Текст книги "Трансформация. Книга 2. Забавы Саула"

Юровский

Прошло немало времени, прежде чем Юровский выбрался на освещённую улицу. Он тут же осмотрел свои руки и одежду. Крови не было. Возможно, она высохла и оттерлась, а пятна при слабом свете не видны? Но нет, он с самого начала не испытывал ощущений, которые даёт испачканная в крови кожа. Значит, её не было вообще? Впрочем, ломать себе голову над случившимся он сейчас не собирался. Но и желание провести вечер в ночном клубе исчезло. Хотелось быстрей добраться домой и привести себя в порядок. Утром прибывают его верные соратники, трое сотрудников службы наружного наблюдения. Никто в резидентуре не должен об этом знать. Поэтому он сам встретит и временно разместит ребят у себя на вилле. Наконец-то начнется острая фаза его работы в Египте.

На следующий день вечером Юровский собрал прилетевших из Москвы за столом в холле своей виллы. Ужин приготовила Вера Калюта, единственная женщина в группе. Вера не была замужем, не имела детей и, наверное, поэтому готовила плохо. Но что делать? Юровский из соображений конспирации дал отпуск слуге-палестинцу и повару-египтянину. Коллеги взялись было помочь Вере, но быстро растеряли свой пыл. Старшим в группе был Олег Никитин. Ему было уже за сорок. Это был невысокий коренастый мужчина без особых примет. Таким и должен быть типичный сотрудник «наружки». Олег обладал отличным характером и нечеловеческой работоспособностью. Он обожал свою работу. Никитину, пожалуй, не хватало инициативы и злости. Может быть, он был даже излишне мягок с людьми. Зато третий член коллектива, Иван Пятков, был опасно агрессивен. Ему ещё не было тридцати, и он всегда испытывал жгучее желание обострить ситуацию. Ваня требовал контроля, но был незаменим, когда требовалось нарушить закон. И ещё – он был единственным членом команды, всегда готовым убить, не задавая вопросов.

Юровский поднял стакан с неразбавленным «Джонни Уокером»:

– Друзья, я очень рад вас видеть! Мы вместе уже много лет. Сколько на нашем счету ответственных и опасных операций? Десятки! Мы подводили друг друга? Нет и ещё раз нет! Мы доверяем друг другу? Да и ещё раз да! Как видите, я сделал всё, чтобы вытащить вас из болота повседневности и текучки, перманентно присущей Службе наружного наблюдения Московского управления. Уверен, вы давно мечтаете о настоящей работе.

Все одобрительно зашумели.

Юровский продолжил:

– Сегодня ситуация особая. Вы плохо знаете английский, не разбираетесь в обычаях и нравах этого города. По-хорошему, на адаптацию нужно не меньше месяца. Но мы не можем работать, как работают заинструктированные и запуганные начальством кадровые разведки. Я даю вам неделю. За это время вы должны раствориться в этом городе и никак не выделяться из толпы. Приобретите несколько комплектов одежды, поменяйте прически, подберите и арендуйте две конспиративные квартиры, изучите все улицы и переулки в центре города. Впрочем, вы и сами знаете, что делать. Денег достаточно.

Перед тем как заснуть, Юровский, несмотря на выпитый виски и прошлую бессонную ночь, как обычно, открыл книгу. На этот раз это было сочинение английского философа Эшли Шефтсбери «Моралисты» в подлиннике. Но не успел Юровский насладиться наивностью автора, как в дверь постучали.

Вера неуверенно вошла и остановилась в ожидании команды. Юровский не хотел обижать девушку в первый вечер, да и сам испытывал сильное желание.

– Что такая нерешительная? Прыгай!

Вера любила Юровского. В нём она нашла свой идеал мужчины. Очень красивый, очень сильный, очень умный и совершенно непостижимый. Саму Веру трудно было назвать красивой. Впрочем, девушка обладала стройной фигурой и была не лишена обаяния. Неброскую внешность оценили в Службе наружного наблюдения, тем более что Вера была мастером спорта по биатлону. Её направили на двухгодичные курсы в Ленинград, по окончанию которых присвоили офицерское звание. Так случилось, что вскоре она стала работать по заданиям Девятого управления КГБ. Иногда такие задания выписывал Юровский. Так они и познакомились. Вера ни на что не рассчитывала. Она понимала, что не может надеяться на ответное чувство. Она почти смирилась с этим, но иногда давала волю воображению. Ей представлялось, что Юровский брошен и забыт всеми, что он нищий, калека, пусть даже алкоголик. И тогда настанет её день – она придёт, она будет нужна и желанна. А пока Вера довольствовалась редким общением и очень редким сексом.

