Текст книги "Мир как осуществление красоты. Основы эстетики"

Наша Солнечная система есть живое существо еще более высокого порядка, чем Земля, Юпитер, Венера и другие планеты. Наконец, последнюю и самую высокую ступень иерархии мирового бытия занимает вселенная в целом как всеохватывающий живой организм. Во главе ее стоит личность, объединяющая в одно целое Царство Божис и наше психо-материальное царство. В тварном мире эта личность есть высший выразитель и исполнитель велений Мудрости Божией, и поэтому можно обозначить ее именем св. Софии. В земном своем воплощении это существо есть Божия Матерь, Дева Мария.

В русской философской литературе очень распространено учение о Софии как Мировой Душе или, вернее, как Мировом Духе, объединяющем вселенную и организующем ее. Оно выдвинуто на первый план в философии Вл. Соловьева, от. П. Флоренского, от. С. Булгакова. Это учение осуждено Православною церковью не во всех своих видоизменениях, а только в том виде, как оно выражено от. С. Булгаковым, который полагает, что существуют две Софии – Божественная София, живое существо, находящееся в составе самой внутритроичной жизни Бога, и тварная София, личность, возглавляющая тварный мир. Церковь отвергает бытие Божественной Софии как существа, находящегося в Самом Боге. И в самом деле, это учение вызывает ряд сомнений и возражений, которые высказаны мною в статье моей “О творении мира Богом” (“Путь”, 1937). Та св. София, о которой я говорю как о Мировом Духе, есть тварное существо, а не аспект бытия Самого Господа Бога.

Бердяев называет свое мировоззрение персонализмом, но он решительно отвергает иерархическое строение мира и возражает против моего иерархического персонализма. Он полагает, что учение о включении деятеля в органическое целое высшего порядка и подчинение его более высоко развитой личности несовместимо с учением о свободе деятеля. Возражение это основано на недоразумении. Рассмотрим с этой стороны, например, какое-либо человеческое социальное целое, государство – нацию, и подчинение гражданина этому целому. Придерживаясь учения о перевоплощении, я утверждаю, что деятель, стремящийся усвоить человеческий тип жизни, свободно выбирает для своего воплощения семью и нацию, тип жизни которой соответствует его инстинктам и страстям. Став взрослым, он может начать испытывать неудовлетворение жизнью в среде своей нации; в таком случае он может эмигрировать или, оставаясь на территории своего народа и будучи по паспорту гражданином данного государства, может стать чуждым, даже враждебным ему существом, например во время войны может стать пораженцем. Свобода воли есть неотъемлемое свойство каждого деятеля, не утрачиваемое им и при иерархическом строении мира.

Из числа упомянутых выше учений, согласно которым во главе вселенной стоит Мировая душа и управляет миром так, что он представляет собою единый живой организм, развивающийся в направлении все большего совершенства, я отмечу здесь особенно философию Шеллинга. В своем труде “System des transcendentalen Idealismus”[54]54
  1800 г., Ill т. собр. соч.


[Закрыть] Шеллинг задается вопросом, как возможна практическая деятельность человека, состоящая в том, что человек способен переходить от выработанного им представления о вещи к созданию согласной с ним вещи, например от представления о корабле к построению корабля. Это возможно, говорит он, в том случае, если деятельность природы, бессознательно создающая мир объектов, например железо, дерево, смолу и т. п., и сознательная деятельность человеческой воли – тожественны. Лучшим доказательством этого тождества он считает эстетическое творчество, так как оно содержит в себе сочетание сознательной и бессознательной деятельности (с. 347 сс.). В художественных произведениях человека есть сочетание природы и свободы, воплощение бесконечного в конечном (612 с.). Исходя из этого учения о сходстве эстетического творчества с творчеством природы, Шеллинг говорит, что объективный мир, т. е., например. Солнечная система или на Земле океаны, реки, горы, растения, животные, суть первобытная, еще бессознательная поэзия духа (349). Поэтому философию искусства он считает общим “органом” философии, т. е. средством для решения основных философских проблем. Наука и философия, говорит он, возникли из поэзии (мифологии) и вернутся к ней (629).

