Текст книги "Между СМЕРШем и абвером. Россия юбер аллес!"

– Я всего лишь скромный унтер-офицер, – поправил его Дубовцев. – Как говорит мой сосед по каюте: «Курица не птица, унтер не офицер!»

– Мы люди сухопутные, в морских званиях, тем более немецких, не шибко разбираемся. У нас во Пскове моряков отродясь не бывало! – на манер деревенщины-полицая промямлил Горячев.

При этом его физиономия приняла такой комичный вид, что Валет не выдержал и снова рассмеялся – на пару с Горячевым. Потом он подошел и от всей души обнял связного. Чувства Дубовцева можно было легко понять: почти за полтора года разведработы в немецком тылу это был первый человек, прибывший к нему непосредственно из Центра. До сих пор Валету приходилось осуществлять связь с Москвой через безликих «посредников» (например, того самого «седовласого господина», хозяина пивного заведения в пригороде Берлина) или путем «закладки» так называемых «контейнеров» с информацией в специальные «почтовые ящики» (коими могли быть самые непредсказуемые места – такие, как неприметное углубление под сиденьем скамейки в парке или дупло старого дерева).

Горячев же, впервые оказавшись за линией фронта, вдруг в полной мере ощутил то отрадное чувство, когда среди вражеского окружения встречаешь «своего» – такого же, как ты, советского офицера, к тому же коллегу-смершевца, «товарища по оружию». Такой человек в один миг становится для тебя дороже самого близкого друга, так что радость встречи двух разведчиков была взаимной. И еще: оба были молоды, как все солдаты и офицеры Красной Армии, жили предчувствием неизбежной и близкой победы в этой тяжелейшей и такой долгой войне.

Для капитана Горячева эта «командировка» за линию фронта, да еще в самый центр блокированной Курляндской группировки, явилась полной неожиданностью. Ведь еще несколько дней назад он (по его же язвительному выражению) «протирал штаны» в отделе статистики центрального аппарата. И вдруг такой внезапный поворот! Как любил повторять один его знакомый летчик: «Судьба заложила крутой вираж!» Впрочем, Виктор всегда был боевым офицером: на службу в Главное управление его перевели всего месяц назад, да и то после тяжелого ранения. Кстати, когда в Москве рассматривали кандидатов для заброски в Лиепаю, именно недавнее ранение и склонило «чашу весов» в пользу Горячева – на этом настоял многоопытный оперативный работник – полковник Громов. Дело в том, что в «Курляндском котле» для немцев сложилась катастрофическая военно-стратегическая обстановка, и им приходилось отправлять в окопы все свои людские резервы. С целью их пополнения в той же Лиепае проводились регулярные облавы и прочие полицейские акции, в которых агенты гестапо, СД и латвийской полиции (а ими город буквально кишел) тщательно проверяли каждого вновь прибывшего. Окажись на месте Горячева мало-мальски здоровый мужчина – даже с самыми безупречными документами, – после первой же проверки его вполне могли задержать для последующей отправки на передовую. В условиях объявленной Геббельсом «тотальной войны» и «тотальной мобилизации», когда в ряды вермахта и «фольксштурма»[4]4
  Фольксштурм – немецкое ополчение.


[Закрыть] буквально загоняли все мужское население рейха – от шестнадцати до шестидесяти, – нацисты почти начисто отбросили свои расовые теории. «Под ружье» теперь ставили даже русских из числа так называемых «немецких пособников» – их направляли в части власовской «Русской освободительной армии».

Вот почему полковник Громов, настаивая на кандидатуре Горячева, доказывал сомневающимся руководителям контрразведки: «При наличии настоящего ранения (липовые медицинские справки тут не помогут) мы сможем обеспечить нашего человека достаточно убедительной легендой, которая не вызовет у немцев подозрений – даже если они проведут повторное медицинское освидетельствование. Что касается физического состояния капитана Горячева, то я уверен: мужик он волевой – выдюжит и с заданием справится!..» Конечно, учли и богатый боевой опыт капитана в системе Особых отделов и в контрразведке «Смерш», где за три с половиной года войны он проявил себя как прекрасный офицер-розыскник, лично захвативший более полусотни немецких агентов-парашютистов. Кроме того, еще до войны на курсах Осоавиахима Горячев приобрел специальность радиста…

Расположившись за небольшим круглым кухонным столом, Горячев и Дубовцев негромко обсуждали детали порученного им задания – при этом сразу перешли на «ты».

