Текст книги "Мария Каллас. Голос любви. Маленькие рассказы о большом успехе"

44. Мексика

В самом начале 1950 года Каллас отправилась в Мехико. Здесь ее ждала премьера оперы «Норма» и… одинокая жизнь в гостиничном номере. Она выходила из отеля только на репетиции и спектакли. Большую часть времени проводила лежа на широченной кровати. На кухне возилась служанка, с которой Мария почти не разговаривала. Певицу одолевали жесточайшая бессонница, приступы апатии и ипохондрии. С депрессией она боролась единственным доступным «лекарством» – едой.

Она писала мужу жалобные письма, сетуя на то, что она совершенно одинока. Но как только Тито заявлял, что немедленно вылетает в Мексику, тут же звонила ему и раздраженно заявляла, что он неправильно ее понял. И не нужен он здесь – будет лишь мешать работать. И Тито снова замолкал. Он ждал – ее благосклонности, хорошего настроения. Он ждал ее проснувшихся чувств.

Доставалось от Каллас и партнерам. Она жутко скандалила, обвиняла директоров театров, где выступала, в жадности и эксплуатации ее голоса. Партнерам по сцене заявляла в глаза, что те не талантливы и не умеют петь. Обижала людей, которые того не заслужили…

И ей все прощали. Ибо на сцене она была королевой. Редкая глубина вхождения в образ, редчайшие вокальные данные… Она спела такие партии, которые не пел до нее никто – просто не было такого голоса, кто справился бы с великими произведениями прошлого. Для Марии Каллас не было ничего невозможного. В этом отношении она была совершенно уникальна.

45. «Аида»

Усилия Тито не пропали втуне. В том же 1950 году Мария Каллас получила приглашение из величайшего оперного театра на планете – из знаменитого «Ла Скала». Ее пригласили спеть ведущую партию в Аиде Верди. Батиста Менеджини несколько месяцев обивал пороги театра, убеждая дирекцию пойти на невиданный до этого момента шаг – принять малоизвестную певицу в качестве примы, поручив ей ведущие партии в премьерных спектаклях.

Это было против установившихся правил и, с точки зрения руководства престижнейшим театром, представляло немалый риск. Карьера любого певца и любой певицы всегда развивается по восходящей. Сначала молодой исполнитель поет в хоре или на третьестепенных ролях. Затем заменяет заболевших солистов. И только потом получает ведущие партии. На это уходит целая жизнь. Каллас же требовала всего и сразу и на компромиссы не шла. Она соглашалась работать при единственном условии – она получает главную роль. Немедленно. На ее условиях.

Но… что это была за «Аида»! Казалось, Каллас была рождена для этой оперы. И спела свою партию так, что зал снова приветствовал ее стоя, а овации длились десятки минут.

Именно «Аида» в «Ла Скала» 1950 года стала убедительным свидетельством грандиозного дарования Каллас. С этого момента ее талант не ставился под сомнение никем. И Мария Каллас стала всемирно известной звездой.

Сразу после премьеры руководство театра предложили ей штатное место примы.

46. Прима

Сезон 1951 года Каллас встретила уже в составе труппы «Ла Скала». И сразу к ней ринулись журналисты ведущих изданий мира, которые хоть что-то писали о театре и об опере. Отзывы были не просто лестными, они были восторженными. В Каллас видели надежду на возрождение интереса публики к оперному искусству.

Сомнения в будущем оперы существовали и тогда, как существуют в наши дни. Очень многим кажется, что телевидение уничтожает театр, радио – живую музыку, поделки масс-культуры – серьезное музыкальное искусство. На самом деле этого не происходит. Опера – искусство умных (как и хорошая литература, настоящая живопись и высокая поэзия). Массовым оно не будет никогда, но именно опера и классическая музыка задают тон всему остальному музыкальному искусству, включая поп-культуру и сугубо развлекательные жанры.

Статьи о Каллас появились в журнале «Лайф», который писал: «Ее особое величие было достигнуто в давно забытых, музейных произведениях, которые были вынуты из нафталина только потому, что наконец-то нашлось сопрано, которое может это спеть». А ведущий музыкальный критик «Нью-Йорк Таймс» Говард Таубмэн заявил, что Каллас вернула титулу примадонны былой блеск.