“Система трансцендентального идеализма” – одно из ранних произведений Шеллинга: в 1800 г. ему было только двадцать пять лет. В этом труде, как видно из самого заглавия его, в нем еще слишком силен гносеологизм Канта и Фихте в первом периоде его деятельности. Такой же характер имеют и его натурфилософские теории этого времени. В них он выводит природу, как систему объектов, из условий возможности сознания и самосознания. Дайте мне, говорит он, сущность, обладающую противоположными деятельностями, из которых одна направлена в бесконечность, а другая стремится себя в этой бесконечности созерцать, и я заставлю вас произвести отсюда интеллигенцию со всею системою ее представлений (422).

Везде в природе Шеллинг находит деятельность противоположных сил, полярность, например отталкивание и притяжение, отрицательное и положительное электричество. Одна из этих деятельностей направлена в бесконечность, сама по себе она дала бы нечто неограниченное, неопределенное; чтобы получилась определенность, необходима противоположная ей деятельность, ограничивающая; из сочетания этих двух деятельностей получается продукт, определенный в пространстве, конечный объект, наглядное представление[55]55
  Ideen zur Philosophie der Natur, 1797, II, 214–236.


[Закрыть]. Не следует, однако, думать, будто объект есть только объект: всякий объект есть субъект-объект, т. е. имеет в себе и внутреннюю, субъективную сторону, и внешнюю, объективную; разница между разными субъект-объектами лишь та, что в одних из них, стоящих на низшей ступени, имеется перевес бытия, т. е. объективности, а в других, более высоко развитых, – перевес знания, т. е. субъективности[56]56
  Darstellung meines System der Philosophie, 1801, IV, 123.


[Закрыть]. Строго говоря, конечно, под минимальною субъективностью Шеллинг имеет здесь в виду не знание, а вообще внутренние процессы, которые мы назвали бы психоидными.

Учение о вселенной как едином живом организме, развиваемое мною в духе персонализма, глубоко отличается в некоторых существенных основах своих от изложенного учения молодого Шеллинга. Множество существ, из которых состоит мир, я рассматриваю как множество личностей, сотворенных Богом, а не как множество проявлений единого Духа, стремящегося достигнуть самосознания путем объективации. Противоположные силы, направленные друг против друга, действуют только в нашем психо-материальном царстве, а не в Царстве Божием. В нашем царстве бытия противоборство сил есть противоборство личностей, эгоистичных и потому вступающих во враждебные отношения друг к другу. Сочетание действий сил отталкивания, которые вовсе не проявляются в Царстве Божием, и сил взаимного притяжения создает материальную телесность в нашем царстве бытия, пронизанную чувственными качествами света, звука, тепла и т. д. Процессы, обладающие этими качествами, суть воплощение внутренних переживаний воли и чувства, все они целестремительны и цель их есть жизнь, т. е. осуществление или использование самых разнообразных ценностей; в конечном итоге в основе всех этих деятельностей лежит жажда полноты жизни. Пространственные воплощения этих деятельностей нельзя называть словом “объект” в каптианском смысле этого термина, т. е. в смысле “явления”, творимого познавательною способностью субъекта для осуществления сознания и самосознания.

Все процессы в природе, согласно персонализму и панвитализму, суть проявления жизни ее: все они целестремительные для себя-сущие, т. е. самопереживаемые деятельности, следовательно, все они пронизаны душевностью и даже отчасти духовностью. В основе всех процессов в конечном итоге лежит инстинктивное или даже иногда сознательное стремление к абсолютной полноте жизни. Отсюда следует, что на всех ступенях природы существует красота или безобразие потому, что красота есть чувственное воплощение положительных, а безобразие есть чувственное воплощение отрицательных черт душевности или духовности.