– Задачки не из легких… – задумчиво произнес Валет, выслушав связного. – Но кое-какие соображения на этот счет у меня уже есть. Вот смотри…

Он достал из внутреннего кармана шинели записную книжку и авторучку – в помещении было прохладно, и они не раздевались, только сняли головные уборы, – вырвал чистую страничку и набросал план базы подводных лодок. Подвинув его Горячеву, пояснил:

– Интересующая нас лодка сейчас на ремонте в пятом доке – это на северной стороне гавани. Место я пометил крестиком.

Далее Дубовцев подробно описал все, что ему удалось выяснить о базе, лодке и ее секретном задании, а также о многом другом – включая примерное расположение зенитных батарей системы ПВО. Горячев внимательно и сосредоточенно слушал, стараясь в точности запомнить всю ценнейшую информацию, которую уже сегодня должен был передать в Москву. Изредка он делал едва заметные пометки остро отточенным карандашом между строк какой-то местной оккупационной газетенки – эти понятные только ему закорючки помогут при составлении радиограммы в Центр (слишком много материала сообщил Валет). Листок из записной книжки с планом морской базы Горячев после внимательного изучения сжег в пепельнице. Газету со своими пометками сунул в стопку бумаг около печки, рядом с приготовленной для растопки вязанкой дров.

– Ну вот, Федор, на сегодня это вся информация для передачи нашим, – подытожил Дубовцев.

По правилам конспирации разведчики не знали истинных имен и фамилий друг друга – общались между собой по оперативным псевдонимам.

– Я тут подумал, Валет… – озабоченно взглянул Горячев на Дубовцева. – Исходя из твоих данных наши наверняка предпримут массированный авианалет – причем не только для уничтожения интересующей нас лодки, но и на другие объекты военно-морской базы.

– Гениальное умозаключение! Как ты догадался?

– Да погоди ты зубоскалить! Я ведь к тому, что и ты можешь оказаться под бомбами…

– Спасибо за предостережение, – прервал напарника Дубовцев. – Только не забывай, что мы на войне и смерть здесь угрожает со всех сторон, а не только от своих бомб.

– Так-то оно так… Но все же…

– Ладно, учту. Теперь что касается второй части нашего задания – чертежей ракеты «ФАУ». Мне удалось войти в контакт с одним из инженеров-ракетчиков. Его фамилия Каммерхофер.

– Ты упомянул его, если не ошибаюсь, в своем сообщении в Москву, – заметил Горячев.

– Верно. Так вот, Фриц Каммерхофер живет со своим коллегой на «Данциге» прямо надо мной, палубой выше. У них в каюте я видел сейф – уверен, в нем хранится секретная информация по крылатой ракете.

– Это уже интересно.

– Днем немцы работают с чертежами непосредственно на подводной лодке, – продолжал Дубовцев. – А вечером приносят на плавбазу и занимаются со своими бумагами в каюте, иногда до поздней ночи.

– Им что, разрешено выносить секретные документы с лодки?

– Ну, возможно, они нарушают какие-то инструкции по режиму… Но ведь территория базы строго охраняется, да и на «Данциге», по их убеждению, им ничего не угрожает… Я выяснил, что этот Каммерхофер не дурак выпить, причем за чужой счет. Вот я и угостил его в баре флотилии – потом, как водится, «добавляли» уже в моей каюте, а в завершение «банкета» поднялись к нему. Тогда-то он и проболтался насчет чертежей…

По ходу разговора Валет достал пачку немецких сигарет, закурил сам и предложил Горячеву – тот не отказался, лишь мечтательно вздохнул:

– Сейчас бы нашего «Казбека»… С немецким эрзац-табаком никакого сравнения!

