Текст книги "Эрнест Хемингуэй. Жить в полную силу. Маленькие рассказы о большом успехе"

59. Мери Уэлш

Ещё в Лондоне среди американских журналистов Хемингуэй заприметил скромную симпатичную женщину – Мери Уэлш, военного корреспондента журнала «Таймс». Они жили в одном отеле «Дорчестер», но на разных этажах. Судьба свела их вновь в Париже. Оказалось, что они оба снова живут в одном отеле «Ритц» и снова на разных этажах.

Случайная встреча в ресторане отеля, долгий разговор за чашечкой кофе и американскими сигаретами закончились в номере Хемингуэя.

– Помнишь, что ты сказал мне в прошлом году, когда мы только познакомились? – спросил Хемингуэй на следующее утро.

– Помню, м улыбнулась Мери.

В тот день она произнесла: «Боже мой, сам Хемингуэй?!». А потом на секунду задумалась и добавила: «Кто мне поверит?».

– А что ты скажешь, если я предложу… выйти за меня замуж?

– То же самое – кто мне поверит, – ответила Мери.

– Что это означает – да или нет?

– Я бы могла ответить нет, Эрнест, но у меня на это не хватает смелости. Поэтому я отвечаю – да.

Хемингуэй засмеялся, обнял женщину и сказал:

– Тогда тебе надо немедленно уволиться из газеты и поехать со мной на Кубу.

– Конечно, о чём разговор, – ответила Мери.

Она уволилась спустя неделю. И на Кубу отправилась следом за Эрнестом, чтобы в том же 1945 году стать его законной супругой.

Эта женитьба стала последней точкой в череде брачных экспериментов Эрнеста Хемингуэя.

60. Возвращение на Кубу

Любимая Финка Вихия… Как же он соскучился по этому весёлому уютному домику и лёгкому свежему бризу, дующему по утрам с моря. По своему верному кораблю по имени «Пилар». По своей отчаянной команде, которая таки выследила с глубинными бомбами героически потопила несколько немецких субмарин. По «стаду» пушистых ласковых кошечек, набросившегося на хозяина с неимоверными кошачьими ласками, словно намереваясь сожрать его живьём…

Едва ступив за порог дома, Хемингуэй развил бурную деятельность. Ему совсем не хотелось садиться за письменный стол. И он решил, что займётся другими делами – пусть фронтовые впечатления улягутся. А там, глядишь, что-нибудь придумается само собой.

Он собственноручно нарисовал пышную вывеску, на которой написал: «Э. Хемингуэй. Писатель и фермер». Эту вывеску он приколотил над дверью дома – чтобы все видели, кто здесь живёт.

Затем он занялся ремонтом дома, приведением в порядок своей библиотеки. Хемингуэй был страстным библиофилом. Живя в Париже, под крылышком многоопытной Гертруды Стайн, он, не имея зачастую лишних пары франков на круассан и кофе, покупал книги. И собрал огромную библиотеку в 7200 томов, которой пользовались все друзья писателя. Это собрание он возил из дома в дом. И в конце концов его библиотека увеличилась до 9000 книг. Книги были ещё одной страстью этого необыкновенного человека.

61. Последний брак

Вскоре на Кубу приехала Мери Уэлш – уже из Нью-Йорка. С собой она привезла два чемодана платьев, всё своё движимое и недвижимое имущество. Приехала, чтобы остаться рядом с Хемингуэем навсегда. В том же 1945 году они зарегистрировали брак и стали мужем и женой.

Это было очень счастливое время. Хем наконец обрёл ту женщину, которую искал всю жизнь. Он успокоился, меньше обращал внимания на молоденьких чаровниц, которые так и липли к успешному писателю (но всё же иногда срывался, к чему Мери относилась философски – мол, ничего страшного, не убудет). С удовольствием возился в небольшом садике. Много времени проводил на рыбалке.

Он выходил на «Пилар» в открытый океан и управлял катером, как профессиональный капитан. Команду он распустил, оставив лишь самых надежных ребят, которым доверял, как самому себе.

Вечерами Папа захаживал в бар «Террас» (лучший в Кохимаре), чтобы выпить коктейль, посудачить с местными о всякой всячине или побоксировать. Однажды он вернулся с такой прогулки с разбитым в кровь носом. Мери встревожилась, принялась расспрашивать. Но Хем лишь весело отмахнулся. В тот вечер он проиграл поединок старому приятелю Григорио Фуэнтесу Бетанкуру, которого очень любил. В его дом под номером 209 Хемингуэй наведывался довольно часто. Вместе с Григорио они рыбачили, выпивали, беседовали. Боксировали они лишь один раз. И Хем впервые в жизни не смог ответить ударом на удар. Не поднялась рука.

