Текст книги "Хроника духовного растления. Записки офицера ракетного подводного крейсера «К-423»"

Замполит Чирков

Замполит Чирков Сергей каким-то своим внутренним дьявольским чутьем определил, что я хотя и не идеальный по своим качествам человек, но искренне верю в возможность построения социализма и коммунизма. Сначала он приспособил меня для своих идеологических нужд как секретаря комсомольской организации, а когда этот только что избранный секретарь провел ночь на гарнизонной гауптвахте, замполит сменил тактику и стал использовать меня на второстепенных ролях. Так я оказался постоянным нештатным руководителем политзанятий с личным составом срочной службы. Главной фигурой после замполита был секретарь парторганизации, но эта фигура была настолько ничтожна и незначительна в делах службы и быта, что я даже не помню никого из них, кроме первых двух секретарей парторганизаций. В учебном центре Палдиски, а затем и в первые месяцы службы в гарнизоне Гаджиево секретарем парторганизации экипажа был капитан 3-го ранга Портнов Анатолий, командир дивизиона движения электромеханической боевой части. Но скоро он ушел от нас на повышение и секретарем стал бывший офицер-управленец атомного реактора Киселев Виктор Николаевич, который одновременно стал и командиром дивизиона движения. Витя был хорошим человеком и грамотным специалистом, но, как большинство мягкотелых людей, «уставал» от обилия подчиненных и быстро становился тайным алкоголиком. Года через три в автономном плавании Виктор крал из офицерских кают одеколон и тайно выпивал его в укромных местах. Это не могло остаться незамеченным. Вместо Виктора избрали нового секретаря парторганизации, а самого Киселева по возвращении с боевой службы списали на берег.

Пагубное влияние партработы и лживой партийной пропаганды

Но вот в период с 1973 до 1980 года я не помню ни одного секретаря нашей парторганизации, хотя до конца службы был членом партбюро партийной организации нашего экипажа. О чем это говорит? Это говорит о том, что двуличие замполитов нашего экипажа распространилось и на меня. С 1973 года я стал относиться к партийной организации и к партийной работе как к пустой и ничего не значащей формальности, лишенной всякого смысла и не имеющей никакого воспитательного значения. Однако одно из первых совмещений должностных обязанностей командира ЭВГ с обязанностями командира минно-торпедной боевой части запомнилось мне на всю жизнь и утвердило мою самостоятельность и независимость, а может быть, и стало главным «козырем» при моем назначении на должность начальника РТС, вместо отказавшегося идти в первую автономку Шадрина Валерия Степановича. Дело было так. В начале 1971 года мы перешли вместе с новой подводной лодкой «К-423» из Северодвинска в Гаджиево и приступили к отработке морских элементов задач К-1, К-2 и К-3. В переводе на простой язык, экипаж учился самостоятельно выходить в море и использовать по прямому назначению торпедное и ракетное оружие. В это время мой начальник РТС Шадрин В.С. молчал о своих планах ухода на берег, и я мыслил себя только в качестве командира ЭВГ, будучи полностью уверен, что задумываться об очередной флотской должности начальника РТС мне придется только через три-четыре года службы в должности командира ЭВГ. Но тут нашего командира минно-торпедной боевой части Прокопца Николая Захаровича неожиданно откомандировали на два месяца в Ленинград для изучения какой-то торпеды нового типа. Может быть, Прокопец был откомандирован на учебу не один, а вместе с минерами других экипажей, и образовался дефицит этих специалистов в масштабе дивизии или даже всей флотилии. По крайней мере, ему на замену к нам никого не прикомандировали, а мы держали свое «железо» в готовности. И все штаты должны были быть заполнены по служебной необходимости, обеспечивая ежедневное «проворачивание» оружия и технических средств и проводя подготовку техники и членов экипажа к выполнению своих многочисленных функциональных обязанностей. По специальности и по борьбе за живучесть на берегу и в море.

И тут случилось непредвиденное.