– Размечтался!.. Ты когда сюда прибыл?

– Вчера ночью.

– Ну вот, а уже по нашим папиросам соскучился – что же говорить обо мне! Ладно, это все лирика. Давай ближе «к телу» – как выражался один мой давний приятель. Из Берлина я прилетел с командиром. Он русский, но у немцев в почете и даже имеет офицерский чин. Короче, редкая сволочь!..

Дубовцев рассказал все, что знал о «лейтенанте Хольте» – по Фриденталю он запомнил еще один его псевдоним – Розовский.

– Постой! – насторожился Горячев. – Ты сказал – Розовский?

– Что, знакомая фамилия?

– Еще бы! Ну-ка, опиши его внешность – да поподробнее!

Выслушав, Горячев в волнении встал и несколько раз прошелся по кухне из угла в угол – удивленный Дубовцев услышал от него целый поток эмоциональных восклицаний:

– «Нарисовался», голубок! А мы-то считали его мертвым – ан нет! Не утонул в смоленских болотах, «всплыл» – к едрене-фене! Недаром говорят: «Говно не тонет!» Снова пересеклись наши пути-дорожки, херр Яковлев!..

Через минуту, немного успокоившись, Горячев подробно рассказал все, что знал о Розовском-Яковлеве, включая описание той стычки на аэродроме Соколовка, в которой Крот его тяжело ранил.

– Опасный тип!.. – присвистнул Валет. – Теперь я понимаю, почему он на особом счету у Скорцени. Но, знаешь ли, с этим Розовским…

– Теперь можешь называть его Яковлевым – по настоящей фамилии.

– Ну, так вот – с этим Яковлевым не все так просто.

– Что значит «не все просто»? – удивленно посмотрел на Дубовцева напарник.

– Сейчас постараюсь объяснить… Хотя объяснений у меня пока нет – есть только факты. Так вот, этот Яковлев три дня назад убил капитана латвийских «эс-эс».

– Что?! – изумленно воскликнул Горячев.

Теперь уже Валет рассказал крайне заинтригованному коллеге почти невероятную историю о том, как, дважды побывав с Яковлевым в ресторане «Дзинтарс», он в итоге стал свидетелем загадочного убийства:

– … На второй день Яковлев попытался пойти в ресторан в одиночку, словно я ему мог чем-то помешать. Это меня насторожило. К тому же пил он в тот вечер мало, знакомиться с женщинами не спешил – спрашивается: что ему вообще понадобилось в том кабаке? Все это показалось мне подозрительным.

– И ты решил за ним проследить?

– Вот именно. Тем более он явно заспешил следом за тем долговязым гауптштурмфюрером… Идти пришлось недалеко: минут через десять из-за угла дома напротив я увидел весьма впечатляющую сцену…

Когда Валет закончил рассказ, в кухне на некоторое время повисла тишина. Горячев в несколько затяжек докурил сигарету, «переваривая» только что услышанное, и в конце концов воскликнул:

– Чертовщина какая-то! А дальше что?

– А что дальше? Я сразу вернулся за свой столик, а Яковлев, как мне удалось выяснить у вахтенного матроса на «Данциге», около десяти вечера поднялся на борт плавбазы. Кстати, на следующий день я его осторожненько выспросил по поводу слишком раннего ухода из ресторана.

– Что он ответил?

– Да ничего конкретного – мол, голова разболелась…

История, поведанная Дубовцевым, выглядела настолько неправдоподобной, что в ходе ее обсуждения разведчики так и не сумели прийти к каким-то определенным выводам. Горячев при этом высказал ряд предположений:

– Может быть, этот латыш задолжал Яковлеву крупную сумму и тот с ним по-своему разобрался?

– Ребром ладони по горлу?

– А почему нет?! Не забывай – мы имеем дело с гитлеровским убийцей и диверсантом. Да у него руки по локоть в крови!

