Текст книги "Петр Первый"
Автор книги: Николай Павленко
Жанр: История, Наука и Образование
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Петр предписал оставить Гродно и преодолеть Неман в дни, когда вскроется река. «Выступить из Гродно надлежит зело тайно таким образом: прежде всего поставить караул такой крепкий, чтоб из жителей никто не мог не только выйти, даже выползти; в то время собраться как возможно скоро тайно»: с собой надлежало брать только полевые пушки, а тяжелую артиллерию бросить в заранее приготовленные проруби. Главная цель маневра – сохранить солдат. Репнину царь писал: «Хотя б нужное что и во артиллерии какое было, не жалей ничего; что возможно береги людей».
Вечером 24 марта 1706 года русские войска вышли из крепости, переправились на противоположный берег и, останавливаясь лишь для ночлега, через 12 дней достигли Бреста. Здесь армия получила дневной отдых.
Карл, узнав о выходе русской армии из Гродно, целую неделю вынужденно бездействовал: шведский мост был разрушен ледоходом, и, пока его восстанавливали, русские ушли так далеко, что догнать их уже не представлялось возможным.
О благополучном осуществлении задуманного плана Петру стало известно, когда он находился в Петербурге. Воспринял он новость, по собственному признанию, «с неописанного радостию, а до того хоть и в раю (то есть в Петербурге) жили, однакож на сердце всегда скребло».
Груз томительного ожидания неизвестности был свален с плеч, армия находилась вне опасности. Она держала путь к Киеву, туда же спешил и царь. Он ожидал вторжения шведских войск и, прибыв в Киев, начал срочно возводить Печерскую крепость. Карл, однако, отложил поход на Россию. В июле 1706 года шведский король повел свою армию на запад заканчивать сведение счетов с Августом II. Петр облегченно вздохнул – он получил еще год передышки.
К этому времени Шереметев подавил Астраханское восстание. Восставшие управляли городом свыше семи месяцев. Выборным органам удалось организовать нормальную жизнь населения: работали торговые бани, на учугах ловили рыбу, действовали таможенные заставы, питейные дворы. Из получаемых доходов стрельцам и солдатам платили жалованье.
Социальный состав населения Астрахани, как отмечалось выше, отличался пестротой. Купеческая верхушка и часть стрелецких начальников, примкнувшие к восстанию, равно как и духовенство, были готовы пойти на примирение с правительством. Они даже отправили в Москву делегацию с повинной. Стрельцы, солдаты и работные люди высказались за вооруженное сопротивление правительственным войскам. Раскол среди повстанцев облегчал правительству подавление движения.
12 марта 1706 года войска Шереметева подошли к Астрахани и на рассвете следующего дня начали штурм. Астраханцы встретили штурмовавших огнем из пушек, но, теснимые превосходящими силами, сначала укрылись в кремле, а после того, как артиллерийский обстрел вызвал пожар в крепости, они вынуждены были сдаться. Вслед за падением Астрахани правительственные войска заняли без сопротивления Красный Яр и Гурьев. Опасаясь, что крутые меры вызовут новую вспышку недовольства, царь не спешил с расправой. По его предписанию Шереметев исподволь арестовывал руководителей движения, тайно собирал сведения о них. Затем были взяты под стражу активные участники восстания. Всех их отправили в Москву в Преображенский приказ, где «князь-кесарь» Ромодановский около двух лет вел жестокое следствие.
Видные организаторы восстания были колесованы, многие умерли от пыток, в том числе и Яков Носов, а около 300 погибло на эшафоте и виселицах.
Хотя восстание и было подавлено, оно все же оказало, правда, кратковременное влияние на внутреннюю политику правительства. Поскольку восстание вызвали рост налогов и произвол местных властей, царь велел прекратить в ряде уездов сбор недоимок и отменить некоторые поборы. Последовал указ, временно приостановивший запрещение носить русское платье и бороду.
Осенью Петр лишился своего единственного союзника – Августа II. В том, что рано или поздно это должно было произойти, царь едва ли сомневался, его обескуражил не столько сам факт выхода саксонского курфюрста из союза, сколько его бесчестное поведение. Петр хорошо знал, что Август II был труслив, эгоистичен, любил удовольствия и не утруждал себя заботами. Но что король в дополнение к этому был еще и коварен, в этом Петр имел случай убедиться только в ноябре 1706 года.