Глава 12. Нештатный командир (БЧ-3) и назначение на должность начальника РТС

Командир вызвал меня к себе в каюту и заявил, что он назначает меня своим письменным приказом «временно исполняющим обязанности командира минно-торпедной части и командира первого отсека», вместо убывшего в командировку штатного минера. Кому нужны дополнительные обязанности, да еще никак не связанные с твоей специальностью инженера по радиоэлектронике? Потом ведь как командир отсека я был полный невежда в делах организации отсечных учений по борьбе за живучесть. Как я могу командовать старшиной команды минеров мичманом Зубковым и двумя его подчиненными из числа матросов срочной службы, если я ничего не смыслю в минном деле? Все эти претензии в подтверждение своего несогласия я и высказал командиру корабля Кочетовскому И.И. Но он твердо заявил, что его решение окончательное и обсуждению не подлежит. Свое решение он обосновал тем, что я имею опыт боевой службы, а мичман Зубков получит командирский инструктаж и будет во всем мне помогать. Почему не побыть нештатным минером, если это нужно командиру и экипажу? Тем более, что мы занимались отработкой элементов береговых задач, в море не собирались, а на борту не было ни одной боевой и практической торпеды? Я дал согласие, ответил командиру: «Есть принять в заведование первый отсек и торпедные аппараты». И отправился в первый отсек – знакомиться поближе с минером Зубковым и приступать к своим новым обязанностям. Обо всех тонкостях устройства первого отсека и торпедных аппаратов, как и обо всех тонкостях этих новых обязанностей неспециалистам в этой области, каковыми являются читатели этой книги, нет смысла рассказывать. С Зубковым я нашел общий язык, и первые три-четыре дня в непрерывном режиме он знакомил меня с устройством первого отсека, назначением и работой механизмов и спасательных устройств, которыми являлись сами торпедные аппараты, аварийно-спасательный буй и масса аварийно-спасательных средств для заделки пробоин в прочном корпусе и для борьбы с пожаром. В этих новых обязанностях не было никакого творчества, но нужны были твердые знания устройства и работы всех механизмов отсека, чтобы организовать «шаблонные» автоматические, рутинные действия во всех аварийных ситуациях. Далось это мне нелегко, но уже через неделю командир лично проверял подготовку личного состава по борьбе за живучесть и знания книжки «боевой номер» и остался доволен результатами проверки. Очень важным обстоятельством для меня явилось то, что мой статус «рядового» офицера в должности командира группы неожиданно поднялся до статуса командира боевой части. Наряду со своим штатным начальником РТС Шадриным я присутствовал на всех совещаниях у старшего помощника командира Холода Валентина Васильевича и у командира корабля Кочетовского Ивана Ивановича. Я получил понятие, что такое журнал боевой подготовки и старшинская книжка занятия по специальности и научился их грамотно вести и оформлять для последующей проверки.

Временный статус командира боевой части и личный авторитет

Минер занимал штатную должность командира боевой части, что соответствовало воинскому званию капитана 3-го ранга, и мне, старшему инженер-лейтенанту и командиру группы, было лестно занимать такую должность и на равных с механиком, капитаном 2-го ранга Запретилиным, штурманом, капитаном 3-го ранга Леоном Мусояном, командиром ракетной боевой части, капитаном 2-го ранга Жорой Шевченко, связистом, капитаном 3-го ранга Юрой Шаргиным и даже наравне с замполитом, капитаном 2-го ранга Сергеем Чирковым присутствовать на совещаниях командира и старшего помощника. Но «лестно» не то слово, я тайно гордился, что замечаний по результатам проверок в мою сторону было не больше, чем в сторону других командиров боевых частей и начальников служб. Особенно доставалась моему штатному «шефу» Валере Шадрину. Командир и старпом буквально «растаптывали» его в моем присутствии за неподготовленность и неоткорректированность книжек «боевой номер» и за слабые знания личным составом своих обязанностей по боевым тревогам, готовности № 2 и по борьбе за живучесть. Этому способствовало то, что точно такие же замечания выдавал по РТС и флагманский специалист РТС дивизии. Забегая вперед, скажу, что когда Прокопец Николай Захарович вернулся из командировки, а через год и я стал начальником РТС вместо Шадрина, главным объектом для критики или козлом отпущения стал именно Прокопец. Командир почему-то недолюбливал его, видимо, за мягкость и нерешительность и обрушивал на него безжалостную критику за состояние техники и оружия и подготовку личного состава. Этому способствовало и то обстоятельство, что флагманский минер дивизии при посещении нашего корабля всегда находил массу замечаний по состоянию торпедного оружия и подготовке личного состава. Видимо, по просьбе командира, в мою бытность нештатным минером флагманский минер не приходил на наш корабль. Но я много раз бегал к нему на ПКЗ-145, чтобы взять корректуру к книжкам «боевой номер» и получить инструктаж по их заполнению и ведению старшинской книжки старшины команды Зубкова.