Во главе высших ступеней иерархии природы стоят существа, способные, как и человек, осознавать некоторые из своих переживаний, а также некоторые из процессов в своем теле и в окружающей среде. Отсюда следует, что Дух Земли, управляющий всею нашею планетою, которая составляет его тело, может в одних случаях сознательно, в других инстинктивно стремиться к красоте своего тела. На самых низших ступенях природы Земли, даже в области неорганических процессов можно встретить красоту, творимую силою молекул, кристаллов и т. п., не предоставленных лишь самим себе, а руководимых таким высоким деятелем, как Дух Земли. Рассмотрим эту красоту Земли, направляясь сверху вниз, именно начиная с обширных областей Земли, доступных восприятию человека, и спускаясь далее к царству животных, растений и, наконец, к предметам неорганической природы.

Во многих местах Земного шара, например в большей части Европейской России, все четыре времени года, весна, лето, осень и зима, ярко выражены, и каждое нз них проникнуто своеобразным настроением, каждое имеет свою особую прелесть. Весна есть как бы пробуждение от сна, бодрое, радостное, полное свежих, юношеских сил для новой жизни. Уже весенняя капель, таяние снегов и отовсюду бегущие журчащие ручейки полны бодрой жизнедеятельности. А когда появляются молодые ростки травы, нежная свежая листва на деревьях, слышится весеннее пение птиц, человек вместе с природою испытывает какое-то смутное космическое влечение вдаль и сознает себя частицею всеобщего неиссякаемого потока творческой жизни.

Летом, когда поля, луга и леса залиты горячими лучами солнца, вся природа наслаждается полнотою жизни. В жаркий полдень на опушке леса, где он сочетается с лугами и полями, природа как будто предается сладкой дремоте, удовлетворенная мощью жизни, подобно сильной молодой матери, только что накормившей грудью своего ребенка и вместе с ним отдыхающей от напряженной жизнедеятельности.

Прекрасна и осень, когда жизнь природы ослабевает и проникается настроением тихой, величественной грусти.

 
Унылая пора, очей очарованье,
Приятна мне твоя прощальная краса.
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и золото одетые леса.
 

(Пушкин, Осень)

Прекрасна и зима, когда белая снежная пелена покрывает поля и луга и залитая солнечным светом сверкает всеми цветами радуги в кристаллах снега, преломляющих солнечные лучи, а деревья, опушенные инеем, образуют какой-то сказочный волшебный мир. Когда небо покрывается серыми облаками и холодный ветер гонит по полям струйки снега, навевая из них сугробы с красивыми складками и завитками у какого-нибудь пня или косогора, слышится жалобный свист, от которого щемит сердце, и все же и здесь природа сохраняет свою красоту.

Описывая одушевленность природы, человек, конечно, принужден пользоваться словами языка, выработанного для изображения человеческой душевной жизни. Поэтому все, что было только что сказано о настроениях времен года, не передает их точно, имеет слишком антропоморфический характер и дает повод утверждать, будто все это есть только произвольное “вчувствование”, т. е. вкладывание наших собственных переживаний в формы, краски и звуки природы, которая в действительности бездушна. Но всякий, у кого есть чуткость к чужой внутренней жизни, исходя из этих неточных описаний, вспомнит свои восприятия настроений природы в их невыразимом человеческими словами своеобразии и не усомнится в объективном значении их.