62. Тот самый старик

Григорио Фуэнтес Бетанкур человек на Кубе знаменитый. Он был старше Хемингуэя, но пережил его на много лет. Умер Григорио в возрасте 104 лет, когда из приятелей Хема в живых оставалось лишь два-три человека.

Их связывала многолетняя мужская дружба. В годы войны именно Григорио стал учителем Хемингуэя, преподав ему тайны морского и рыбацкого ремесла. Он учил писателя определять координаты по звездам, ловить океанские течения, угадывать место кормежки марлинов. Он учил его вываживать огромных рыб, выматывая их силы.

История единоборства с морским монстром, в котором победила рыба, произошла с самим Хемингуэем. А Грегорио стал стариком из знаменитой повести «Старик и море». Не прототипом, а самим стариком – таким, как он описан в книге писателя с точностью до малейшей детали.

После смерти друга Григорио Бетанкур стал местной знаменитостью. До собственной кончины он присматривал за катером «Пилар», пришвартованном к пристани в бухточке Кохимара. Известие о самоубийстве хозяина судна Григорио считал вздорной сплетней. Он был уверен, что Эрнест вернётся.

Говорят, что в баре «Террас», который так любил Хем, Григорио бесплатно кормили до самой кончины. Да, ещё и наливали стаканчик фирменного коктейля «Папа Хемингуэй» – на палец белого рома, плюс смесь из равных частей грейпфрутового и лимонного сока.

63. Патрик, Грегори и Джон Хемингуэи

До начала пятидесятых в Финку Вихия каждое лето приезжали сыновья Хемингуэя – Патрик и Грегори. В конце лета 1945 года вместе с ними приехал и Джон, только что вылеченный в армейском госпитале после кошмаров немецкого плена.

Хемингуэй, увидев Джона, бросился к сыну, обнял и зарыдал. Только сейчас близкие писателя поняли, как переживал он эту беду. Известие о пленении сына Хемингуэй получил лишь в конце войны. Но никто не мог сказать определённо, жив ли Джон и что с ним сталось. Хемингуэй забрасывал письмами военное ведомство, пока, наконец, не получил сообщение о том, что сын жив.

И вот Джон рядом с отцом, на Кубе. Вместе с сыновьями Хем выходил в море на рыбалку. Однажды возле старинного испанского замка Морро, что до сих пор стоит возле полуразрушенной пристани Кохимара, на крючок угодила огромная 300-килограммовая рыбина. Это чудовище протащило катер Хемингуэя на восемь миль. Борьба длилась полтора часа. Потом рыба сошла с крючка.

Эту историю Хемингуэй описал в рассказе для журнала «Эсквайр». А затем взял за основу повести «Старик и море». Свидетелями этой памятной рыбалки стали сыновья писателя…

Он очень любил своих детей. И на Рождество 1946 года подарил Грегори небольшой автомобиль, чтобы братья могли разъезжать по Америке на собственных колёсах. Как оказалось позже, это был не самый мудрый поступок Папы Хема.

64. «За рекой, в тени деревьев»

В 1950 году после десятилетнего молчания, лишь изредка прерываемого газетными и журнальными публикациями, Хемингуэй решил вернуться к работе. Он только что разменял шестой десяток лет. Самое время подарить своим читателям очередной роман. Но книга, которая вышла в том же 1950 году – «За рекой, в тени деревьев» получилась явно неудачной. Её публикация осталась, практически, незамеченной, а стартовый тираж в тридцать тысяч экземпляров едва удалось распродать за год.

Это была история пожилого американского полковника, проживающего в Венеции. По-прежнему крепкая проза, лаконичный слог. Но чего-то в этом романе от того, прежнего Хемингуэя, уже не было.

Что с ним случилось? Ничего особенного. Он просто слишком давно не работал. Кто-то из доброжелательных критиков высказал предположение, что «За рекой, в тени деревьев» – лишь писательская разминка, а главное событие ждёт читателя впереди. Как оказалось позже, этот критик был прав…

Однако после выхода романа в свет раздались и недовольные голоса. Оппоненты Хемингуэя (а он нравился далеко не всем, что для писателя такого уровня нормально) заявили, что Хемингуэй исписался. Что наступило время заката. Что этот слабый роман – закономерный итог бездеятельной жизни последних лет.

Войну эти критики в расчёт не брали. Хотя, что может быть важней самой войны – в военное-то время?

65. «Старик и море»

Написанная в 1952 году повесть «Старик и море» полностью реабилитировала Хемингуэя в глазах критики и восстановила статус писателя, как лучшего рассказчика современной Америки. Это был тот самый шедевр, которого так ждали от Хемингуэя.