Неожиданный поворот событий и тяжелые раздумья

Однажды командир пришел с дивизии и заявил, что через два часа намечена наша перешвартовка от одного причала к причалу, который оборудован под погрузку торпедного оружия. На сборе мне командир приказал возглавить вместо Прокопца носовую швартовую команду и обеспечить грамотную «отдачу», «прием» и закрепление швартовых концов носовой группы. Возражать было нельзя, я ответил коротко «есть» и сразу после сбора побежал к мичману Зубкову выяснять, кто входит в носовую швартовую команду и в чем заключаются обязанности командира носовой швартовой команды? Сыграли боевую тревогу, и по команде с мостика я оделся в спасательный жилет, захватил мегафон, который все называли «матюгальник» и вместе с одетыми в спасательные жилеты членами носовой и кормовой швартовых команд поднялся на верхнюю палубу атомохода. Все матросы срочной службы, в том числе и гидроакустики службы РТС, как и старшина швартовой команды, прекрасно знали свои обязанности, и мне только оставалось дублировать команды с мостика для членов носовой швартовой команды и докладывать на мостик исполнение команд. Сразу же скажу, что это была моя первая, но не последняя перешвартовка как нештатного минера. Пока Прокопец учился в Ленинграде, я еще раза два без всяких замечаний перешвартовывал лодку от одного причала к другому.

Первый отсек является не только самым большим отсеком подводной лодки по внутреннему объему и водоизмещению, но и отсеком живучести, через который при необходимости и возможности осуществляется спасение личного состава лодки путем выхода через торпедные аппараты методом шлюзования. Исполняя обязанности командира первого отсека, я научился многим полезным для офицера подводной лодки вещам по борьбе за живучесть отсека при разных аварийных ситуациях. Но даже эта наука не делала меня уверенным «всезнайкой», когда мне приходилось исполнять обязанности дежурного по кораблю на базе и брать на себя ответственность за живучесть и взрывопожаробезопасность подводной лодки, при отсутствии на борту командира и штатного личного состава. А вот теперь представьте себе, что мой подчиненный инженер ЭВГ Британов Игорь Анатольевич, ни разу практически не исполняя обязанности командира отсека и обязанности дежурного по кораблю, а руководствуясь лишь теоретическими знаниями, стал в 1985 году командиром экипажа. Уже 6 октября 1986 года под его руководством подводная лодка «К-219» первой и последней из непотопляемых подводных лодок 667-А проекта утонула во время несения боевой службы в районе Бермудского треугольника. Я не обвиняю Игоря Британова, но я точно знаю, что без практики научиться вождению даже автомобиля невозможно.