Карл XII вторгся в Саксонию, занял Лейпциг и Дрезден. Положение Августа II стало критическим: с его головы уже слетела польская корона, нависла угроза лишиться и короны саксонской. Спасая эту последнюю, Август решил капитулировать, но отдался на милость победителя втайне от Петра. Более того, некоторое время ему удавалось быть слугой двух господ – он делал вид, что остался верным союзником Петра, и одновременно за его спиной заискивал перед Карлом XII. «Королевское величество зело скучает о деньгах и со слезами на глазах на одине у меня просил, понеже так обнищал, что есть нечего», – доносил Меншиков царю 26 сентября 1706 года. Петр по личным наблюдениям и донесениям своих дипломатов знал, как Август распоряжался полученными субсидиями. Польская казна была пуста, но король не ограничивал себя в тратах на содержание дам, метресс, оперного театра и т. д. И все же царь отвечал Меншикову: «Сам можешь знать, каковы деньги, и как их у нас мало; однакож, ежели при таком злом случае король сохранит постоянство, то, чаю, надлежит его во оных крепко обнадежить».
Ни Меншиков, которого растрогали слезы коронованной особы настолько, что он выложил 10 тысяч ефимков, ни тем более Петр, находившийся вдали от места событий, не подозревали, что в тот самый день, когда Август клянчил деньги, его уполномоченный сидел в ставке шведского короля и вел переговоры об условиях мира. Собственно, то, что происходило при встречах представителей Августа II и Карла XII, переговорами назвать нельзя. Шведы продиктовали условия, а саксонская сторона их приняла. По Алынтранштадтскому мирному договору Август отказывался от польской короны в пользу Станислава Лещинского, разрывал союзные отношения с Россией, обязывался содержать в течение всей зимы шведские войска. Договор зарегистрировал еще одно, несомненно предательское, обязательство Августа – он должен был выдать шведам не только находившихся в плену их соотечественников, но и вспомогательное войско русских.
Альштранштадтский мир был подписан 19 октября 1706 года, а днем раньше произошло событие, едва не расстроившее коварные планы Августа. Он в это время находился в ставке Меншикова под Калишем и вынужден был вопреки своей воле участвовать в сражении, которое князь дал шведам. Победа русско-саксонских войск была полнейшей, они разгромили отряд шведов и взяли в плен его командира генерала Марденфельда. Когда Карлу донесли о том, что его новый вассал участвовал в разгроме шведов, тот пришел в бешенство. Августу все же удалось выпутаться. Карла успокоило не столько объяснение Августа, сколько то, что он привел с собою шведов, взятых в плен Меншиковым под Калишем. Шведов Август выманил у князя обещанием обменять их на русских пленных, но, как и следовало ожидать, обманул. В Варшаве Август отметил победу русско-саксонских войск над шведами торжественным молебном, а вслед за тем отправился в Лейпциг и отдался на милость Карлу. Там он пировал уже в обществе двух своих новых друзей – Карла XII и Станислава Лещинского.
Треволнения, пережитые Петром в течение двух лет, следовавших за второй Нарвой, сменились относительно спокойным 1707 годом. В этом году не производились ни осады, ни штурмы крепостей, не происходило полевых сражений, не отмечено и значительных событий внутри страны. Этот год был годом, если так можно выразиться, черновой работы, быть может, неброской по сиюминутным результатам, но крайне необходимой, ибо этой работой закладывался фундамент будущих побед.
Главная армия Карла XII после походов 1706 года пожинала плоды капитуляции Августа II – в богатой Саксонии шведское воинство вело сытую жизнь, начисто грабя ее население.
Петру было очевидно, что шведский король засел в Саксонии надолго, что, во всяком случае, он в зимние месяцы ее не покинет и будет там находиться ровно столько, сколько потребуется, чтобы откормить изголодавшихся солдат, заменить их изодранные мундиры и башмаки новыми, обучить военному ремеслу рекрутов, прибывших из Швеции.
Было очевидно и другое – отдохнувшую и пополненную армию Карл теперь двинет на Россию. Если до капитуляции Августа помыслы шведского короля о походе на Восток сдерживала необходимость оглядываться на Запад, то теперь основания для беспокойства о своем тыле у Карла исчезли, Северного союза более не существовало, и Петр неустанно теперь внушает своим помощникам мысль, что раз «сия война над одними нами осталась», то необходимо прилагать все силы к тому, чтобы неприятель не застиг нас врасплох.