– Все это домыслы и гадания на кофейной гуще.

– Ты прав, – согласился Горячев после недолгой паузы, а затем решительно добавил: – Сделаем так: я запрошу Центр – пусть радируют все, что у них есть интересного на данного субъекта. И вот еще, вспомнил: в Москве у Яковлева до недавнего времени проживала мать. Когда было установлено, что ее сын изменник Родины, гражданку, естественно, осудили по 58-й[5]5
  58-я – «политическая» статья в Уголовном кодексе.


[Закрыть].

– На спецпоселение, как «чэ-сэ-ир»[6]6
  Чсир – член семьи изменника Родины.


[Закрыть]… – понимающе кивнул Дубовцев. – Ясно. Это может пригодиться. Пусть в Москве выяснят и сообщат, где она сейчас. Кстати, ты не в курсе – он у нее единственный сын?

– Единственный…

– Я смотрю, ты немало знаешь об этом человеке, – заметил Валет.

– Так ведь он мой «крестник»: наградил, гад, отметиной на всю оставшуюся жизнь! Чтоб его!..

Крепко выругавшись, Горячев непроизвольно погладил левую сторону груди. Помолчали.

– Да ну его! – неожиданно воскликнул капитан, и в его голосе прозвучали озорные нотки. – Давай-ка, господин унтер-офицер Граве, или как там тебя, – по рюмочке за встречу! Тем более есть хороший повод!

– Что за повод? Вроде об успехах говорить пока рано – операция в начальной фазе…

– Да погоди ты, не спеши! Сейчас все узнаешь!

Горячев вытащил из кухонного шкафа походный немецкий ранец из телячьей кожи, открыл застежки и выставил на стол бутылку шнапса, полбуханки серого латышского хлеба и банку каких-то консервов без этикетки. Он сноровисто порезал хлеб, открыл консервы – немецкий сосисочный фарш, затем разлил по «сотке» мутноватой эрзац-водки. Поднявшись со стаканом в руках, он торжественно объявил:

– За тебя!

– Почему только за меня? – удивленно возразил Дубовцев.

– А потому, что не даешь договорить! По поручению командования хочу сообщить приятные для тебя новости: во-первых, о присвоении очередного воинского звания «капитан». Во-вторых – о награждении орденом Боевого Красного Знамени. К сожалению, новенькие погоны и орден вручить сейчас не могу – сам понимаешь. Пока что прими мои скромные поздравления! За тебя, товарищ капитан!

Дубовцев, который тоже встал, заметно покраснел – новость и приветствие коллеги-разведчика его сильно взволновали. Он смущенно откашлялся и слегка осипшим голосом тихо произнес, казалось бы, обычную уставную фразу:

– Служу Советскому Союзу!

Но здесь, в глубоком вражеском тылу, эти слова прозвучали по-особенному проникновенно. Офицеры не чокаясь выпили, молча сели и закусили консервами. Горячев с улыбкой сказал после недолгой паузы:

– Между прочим, тебе персональный привет от полковника Фролова!

– От Ивана Ильича?! – оживился Валет. – Как он там? По-прежнему внедряет свои технические новинки?

– Этого не знаю. Мы с ним познакомились всего неделю назад…

В нарушение всяческих конспираций они вспомнили Москву, прежнюю службу и боевых друзей (даже общих знакомых отыскали). Горячев поделился своей тоской по жене и дочке.

– А я вот даже жениться не успел – не то что потомством обзавестись, – с грустью произнес Валет. – Отец умер незадолго до войны. Одна мама у меня осталась…

– Какие твои годы, товарищ капитан! – ободряюще хохотнул Горячев. – После войны приезжай к нам в Сибирь: наше село большое, почти райцентр – у нас такие девахи в невестах ходят! Вмиг женим!

– Наши вятские девчата не хуже, – мечтательно вздохнул Дубовцев. – Ты кем до войны был, если не секрет?

– Учителем в школе. Года не успел отработать после пединститута, как война грянула.