Резонанс от этой простой лирической истории о старом рыбаке и его неудачной охоты за крупной рыбой был просто потрясающий. В этой повести многие усмотрели реминисценцию классического произведения американского писателя Германа Мелвилла «Моби Дик», хотя это совсем другая история – с иной моралью и иным сюжетом, который лишь отдалённо перекликается с сюжетом знаменитого романа. Другие были поражены сдержанностью описаний, в которых Хемингуэю удалось добиться сочетания несочетаемого – предельного лаконизма и предельной убедительности, простоты и глубины, безупречно точного слога и многообразия раскрывающейся перед читателем картины.

«Старик и море» вызвал не только лестные отзывы, но и споры. Однако, никто даже из непримиримых оппонентов не осмелился оспорить тот факт, что повесть стала лучшим произведением прославленного писателя.

Повесть разошлась колоссальным тиражом. Она публикуется и сегодня, входя в хрестоматии современной литературы. Именно эта повесть из всех произведений Хемингуэя подвергалась экранизациям наибольшее количество раз…

Авторский экземпляр повести Папа вручил своему другу Григорио Фуэнтесу Бетанкуру. И тот хранил эту книгу до конца жизни.

66. Пулитцеровская премия

В 1953 году повесть «Старик и море» была удостоена самой авторитетной американской награды в области литературы – Пулитцеровской премии.

Этого события ждали давно. Подтвердив свой статус лучшего американского писателя огромными тиражами, следовательно, и безусловной читательской любовью, Хемингуэй не был до поры отмечен какими-либо профессиональными наградами. Между тем, премии раздавались намного менее значительным произведениям и менее талантливым авторам.

Расставлять какие-либо оценки в искусстве – дело неблагодарное. Здесь многое зависит от вкуса тех, кто эти оценивает. Скажем, воспитанный на классической живописи художник и внимания не обратит на произведения Дали или Шагала. Между тем, и тот, и другой – гении. То же происходит и в области литературы. Большинство премий вручается либо «по совокупности заслуг», иной раз очень далёких от литературы, либо по политическим соображениям.

Пулитцеровская премия, возможно, наименее политизированная из всех возможных. Именно поэтому она не вызывает таких жарких споров, как Нобелевская премия. Действительно, как можно было не удостоить Нобелевской премии Марка Твена? А Льва Толстого? А Шервуда Андерсона? Ладно, кандидатура Льва Толстого вызвала резкое возражение у одного из членов Нобелевского комитета (кстати, больше по религиозным, идейным соображениям, чем по сугубо литературным). Но Марк Твен?!

Хемингуэй получил Пулитцеровскую премию абсолютно по заслугам. А вскоре его ждала и Нобелевская премия…

67. Неприятности Патрика

Вернёмся на пять лет назад…

В апреле 1947 года в семье Хемингуэев случилась беда. Сыновья писателя Патрик и Грегори отправились из Нью-Йорка во Флориду – в Ки-Уэст, где в то время жила их мать. Поехать решили на подаренном отцом автомобиле. За рулём был Грегори, а Патрик мирно спал, свернувшись на переднем сиденье.

То ли спящий брат подействовал на Грегори, то ли дорога была слишком долгой и утомительной, но юный водитель задремал за рулём и влетел в едущую впереди попутку. Удар был не очень сильным, машина почти не получила повреждений. Но Патрик, который никак не ожидал этого столкновения, поскольку спал, влетел в приборную панель и сильно ударился головой. Грегори отвёз брата в ближайшую больницу, где ему поставили диагноз – сотрясение мозга и небольшая травма костей черепа. После перевязки ребят отпустили. И они продолжили путь во Флориду.

Спустя неделю после этого происшествия Патрик стал жаловаться на сильные головные боли. Дальше – больше. Боли прошли лишь спустя два месяца после курса специального лечения…

Осенью приключилась другая неприятность – Патрик завалил экзамены в колледж. На Кубу он вернулся в крайне подавленном состоянии. И устроил Папе такой скандал, что стало ясно – парень не в себе. Он бросался на отца с кулаками. К тому же он отказался есть и замкнулся в себе.

Хемингуэй решил показать мальчика психиатру.

68. Мой сын… сходит с ума?

К великому сожалению, подтвердились самые худшие опасения – специалисты обнаружили у мальчика явные признаки серьёзного психического заболевания. Юношу преследовали суицидальные мысли. Хемингуэй вспомнил судьбу отца и не на шутку встревожился.