Эти приготовления мало волновали шведов. Сидя в Саксонии, они рассуждали так: «мышам живется вольно, когда кошки нет дома. Стоит только шведам вернуться – московиты побегут, как под Нарвой, и запрячутся в свои мышиные норы».
Петр остался верным своей привычке находиться там, где его ждали самые неотложные дела. Ритм его жизни в этот спокойный год не изменился. Как и раньше, он много ездил, причем, как и раньше, нигде не засиживался. Исключение составляла лишь Жолква, где он встретил новый, 1707 год и пробыл четыре месяца. Выехав из Жолквы 30 апреля, царь еще долго колесил по территории Польши: побывал в Люблине, Варшаве, Тикотине, Гродно, Мерече, Вильно, вновь в Мерече. Все это время он внимательно следил за перемещением шведской армии. В июле шведы еще находились в Саксонии, и Петру казалось, что о «выходе их сюда уже мало надежды является, чему и время уже оказует». Но уже в августе царю стало известно: «соседи наши двинулись». Куда двинулись, каковы намерения шведского короля в преддверии наступающей осени, Петр не знал. На всякий случай распорядился, чтобы армия была готова к походу. Меншикову он пишет: «если неприятель перейдет Вислу, тотчас поеду к вам, понеже, истинно, трудное мое житье и лучше с вами быть», нежели писать распоряжения издалека.
Карл тронулся из Саксонии 6 августа, но, ко всеобщему удивлению, простоял на левом берегу Вислы четыре месяца. Убедившись в том, что шведы не обнаруживали никаких признаков подготовки к походу на Восток, царь решил хотя бы одним глазом взглянуть на то, что делалось в Петербурге. Туда он прибыл 23 октября, остался, кажется, доволен увиденным. «Здесь в Ингерманландии все в изрядном течении дел обрели», – делился он своими впечатлениями с Меншиковым после осмотра Шлиссельбурга и трехдевного пребывания в Петербурге. 7 декабря царь отправился в Москву, где прожил ровно месяц – 6 января он уже вновь находился в пути к армии, расквартированной в Польше.
Полезные действия измеряются, конечно, не километрами преодоленного расстояния, и если мы здесь коротко изложили маршрут царя за 1707 год, то с единственной целью обратить внимание на то, что тысячи километров пути тоже требовали времени и сил. Правда, в 34 года тяготы переездов были ему еще посильны, но на здоровье они отражались. В августе 1707 года, находясь в Варшаве, Петр вновь заболел, и, видимо, очень тяжело. Сам он об этой болезни писал так: «Я только футов на пять был от смерти: в самый Ильин день уже и людей не знал, и не знаю как бог паки велел жить – такова была Жестокая фибра (то есть лихорадка), от которой теперва еще вполы в себя не могу притить».
Попытаемся проследить, чем занимался в течение года царь, как он готовил страну и армию к отражению нашествия шведов, где его постигали неудачи и где сопутствовал успех.
Бесценные сведения на этот счет содержатся в опубликованных письмах и бумагах Петра. Но и они лишь в малой степени отражают деятельность царя – отчасти потому, что далеко не все написанное Петром сохранилось, но главным образом потому, что эта деятельность не всегда регистрировалась письменными источниками.
Письма, записки, указы и распоряжения охватывают обширный круг вопросов, в которые вникал царь. На первом плане, несомненно, заботы об укомплектовании, вооружении и обучении армии, а также строительство укреплений. Адъютанты Петра все время в пути. Они доставляют распоряжения Петра то одному, то другому должностному лицу: «учреди у себя один добрый полк конницы», «отошли немедленно в Москву ведомость, сколько надо рекрутов», «призвать ныне для войны тысячи две калмыков», «учреди в пехоте во всяком батальоне осьмую долю солдат с копьями», «изготовить 15 тысяч штук железных наконечников», «прислать 10 тысяч мушкетов и 1325 фузей», «неоплошно сбирать налог для покупки лошадей в драгунские полки» и сотни еще таких же кратких повелений. Иногда царь требует сведений от исполнителей. «Во всем войске пешем телеги, лошади и прочее, что к походу надлежит, все ль в готовности?» – спрашивает он у Шереметева.