Пример, когда «теория» без практики мертва и бесполезна

Вот вам живой пример. В середине 80-х годов отец как участник войны приобрел через военкомат на мои деньги автомобиль «Жигули». Я же был прописан в гарнизоне Гаджиево и сдать на права мог только по месту прописки, в областном управлении ГАИ Мурманска. В нашем гарнизоне автошколы не было, а ездить на занятия в Мурманск мне никто не позволил бы. Теорию я выучил быстро, а что делать с практикой, если и автомобили в это время были лишь у командного состава гарнизона? После долгих раздумий я решил освоить практику вождения методом мысленных тренировок, без автомобиля. Вечерами я на два часа усаживался за стул и, представляя себя в автомобиле, трогался с места. Я снимался с ручника, аккуратно надавливал на условную педаль газа, заглядывал в зеркало заднего вида и включал поворотник. Все эти мысленные действия я сопровождал руками, ногами и движением головы и глаз. Я ехал по улице, тормозил перед впереди идущими автомобилями и останавливался перед светофорами. Я перестраивался для поворота налево и направо или для остановки у тротуара и даже мысленно ездил задним ходом. Так тренировался я ни мало ни много целых полтора месяца. Почувствовав себя уверенным «практиком», я отпросился и в субботний день поехал в Мурманск сдавать экзамены на автомобильные права. Теорию я сдал на пять, а при отъезде от обочины автомобиль заглох, и экзаменатор сразу же высадил меня и поставил двойку. Я снова тренировался по два часа в течение месяца и повторял попытку, но результат был тот же: теория «пять», практика вождения «два». После третьей попытки я прекратил поездки в Мурманск и стал дожидаться отпуска. Три дня практически поездив по сельским дорогам Тамбовской области, я надел офицерскую форму и с ходатайством, заверенным гербовой печатью нашей части, самостоятельно поехал в Тамбов. Там я обратился к начальнику ГАИ Тамбовской области, чтобы он разрешил мне сдать экзамены на право вождения, в виде исключения, по месту жительства моих родителей, в ГАИ Тамбовской области. На мое счастье, ГАИ в это время проверял представитель союзного ГАИ из Москвы, он наложил положительную резолюцию на ходатайство части, и я в этот же день успешно сдал теорию и практику. Этот пример наглядно показывает, что никакие знания и никакие мысленные тренировки не могут заменить практические навыки. Все эти рассуждения я привел для того, чтобы выразить сомнения в способности человека принимать практические адекватные решения в сложной обстановке непредвиденных аварийных ситуаций, если у него есть огромный научно-теоретический багаж, но нет достаточного практического опыта. Вот и меня, вполне заслуженно, флагманский механик во время ночной проверки моей службы в качестве дежурного по кораблю тыкал носом, что я слабо «отработан» по борьбе за живучесть. А как же я мог «отработаться» лучше, если свои дежурства по кораблю я воспринимал как неприятную и совсем ненужную для моей службы и будущей карьеры, побочную и второстепенную обязанность?

Подготовка к загрузке и загрузка боевых торпед

Вечером, после моей первой в жизни перешвартовки в качестве командира носовой швартовой команды, командир по приходе из штаба дивизии собрал командиров боевых частей и начальников служб в кают-компании второго отсека и сообщил, что мы встали на этот пирс не просто так, а для загрузки учебных и боевых торпед и приборов гидроакустического противодействия. Он поднял меня и приказал через пять дней подготовить погрузочно-разгрузочные устройства отсека и стеллажи к приему боевых и практических торпед. Я, видимо, настолько опешил от неожиданности, что ничего не мог ответить вразумительного и молча смотрел на командира. Командир понял мое смятенное состояние и сказал: «Чего ты боишься? Ведь я сам бывший минер, и мы вдвоем справимся без прикомандированных. Где надо подскажу и лично проконтролирую». Я пришел в себя, по-флотски коротко ответил «есть» и сел на место. Оставив меня после собрания, командир коротко проинструктировал, какие заявки я завтра должен оформить и что сделать в отсеке для приемки торпедного оружия. Все-таки что-то было ненормально в отношениях флагманского минера и нашего командира. Ведь для проведения такого серьезного мероприятия, как загрузка боевых и практических торпед, даже прикомандированный минер не оказался бы лишним. Однако все произошло так, как здесь изложено.