– А я военным с детства мечтал стать. В июне 41-го закончил пехотное училище – еще не успел распределение получить, а тут 22-е число…

Вскоре разговор двух разведчиков снова вернулся в деловое русло: предаваться приятным воспоминаниям не было времени.

– Кстати, почему для встречи ты выбрал церковь Святой Троицы? – поинтересовался Горячев.

– А что мне оставалось? В Лиепае я никогда не был, а ориентир для встречи нужен был «железный». Вот и порылся в спецбиблиотеке – благо во Фридентале у Скорцени она богатая. Нашел еще довоенный путеводитель по городу – оттуда и выбрал эту «местную достопримечательность».

– Логично. Собственно, в Центре рассудили так же. Теперь по нашему дальнейшему взаимодействию: запомни телефон – А-175. Он установлен в этой квартире, а звонить надо после семи вечера. Надеюсь, откуда позвонить найдешь?

– С этим проблем не будет. Принимать звонки будешь сам?

– Да. В крайнем случае меня может заменить один надежный человек – его зовут Гунар. Я тебе о нем еще расскажу, а пока по связи, если нужна встреча, скажешь пароль: «Передайте Каролине, что ее хочет видеть Рудольф!» В ответ услышишь: «Передам, как только выйдет из ванной!» Запомнил?

– Да. Ключевое слово «ванна».

– Все правильно, – кивнул Горячев. – После этого можешь назначать место и время будущей встречи.

Еще не менее тридцати минут обсуждали разведчики свои ближайшие планы. Уже в конце разговора Горячев внес неожиданное предложение:

– Я тут прикинул: если этот Яковлев является твоим командиром и при этом такая большая сволочь – может быть, его попросту ликвидировать? Ты, допустим, приглашаешь его вечерком куда-нибудь в кабак, в тот же «Дзинтарс», где вы уже бывали, – я его на обратном пути «культурно» встречаю и…

– Стоп! – перебил его Валет. – Можешь не продолжать! Неприемлемо по нескольким причинам. Первое: немцы могут прислать взамен еще большую сволочь – как тебе такой вариант?! Идем дальше: убийство Яковлева их явно насторожит, а в этом случае из Берлина могут прислать замену, и мне – что тогда?

– Ты прав… – согласился Горячев.

– Тем более подобные вещи решаются только с санкции Центра. Вот такие пироги…

Перед тем как покинуть явочную квартиру, «унтер-офицер» Граве купил у «бывшего полицейского Федько» приглянувшееся ему золотое колечко. Улыбающийся «продавец» проводил «дорогого покупателя» на улицу, кланяясь и пересчитывая смятые рейхсмарки, – похоже, оба остались довольны друг другом.

Приложение 15.1

АНАЛИТИЧЕСКАЯ ИНФОРМАЦИЯ

Документ 1.

Копия с копии. Сов. секретно.

Экз. № 1.

Приговор № 9452/11 – 44.

Именем Союза Советских Социалистических Республик 20 ноября 1944 г. Военный трибунал Московского военного округа (МВО) на закрытом судебном заседании в г. Москве, в тюрьме № 1, в составе: председательствующего Гусева Н.П., членов: Прохоренко В.П. и Егорова А.И., при секретаре Абрамовой Г.И. рассмотрел дело № 14958 по обвинению:

гражданки Яковлевой Анны Тимофеевны, 1886 г. рождения, уроженки г. Тулы, из купеческой семьи, до ареста служащей почтового отделения № 15 г. Москвы, беспартийной, незамужней (вдова); сын – изменник Родины, перешедший на сторону врага, осужден (заочно) по ст. 48-1 «б» к высшей мере наказания – расстрелу.

По данным предварительного и судебного следствия Военный трибунал установил: Яковлева А.Т. является матерью изменника Родины Яковлева Александра Николаевича, 21.01.42 г. перешедшего на сторону врага и осужденного заочно Военным трибуналом МВО к расстрелу.