Особенно в тех случаях, когда природа проявляет исключительно напряженную активность, становится ясно, что внутренняя жизнь ее глубоко отличается от нашей. Вспомним разгул стихий во время грозы, когда змеистые молнии перерезывают небо и страшные удары грома потрясают землю; не менее грозно бывает беснование стихий, когда морской прибой с грохотом ударяется о прибрежные скалы, ураган вздымает исполинские волны и они перекатываются через палубу судна. Кто слышал землетрясения, тот знает, что этот звук, охватывающий человека сразу со всех сторон, ни с чем не сравним. Исключительные по своему содержанию проявления присущи вулканам. Поднявшись верхом на лошади на Везувий до верхней полосы его, покрытой вулканическим пеплом, я в нетерпении отделился от своей компании и взбежал на край кратера; в это время вулкан издал глубокий вздох, своеобразный звук которого и до сих пор стоит в моих ушах, когда я вспоминаю о нем. Внутренняя жизнь, которою проникнуты все эти значительные проявления природы, относится чаще всего к области гиперсихического, которое словами не может быть передано, но есть искусство, которое с величайшею непосредственностью способно вводить в эту жизнь: это – музыка. Во многих произведениях Бетховена, страстного поклонника природы, передана гиперпсихическая или иногда психоидная жизнь ее, отличная от жизни человека.

Земная поверхность вместе с растительностью, а также с животным и человеческим миром, поражает обилием ландшафтов, проникнутых своеобразною красотою, представляющей собою чувственное воплощение глубоко отличных друг от друга содержаний космической жизни. Особенно горы и воды украшают Землю. Бесконечные просторы океанов, морей, степей представляют собою один аспект этой жизни, горные цепи – другой, глубоко отличный. Из бесчисленного разнообразия горных красот возьмем хотя бы то, что можно видеть на каждом шагу в Альпах, на Кавказе или даже среди холмов средней Европы, – скалистые, суровые склоны гор, изрезанные множеством оврагов; когда они освещены солнцем сбоку, тени ложатся на овраги и резко выдвигают выступы, отделяющие их друг от друга. Каждый из них воплощает собою упорное самоутверждение, завоевание себе места под солнцем. Проплывающее по небу облако покрывает всю эту картину тенью, исчезают детали ее и разграничения, жизнь каждого листка, каждого кристалла скал глубоко меняется, но через минуту, когда тень от облака спускается в долину, опять солнечное богатство жизни возрождается. Во всем этом процессе перед нами осуществляется громадная активность природы, полная красота.

Есть много альбомов и книг, изображающих красоты различных стран. Я сделаю беглый краткий обзор красоты Земли, руководясь главным образом двенадцатью томами обширного коллективного труда “Handbuch der geographischen Wissenschaft in Natur, Kultur und Wirtschaft”, изданного д-ром F. Klute. Горы дают много незабываемых впечатлений. В Альпах на Фирвальдштетском озере каждый шаг открывает новые и новые чудные виды; особенно красива картина, открывающаяся из Felsenwegtunnel. Вообще прекрасны виды озер с отражающимися в их водах вершинами гор, покрытых вечным снегом. Прекрасные виды на Юнгфрау и с Юнгфрау. Вид на Монблан с Col du Géant особенно поражает своею суровостью. В Кавказских горах есть виды еще более величественные, но там нет того богатства сочетаний красок природы и культуры, которые так привлекательны в Альпах. О преображающей душу красоте общего вида цепи гор Кавказа было уже сказано выше словами Льва Толстого. Особенно грандиозны виды, открывающиеся на Военно-Сухумской и Военно-Осетинской дороге. Кому случалось жить летом в Кисловодске, тот, наверное, предпринимал поездку на гору Бермамут, чтобы с нее любоваться на Эльбрус при восходе солнца.

Кроме европейских горных красот, нужно вспомнить еще о бесчисленном множестве горных цепей других материков: величие Гималаев, разнообразие прекрасных пейзажей в Северной и Южной Америке, в Африке. Некоторые пейзажи являются своего рода причудами Земли или имеют характер чего-то фантастического, например каньон Колорадо или пирамидальные скалы в штате Utah, как результат выветривания (IV т. “Handbuch der geog. Wiss.”, стр. 334). Прекрасны голубоватые благодаря эвкалиптовым лесам горы Нового Южного Уэльса в Австралии, впечатление чего-то призрачного производят вертикальные базальтовые скалы в Тасмании (III, 24, 193). Многие вулканы представляют собою нечто чарующее, например Везувий, Этна, Оризава в Мексике, Фудзияма в Японии. Своеобразная красота присуща плавающим ледяным горам, также льдам Гренландии (IV, 496). Пещеры с их своеобразною жизнью в прошлом и настоящем, с их величественными залами, реками, низвергающимися в темные пропасти, как, например, в Адлерсбергской пещере, манят к себе своею таинственностью.

