возникали в поселковой столовой после получки. Так вот Григорию Федоровичу ставили на стол спорный литр водки в виде двух бутылок. По его требованию покупали килограмм сливочного масла и буханку хлеба. В один присест он выпивал две бутылки, заедал хлебом с маслом и как ни в чем не бывало продолжал оставаться остроумным балагуром в шумной компании. Многие пытались повторить знаменитую «шишаловскую тройку». Кишка тонка!

Е. И. Грицюк

Легендарный участковый

Евгений Иванович Грицюк

В Поросозеро проживал еще один человек, о котором при жизни слагали байки. Этой легендарной фигурой был поселковый участковый Евгений Иванович Грицюк. Одна из тех баек полюбилась и запомнилась многим поросозерцам. Расскажу её и вам.

Грицюк по делам едет на поезде в Суоярви. В милицейской форме или без – история умалчивает. Мимо проходит пьяненький незнакомый мужик. Останавливается, долго смотрит на пышные черные усы Евгения Ивановича и произносит: «Счас как дал бы по этим усам!» Грицюк, не дрогнув в лице, ему – в ответ: «Отойди, лахмудей, а то как врежу – так «долго будет Карелия сниться…»

Сколько себя помню, Грицюк работал в поселке участковым. Ходил долгое время пешком, потом ему выдали служебный мотоцикл с коляской, а в последние годы работы он разъезжал на уазике. С утра пораньше весь поселок видел, как Евгений Иванович объезжает вверенный ему участок. А он был немалый, состоял из пяти деревень и поселков: Клюшина гора, Кудама-губа, Совдозеро, Янгозеро и самый большой – Поросозеро. Расстояние от деревни до деревни не меньше 25—35 километров. Евгений Иванович успевал везде.

Мне кажется, за все годы работы у него не было нераскрытых преступлений. На моей ещё памяти было: пьяный приезжий мужик схватился за ружьё. В лермонтовском «Фаталисте» обезумевший казак схватил шашку и зарубил человека, а тот залётный беспричинно застрелил пятерых поросозерцев.

После войны сначала на строительство железной дороги Петрозаводск – Юшкозеро, а позже на лесозаготовки в поселок потоком приезжали люди со всей страны. Многие не дружили с законом. Пьяная поножовщина была привычным делом. И со всем этим беспокойным хозяйством управлялся Евгений Иванович, – управлялся без суеты, буднично, спокойно. Даже в нашей мальчишеской среде, которая горазда была на обидные прозвища и клички, Грицюк упоминался не иначе как по имени-отчеству – Евгений Иваныч. Кстати, он, в нарушение служебной инструкции, давал нам тогда пострелять из своего «Макарова». Нечасто, но давал.

Мой одноклассник рассказывал, как они с дружком по случаю окончания средней школы выпили и пошли на танцы в аконъярвский Дом культуры. Вели себя там развязно. Зашедший в ДК Грицюк посоветовал им: «Шли бы, хлопцы, домой». И второй раз предупредил. Но парни всё крутились возле клуба. На другой день Грицюк пригласил обоих в опорный пункт милиции.

Когда те пришли, Грицюк усадил их и провел беседу о вреде алкоголя для молодого развивающегося организма.

«Ну, пронесло, – с облегчением думают парни, – поговорит и отпустит». А ведь бывало, что иного дебошира и на пятнадцать суток отправлял в районный центр.

Евгений Иванович действительно поговорил, а напоследок добавил: «Ну и, чтобы наша беседа лучше запомнилась, я вам выпишу по три рубля штрафа каждому». В начале 1970-х это были немалые деньги, на одну копейку можно было купить коробок спичек.

– …А я тогда не работал, – позже рассказывал мне мой друг. – К матери подхожу, объясняю, что мне нужно три рубля… «Зачем?» – спрашивает мать. Объясняю. Она: «Ой, со штрафов начинаешь свою жизнь! Докатились!» Подошел к отцу, и он – то же.

В общем, та беседа с Грицюком запомнилась пацанам на всю жизнь.

А другой мой приятель рассказал про участкового случай похлеще. Поступил вызов на семейный скандал. Евгений Иванович пешком выдвинулся на место.

– Что шумишь, Антон Романович? – спрашивает он пьяненького дебошира.

– Не твоего ума дело, Евгений Иванович, – отвечает тот – молодой, рослый, крепкий.

Но и Грицюк не слабак. На полу квартиры завязалась «вольная борьба». Перерывы на отдых не объявлялись. Ни один не смог одолеть другого. Наконец борцы окончательно выдохлись, поднялись с пола. Запыхавшийся Евгений Иванович поправил сбившуюся форму, портупею, кобуру с пистолетом на ремне. Может, он и помешал уложить семейного дебошира на лопатки по всем правилам боевого самбо. Затем участковый достал из-под широкой железной кровати закатившуюся форменную фуражку с золоченой кокардой и красным кантом и, стряхнув с нее прилепившийся шмат пыли, водрузил с достоинством на голову. Отдышался-таки.