Яковлева А.Т., являясь матерью Яковлева А.Н., до мобилизации последнего в Красную Армию 28.09.41 г. проживала совместно с ним и находилась на его иждивении, поэтому в силу ст. 58-1 «В» 4.2 УК РСФСР подлежит репрессии в уголовном порядке.

На основании изложенного, руководствуясь ст. ст. 319 и 320 УПК РСФСР, Военный трибунал приговорил:

Яковлеву Анну Тимофеевну подвергнуть лишению избирательных прав и ссылке в отдаленные районы Казахской ССР сроком на пять лет.

Срок ссылки исчислять с момента заключения под стражу 10.10.44 г.

Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Глава 3
«Старый знакомый»

28 декабря 1944 года, г. Лиепая

Яковлев А.Н., агент Крот

Не могу сказать, что ликвидация латышского эсэсовца произвела на меня особо тягостное впечатление, – не впервые участвовал в «мокрых» делах. Но неприятный осадок на душе остался: еще бы, начал убивать «своих»! Хотя, если вдуматься, кто теперь для меня «свои»? Немцы, американцы или мои соплеменники – русские? Вопрос риторический… Похоже, я окончательно запутался, превратился в одинокого волка, изгоя без роду без племени.

Однако я не собирался капитулировать перед обстоятельствами – это было не в моем характере. Жизнь продолжалась, и, несмотря ни на что, я ее по-своему любил – пусть и переживал сейчас не самую светлую полосу. К тому же теперь у меня была семья – жена и сынишка. И еще: в последнее время я все чаще вспоминал мать – как она там, в Москве, совсем одна? Доведется ли встретиться?..

С убийства гауптштурмфюрера прошло три дня, но здесь, на базе подлодок, ничего не изменилось. «Наша» «U-941S» по-прежнему находилась в доке, и мы с Дубовцевым были предоставлены самим себе. Меня это вполне устраивало. Кормили на «Данциге» вполне прилично, по морским нормам довольствия, а из-за плохой погоды налеты советской авиации практически прекратились. Я чувствовал себя почти как на курорте: отсыпался, отъедался, написал длинное письмо Еве и даже взялся за чтение большого романа Толстого – не Льва, а другого – «красного» графа. Меня привлекло символичное название: «Хождение по мукам». Кстати, книга попала мне в руки совершенно случайно: нашел ее в груде макулатуры под навесом, где хранился уголь для местной котельной. Мимо этого сарая я совершал ежедневные утренние пробежки: последствия октябрьского ранения прошли окончательно, и я начал восстанавливать свою физическую форму. Кто знает, какие испытания ждут меня впереди?

С Иваном мы почти не виделись. Похоже, Дубовцев продолжал свои походы по местным кабакам – «щупать латышек», как он выражался. Впрочем, до него мне не было никакого дела.

Сегодня, впервые после того «инцидента», я снова решил выбраться в город – на этот раз с «культурной программой». Сколько можно «давить» койку?! Мой сосед по столику в офицерской кают-компании, обер-лейтенант Фогель, любезно презентовал мне еще довоенный путеводитель по Лиепае. Вот я и собрался познакомиться с некоторыми достопримечательностями этого старинного города.

Когда выходил из проходной базы, с ее территории на своем служебном «Мерседесе» как раз выезжал коммодор Майер. Он меня узнал и предложил подвезти. И через двадцать минут я уже разглядывал узкие улочки в Старой части города. Меня высадили недалеко от главной местной достопримечательности – церкви Святой Троицы. Однако полюбоваться сим творением известного итальянского зодчего XVI века мне так и не удалось: около церковной ограды я неожиданно увидел Дубовцева! До него было метров сто, и я его сразу узнал по высокой колоритной фигуре в черной флотской шинели. Иван стоял ко мне вполоборота (меня он не видел) и разговаривал с таким же, как он, высоким и широкоплечим мужчиной в драповом пальто и темной кепке. Оба направились в узкую улочку в противоположную от меня сторону – при этом Дубовцев оглянулся, но я уже успел укрыться за афишной тумбой. Все это выглядело очень странно… Со слов Ивана, в этом городе он раньше не бывал и знакомых у него здесь не было. Хотя… Мы прибыли почти неделю назад… Успел познакомиться? Допустим… Если бы он оказался в компании с женщиной – тогда бы я не удивился. Но с мужиком-то?! Какие у них могут быть общие дела? По крайней мере симпатий к мужскому полу я за Дубовцевым не замечал…