Высокую красоту придают Земле воды – моря и океаны, реки и озера. Особенная прелесть есть в сочетаниях моря и суши, например на Босфоре, в изящных извивах берегов Ривьеры, Крыма, фиордов Норвегии. Краски и формы коралловых рифов в Океании (III, 149, 240) с растущими на них пальмами и игрою света на воде превосходят своим великолепием всякую роскошь, создаваемую человеком. Итальянские озера, Маджиоре, Комо, Гарда, швейцарские озера, озеро Вельдес вблизи Люблян – всеми признанные сокровища красоты. Есть целые озерные области, поражающие своею красотою: таковы, например, озера Южного Лабрадора, окруженные лесами (IV, 32), или озера в вулканической области Новой Зеландии, окруженные богатою субтропическою растительностью.

Красота и разнообразие водопадов всем известны. Напомню только, что самые величественные водопады находятся в Африке на реке Замбези и в Южной Америке (II, 26, 28).

Леса, травяные степи, пустыни и болота вносят много своеобразных красот в жизнь Земли. Настроения леса хвойного, лиственного, смешанного, лесов северных, лесов тропических крайне разнообразны, и это разнообразие еще увеличивается сменою времен года и изменениями освещения. Степи на юге Европейской России в то время, когда они не были еще превращены в сплошные поля пшеницы и оставались “зеленою, девственною пустынею”, поражали своим великолепием. “Вся поверхность земли”, говорит Гоголь (“Тарас Бульба”) “представлялась зелено-золотым океаном, по которому брызнули миллионы разных цветов. Сквозь тонкие, высокие стебли травы сквозили голубые, синие и лиловые волошки; желтый дрок выскакивал вверх своею пирамидальною верхушкою; белая кашка зонтикообразными шапками пестрела на поверхности; занесенный Бог знает откуда колос пшеницы наливался в гуще”. “Черт вас возьми, степи, как вы хороши”, заключает свое описание их Гоголь. И в наше время в окрестностях Кисловодска можно видеть такую волшебную красоту буйной растительности. Океаны травяных степей представляют собой саванны Африки, льяносы Венесуэлы в Южной Америке (II, 40), саванны Бразилии (152); особенно красивы те степи, в которых растут на порядочном расстоянии друг от друга пышные деревья; таковы, например, похожие на парк саванны Колумбии с раскиданными по ним пальмами (424).

Значительная красота свойственна пустыням. Величие, например, Сахары так поражает душу человека, что приближает ее к Богу.

Болота, согласно современным исследованиям, представляют собой, подобно лесу или степи, органические единства целостной жизни. Поэтому не удивительно, что они обладают своеобразною, нередко могучею красотою. Таковы, например, болота на берегах Дуная в Венгрии, заросшие тростниками, болота на верхнем течении Нила, покрытые папирусами (I, 171), болота с тропическою растительностью по берегам Амазонки (II, 168).

Сочетания природы и человеческой культуры создают замечательные красоты пейзажа, проникнутого гармоническим соотношением между душою народа и географическою средою, в которой он живет. Это ярко чувствуется при переезде, например, из Германии во Францию, если сравнить пейзажи Шварцвальда и мягкие, скромно изящные сочетания деревень, замков и дворцов с рощами и лугами на пути от Нанси до Парижа. Переехав из Франции через Ламанш, на пути от морского берега до Лондона, мчась среди лугов и полей, осеняемых раскиданными среди них развесистыми деревьями, чувствуешь себя опять попавшим в совершенно новую среду. Во Франции Бретань, пожалуй, самая фантастическая из всех стран мира: причудливо изрезанные суровые морские берега, деревья, похожие на исполинских змей, поднявшихся во весь свой рост, каменные распятия у дорог, высокие заборы и живые изгороди, отделяющие каждое земельное владение от всего мира и выражающие крайний партикуляризм местного населения, – все, что видишь в этой стране, наводит на мысль о таинственной связи ее с какими-то неизвестными нам силами Земли. К числу особенно резких контрастов принадлежит переход от типичных пейзажей Финляндии, суровых и колючих с четко очерченными формами домов и протестантских кирок, к мягким пейзажам Средней России, например на верхнем течении Волги, с куполами церквей и белыми стенами монастырей.