Командир электронно-вычислительной группы, специалист по радиоэлектронике и вычислительной технике сутками работал вместе со старшиной команды минеров мичманом Зубковым и двумя матросами срочной службы, окрашивая оборудование отсека и стеллажи свежим суриком по металлу и нанося белой краской по вырезанным трафаретам аккуратные надписи, что погрузочные устройства на этой неделе испытаны и проверены предельной нагрузкой. Каких-то «испытателей» по моей заявке флагманский специалист действительно присылал с ПМ-34 и торпедной базы, но что и как они испытывали, для меня осталось глубокой тайной. Главное, что на руках был официальный документ, что все испытания пройдены и оборудование первого отсека готово к приему торпедного оружия, а на всех силовых узлах и лебедках сияли свежей белой краской дата проведения и слово «испытан». Для проверки торпед на торпедной базе я пригласил мичмана Зубкова и командира, а сам, как баран на новые ворота, смотрел на эти смертоносные чудовища, совершенно не понимая, чем один тип торпеды отличается от другого типа и что нужно посмотреть, чтобы убедиться в их исправности. Да командир с меня этого и не требовал. Он был абсолютно компетентен в этих вопросах, а мичман Зубков тут же исполнял все указания командира по проверке торпед на торпедной базе. Сама погрузка проводилась по боевой тревоге и продолжалась часов семь-восемь. Командир с мегафоном стоял на мостике и руководил погрузкой. Я с мегафоном стоял у входного люка первого отсека и эпизодически спускался в отсек, чтобы на месте проконтролировать доклады мичмана Зубкова. После загрузки каждой торпеды или при каких либо затруднениях, командир спускался с мостика и через люк первого отсека заходил в отсечные помещения и лично проверял работу команды торпедистов.

Конечно, с момента проведения этой процедуры прошло около сорока лет и многие подробности стерлись из памяти. Однако совершенно уверенно могу сказать, что не было никаких эксцессов, криков и нервотрепки. Как подготовка, так и боевая работа по загрузке торпедного боекомплекта проходили слаженно и в хорошем темпе.

Технические тайны практических торпед

Я почему об этом говорю? Дело в том, что скоро Прокопец вернулся из командировки и очень долго был в нашем экипаже командиром минно-торпедной боевой части. Это был очень грамотный, серьезный и дисциплинированный офицер, но между ним и командиром была какая-то психологическая несовместимость. Торпеды мы потом загружали и выгружали десятки раз, но всякий раз эта процедура сопровождалась психологическим напряжением командира Кочетовского Ивана Ивановича и его упреками уже в адрес капитана 3-го ранга Прокопца Николая Захаровича в недисциплинированности и служебных упущениях. Действительно несколько учебных торпед после стрельбы из торпедных аппаратов нашей лодки утонули, а это – чистая двойка за выполнение боевого упражнения. Кочетовский винил Прокопца, что он невнимательно принимает торпеды на базе и неправильно проводит их подготовку к стрельбе на борту подводной лодки. Не могу поверить, что виноват в этом был Прокопец. Вполне возможно, что «закавыка» была в самих учебных торпедах, которые могли содержать скрытые дефекты, обнаружить которые с помощью действующих инструкций было невозможно. А вот досконально изучить принципиальные схемы учебных торпед и «перешагнуть» пределы действующих инструкций, чтобы обнаружить еще на торпедной базе скрытые дефекты учебной торпеды и отказаться от нее, потребовав взамен другую торпеду, Прокопец, видимо, был не в состоянии. Возможно, что эту «свинью» нам подкладывал флагманский минер дивизии. Как бы там ни было, но факт остается фактом, всякий раз загрузка учебных торпед, а также перезагрузка боевых торпед, у которых истекли сроки, сопровождались нервотрепкой не только минеров, но и всего экипажа. При том, по закону подлости, даже вмешательство командира не помогало принять на борт абсолютно исправную учебную торпеду. Иногда в ней что-то заклинивало еще до выхода в море на практическую стрельбу. Прокопец докладывал об этом командиру с тихим ужасом во взгляде. Кто виноват? Вряд ли Прокопец был плохим специалистом, но он был честным и порядочным офицером. Докладывая об обнаруженной неисправности, Прокопец принимал на себя удар гнева и недоброжелательности, но торпеду своевременно перегружали или специалисты торпедной базы устраняли неисправность на месте, и за выполнение торпедной стрельбы экипаж получал отличную оценку. Когда в 1971 году Коля Прокопец вернулся с курсов повышения квалификации, торпедное оружие, в том числе и две ядерные боеголовки, уже были на борту подводной лодки. Я по приказу исполнял обязанности командира минно-торпедной боевой части на два дня меньше двух месяцев и потому должностного оклада командира боевой части мне за этот период не дали. Не дотянул двух дней.