Патрика поместили в палату лучшей психиатрической клиники Гаваны. Хемингуэй обзвонил друзей. Некоторые из них приехали из Америки на Кубу, чтобы помочь Папе справиться с навалившейся бедой.

Слава богу, в тот раз всё обошлось. У постели Патрика круглые сутки дежурили друзья отца. Они разговаривали с мальчиком, спали в той же палате, выходили на прогулки в больничный двор. И вытащили парня, что неудивительно, если представить, какие были у Хемингуэя друзья – известные писатели, поэты, артисты – интеллектуальное сокровище Америки…

Да, друзья… В том же году Хемингуэя постиг ещё один удар – внезапно скончался лучший друг и многолетний редактор произведений Папы – Максуэлл Перкинс.

Хемингуэй переживал утрату друзей очень тяжело. Когда в 1940 году он узнал о смерти Фицджеральда, он рыдал, как ребёнок. Фицджеральд был старше Хемингуэя всего на несколько лет. Он умер в возрасте 44 лет… Но чуть позже, оправившись от этой утраты, Хемингуэй всё же высказался в адрес бывшего друга. И сделал это резко и даже грубо, не пожалев его памяти…

Смерть Перкинса едва ни ввергла Хема в депрессию. Спасли, как всегда, друзья. И – рыбалка.

69. Охота в Италии

История жизни Эрнеста Хемингуэя – словно хроника бесконечных несчастий. Очередная беда с ним приключилась зимой 1948—1949 годов во время его пребывания в Италии.

В ту зиму он, давно никуда не выбиравшийся из Финки Вихия, отправился с женой в Италию. Они сняли номер в отеле горного курорта Кортино д`Ампеццо. Целыми днями катались на лыжах по заснеженным склонам гор. Бродили по лесу.

Однажды Хем зашёл в спортивную лавку купить какую-то мелочь. Его взгляд упал на изящный итальянский дробовик. Он попросил показать ружьё. Повертел его в руках. Спросил у продавца:

– А что, есть у вас где поохотиться с этой штукой?

И продавец, широко улыбнувшись, ответил:

– Разумеется. На вальдшнепов. Их сейчас как раз видимо-невидимо.

И Хемингуэй, не раздумывая, купил и ружьё, и запас патронов к нему. А вскоре он вместе с Мери отправился на охоту.

Стрелял он отменно. Правда, дробовым ружьём пользовался лишь от случая к случаю. Его любимым ружьём был нарезной «Спрингфилд», да в охоте на мелкую птицу он был бесполезен…

Хем увидел вальдшнепа. Вскинул ружьё. Затаился. Нажал на спусковой крючок. С оглушительным грохотом ружьё разлетелось. Лёгкие, украшенные инкрустацией, стволы не выдержали силы пороховых газов обычного патрона, набитого мелкой дробью.

В глаз Хемингуэя угодил кусочек войлочного пыжа. Пришлось срочно ехать в Падую, где врачи принялись залечивать опасную ранку. Очень боялись заражения крови, но… обошлось.

70. Снова в Африку

Летом 1953 года чета Хемингуэев отправилась в Европу. В багаже писателя покоился верный старый «Спрингфилд». С этой великолепной винтовкой он намеревался повторить то давнее сафари, что совершил ровно двадцать лет назад…

Но сначала они заехали в Испанию. Хемингуэй опасался, что их не пустят – он не делал секрета из своего участия в Гражданской войне на стороне республиканцев. И слышал, что режим Франко не особенно церемонится с ветеранами той войны. Однако, фигура Хемингуэя была столь значительна, что отказать ему в визе франкистские власти не посмели.

Эта поездка оставила сложное впечатление. Это была другая Испания. Восстанавливающаяся, относительно сытая и благополучная – это да. Но какой ценой? Везде монументы диктатору. Свободной прессы нет вообще. Об истинном положении дел поговорить невозможно.

Махнув рукой, Хемингуэй отправился в Марсель. Здесь, в свободной Франции, он и Мери погрузились на корабль, отплывающий в Момбасу. Спустя несколько дней они спустились на берег Кении.

Перед Хемингуэем простиралась бескрайняя Африка. Дикий зелёный континент, который оставил в сердце Папы столько тёплых воспоминаний.

На пассажирском причале Хемингуэй разглядел сухощавую фигуру старика. Не поверил своим глазам. Присмотрелся внимательней. А потом растроганно проговорил:

Мери, детка, ты не представляешь, кто это! Старина Персиваль собственной персоной!

71. Филипп Персиваль

Да, это был тот самый белый охотник Филипп Персиваль, что сопровождал Хемингуэя во время первого сафари в 1933 году. Он сильно постарел – Персивалю исполнилось 68 лет. Но был по-прежнему сухощав, быстр и необыкновенно меток. Следы зверей он, казалось, узнавал по запаху, как элитный гончий пёс.