Рассуждая подобным образом, я на почтительном расстоянии осторожно двинулся за подозрительной парой. Я тоже был в черной шинели, заметной издали на фоне белого снега, к тому же прилегающие к церкви старинные улочки были малолюдны. Поэтому мне приходилось держаться от Дубовцева и его спутника на почтительном расстоянии, и я никак не мог толком разглядеть незнакомца в кепке – тем более он шел ко мне спиной. Я только успел заметить, когда они поворачивали за угол, что его левая рука висела на перевязи, а в другой он держал газетный сверток. Вскоре оба моих «подопечных» вошли в подъезд небольшого старинного дома.

Осмотревшись, я принял решение: подняв воротник шинели и прикрывая лицо шарфом, быстрой походкой вошел в подъезд двухэтажного дома напротив. На первом этаже громко постучал в одну из дверей. Когда ее осторожно приоткрыли, через накинутую цепочку на меня вопросительно посмотрела приятная дама неопределенного возраста в элегантном длинном халате. При виде германского офицера ее лицо приняло испуганно-подобострастное выражение – она сразу же открыла дверь и угодливо спросила на плохом немецком:

– Что желаете, господин офицер?

Я бесцеремонно оттеснил женщину в сторону, прошел внутрь и оказался в просторной прихожей. Сориентировавшись, проследовал по длинному полутемному коридору прямиком на кухню – и не ошибся: окно выходило на нужный мне подъезд.

– Мы ведем поиск дезертиров, – «снизошел» я до объяснений. – На некоторое время я останусь здесь – для наблюдения за улицей!

– Да-да, конечно, господин офицер! Вы можете располагаться на любое время, – натянуто улыбнулась хозяйка.

Она подвинула мне стул и предложила раздеться. Фуражку я бросил на подоконник, а шинель только расстегнул – вдруг придется срочно продолжать слежку. Однако на деле я просидел в томительном ожидании не менее полутора часов – почти до двух дня. Все это время хозяйка, оказавшаяся довольно миловидной блондинкой «слегка за сорок», всячески старалась угодить «господину немецкому офицеру». Для начала она сменила свой синий байковый халат на длинное темно-бордовое платье с весьма смелым декольте. Подкрасив губы и причесавшись, она принесла мне на небольшом подносе бутылку какого-то марочного вина. Поскольку от алкоголя я категорически отказался, она заварила очень неплохой кофе. (Интересно, из каких «стратегических» запасов?) Я выпил две большие чашки, но даже кофе не помог, и от долгого сидения на месте меня начало клонить ко сну.

Тогда-то он и показался: вышел из подъезда вслед за Дубовцевым. Мне было достаточно даже беглого взгляда, чтобы его узнать! Меня словно громом поразило – это был он!! Тот самый смершевец с запасного аэродрома Соколовка! Господи Иисусе… Я глазам своим не верил! Однако ошибка исключалась: его лицо в той яростной схватке на ножах я запомнил на всю жизнь! Вот так номер… Аж в пот бросило!..

Между тем Дубовцев любезно распрощался со своим знакомым – тот даже кепку снял и усиленно его за что-то благодарил. Затем Иван направился по улице в обратном направлении – к церкви; а второй (теперь я называл его «чекистом») вернулся в подъезд. «Ай да Дубовцев, ай да Ваня-Ванечка! – чуть не воскликнул я вслух. – Кто бы мог подумать?! А ведь я считал тебя гестаповской «шестеркой»!»