Впервые в жизни Каллас в киосках и музыкальных магазинах появились постеры с ее изображением. А Тито на волне этого успеха начал «воспитательную работу», убеждая жену заняться записью ее опер в полном объеме. Он прекрасно понимал, что пластинки с голосом Каллас принесут огромные деньги. И, как оказалось, не ошибся.

47. Белая ворона

Ее работа в «Ла Скала» – это работа одиночки, попавшей в среду прославленного высокопрофессионального коллектива. Для Каллас не существовало ровно никаких авторитетов. В ее работе она видела только одного человека – себя. И это очень осложняло и ее жизнь, и жизнь Тито, котором приходилось гасить вспыхивающие вокруг Марии скандалы.

Это было совершенно невыносимо. С партнерами по сцене, людьми заслуженными и очень талантливыми, Мария вела себя так, словно это были начинающие студенты, совсем не умеющие петь.

Когда Каллас появлялась за кулисами театра, разговоры актеров прекращались все замолкали, провожая Марию взглядами – чаще ненавидящими, иногда насмешливыми, но почти никогда дружескими. Ей благоволили только музыканты и дирижеры. Точность Каллас, ее острое чувство музыки, наконец, ее потрясающий голос делали свое дело. Дирижеры считали честью работать вместе с этой певицей. К слову – руководители оркестра, как и музыканты, редко принимают участие в закулисных интригах певцов и певиц. Это несколько обособленный мир, который живет своей жизнью. И претензии Каллас музыкантов не касались – в «Ла Скала» всегда выступали самые выдающиеся дирижеры современности.

Что же касается актерской карьеры, то Каллас однажды сказала: «Или у вас есть голос, или у вас его нет, и, если у вас он есть, вы сразу начинаете петь ведущие партии». После этих слов бывшие примы «Ла Скала» ее возненавидели.

48. «Норма»

В 1952 году Мария достигла вершины певческой формы. Она отправилась в Лондон, где на сцене «Ковент Гарден» спела «Норму» – одну из лучших своих опер. Публика была в восторге. Музыкальные критики сравнивали Каллас с… самой Каллас. Журналисты попросту не могли найти в истории музыки ни одно подходящей фигуры, которая по дарованию и мощи голоса могла хотя бы приблизиться к Марии. Это был подлинный триумф…

Каллас была счастлива? Нет, она была глубоко несчастна. Лондонские газеты – светские, желтые, бульварные – набросились на Марию с язвительной критикой. Причиной был ее избыточный вес. Кто-то из газетчиков сравнил ее со слоном. Мол, на сцену выходит огромная слониха с удивительным голосом. И так далее – комплименты вперемешку с оскорблениями.

Прочитав эту заметку, Мария прорыдала весь вечер. Тито пытался ее успокоить, повторяя одну и ту же фразу, ставшую уже спасительным заклинанием:

– Ты – Каллас! Ты – Каллас!

А Мария сквозь рыдания отвечала:

– Я – слониха Каллас!

В конце концов Тито это надоело. И Менеджини взялся за то, что позволял себе крайне редко. Он прибег к нравоучениям. Рассказал одну историю, другую. Что-то даже придумал – лишь бы успокоить жену.

Каллас притихла. Потом стала сосредоточенно размышлять. И в конце концов сказала:

– Тито, ты уверен, что это возможно?

– Что, детка?

– Похудеть? Ты полагаешь, я смогу?

– А что ты когда-нибудь не осиливала, Мария? – улыбнулся Тито.

49. Рудольф Бинг

Однажды в гостиничном номере Каллас и Менеджини раздался телефонный звонок. Звонил Рудольф Бинг из «Метрополитен-опера».

– Мария, как я рад тебя слышать!

– Здравствуй, Руди, – устало откликнулась Каллас.

– Мария, ты не откажешься от контракта с «Метрополитен»? Я знаю, что ты давно мечтала петь в Нью-Йорке…

– Ты приглашаешь меня в Нью-Йорк?

– Ну, конечно! Наш театр к твоим услугам, Мария. Америка ждет свою Каллас.

– Тогда пусть Америка позаботится о том, чтобы моему Тито дали визу.

Бинг опешил.

– А что случилось? Ему не дают визу? Он провинился перед иммиграционными властями?

– Ему просто не дают визу, Руди. Причин я не знаю. Возможно, это какая-то чиновничья проволочка. Но без Тито я никуда не поеду.

