Текст книги "Мария Каллас. Голос любви. Маленькие рассказы о большом успехе"

30. Возвращение в Нью-Йорк

А шаг-то для совсем еще юной Марии был отчаянный. Отправиться в Нью-Йорк, не имея ни покровителей, ни денег. И цель, которую она перед собой ставила, была грандиозной – стать оперной певицей номер один. В Америке? Нет, во всем мире…

Георгес старался помочь, чем только можно. Он влез в жуткие долги, снял Марии небольшую квартиру на том же Манхэттене – чтобы жить по соседству. Приодел девушку.

Денег было, конечно, мало. Но разве в деньгах дело? Георгес был уверен, что Евангелия провела «воспитательную работу» и напела Марии былей и небылей. Письмам дочери он не особенно верил – девушка еще росла, а ее характер менялся. Но то, что он увидел и услышал, поразило его в самое сердце. Сколько дочерней любви, сколько нежности, сколько тревоги было в этой неказистой с виду девчонке…

Спустя две недели Мария по просьбе отца спела небольшой отрывок из «Кармен». Потом поставила на патефон пластинку со своей первой и еще не вполне качественной записью, сделанной в Греции.

Тут в комнату вошла жена отца. И сказала:

– Что это за писк? Словно свинью режут… Это ты поешь, милая?

Мария застыла. Потом подошла к патефону, сняла пластинку. И… разбила ее на голове у этой идиотки…

В тот же день она ушла из дома отца. И встречалась с Георгесом крайне редко. Не забывая, впрочем, до конца его жизни ежемесячно переводить ему солидные суммы. Мария Каллас была вспыльчивым, но порядочным и благодарным человеком.

31. Поиски работы

Два года, с 1945 по 1947, Мария искала работу. Она обошла все театры Бродвея, Сан-Франциско и Чикаго. Ей не отказывали, но всегда предлагали либо второстепенные роли, либо места в оперной массовке. А Мария была слишком гордой женщиной, чтобы соглашаться на малое. Комплексы комплексами, но она знала себе цену. В своем голосе она была уверена. Что же касается внешности…

В эти годы у нее появились хоть и небольшие, но – деньги. И все, что она зарабатывала, она тратила на походы по продуктовым магазинам. Каллас набирала полные сумки деликатесов и вечерами устраивала себе пир. Она неплохо готовила и старалась не отказывать себе ни в чем. В результате ее вес приблизился к девяти десяткам килограммов – при среднем для женщины росте.

Сама Мария считала, что выглядит ужасно. Много лет спустя друзья Каллас говорили, что она являла собой комичное зрелище. Пышнотелая, очень стесняющаяся своих форм, Каллас не могла заставить себя есть в присутствии других людей. Она жутко стеснялась и была крайне обидчива. К ней тянулись – голос у этой женщины был и в самом деле потрясающий. Но стоило лишь неловко пошутить по поводу ее избыточного веса, и дружбе наступал конец.

Полнота мешала и профессиональной карьере. Мария стремительно прогрессировала как певица. Но кто взял бы на роль Тоски 23-летнюю, но очень уж дородную исполнительницу. Опера – это не только вокал, это еще и театральное действо…

До поры ей не везло. Но Мария умела добиваться своего. Она переезжала из города в город и в который уж раз обходила все оперные театры.

32. Секрет псевдонима

А почему, собственно, Каллас? Как Мария Калогеропуло превратилась в Марию Каллас?

Эта сокращенная фамилия появилась у Марии еще в детстве. Так ее записали в метриках, а затем и в других официальных документах. Каллас – натурализованная американизированная фамилия. «Калогеропуло» невозможно произнести быстро и точно воспринять на английском языке. Отсюда и сокращение.

Вообще, практика натурализации имен в Америке очень распространена. Страна многонациональная, настоящий Вавилон. Здесь полно китайцев, выходцев из стран Юго-Восточной Азии, имена которых для европейского слуха звучат, как непроизносимые ребусы. Много славян, евреев, греков – нет такой национальности, которая бы ни была представлена в Соединенных Штатах хоть в какой-то степени.

Натурализации подверглось все семейство. И в результате Георгеса стали называть Джорджем (только не дома), сестру Синтию – Джекки (а ее так называли и дома, и на людях), Евангелию – Литсой (чего она терпеть не могла). А младшая дочь Калогеропулосов получила звучное имя – Мария Каллас…

Она никогда не стеснялась своего происхождения и своих национальных корней. Более того, влюбившись в Аристотеля Онассиса, Каллас в многочисленных интервью гордо заявляла – «я гречанка», подчеркивая свою национальную принадлежность.