Моментально прокрутив в голове всевозможные варианты, я сделал вполне четкий и однозначный вывод: Дубовцев работает на Москву! Другое дело – как он к этому пришел: заслан изначально или завербован здесь, в абвере?.. Впрочем, сути это не меняет. Ну, а этот «чекист» – он наверняка связной и прибыл «оттуда». Вот такой расклад…

– Что еще угодно господину немецкому офицеру? – произнесла за моей спиной любезная хозяйка.

Я встал со стула – в облегающем платье, которое подчеркивало ее пышный бюст и весьма аппетитные формы, она выглядела очень даже привлекательно.

– Вы можете оказать рейху очень важную услугу, – ответил я, подойдя к ней ближе. – Как вас зовут?

– Илзе…

– Фамилия?

– Зовите меня просто Илзе, господин офицер, – негромко произнесла женщина, придвинувшись ко мне почти вплотную, и с улыбкой добавила: – Для вас я готова на любую услугу.

«Черт знает что! – подумал я с неожиданным раздражением. – Она что, решила меня соблазнить?» Отодвинувшись, я сухим официальным тоном заявил:

– Для начала я бы хотел посмотреть ваши документы!

По моей интонации и строгому выражению лица дама сообразила, что я не намерен с ней любезничать и тем более флиртовать. (Мне сейчас было явно не до женщин!) Перестав улыбаться, она засуетилась, потом быстро принесла свой «аусвайс» и еще целый ворох каких-то справок. С испугом в глазах Илзе взволнованно, путая немецкие и латышские слова, стала объяснять свое «тяжелое вдовье положение»: муж-капрал утонул на каких-то маневрах еще в 38-м; единственный сын призван в латвийский легион СС и сейчас где-то на фронте; она бедствует на мизерное пособие, и так далее… В принципе все это мне было абсолютно безразлично – я лишь постарался напустить побольше «туману», разговорить ее таким образом, чтобы в итоге она не смогла понять, кто же конкретно меня интересует. Не мог же я прямо спросить: что она знает о высоком широкоплечем брюнете из подъезда напротив?! Поэтому, понизив голос, я торжественно призвал фрау Илзе как «сознательную гражданку» оказать германской армии посильную помощь в поимке неких «дезертиров» – после чего попросил перечислить всех жильцов-мужчин в ее доме. Затем спросил о жильцах соседнего и наконец – минут через десять – добрался до дома напротив. В итоге я все же услышал то, ради чего затеял весь этот утомительный разговор: среди всяких там Ковальских, Мажейкисов и Петерсов она упомянула и моего «чекиста». Со слов ее подруги-дворничихи (которая знала все и обо всех), в том подъезде напротив два дня назад поселился какой-то эвакуированный полицейский из России – то ли раненый, то ли контуженый. Об этом дворничихе рассказал ее муж-управдом: именно он зарегистрировал того полицая во временно пустующей квартире – между прочим, по распоряжению какого-то высокого чина из городской полиции.

Более мне ничего здесь не требовалось. Сухо кивнув, я покинул квартиру фрау Илзе – предварительно строго-настрого приказал ей не распространяться о моем визите. На прощание она улыбнулась какой-то жалкой, заискивающей улыбкой и негромко произнесла:

– Всегда рада помочь господину офицеру…

Фраза прозвучала несколько двусмысленно, но уже через минуту мои мысли были далеко: я шел по раскисшим от внезапной оттепели улицам и мучительно раздумывал: «Что же дальше?.. Что мне делать с этим неожиданно свалившимся на меня «открытием»?»

В сорок втором или сорок третьем я, скорее всего, разобрался бы с ними сам: думаю – постарался бы без лишнего шума ликвидировать. А вот теперь, на исходе 44-го, я крепко задумался: «Внешняя обстановка, да и мое мышление – все кардинально изменилось. Теперь я далеко не тот, каким был даже неделю назад – до убийства того эсэсовца. Надо тысячу раз подумать, прежде чем что-то предпринять…»

Разумеется, мне было уже не до экскурсии. Поймав попутную армейскую легковушку, я возвратился на базу подводных лодок.