Павел Лялин

Паша поставил машину в гараж, поднялся в свою квартиру и сразу направился на кухню. Там он открыл холодильник, достал бутылку водки и, несмотря на косые взгляды жены, стал жадно пить содержимое бутылки, как воду, прямо из горлышка.

Паша передал информацию американцам уже три раза. Первый раз там, в полицейском участке. Хаммер сразу объяснил Паше условия его «выкупа» и уничтожения материалов, уличающих его в воровстве. Он должен надиктовать на диктофон имена и должности всех сотрудников резидентуры КГБ в Каире. Паша был готов к этому, но в свою очередь потребовал уничтожить кинопленки и протоколы задержания немедленно и этим ограничить отношения. Хаммер согласился уничтожить компромат сразу после Пашиного «интервью», но потребовал полноценного сотрудничества с ЦРУ. В качестве вознаграждения предложил две тысячи долларов в месяц. Паша справедливо рассудил, что если он сдаст своих товарищей, то ЦРУ его всё равно не отпустит, и согласился сотрудничать, но в категорической форме заявил, что только до конца командировки в Египет. В противном случае он потребует вызвать советского консула. Хаммер понимал, что Паша деморализован и не способен выполнить свою угрозу, но всё же решил не перегружать его психику. Он дал Лялину слово, что ЦРУ не будет его беспокоить в Москве, и даже предложил оформить американское гражданство, чтобы Паша после командировки мог не возвращаться в Союз, а выехать на постоянное место жительства в США. Паша от американского гражданства сгоряча отказался, зато, помявшись, попросил Хаммера платить ему четыре тысячи долларов. Хаммер счёл эту просьбу чрезмерной, но пообещал доплачивать дополнительно к основной сумме до пяти тысяч и более за ценную информацию. Следующую встречу Хаммер назначил через неделю в фешенебельном отеле «Нил Хилтон».

Этим и закончилось то воскресное утро для Паши Лялина. Наступала изнуряющая жара каирского полудня. Его машина, с ключами в замке зажигания, стояла рядом с полицейским участком, внутри лежал пакет с покупками, сделанными им в «Карфуре». Паша автоматически заглянул в пакет и обнаружил, что все мясные продукты исчезли. Видимо, полицейские не смогли удержаться от соблазна что-либо украсть. Чудовищное искажение сути моральных принципов достигло своего комического финала, будто какой-то драматург-модернист силой своего недюжинного таланта или просто по пьяному делу «скрестил» трагедию с водевилем. Пашу охватил приступ истерического смеха, который перешёл в рыдания. Он с трудом взял себя в руки, превозмогая слабость, нажал на педаль акселератора и отправился навстречу новой жизни. Жизни уродливой и страшной, наполненной стыдом и ужасом.

Всю следующую неделю Лялин находился в полуобморочном состоянии. Он почти не ел, почти не спал и ни о чём не думал: оставаясь один, сидел неподвижно, уставившись в одну точку. Но когда наступил день первой запланированной встречи с Майклом Вудсоном, Паша очнулся. Подходя к пятизвёздочному отелю, он чувствовал себя неуютно. Сотни европейцев и египтян прогуливались по набережной, входили или выходили из отеля. Среди них могли быть и люди, случайно знавшие его. Как он объяснит Юровскому своё появление в этом месте? Отели подобного класса – не его уровень. Паша вошёл в холл, стараясь быть незамеченным, направился к лифту и тут увидел Майкла Вудсона, который шёл ему навстречу. От страха и возмущения Пашу бросило в жар. Вудсон нарушал элементарные правила конспирации. Хорошо, что он хотя бы не поздоровался с Пашей за руку, однако в лифт они вошли вместе. В номере Паша хотел было наброситься на Майкла с упреками, высказать своё возмущение, но тут его приятно удивила обстановка апартаментов, изысканные закуски и дорогой французский коньяк.