Высокое искусство, как и большой талант, наднациональны. Это достояние всего человечества. Географические, политические, национальные границы здесь не действуют.

33. «Мадам Баттерфляй»

Летом 1947 года Каллас оставила Чикаго и вернулась в Нью-Йорк. В очередной раз прошла прослушивание в «Метрополитен-опера». И… ее, наконец, заметили. Художественный руководитель театра Эдвард Джонсон пришел в полный восторг от вокальных данных и виртуозности исполнения оперных арий Каллас. Он тут же предложил ей ведущие партии в «Мадам Баттерфляй» и в «Фиделио». Чтобы заполучить вторую роль, Мария должна была сыграть первую.

И вдруг она… отказалась. Сказать, что Джонсон был удивлен – не сказать ничего. Он был поражен. О работе в «Метрополитен» мечтает любая певица. А тут – начинающая свою карьеру девчонка, без имени и какой-либо протекции. Что она делает?

Действительно – что? Как Каллас могла отказаться от столь лестного предложения? Дело в том, что она никогда не исполняла случайных ролей. Обязательное условие – ее героиня должна быть похожа на саму Каллас. Или наоборот, что в данном случае одно и то же.

Каллас считала, что «Мадам Баттерфляй» можно исполнять только на итальянском языке. По-английски она звучит глупо. Но истинная причина была в катастрофическом несовпадении образов. Японка, которую должна была сыграть Каллас, была миниатюрна и изящна. А в Каллас было на тот момент 92 килограмма веса. В роли Чио-Чио-Сан она выглядела бы смешно…

Пока Джонсон недоумевал по поводу отказа Каллас, к ней подошел тихий скромный человек, как оказалось – из Италии. И предложил ей двухгодичный контракт в Италии. Узнав, что этот человек представляет самого Туллио Серафина, Каллас немедленно согласилась.

34. Италия

Она села в самолет и прибыла в Верону. Перелет был долгим и утомительным. Но Каллас отказалась от отдыха и попросила отвезти ее в театр.

Недели репетиций. Встречи с Серафином, который сам стоял у дирижерского пульта. И, наконец, в августе 1947 года премьера оперы «Джоконда» Понкьелли…

Это был открытый старинный амфитеатр Арена ди Верона. Тысячи зрителей. Специально настроенное освещение. Серафин взмахнул палочкой. Зазвучали вступительные аккорды. На сцену в роскошном одеянии вышла величественная Каллас. И – запела.

Представление прошло в гробовой тишине. Публика не смела ни пошевелиться, ни вздохнуть. А когда опера закончилась, раздались первые аплодисменты. Овация продолжалась двадцать минут. Маэстро Серафин поднялся на сцену и, склонившись перед Каллас, поцеловал ей руку.

Это был настоящий триумф. Первый в жизни Марии Каллас обвальный, всеобщий успех. Но… то ли еще будет? Сама Каллас считала встречу с Туллио Серафином одной из самых больших удач в жизни. И настоящим началом певческой карьеры.

В Америке она упустила шанс быть представленной Тосканини (маэстро не проявил интереса к излишне полной исполнительнице). В Чикаго рухнули ее надежды выступить на сцене возрожденной «Лирической оперы». Но в Италии получилось все. Эта теплая ласковая страна приняла певицу с распростертыми объятиями.

А где еще, как ни в Италии? Опера здесь вовсе не искусство избранных. Опера здесь – сама Италия.

35. Туллио Серафин

У каждого творческого человека есть свой ангел, что вводит его в профессию, дает раскрыться таланту, становится тем самым катализатором, посредством которого дар превращается в истинное мастерство. Для Каллас таким человеком стал Серафин. Два года он вел ее по оперным сценам Италии. Будучи авторитетнейшим музыкантом и очень дорогим дирижером, он заключал контракты на выступления при непременном условии – в опере будет играть Каллас.

Благодаря Серафину, Каллас выступила в ведущих ролях в Венеции, Флоренции и Турине. Серафин настоял на том, чтобы первые партии опер доставались только Каллас. А это были спектакли «Аида» Верди и «Норма» Беллини, которые Каллас сыграла спустя год – в конце 1948 года.