– Но, Мария…

Разговор продолжался два часа. Каллас была непреклонна. Она очень хотела выступать на сцене «Метрополитен-опера», тем более что Бинг предлагал контракт на весь сезон 1952—1953 годов. Но категорически отказывалась приехать в Нью-Йорк без Тито. А Рудольф Бинг даже не знал причин отказа в выдаче визы, потому ничего не осмеливался обещать. Да, и как он мог повлиять на решение властей? Самой же Каллас виза была не нужна – она была гражданкой США, проживающей за границей.

В конце концов Бинг ужасно разозлился и, наговорив кучу неприятных слов, бросил трубку.

Как оказалось потом, визу Менеджини дали без каких-либо условий. Надо было лишь сходить в консульство. Каллас была в своем амплуа.

50. Все ради красоты

Отказавшись от контракта с «Метрополитен-опера», Каллас продолжила выступления на сцене «Ла Скала». Но начало нового сезона, по сути, пропустила, сославшись на недомогание. Она разучивала партию Медеи дома, почти не выходя на улицу. На самом же деле она была занята тем, что круто меняла саму себя. Каллас худела.

Импульсивная, нервная, она не признавала компромиссов. Похудеть для нее означало не просто перейти на менее обильный рацион, не сдержанность в еде, а, практически, полную голодовку.

Мария села на жесточайшую диету. Из дома были выброшены все запасы продуктов, вина, сластей. Досталось посуде – Каллас приказала служанке избавиться от любимых тарелок. Еле удалось «спасти» холодильник, но отныне в нем находились только фруктовые соки и кисломолочные продукты. Ничего съестного, никакого мяса, ничего мучного.

Не удовлетворившись советами профессиональных медиков, Мария обратилась к частнопрактикующим парамедикам, то есть к настоящим шарлатанам. И получила «ценный совет» – добровольно заразить себя солитером. Что и сделала, несмотря на всю рискованность этой процедуры.

Шаг был, конечно, совершенно идиотский (добавим, что солитер популярен у радикально худеющих дам по сей день). Но Каллас была бы не Каллас, если бы ни добилась своего. За первый год голодания она сбросила тридцать килограммов. За последующие полгода – еще десять.

И вскоре мир увидел новую Каллас – стройную, трепетную, прекрасную.

51. Другая Каллас

Трудно сказать, как сказались на здоровье Каллас те радикальные методы похудания, к которым она прибегла. Но то, что ее психическое состояние резко улучшилось, несомненно. Всю жизнь страдая комплексом неполноценности, она, наконец, почувствовала себя женщиной – соблазнительной, очаровательной, желанной. Как по мановению волшебной палочки вокруг нее появилась изменчивая толпа молодых поклонников. Она мало обращала на них внимания – Тито был абсолютно спокоен. Но это внимание мужчин ей, конечно же, льстило.

А когда она, стройная, нарядная, вышла на сцену «Ла Скала» в 1953 году, чтобы спеть Медею, толпа ахнула. Перед ней была совершенно иная, незнакомая Каллас. Тем же остался ее удивительный голос. Но страсть, красота, гибкость… это было непередаваемо!

К Каллас тут же ринулись газетчики. И каждый вечер обрадованный Менеджини приносил домой ворох газет. Ни одной оскорбительной статьи! Каллас восхищались даже те, кто год назад позволял себе оскорбительные выпады. Желтая пресса, индикатор отношения публики к звезде, писали всякие небылицы о секрете резкого похудания Марии. А Тито и она лишь посмеивались. Кто мог знать, чего эти изменения стоили самой певице?

Воздержание требовало от Марии титанических усилий воли. Исчезло главное лекарство от всех тревог. Холодильник перестал быть местом еженощного паломничества. А сладкие булочки, которые она так любила, перешли в ранг непозволительного деликатеса.

Позже Тито говорил, что Мария питалась «одним святым духом», вселяя в мужа тревогу за ее физическое состояние.

52. Триумф в Чикаго

1 ноября 1954 года в Чикаго состоялась премьера спектакля по опере «Норма» Беллини. Зал был полон – билетов не было уже за месяц до премьеры.

Каллас вышла сцену. Публика затаила дыхание. Перед ней была певица, имя которой стало для Америки легендой. Все могли прочесть в газетах о триумфальных выступлениях Каллас в Европе. Но кто слышал ее в Америке?