В конце беседы высказаться по поводу конспирации тоже не удалось. Майкл неожиданно быстро свернул разговор, вручил Паше две тысячи долларов и выпроводил из номера.

Сегодня состоялась очередная встреча. На это раз Павел твёрдо решил предъявить Вудсону претензии, обвинить его в отсутствии должной заботы о его безопасности. Однако на встречу пришёл не Вудсон. В холле отеля, развалившись на диване, сидел Хаммер. К счастью, американский резидент повёл себя более деликатно и воспользовался другим лифтом. Вообще-то Паша даже обрадовался, увидев Хаммера. Во-первых, разговор о конспирации с самим резидентом обещал быть более предметным. Во-вторых, Паша, тяжело переживавший свое падение, рассчитывал на моральную поддержку более влиятельного и опытного человека, чем Майк.

Каково же было удивление Паши, когда Хаммер с первых минут общения повёл себя с ним, как начальник с подчиненным:

– Скажите, Павел, вы установили, кто в окружении Мубарака является агентом мистера Юровского?

– Нет, это очень непросто.

На лице Хаммера возникла гримаса недоверия.

– Хорошо. Рассказывайте, как выполнили задание, поставленное перед вами Вудсоном?

Паша сообщил те скудные сведения о работе своих товарищей, которые ему удалось получить, наблюдая и подсматривая за ними, сведения об уехавших и вновь прибывших дипломатах и специалистах, посольские сплетни.

Реакция Хаммера была негативной, он заговорил не терпящим возражения голосом:

– Я недоволен результатами нашего сотрудничества! Вы обманываете нас. Мы потратили на ваш выкуп огромные деньги, спасли вас от тюрьмы и позора, а вместо благодарности вы передаете нам информацию, которую знает любой репортер в Каире. Если вы рассчитываете, что сможете водить нас за нос, то глубоко ошибаетесь!..

Паша слушал Хаммера и ничего не мог понять. Его учили, что разведчик должен относиться к своему агенту с уважением, даже любить его. Только тогда агент будет доверять разведчику и рисковать ради него. Причём не имеет значения, какова основа вербовки агента – сам ли он проявил желание работать из каких-либо идейных или корыстных побуждений или его завербовали на компромате. В любом случае нужно устанавливать с агентом хорошие личные отношения. Хаммер же действовал вопреки этой логике. Так работала советская уголовка. Там принцип другой – агент должен бояться. Значит, Хаммер считает его ничтожным, недостойным уважения человеком, уголовником. До этого момента Паше казалось, что не всё потеряно, что ещё можно найти какой-нибудь выход. Теперь он почувствовал, что обречён. Американцы презирают его и, когда контрразведка пойдет по его следу, не станут спасать. А то, что контрразведка рано или поздно выйдет на него, сомневаться не приходилось. Во-первых, он уже убедился на своем опыте, как легкомысленно цэрэушники относятся к конспирации. Во-вторых, в Америке действует этот уродливый закон о свободе информации. Конечно, его агентурное дело не станет общедоступным, но лет через десять откроют документы по Египту, и тогда его вычислят по косвенным признакам. В КГБ это делать умеют. От безысходности вновь, как тогда, в момент задержания, захотелось умереть; мысль о смерти казалась сладкой и успокоительной. Паша всё же взял себя в руки. Умереть он ещё успеет. Пусть он предатель для одних, ничтожество для других, но зато он самый лучший человек на свете для своих малышей. И он будет жить как можно дольше, наперекор всему, ради них.

В этот момент Хаммер неожиданно сменил тон на доброжелательный:

– Павел, мы открыли в швейцарском банке «Креди Сюис» обезличенный счёт. В этом запечатанном конверте его номер. Прочитайте, запомните и уничтожьте содержимое конверта. После этого деньги с этого счёта может снять только тот, кто знает номер, то есть вы или тот, кому вы его сообщите. Например, ваша жена или дети. Мы приняли это решение, чтобы вы не попали в поле зрения контрразведки. У вас зарплата семьсот долларов, большая семья. Вы не сможете тратить много денег. Это вызовет удивление, а потом и подозрение. Отныне мы будем выплачивать вам только по пятьсот долларов в месяц. Остальные, включая премиальные, будут отправляться на этот счёт. Не обижайтесь, всё это делается в интересах вашей безопасности.