В сделанном мною беглом обзоре красот Земли было обращено внимание главным образом на эффектные, грандиозные, экзотические и т. п. пейзажи, привлекающие к себе всех своею красотою. Но чуткий глаз находит бесчисленные не менее ценные красоты и в самых обыкновенных пейзажах. Кто вжился в дух России, тому не нужно ехать непременно в Крым или на Кавказ, чтобы любоваться природою. Березовые рощицы Средней России, извивы наших тихих, медленно текущих рек, озера Витебской губернии, холмы и открывающиеся с вершины их виды на моря лесов, луга и поля таят в себе много очарования. Мало того, глаз поэта, Пушкина, Лермонтова, Блока, открывает ценность даже и самых обыденных видов.

 
Люблю песчаный косогор,
Перед избушкой две рябины,
Калитку, сломанный забор,
На небе серенькие тучи,
Перед гумном соломы кучи —
Да пруд под сенью ив густых,
Раздолье уток молодых[57]57
  Пушкин. Странствие Онегина, XVI.


[Закрыть].
 

В живописи скромная и в то же время высокая красота Средней России выражена в творениях Левитана, например в картине “Над вечным покоем”.

В красоте пейзажа существенное значение имеет присущее ему настроение. Долины среди холмов с мягкими очертаниями, покрытых лиственным лесом, с ручьем, образующим миниатюрные водопады и журчащим то громче, то слабее, при ярком солнечном освещении привлекают к себе внимание туриста единством своей жизни, проникнутой мирным настроением. Мрачное неприветливое ущелье, среди суровых голых скал с водопадом, падающим на острые обломки камней, лежащих беспорядочною грудою, производит впечатление жилища темного духа, враждебного всему живому. Таков, например, один из водопадов в Национальном парке Иосемити в Калифорнии. Согласно учению о всеодушевленности природы, эти настроения, находимые нами в пейзаже, суть восприятие, правда весьма несовершенное, действительной жизни природы, а вовсе не антропоморфическое “вчувствование” в нее наших собственных состояний. Мифы всех народов содержат в себе эту истину; в особенно высокой форме она выражена в мифологии древних греков[58]58
  Содержание греческой мифологии чрезвычайно поэтично передано в книге Ф.Ф. Зелинского “Сказочная древность”, изд. Сабашниковых, Пгр. 1922.


[Закрыть].

Мифическое восприятие природы стоит ближе к истине, чем современное, так называемое “научное” миропонимание[59]59
  См. об этом две мои статьи: Интеллект первобытного человека и просвещенного европейца. Совр. Зап., 1926, вып. 28; “Мифическое” и современное научное мышление. Путь, 1928.


[Закрыть]. Способность к этому восприятию сохраняется и в наше время у первобытных народов, у детей и у большинства художников, разумея под этим словом не только живописцев, но и деятелей во всех остальных областях искусства. В “Ундине” Жуковского (содержание этой прекрасной поэмы взято из прозаической повести Ламотт-Фукэ) много раз превосходно изображено смутное, колеблющееся восприятие не то обыкновенных предметов природы, не то превращения их в человекообразные существа.

 
…В темный
Лес он со страхом глядит, и ему
показалось, что в самом
Деле сквозь черные ветви смотрит
кивающий призрак…
Шутку с ним глупая робость сыграла;
кивающий образ
Был не что иное, как быстрый ручей,
из средины
Леса бегущий и с пеной впадающий
в озеро.
 