Когда стихли последние такты музыки, и дали занавес, зал встал. Крики «браво», шквал аплодисментов и, по американской традиции, оглушительный свист. Аплодисменты переросли в ритмичную овацию. На сцене выросла гора цветов. Это был не просто триумф. Это была полная и безоговорочная победа. У ног Марии простиралась вся музыкальная Америка.

После этой премьеры американские газеты писали о Марии только «наша Каллас». О ее происхождении помнили, им искренне гордились. Лучшая певица мира должна была жить только в Америке. И хотя Каллас окончательно в США так и не перебралась, здесь о ней говорили только как о соотечественнице…

Вскоре после спектакля в Чикаго в гостиничном номере Каллас снова зазвонил телефон. Это был Рудольф Бинг. Он попросил позвать к телефону Тито (звонил секретарь Бинга, сам он взял трубку позже).

– Тито, – сказал Бинг, – Мария все же… необычная женщина. Но я признаю – она победила. Я готов пригласить ее в «Метрополитен-опера» на любых условиях. Пусть скажет, что она хочет. Я соглашусь…

53. Леонард Бернстайн

В ходе блистательной артистической карьеры Каллас окружало множество выдающихся мужчин. С некоторыми из них у Марии сложились интимные дружеские отношения. Одним из самых близких друзей и самых верных почитателей был Леонард Бернстайн, дирижер, выдающийся музыкант, личность, вошедшая в сокровищницу мирового искусства.

Бернстайн стоял у дирижерского пульта в «Ла Скала» в 1853 году, когда Каллас пела Медею. Он же дирижировал в «Метрополитен-опера» в 1955 году, когда Каллас открывала «Нормой» новый сезон. Отношение Бернстайна к Каллас можно выразить одним словом – восхищение.

Позже он вспоминал и выступлениях Марии Каллас: «Публика была без ума. Каллас? Она была чистое электричество!». Рассуждая о стиле исполнения Каллас он сказал: «Она была не большая актриса, а великолепная индивидуальность…».

В этих фразах ответ на вопрос о секрете успеха Марии Каллас, о магии воздействия ее голоса на слушателя.

Опера – искусство весьма и весьма условное. В жизни люди не поют. В жизни все выглядит проще и обыденней. Но когда на сцену поднималась Каллас, зритель плакал и страдал, радовался и ликовал – словно на подмостках оперного театра происходило не театральное действо, а разворачивалась сама жизнь. Каллас вкладывала в каждую роль всю себя. Она не играла, жила на сцене…

Отношения Каллас и Бернстайна очень напоминают отношения любовников – настолько они были нежны и трогательны. Но в реальности они никогда не были близки. Женщины Бернстайна не интересовали.

54. Секрет ее успеха

Феномен воздействия голоса Каллас на публику столь необычен, что к нему возвращаешься вновь и вновь…

Мало ли в истории мировой культуры было великих ораторов, драматических артистов, певцов? И воздействие некоторых из них на зрителя и слушателя было просто потрясающим. В качестве примера можно вспомнить Марка Твена, которого в Америке знали больше как устного рассказчика, выступавшего со сцены, чем как писателя.

Но кто мог сравниться с убедительностью Каллас, которая каждый вечер умирала на сцене, рыдала настоящими прочувствованными слезами, любила так, как любят люди в реальной жизни. И все это – посредством своего голоса и музыки.

Джемс Хинтон, человек, записавший самые знаменитые оперы Каллас на грампластинки, в 1956 году сказал: «Те, кто слышал ее только в записи… не могут вообразить общую театральную жизненность ее натуры. Как певица она очень индивидуальна, и голос ее так необычен по качеству звучания, что легко понять – не всякое ухо может услышать это».

Исполнение Марии Каллас без сценического образа тоже оставляет грандиозное впечатление. Но оно не идет ни в какое сравнение с тем впечатлением, которое оставляла живая игра Каллас на сцене. Оперное искусство, как и искусство театра живет очень недолго – в течение самого спектакля и некоторое время после него. Поэтому дар Каллас давно стал легендарным. Высококачественные записи ее исполнения способны дать лишь отдаленное представление об ее уникальном таланте.

55. Джеймс Хинтон

Возможности только что появившейся и мгновенно распространившейся по миру технологии записи долгоиграющей пластинки Батиста Менеджини оценил сразу. Он понимал, что сколько бы Каллас не выступала, круг ее почитателей гораздо шире, чем круг завсегдатаев оперы. И грамзаписи способны принести намного более значительные доходы, чем выступления на сценах ведущих театров мира.