Ободрённый проявлением заботы, Паша решился, наконец, заговорить о конспирации.

– Ник, не кажется ли вам, что встречаться в этом отеле, да к тому же в холле, опасно, – спросил он неуверенно.

Хаммер внимательно посмотрел на Павла и улыбнулся:

– Я ждал этого вопроса. Буду откровенен: мы немного рисковали, чтобы проверить вас. Теперь всё в порядке. Не думаю, чтобы вы заговорили о конспирации, если бы сотрудничали с нами по заданию мистера Юровского. Я дам соответствующие распоряжения Майку.

«Странная, чужая логика проверки агента у этих американцев», – подумал Паша, но всё же решил поверить Хаммеру.

Хаммер и Вудсон

Хаммер сразу после встречи Лялиным отправился в Александрию в яхт-клуб для европейцев «Пингвин». Увидев рисунок толстого забавного пингвина на фасаде клуба, Хаммер который раз подумал:

«Готов поспорить, мерзкие арабы так назвали клуб потому, что считают нас жирными и глупыми».

Первым делом Хаммер прошёл в бар и пропустил порцию виски, потом отправился к плейбою Бобу Ленчеру на яхту. Боб был не один. С ним было несколько незнакомых англичан и две вполне симпатичные блондинки. Около трех ночи, когда веселье было в самом разгаре, в кают-компанию заглянул Вудсон. Разведчики уединились на палубе.

– Ник, ну что русский? Без истерик?

– Да истерики с перевербованными агентами иногда случаются. Особенно в первое время. Опасаясь этого, я повёл беседу в жёстком тоне. Кажется, помогло.

«Считает себя опытным профи, а меня дилетантом. А кто завербовал русского? Да ты, Ник, давно уже ни на что не способен».

Майкл сделал вид, что его не задел менторский тон начальника, и спросил:

– Когда мы узнаем, как нашу работу оценил Кейси?[13]13
  Директор ЦРУ.


[Закрыть]

– Эту работу ещё надо показать. «Брут»[14]14
  Псевдоним, под которым в ЦРУ зарегистрировали Павла Лялина.


[Закрыть] мало что знает. Нужно красиво обыграть всю информацию и придать рельефность её источнику. Ты меня понимаешь, Майк? Ты же это умеешь. Ты же аналитик. Если мы поработаем с ним успешно хотя бы год-полтора, я тебе гарантирую высокую должность в Информационно-аналитическом Директорате. Это тебе не политологию в университете преподавать. Кстати, «Брут» профессионал, а ты до сих пор не подготовил условия для конспиративных встреч. Ты прекрасно спланировал и провёл его компрометацию. Молодец! Но этого недостаточно. Я не могу всё делать сам. Нас всего двое. Я понимаю, что тебя направили сюда для аналитической работы, но уж если ты взялся работать с агентурой, будь добр, соблюдай правила. Завтра я прочитаю тебе краткий курс по основам конспирации, а пока пошли вниз. Эта худенькая меня заводит.

Виктор Ветров

К выполнению задания резидента Виктор приступил с удовольствием. Наконец-то живая работа, к тому же связанная с искусством! Своё расследование он решил начать с галереи «Мезон нуар», куда и отправился среди недели днём, когда обычно в таких заведениях мало посетителей. Чёткого плана действий у него не было.

Виктор долго ходил по небольшой выставке, подолгу останавливаясь перед каждой заслуживающей внимания картиной. Таких было очень немного. Посетителей было ещё меньше. Директор в зале не появлялся. Единственная служащая стала с интересом его рассматривать. Нужно было уходить или действовать. Виктор попросил женщину проводить его к директору.

Ирве Фаш удивленно поднял брови, услышав странный акцент гостя.

– Мсье Виктор, простите за любопытство, вы из Восточной Европы?

– Я сотрудник советского торгпредства, старший инженер, и в некотором смысле отвечаю за культурные связи.

Виктор соврал. Торгпредство к сотрудничеству в области культуры не имело никакого отношения. В этих целях в посольстве существовала отдельная должность советника по культуре и отдел с соответствующим штатом.