Высокоталантливый философ Д.В. Болдырев, слишком рано умерший в условиях гражданской войны, показал в своей статье “Огненная купель”, что такие восприятия могут содержать в себе прозрение в другой мир, скрывающийся под внешнею оболочкою природы[60]60
  Д.В. Болдырев. Огненная купель. Русская мысль, 1915; чтобы познакомиться с Д.В. Болдыревым, надо читать изданную вдовою его книгу “Знание и бытие”, Харбин, 1935.


[Закрыть]. Целью статьи Болдырева был подход к выработке теории “фантастического” как реальности, принадлежащей к иной области бытия, чем наша. Хорошо говорит об этой реальности фантастического Вл. Соловьев: “Существенный интерес и значение фантастического в поэзии держится на уверенности, что все происходящее в мире и особенно в жизни человеческой зависит, кроме своих наличных и очевидных причин, еще от какой-то другой причинности, более глубокой и многообъемлющей, но зато менее ясной”. “И вот отличительный признак подлинно фантастического: оно никогда не является, так сказать, в обнаженном виде”. “В подлинно фантастическом всегда оставляется внешняя, формальная возможность простого объяснения из обыкновенной всегдашней связи явлений, причем однако это объяснение окончательно лишается внутренней вероятности. Все отдельные подробности должны иметь повседневный характер, и лишь связь целого должна указывать на иную причинность”[61]61
  Вл. Соловьев. Предисловие к "Упырю” графа А.К. Толстого. Собр. соч., VIII, 410 с.


[Закрыть].

Особенно умело изображал такое переплетение различных областей бытия романтик Гофман, например в прелестной повести “Золотой горшок”. У Гете оно выражено в стихотворении “Лесной царь”. Детскому сердцу Ариэля-Шелли была открыта жизнь природы, недоступная нашему замутненному взору. Во II-м акте “Освобожденного Прометея” Шелли есть много песен духов и бесед океанид, в которых рисуются образы прекрасных существ, живущих в аромате цветов, в лучах света, во всех гармоничных обителях природы.

В живописи есть превосходные, отчасти символические изображения внутренней жизни природы. “Наяды” Беклина передают стихийную жизнь, глубоко отличную от жизни человека; “Пан” Беклина, “Пан” Врубеля, “Смерть Прокриды” Пьеро ди Козимо вводят в жизнь еще более своеобразную, имеющую, вероятно, гиперпсихический характер. Швиндт в своей картине “Рюбецаль” изображает обвал как следствие толчка о скалу ногою горного духа Рюбецаля. Конечно, в этой картине активность природы изображена Швиндтом символически, но основная тенденция ее правильна – показать, что действия природы целестремительны и обусловлены всеодушевленностью ее.

Музыка еще непосредственнее, еще прямее передает психоидную жизнь стихий или гиперпсихическую жизнь значительных областей природы. В большинстве случаев, когда мы сознаем значительность музыки, например Бетховена, и не можем найти в ней программного человеческого содержания, она передает полную красоты нечеловеческую внутреннюю жизнь природы, воплощенную в звуках.

Само собою разумеется, поэтические изображения жизни природы не всегда представляют собою описание ее действительной душевности: прозревая всеодушевленность Земли, поэты часто, пользуясь отдаленным сходством между явлениями природы и человеческой жизни, воплощают человеческие переживания в образы таких предметов, которые не могут быть носителями их. Таково, например, чудной красоты стихотворение Лермонтова “Утес”:

 
Ночевала тучка золотая
На груди утеса великана;
Утром в путь она умчалась рано,
По лазури весело играя.
 
 
Но остался влажный след в морщине
Старого утеса. Одиноко
Он стоит; задумался глубоко,
И тихонько плачет он в пустыне.
 

Нельзя, конечно, думать, что тучка “весело играет” или утес “задумался” и “плачет”.