Содержание распоряжений Петра показывает его колоссальную память и внимание к мелочам. Царь пользовался записными книжками, и с годами они все более заполнялись лаконичными заметками о том, что предстояло сделать, какие надо отдать распоряжения. Иногда эти заметки ждали претворения в жизнь многие годы, ибо условия не благоприятствовали тому, чтобы взяться за осуществление торопливо записанного намерения. Но царь очень многое помнил и без записной книжки, помнил имена офицеров и солдат, держал в голове свои предшествующие указы и распоряжения, знал, где и что лежит в обширном государственном хозяйстве. «Отпиши в Смоленск, – велит он генералу Алларту, – чтоб прислали водою, как Двина воскроется, из тех рогаток, что вывезли из Полоцка в Смоленск прошлого году».
Царь, как и многие люди с великолепной памятью, не всегда умел освобождать голову от сотен мелких наблюдений и впечатлений. Они вызывали уйму мелких распоряжений, предписаний, которые могли исходить и не от царя. Петр, например, повелел, чтобы копья изготавливались именно из соснового или елового леса и с утолщенной рукояткой или чтобы на полковых знаменах уменьшили размер изображения шпаги, а для фона использовать вместо белой голубую тафту. В октябре сын Григория Федоровича Долгорукого Алексей отправлялся за границу для обучения военно-морскому делу. Подобные командировки уже утратили исключительность, и Петр мог бы освободить себя от необходимости составлять княжескому отпрыску персональную инструкцию. Царь не поленился. Отчасти из уважения к знатному роду, отчасти из стремления вникать во все мелочи, но он изложил целую программу обучения. «Учить навигацию со всем, что ко оной надлежит», с октября по апрель, а в остальное время «ездить на море на воинских кораблях для искушения, ибо морское хождение вскоре познать невозможно». Желательно также научиться голландскому языку. «А в протчем дается воля, что еще учить похочет, однакож по совершении вышеписанного». Исполнителей Петр приучил к своей манере опекать в мелочах, и те докучали царю делами, с которыми могли бы справиться самостоятельно. Ромодановский, например, допытывался у Петра, какой размер штрафа взимать за несвоевременную доставку артиллерийских припасов. Царь отмахнулся от прямого ответа и сделал «князю-кесарю» внушение: «Прошу вас, дабы о таких делах и подобных им изволили сами решение чинить, а здесь, истинно, и без того дела много».
Исполнение предписаний царь проверял во время смотров. Путь из Жолквы в Варшаву он преодолевал целый месяц, так как производил смотр пехотным и драгунским полкам. Ходом подготовки армии царь остался доволен. «Войски наши, слава богу, в добром состоянии и непрестанно их приуготовляем», – писал он Кикину.
Повседневные хлопоты об армии дополнялись более общими заботами о составлении плана обороны на случай похода Карла на Россию. 20 марта Шереметев получает предписание: «По отправлении нужнейших дел (которые потребны к будущей кампании), к празнику извольте приезжать сюды с господами генералами с Репниным и протчими, кому свободно, где можем вместе определить все, что не исправлено». «Ради нужных советов к предбудущей кампании» в Жолкву были вызваны генерал Алларт, инженер Василий Корчмин и другие. Под указами стояла подпись: «Петр». Это царь созывал военный совет, или, как тогда говорили, консилиум. То был не первый военный совет, созванный в течение Северной войны. Накануне штурма крепости или перед сражением царь всегда созывал совет для определения диспозиции частей и последовательности их участия в операции. На этот раз к Пасхе были вызваны генералы и министры, чтобы решить, «давать ли с неприятелем баталию в Польше или при своих границах». Все высказались за то, чтобы «дать баталию при своих границах, когда того необходимая нужда требовать будет», а в Польше надлежало «томить неприятеля» нападениями мелких отрядов, стычками на переправах, а также уничтожением провианта и фуража. Жолквиевский стратегический план лег в основу военных действий русской армии вплоть до Полтавской виктории.
Энергично готовя армию к будущим битвам, Петр одновременно искал пути к миру. Еще в начале 1706 года он как-то сказал голландскому резиденту: «Эта война мне тяжка не потому, чтоб я боялся шведов, но по причине такого сильного пролития крови христианской; если, благодаря посредничеству Штатов и высоких союзников, король шведский склонится к миру, то я отдам в распоряжение союзников против общего врага (то есть Франции) тридцать тысяч моего лучшего войска».