– Рад, очень рад знакомству. Что привело вас к нам, вы эксперт?

– Нет, нет, что вы, – смутился Виктор. – Просто случайно заглянул. Прогуливался по старым улочкам, увидел вашу галерею и зашёл…

Виктор замялся, не зная, как продолжить беседу. Ирве решил ему помочь:

– Вы уже посмотрели полотна? Эта не лучшая наша выставка, впрочем, есть несколько интересных художников. Позвольте, я расскажу вам о них.

Он проводил Виктора в зал и стал с упоением рассказывать о каких-то неизвестных художниках. Виктор вначале старался мысленно переводить на русский всё, о чём говорил Ирве. Но вскоре понял, что это ему не по силам, и стал запоминать только понятные фразы, чтобы, опираясь на них, выстраивать ответные реплики. Это ему удалось, и он сумел убедительно сыграть роль любителя изобразительного искусства. Окрылённый успехом, увлеченно заговорил о московских выставках. Тема заинтересовала Ирве, он пригласил Виктора в кабинет, угостил кофе и стал расспрашивать о культурной жизни в Москве. Искренний интерес Фаша придал Виктору уверенность. Он так увлекся беседой, что забыл о цели визита. Мужчины проговорили до самого закрытия галереи.

Прощаясь, Фаш пригласил Виктора к себе домой на выходные:

– Месье Виктор, у нас получилась очень увлекательная беседа, хотелось бы её продолжить в более уютной обстановке. Приезжайте ко мне на выходные, не терпится познакомить жену с таким начитанным и обаятельным человеком. Поверьте, вся моя семья будет ждать с нетерпением ваш рассказ о далёкой и загадочной России. Конечно, моё приглашение касается и вашей жены.

Фаш выглядел таким искренним, что Виктор без колебаний принял приглашение.

Предстоящий визит в семью Фаша обрадовал и взволновал Ветрова. Он ещё ни разу не был в гостях у французов. Сможет ли он вести себя достойно, не наделает ли глупостей? Ирве очень понравился Виктору. От него веяло какой-то нереальной добротой и открытостью. Ни чувства уязвленного самолюбия, ни ложного апломба, ни цинизма, ни стремления казаться умнее – в общем, ничего из того, с чем он сталкивался каждый день, общаясь с соотечественниками. Он, конечно, поедет в гости к Фашу. Поедет один, без Ирины. Пусть его место в постели займёт этот мерзкий Грачёв.

Владимир Грачёв был комендантом посольства. Это был рослый молодой и красивый парень. Ещё недавно он играл в хоккей за «Динамо». По слухам, кто-то из заместителей в МИДе приходился ему родным дядей. Конечно, Грачёв не любил Ирину. Виктор был в этом уверен. Среди жён дипломатов и служащих посольства, которых «пользовал» Грачёв, были дамы и помоложе и поинтересней его жены. Но вот она, похоже, потеряла голову и буквально бегала за Грачёвым, не считаясь с детьми и репутацией мужа. Измена жены была не первой, и всё же он ежедневно испытывал мучительную ревность и стыд.

Теперь эти унизительные чувства ушли, уступили место приятному волнению, ожиданию чего-то нового, необычного от предстоящей поездки. К тому же это приятное так удачно сочеталось с полезным – его расследованием. Несомненно, Фаш был ключом к «русскому следу» происхождения странных картин. Если, конечно, то, что написано в статье Мари Баккара, не голая выдумка.

«Ля мезон де компань», куда Фаш пригласил Ветрова, внешне совсем не походил на подмосковные дачи. Но, наверное, играл в жизни француза и его семьи ту же роль, роль убежища от городской жизни.

«Деревенский дом» находился в небольшой уютной деревеньке Мерю-ан-Бри, расположившейся вдоль маленькой речки в тридцати километрах от Парижа. Деревня имела свою крошечную, мощённую брусчаткой площадь с ратушей, католическим собором и ресторанчиком.

Чтобы побороть волнение, Виктор остановился у ресторана и выпил в баре двойной арманьяк.

Около шести часов вечера он припарковал машину у дома Фаша.