Друзья обнялись. Хем уловил лёгкий запах костра, идущий от одежды Персиваля. Тот улыбнулся и кивнул в сторону автомобиля. Чету Хемингуэев ждал большой армейский «Додж» с брезентовым балдахином. В кузове машины уместились все пожитки Хема и Мери. Не заезжая в город, охотники отправились в саванну – в лагерь в окрестностях Танганьики, приготовленный Персивалем для друга. Дорога заняла несколько дней. Ночевали охотники прямо в автомобиле, не разбивая палатку. Диких зверей они отпугивали пламенем костра…

Первые дни они обживались в саванне, ходили в гости в соседнюю деревню. Хемингуэй удивительным образом умел расположить к себе чернокожих аборигенов, общаясь с ними лишь посредством энергичных жестов и своей роскошной улыбкой. Он без конца оборачивался к Мери и говорил:

– Ты видишь? Нет, ты видишь?

И глаза его сияли.

Потом Филипп сообщил, что милях в шести от лагеря находится прайд львов. Он услышал их отдалённый рык в ночи. На следующее утро Папа, Мери и Персиваль отправились на охоту. Их ждала схватка с хозяином здешних мест – со львом.

72. Два льва

Персиваль был верен себе – он безошибочно вывел охотников к прайду. И выбрал наветренную сторону, чтобы хищники не учуяли запах человека раньше времени.

Хемингуэй неторопливо зарядил «Спрингфилд». Персиваль бросил красноречивый взгляд.

– Да, Филипп, он самый, – кивнул Хемингуэй.

Хемингуэй передёрнул затвор, посылая усиленный патрон в патронник. Вскинул винтовку, прицеливаясь в воображаемого льва. Он помнил, что его «Спрингфилд» центробой. Значит, целиться следует точно в середину. Лучше всего в грудь пониже головы. В крайнем случае в туловище, когда лев повернётся боком. А он повернётся обязательно – это поза непонимания, когда лев чует чужого, но ещё не понимает, что это потенциальная добыча. Хотя здесь возможен рикошет – пуля соскользнёт по шкуре, и зверь останется невредимым.

Персиваль поднял руку. Хем вскинул винтовку. Из густой жёлтой травы прямо на него хищно пригнувшись шагал старый лев – сильный самец, возможно, вожак прайда.

Хемингуэй выждал минуту, подпустил льва поближе и нажал на спусковой крючок. Раздался сухой звук выстрела. Ружьё сильно ударило в плечо… Лев побежал.

Он промахнулся! Как же так? Хем снова прицелился и снова нажал на спусковой крючок. Выстрел. Зверь подпрыгнул, перевернулся в полёте и упал в трёх метрах от Папы. Хемингуэй подошёл к туше. Наповал. Голова льва была разворочена пулей. Трофей испорчен.

И тут Персиваль вскрикнул. Раздался выстрел. Мери сразила второго льва с первого выстрела. И попала зверю точно в глаз.

73. Племя масаи

Хемингуэй пришёл в неописуемое бешенство. Он бросил на землю винтовку, топал ногами и ужасно ругался. Мери попыталась его успокоить. Но Хем лишь с досадой отмахнулся. Он терпеть не мог проигрывать. Особенно женщине. И особенно при свидетелях.

Но вскоре он отошёл. Мери старалась не охотиться на глазах мужа. А мудрый Персиваль вывел Хема на стадо медлительных буйволов. Особой меткости здесь не требовалось, достаточно было двух выстрелов – один оглушающий, второй прекращающий агонию зверя…

Всю осень вплоть до Рождества 1953 года они путешествовали вдоль Танганьики по просторам охотничьего заповедника. В деревнях, куда они заезжали, Хемингуэй усаживал за руль «Доджа» мальчишек и учил их управлять автомобилем.

Затем охотники посетили селение масаев. Хемингуэй тут же раскрасил свой комбинезон в цвета, которыми раскрашивали свои тела масаи, вызвав у них взрыв бурного веселья. Эти свободолюбивые жители саванны тут же приняли Папу за своего. Он даже напросился на охоту на леопарда. На этого опасного зверя он отправился, как и его новые друзья, с одним копьём. Из этого, конечно, ничего не получилось. Масаи великолепные бегуны и ловкие охотники. Хемингуэй не пробежал за ними и сотни ярдов – задохнулся…

В январе 1954 года чета Хемингуэев вернулась в Найроби. Они решили нанять самолёт, чтобы облететь эти районы Африки по воздуху.