Но не следует забывать, что и тучка и утес суть органы великого существа, Земли, способного к переживаниям еще более сложным, чем человеческие, и дуновение ветерка, несущего тучку, или нежные прикосновения его к колеблемым им листьям могут быть проявлением чего-то аналогичного игре, творцом которой является значительная органически цельная область Земли.

От значительных областей природы перейдем к отдельным представителям тех царств ее, которые стоят ниже человека, – к животным, растениям, минералам. Формы животных и выражение в них характера их содержат в себе чрезвычайно разнообразные проявления красоты. Напомним вкратце только хотя бы благородство породистой лошади, царственное величие льва, кротость лани, грациозность прекрасноглазой газели, солидность сенбернара, изящество борзой. Есть что-то особенно манящее к себе и привлекательное в царстве птиц. Здесь, как и среди млекопитающих, представлены самые различные виды красоты: царственная красота орла, миловидность ласточки, красота голубя, сивоворонки, колибри. Во многих зоологических музеях, например в Дрездене, можно видеть хвосты павлинов, поражающие пышностью красок и узоров. Среди насекомых удивительна красота многих бабочек, этих летающих цветков. “Смотри, мама, цветки летают”, сказал однажды мой маленький сын. Очень красивы узоры на крыльях некоторых жуков. Геккель издал большие альбомы: “Kunstformen der Natur”. В них можно найти тысячи видов преимущественно одноклеточных организмов животных и растений, но есть и более сложные: моллюски, медузы, морские звезды, рыбы, мхи, папоротники. Многие из них изумляют красотою своих форм, узоров и красок.

“Высшие животные”, говорит В. Соловьев, “ – птицы и еще более некоторые млекопитающие (семейство кошачьих, также олени, серны, лани и т. д.) помимо красивых наружных покровов представляют и во всем своем телесном виде прекрасное воплощение идеи жизни, – стройной силы, гармонического соотношения частей и свободной подвижности целого”[62]62
  Красота в природе, VI т., стр. 62 с.


[Закрыть].

Низшие животные, изображенные в альбомах Геккеля, обладают красотою менее высокого типа. Привлекательность их сводится преимущественно к симметрии форм и узоров или к нежности красок. В свое время они повлияли на прикладное искусство, на дамские рукоделия, но скоро приелись своим сравнительным однообразием. Геккель сказал, что красота этих форм выше красоты Мадонн христианского искусства. Это заявление свидетельствует лишь о том, что основатель “Союза монистов”, цель которого была создать религию более высокую, чем христианство, или был слеп к высшим ступеням красоты, или же был предубежден против них вследствие свирепой ненависти к христианству.

Многие проявления животных очень красивы. Так, например, красив бег лошади. Едучи в коляске, особенно если сидеть рядом с кучером, можно часами любоваться движениями ног лошади. Даже такое нескладное животное, как жирафа, бежит очень красиво. Однажды в каком-то африканском фильме был показан бег стада жираф сначала с естественною скоростью, а потом в замедленном темпе. При медленном движении ленты, когда можно было видеть все фазы движения, оно оказалось удивительно изящным. Всем известна грациозность игр котенка; очень мила шаловливая грызня щенят. Полет многих птиц, например ласточки, чайки, весьма красив. Особенно много можно было бы сказать о пении птиц. Когда раннею весною перед закатом солнца певчий дрозд садится на вершину дерева и начинает петь, звуки его песни в сочетании с ясным предзакатным небом и начинающимся пробуждением весенней жизни составляют нечто невыразимо прекрасное. О соловье Вл. Соловьев говорит, что его “песня есть преображение полового инстинкта, освобождение его от грубого физиологического факта, – это есть животный половой инстинкт, воплощающий в себе идею любви”. Здесь “идеальное начало овладевает вещественным фактом, воплощается в нем, и с своей стороны материальная стихия, воплощая в себе идеальное содержание, тем самым преображается и просветляется” (стр. 38).