Дом владельца галереи, судя по всему, был построен давно, сто или даже двести лет назад. Тёмно-серый первоначально, он, наверное, служил когда-то конюшней, потому что по очертаниям сильно напоминал большой сарай. Судя по наслоению архитектурных стилей, здание многократно перестраивалось. Теперь дом, цветной и симпатичный, казался декорацией к весёлому фильму о прошлом.

Не успел Виктор выйти из машины, как целая толпа высыпала из дома и устремились ему навстречу. Первыми бежали две девочки. Одной было примерно двенадцать лет, второй – около восьми. Они подлетели к нему, чмокнули по очереди в щеку и затараторили о чём-то, перебивая друг друга. Девочки выглядели совершенно счастливыми. Несомненно, они были искренне рады встрече. В России дети так себя никогда не ведут. Обычно при виде незнакомца они смущенно прячутся за спины взрослых. Это результат недоверия их родителей ко всем незнакомым и малознакомым людям.

Ирве Фаш поздоровался с Виктором за руку и стал всех представлять друг другу.

– Знакомьтесь, мои дорогие! Русский дипломат мсье Виктор Ветров. Моя жена Мари, мой старый друг мсье Мишель Руже, его подруга Жаннет Сави, а это мои крошки, старшая Лиз и несравненная Мари-младшая.

Все что-то говорили, о чём-то спрашивали и весело смеялись. Виктор, оглушённый такой тёплой встречей, растерялся. Никогда и нигде ему не были так рады. Мрачные, нездоровые и всегда озабоченные родители редко обращали на него внимание. С друзьями после женитьбы он виделся редко и всё более от них отдалялся. Были, правда, несколько месяцев счастья с женой. Тогда вечерами она ходила встречать его к метро и с нетерпение ждала, а потом они долго гуляли. Всё закончилось после её первой измены.

Ветрову показали дом, сад. Затем все подхватили заранее подготовленные корзинки с едой и направились к речке. Девочки не отставали от Виктора, задавали типично детские вопросы и постоянно заливались смехом. Видимо, их забавлял его акцент. Потом сёстры заставили его играть с ними в мяч. Наконец вмешалась мать, приструнила девочек, и Виктор стал центром внимания взрослых.

Его буквально завалили вопросами. Спрашивали обо всём: о родителях, об учёбе, об увлечениях, о друзьях и вообще о жизни в Москве. Когда эта тема иссякла, заговорили об изобразительном искусстве. Виктор ждал, что Ирве что-нибудь скажет об интересующих его картинах, но тот этой темы не коснулся.

Вечер прошёл на славу. После пары стаканчиков замечательного вина Виктор совершенно освоился. Когда стало темнеть, перебрались в дом, разожгли камин и стали пить коньяк. Совсем понемножку, но стало так уютно и комфортно, что Виктор принялся мечтать. Ему представилось, что он младший брат Ирве, что он живёт в Париже, а каждую неделю приезжает к брату на выходные. Он играет с племянницами, потом всей семьёй ужинают и долго болтают об искусстве и обо всём хорошем и добром.

Утром отправились гулять в местный лесопарк. Так получилось, что Мишель общался с детьми, а Жаннет составила компанию Ветрову.

– Вчера я внимательно слушала ваш рассказ о России. Скажите откровенно, Виктор, вы довольны своей жизнью? Счастливы?

Слова и тон молодой женщины смутили Виктора. Ему показалось, что она испытывает к нему жалость. Почему? Вчера он старался представить свою жизнь как успешную, насыщенную интересными событиями. Значит, ему либо не поверили, либо он казался неискренним. Однозначного ответа на вопрос молодой женщины у Виктора не было, и он попробовал отшутиться:

– А бывают ли, мадмуазель (Жаннет никогда не был замужем), счастливые люди? И если бывают, то что такое счастье? Это понятие относительное. Счастлив тот, кто живёт удачней и богаче других. Вы согласны?

– Нет, не согласна. Это очень циничная точка зрения. Не ожидала это услышать от вас. Для людей вашего интеллекта крайне важна реализация этого интеллекта. Вот здесь можно поговорить о том, что такое счастье.

Виктор почувствовал, куда клонит Жанне, огорчился, но пока не знал, как реагировать:

– Простите, мой французский оставляет желать лучшего, но, насколько я понял, вы говорите о свободе выбора? То есть намекаете на отсутствие свобод в моей стране. Это так?