Каллас записывала фрагменты своих выступлений еще в сороковые годы. Больших денег и известности ей это не принесло. Но в 1953 году Тито настоял на том, чтобы Мария приняла предложение звукозаписывающей компании EMI и решилась спеть самые известные оперы перед студийным микрофоном. Каллас согласилась. Ее очаровал Вальтер Легге, один из руководителей звукозаписывающей компании, тонкий звукорежиссер и поклонник таланта Каллас. С Легге Мария подружилась. Он вместе с Бернстайном стал одним из самых близких друзей певицы. И дружба эта длилась много лет – до самой кончины Каллас.

Дни, проведенные в студии звукозаписи EMI, стали временем насыщенной работы. В студию приглашался оркестр под руководством Бернстайна или Герберта фон Карояна. За пульт садился ведущий специалист компании Джеймс Хинтон и его сотрудники. И начиналась кропотливая работа по записи оперы.

Хинтон стал настоящим соавтором этих записей. Бережность, с которой он сохранил звуки волшебного голоса Каллас, позволяют нам сегодня, спустя десятилетия после кончины великой певицы, услышать ее дивные оперы. Благодаря Хинтону, ее искусство никогда не умрет. Ибо оно – вечно.

56. Максималистка

Пятидесятые годы стали не только временем взлета Каллас к вершинам славы, но и годами упорного изматывающего труда. Она себя никогда не щадила. Говорила: «Я работаю, поэтому я существую». И еще: «Я помешана на совершенствовании». И: «Я никогда не выбираю среднего пути».

Ее работоспособность и радовала, и пугала Батисту Менеджини. Он понимал, работая в подобном ритме, Каллас уничтожает себя. Но от постоянных депрессий, физических и душевных недомоганий для Каллас было лишь одно действенное лекарство – работа.

Чудовищно насыщенный гастрольный график, бесконечные репетиции, волнительные премьеры – все это Мария сочетала со строгими ограничениями в питании. Она решила не просто навсегда избавиться от лишнего веса, но и устранить малейшую угрозу снова набрать килограммы. Поэтому из своего рациона она устранила любые калорийные блюда. Но при этом ее работа отнимала много физических сил. И вскоре Каллас была поставлена на грань физического и, что не менее опасно, нервного истощения.

Выкарабкиваться из бесконечных депрессий помогали транквилизаторы. К концу пятидесятых годов она уже не могла нормально себя чувствовать, не приняв с утра горсть таблеток. А ночью не могла уснуть без снотворного.

Тито уговаривал Марию поберечь себя. И она неизменно отвечала:

– Поберечь? Давай я оставлю сцену и как следует отдохну.

И Тито не находился что ответить. Ее работа была залогом и его благополучия.

57. Своенравная дива

Пришло время, и Каллас стала заложницей собственного отношения к сцене. Бесконечная напряженная работа так ее выматывала, что Мария постоянно валилась с ног и болела, болела. Болезни вынуждали ее отказываться от выступлений. Но и администрация театров, и коллеги, и публика обвиняли ее в немотивированных капризах. А что они могли еще подумать, если раньше Каллас отказывалась от выступлений, выдвигая абсурдные требования или вовсе ничего не требуя и ссылаясь лишь на то, что она – Каллас?

Объяснять причины своих отказов Мария не считала нужным. Она была самолюбива и эгоистична, как ребенок. Ей казалось вполне очевидным – раз она болеет, значит, имеет право не выступать. И Тито бегал по театрам, объясняя причины, по которым выступление не может состояться. Его выслушивали и… не верили. Сама-то Каллас горделиво помалкивала.

Скандалы разражались просто чудовищные. Иногда требования администрации театра были вполне справедливыми, иногда нет. Одна из историй 1956 года развернулась вокруг заявления «Ла Скала», что Каллас больна, а потому выступать не может. Тут же раздался голос Марии, заявившей, что администрация театра лжет. Каллас не больна, она отказывается выступать по причине технической ошибки, низводящей оперу до уровня эстрадного балагана.

В другой раз Каллас ушла со сцены после первого акта оперы несмотря на то, что в зале находился президент Италии. Дело дошло до судебного разбирательства. Газеты описывали эти скандалы с мельчайшими подробностями.