Но потом случилось чудо. Спев лирические и драматические партии, Мария исполнила колоратурные партии – Брунгильды в опере «Валькирия» Вагнера и Эльвиры в опере «Пуритане» Беллини. Это были абсолютно несовместимые по вокалу партии. И музыкальная общественность Италии ахнула – Марии Каллас, ее голосу было подвластно все. У ее вокальных данных не было никаких ограничений.

Серафин боготворил молодую певицу. Он называл ее «четырьмя голосами в одном горле», намекая на то, что Каллас была воистину универсальной оперной исполнительницей, что для опытного режиссера является настоящим счастьем.

Но более всего Туллио Серафина поражала фанатичность, с которой Мария работала. Она, буквально, изводила себя репетициями, требуя повторения той или иной партии даже тогда, когда и музыканты, и она сама валились с ног от усталости.

36. «Пуритане» Беллини

В самом начале 1949 года, сразу после рождественского исполнения оперы Вагнера «Валькирия», в гостиничный номер Каллас позвонил Серафин и встревожено сказал:

– Мария, девочка моя, случилась большая беда.

– Что такое, Туллио? – заволновалась Каллас.

– Через пять дней должна состояться премьера «Пуритан». Но вряд ли состоится – исполнительница партии Эльвиры больна. Она лишилась голоса…

– Ясно. Я все поняла. Пусть мне привезут ноты, – сказала Мария.

– Но это… невозможно! У тебя всего пять дней!

– У меня целых пять дней, Туллио, – сказала Каллас.

В тот же вечер ей на такси привезли текст либретто, ноты и режиссерские наброски Серафина.

Она вчитывалась в ноты и запоминала. Затем закрывала глаза и мысленно повторяла фрагменты оперы – по порядку и вперемешку, случайно выдергивая из контекста отрывки и вспоминая оперу в целом. У Каллас была феноменальная память. Когда через пять дней Серафин собрал труппу на генеральную репетицию, Мария пришла с нотами в руках, положила их перед собой на пюпитр и… ни разу в них не заглянула. Она не просто выучила оперу, она знала ее назубок – каждую ноту, каждый нюанс.

Серафин позаботился о том, чтобы эта необыкновенная подробность была предана огласке. Сразу после премьеры спектакля он дал специальное интервью, в котором рассказал о своих сомнениях в отношении Каллас и о ее поразительной способности моментально запоминать партии любой сложности.

Партия Эльвиры в «Пуританах» стала для Каллас подлинной победой.

37. Ласковая Италия

Венеция, Флоренция, Турин, Рим… Везде Каллас ждал успех и восторженная публика. Итальянский слушатель, искушенный в классической музыке, придал Каллас уверенности в своих силах, которой ей не доставало всю жизнь. Буквально, сотканная из многочисленных комплексов, страдающая тяжелым (будем называть вещи своими словами) ожирением, несчастная в личной жизни, Каллас горела на работе, постоянно стремилась к совершенству, выматывая себя бесконечными репетициями, она… тосковала по своему дому. А дома-то и не было – ни в Греции, ни в Америке. И Мария решила поселиться здесь, в Италии, в стране, которая боготворит оперу так же, как боготворила ее она, Мария Каллас.

Эта страна и в самом деле оказалась для Марии той землей обетованной, где она обрела успех, состоялась в профессии, заработала свой первый миллион и. В конце концов, обрела семейное счастье – пусть не такое, о котором мечтала. Но все же, все же…

Выгодные контракты сыпались на нее, как из рога изобилия. До поры Мария считала, что это заботы Туллио Серафина. Однако, очень скоро убедилась, что Туллио хоть и друг, но вовсе не бессеребренник и не пылкий поклонник. Он очень хорошо относился к Каллас, но при этом точно так же хорошо относился к ее конкуренткам по сцене. Главное для Серафина была опера, а вовсе не личности исполнителей.

Ее подлинный ангел-хранитель вышел из пелены безызвестности сам. Им оказался Джиованни Батиста Менеджини.

38. Наслаждение едой

Она уже неплохо зарабатывала для начинающей свою карьеру оперной певицы. И значительную часть денег тратила не на драгоценности или наряды (как можно было бы ожидать от молодой женщины, человека творческого, умеющего ценить красоту и роскошь), а на… еду…

О ее гурманских вакханалиях ходили легенды. В отдельном кабинете дорогого ресторана она могла провести весь вечер. И официанты едва успевали приносить ей блюда с новыми яствами. Каллас была ненасытна. Она ела даже тогда, когда есть не хотела. Ее зависимость от еды была примерно такой же, как зависимость алкоголика от спиртного или наркомана от наркотиков.