Жаннет поняла, что задела самолюбие собеседника. Она примирительно рассмеялась.

– Нет-нет. Не так примитивно. Я преподаю современную историю Европы в Сорбонне. И как специалист нисколько не осуждаю жёсткие политические режимы. Как правило, это условие выживания государства. На определённом этапе развития несвоевременная демократизация может привести к распаду и междоусобицам. Это отлично поняли, хотя и не сразу, ваши вожди после падения монархии. В противном случае под властью коммунистов остались бы только Санкт-Петербург и Москва – и то ненадолго.

– Вы не только относите мою страну к разряду тоталитарных, но ещё и к разряду отсталых?!

– А разве в вашей стране возможна смена власти и политического вектора путем выборов?

– Возможна, – соврал Виктор. – Но мы считаем наш строй самым передовым. Зачем же его менять? Согласитесь, что равенство людей перед собственностью и средствами производства – это наиболее гуманная и человечная форма организации общества. Разве не об этом мечтали первые христиане?

– Не совсем. Христос не призывал к материальному равенству. Лишь к духовному.

– А мы пошли дальше.

– Равенство не означает благополучия и счастья. Вам будет приятно, если неграмотный, ленивый и безнравственный человек будет цениться государством точно так же, как и вы – образованный, трудолюбивый и морально здоровый?

– Но так у нас не бывает.

– Вот именно. Значит, равенство, как и все другие политические категории, относительно. Например, я вполне допускаю, что вы были счастливы, пока не приехали во Францию и не узнали, что существует другая жизнь. Теперь всё будет иначе. Я имею право на такое предположение, потому что неоднократно приезжала в вашу страну читать лекции, знаю много тонких и глубоких русских интеллигентов.

– И я знаю десятки и сотни образованных соотечественников, которые долгие годы жили в западных странах и совсем не изменились, – высокомерно заявил Ветров.

Жанна примирительно взяла Виктора за руку. Неожиданно это прикосновение оказалось столь нежным и волнующим, что Виктор почувствовал, как грубы и примитивны его аргументы.

– Виктор, простите меня, ради бога, я задала вам столько глупых вопросов. Наверное, вы мне просто понравились, и я захотела с вами проболтать, но выбрала не ту тему. Во всем виновата моя профессия и характер. Я обожаю, когда со мной не соглашаются, поэтому часто провоцирую людей на полемику. Приходите в Сорбонну на мои семинары. Я вам с удовольствием предоставлю возможность высказаться.

– Спасибо за приглашение, может быть, и приду, когда мой французский будет получше.

Жаннет взглянула в глаза Виктору, и ему показалось, что она ждёт от него ещё чего-то. Может быть, она хочет, чтобы он назначил ей свидание? Но она встречается и наверняка спит с Мишелем. До этой секунды он и не думал о Жаннет как о женщине. Как она интересна! Виктор набрал в лёгкие воздух, чтобы предложить встретиться, но момент был упущен. Маленькие Лиз и Мари схватили его и Жаннет за руки и буквально потащили играть в мяч.

Виктор уехал сразу после позднего завтрака. Его не пускали, просили остаться до вечера. Но он не мог остаться. Восторг переполнял его душу. Он боялся, хотя и понимал смехотворность своего страха, что если останется здесь хотя бы ещё на час, то не выдержит и сойдет с ума от счастья или наделает каких-либо глупостей.

Все вышли его провожать. Мари-старшая заявила, что теперь он обязан приезжать к ним каждые выходные, если, конечно, ему у них понравилось. Женщины по очереди чмокнули его в щеку, а девочки прыгали вокруг и просили поклясться, что он их не забудет.

В машине Виктор остро почувствовал, как ему не хочется возвращаться в прежнюю жизнь. Среди этих счастливых людей ему было так хорошо, что теперь в душе поселились тоска и даже страх. Страх поверить, что такая гармония возможна. И как тогда жить дальше, вербовать и обманывать соотечественников Ирве и Марии, подслушивать и подсматривать, говорить унизительные глупости на партийных собраниях?

И тут Ветров с огорчением вспомнил о задании резидента.