Максималистка во всем, она была максималистской и в еде (очень не хочется применять слово «обжорство», хотя Каллас говорила о себе именно так – она ненавидела себя за чревоугодие, но избавиться от него не могла). Это был ее способ отвлечения, защиты, даже реализации. Свои тревоги и огорчения она в буквальном смысле заедала. И тем самым лишь добавляла себе страданий. Близорукая (она стеснялась носить очки на людях, а потому не читала газет и книг – просто не могла ничего разглядеть), она раздавала автографы размашистым крупным почерком, на всю страницу или на весь плакатный лист. Одеваться старалась в просторные платья, скрадывающие ее нездоровую полноту.

Бедная молодая женщина… Она совершенно напрасно переживала. В ее профессии очень много полных женщин. И дело вовсе не в комплексах, а в акустических свойствах голоса. Считается, что полнота способствует усилению голоса, его мощи и окраске. Но у Каллас полнота была именно следствием ее комплексов.

39. Батиста

Очень деликатный человек. Очень верный. Очень постоянный. Это все о Джиованни Батисте Менеджини. Он приближался к Каллас аккуратно и неторопливо. То, что он ее любит (не влюблен, не увлечен – речь идет именно о настоящем глубоком чувстве), Менеджини понял очень скоро после того, как впервые увидел Каллас на сцене. И очень боялся отпугнуть девушку огромной разницей в возрасте – он был старше Марии на целых 27 лет.

Совершенно разные поколения. Разное прошлое. Разная жизнь. Он – удачливый бизнесмен, владелец десятков фабрик, миллионер. Она – начинающая певица, упрямая, своенравная женщина, считающая себя уродливой и совершенно несчастной. Он знал, что хочет от жизни. И шел к своей цели, как танк. Она понятия не имела, к чему приведут ее эксперименты с вокалом, хотя дала себе зарок стать лучшей из лучших, певицей мирового уровня.

Очень разные и… бесконечно близкие. Мария нуждалась в таком человеке, как Менеджини. В мужчине намного старше и мудрей себя, который ничего бы не требовал от нее, кроме доброжелательного терпения. Менеджини нуждался в ней, поскольку чувствовал, что стареет. И… был бесконечно одинок.

Так или иначе, они сближались. Менеджини обзванивал импресарио, предлагая им деньги взамен на контракты с Каллас. Потом они познакомились, и Менеджини уже не скрывал, что помогает певице пробиться. В конце концов он стал ее менеджером, другом, опекуном и любовником. Он стал для нее всем, даже отцом.

40. Свадьба

Нельзя сказать, что Менеджини покорил сердце Каллас. Нет, скорее, она к нему привыкла. Приняла его опеку, как нечто само собой разумеющееся. И причислила к узкому кругу близких друзей, которых у Каллас всегда было очень немного (при том, что многие сами считали ее своей подругой).

И случилось то, что должно было случиться – 21 апреля 1949 года Мария Каллас и Батиста Менеджини стали супругами…

Для Менеджини этот брак вылился в настоящую драму. Огромный семейный клан – дети, братья, племянники – были категорически против его решения жениться на оперной певице. Ему говорили, что Марии нужны были только его деньги. И Менеджини отвечал – очень может быть. Но проблема в том, что она нужна мне больше, чем я ей.

Ради Каллас Тито Менеджини (так звала его Мария и близкие друзья) отказался от всего – богатства, руководящей должности в семейной корпорации, расположения родственников. Из миллионера он превратился в импресарио певицы. И был этому очень рад.

В том, что Тито любил свою Марию, сомневаться не приходится. Но любила ли она его? Вряд ли. Их отношения рухнули в один день – когда она познакомилась с Аристотелем Онассисом. И когда поняла, что не любила до этого момента никогда и никого.

Тито и Мария прожили вместе одиннадцать лет. В конце жизни Мария настолько отдалилась от бывшего мужа, что даже не причисляла его к кругу своих друзей. Он же всю жизнь ждал, что она его позовет. Не позвала… Когда Каллас не стало, он вместе с ее матерью стал одним из двух престарелых наследников ее состояния.

41. Гастроли в Аргентине

Менеджини был готов ради Марии на все. Через день после свадьбы Каллас оставила мужа и улетела в Аргентину, чтобы продолжить прерванные свадьбой гастроли в Буэнос-Айресе. Она пела в «Театро Колон» и отказывала Тито в праве полететь следом за ней. Она говорила ему, что должна быть одна, что он нужен ей здесь, в Италии. И что ей будет проще работать, если рядом не будет никого, кроме верной служанки (эта женщина проживет рядом с Каллас до самой смерти певицы и станет одним из самых близких людей).

Аргентинский период Каллас был не самым удачным в ее жизни. Впервые за последние годы на нее навалилось чувство острого одиночества. Казалось бы – стоило лишь написать, и верный Тито бросил бы все дела и моментально прилетел бы, чтобы всегда быть рядом. Но она и с ним была одинока.

Их связывали сложные отношения. Познавшая бедность, совсем непритязательная в быту, умевшая делать все, что положено делать женщине, Каллас не ухаживала за мужем, не готовила, не занималась хозяйством. Этому противился сам Батиста. Он был убежден, что Мария должна только петь, только совершенствовать свой дар. А все хозяйственные заботы взвалил на свои плечи и плечи служанки.

Стараясь обеспечить жену, Тито взялся за упорядочивание ее финансов. Отныне каждая лира и каждый доллар расходовались с ведома Батисты. Талантливый финансист и немного скуповатый человек (можно сказать иначе – расчетливый, рациональный, бережливый), Батиста Менеджини очень скоро превратил Каллас в состоятельную женщину.

42. Муж-отец

Он исполнял любую ее прихоть. Даже в трудные времена, когда Каллас отказывалась выступать, и им приходилось выплачивать огромные отступные, Тито покупал ей драгоценности и очень дорогие платья. Он понимал, что бриллиант должен быть в достойной оправе. И Каллас должна блистать. И она блистала…

Их отношения напоминали, скорее, отношения отца и дочери, чем мужа и жены. Не разбуженный темперамент Марии был Тито лишь на руку. Человек немолодой, побывавший в браке, много видевший и много переживший, он готов был довольствоваться тем, что могла ему дать эта молодая женщина – ее терпеливой благожелательностью, послушанием в бытовых и финансовых вопросах, краткими мгновениями нежности, когда Мария вдруг вспоминала, что делает для нее Тито.

Вероятно, ему самому нравилась эта роль опекуна-мужа. Фанат оперы, он не пропускал ни одного спектакля с участием Каллас. И очень часто после очередной премьеры Мария видела на глазах мужа слезы. Этот мужественный, большой человек не стеснялся заплакать перед женщиной, которую любил больше жизни.

Их брак находили странным очень многие. Но, зная крутой нрав Каллас, не осмеливались об этом говорить. Не умолкали лишь газеты, которые перетирали любой слух, любую сплетню, касающуюся Каллас и Менеджини. Марию эти газетные нападки бесили. Но боролся с ними только Тито. Он избавил ее от любых трудностей, в том числе и от общения с прессой. По сути, он стал еще и ее пресс-секретарем.

43. Все ради любви

Можно лишь представить, на что решился Батиста Менеджини ради любви к Марии Каллас.

Богатый человек, авторитетный промышленник и финансист, удачливый предприниматель и на склоне лет – импресарио у неуравновешенной женщины, страдающей массой комплексов. Презрительные интервью родственников, насмешки бывших компаньонов, безнадежно испорченная репутация в деловом мире… Но ему было наплевать абсолютно на все. Без Марии он просто бы не смог выжить – так считал сам Менеджини. И этому невозможно не поверить.

Когда Каллас увлеклась Онассисом и дала Менеджини полную отставку, этот человек был попросту уничтожен. Он пытался вернуть жену даже недозволенными методами, например, блокировав ее счета и раздавая сомнительные интервью. Он потерял не жену, он потерял смысл жизни. И в последние годы существовал, лишь благодаря призрачной надежде на то, что Мария вернется, зная наверняка – это невозможно.

На что способен пойти мужчина во имя любви? Отречься от семьи и родины? Да, такое случается. Отказаться от наследства? Сплошь и рядом. Отказаться от целого королевства? Такое было даже в двадцатом столетии. Менеджини отказался от всего, что заработал в течение всей жизни. От состояния, власти, от образа жизни, к которому стремился.

Как бы там ни было, но сегодня мы можем сказать точно – это был настоящий мужчина, обладавший редкой способностью любить без взаимности.