Запись слов царя находится на совести резидента Голландских штатов. Петр либо бравировал, либо вел дипломатическую игру с резидентом, когда заявлял, что он шведов не боится. Шведов в 1707 году боялась вся Европа. Перед своенравным, капризным и мстительным шведским королем заискивали и морские державы во главе с Англией, и противница морских держав в войне Франция. И царь, конечно, знал, что испытываемые им трудности на дипломатическом поприще были обусловлены прежде всего страхом европейских держав перед Карлом и низкой оценкой боеспособности русских войск. Европа долго находилась под впечатлением катастрофы под Нарвой и туго воспринимала факт, что русские войска уже научились бить шведов.
В начале 1707 года Петр лично обращается к датскому королю Фридриху IV и прусскому королю Фридриху I с просьбой о посредничестве при заключении «доброго мира» с Швецией. Понимания этот призыв не встретил даже у бывшего союзника – Дании. Что касается Фридриха I, то он предпочитал, как позже было записано в «Истории Северной войны», в «тишине пребывать», ибо знал, что войска шведского короля находятся совсем рядом с Пруссией – в Саксонии.
Не встретила поддержки идея посредничества и у французского двора. Уполномоченный, которому было поручено вести переговоры в Париже, доносил: «Когда в Париже хлопотал я о посредничестве к примирению царя с королем и удивлялся, что Франция так холодно слушает выгодные условия Российского государя, не взирая на то, что он имеет армию в 80 тыс. человек, маркиз де Морей отвечал: „в этой армии 80 тысяч трусов, их разобьют 8 тыс. шведов“». Отказ французского правительства от роли миротворца был обусловлен не только высокомерно-пренебрежительным отношением к военной мощи России, но и опасениями, что шведский король после заключения мира мог выступить на стороне морских держав против Франции.
Наконец, Петр пытался склонить к посредничеству и союзу Англию. Осенью 1706 года он назначил послом в Лондоне талантливого дипломата Андрея Артамоновича Матвеева. Царь возлагал на миссию Матвеева большие надежды и, обращаясь к нему с напутствием, писал: «сие дело великое вручено вам», и обещал дипломату в случае успешного выполнения поручения «немалое воздаяние». Петр тщательно изучил составленную для Матвеева инструкцию, нашел ее «изрядно написанной» и внес лишь несколько дополнений. По поручению царя Матвеев должен был заявить в Лондоне о готовности России вступить в союз морских держав и предоставить англичанам выгодные условия торговли. Царь, конечно, знал о вывозе из России в Англию мачтового леса, пеньки, смолы и поэтому поручил Матвееву убеждать англичан в том, что в «пристанище» на Балтийском море заинтересована не только Россия, но и Англия, корабли которой могли бы достичь русских портов по кратчайшему пути.
Инструкция предоставила Матвееву еще одно средство воздействия на членов английского правительства – подкуп. В дипломатической практике тех времен подкупы в форме пожизненного пенсиона, дорогих подарков и единовременной выдачи крупных денежных сумм были распространенным явлением и не очень осуждались. Матвееву, в частности, поручалось разузнать о возможности подкупа фаворита английской королевы герцога Мальборо.
Царь знал о несметных богатствах герцога и очень сомневался, что его удастся купить: «Не чаю, чтоб Мальбруха дачею склонить, понеже чрез меру богат; однакож обещать тысяч около двухсот или больше». Мальборо рассудил, что не стоит пренебрегать обещанными царем 200 тысячами ефимков, и решил поторговаться в размере вознаграждения. Обнаружив алчность «Мальбруха» и его готовность всерьез делать дело, Петр соглашался увеличить оплату услуг герцога: за помощь при заключении «доброго мира» со Швецией ему был обещан титул князя и доходы в размере 50 тысяч ефимков с одного из трех княжеств: Киевского, Владимирского или Сибирского. В дополнение к этому царь обещал Мальборо подарить рубин такого размера, подобного которому «или нет или зело мало» сыщется во всей Европе. Обещан ему был и орден Андрея Первозванного.
Дальше этих предварительных переговоров дело не пошло, и реальных последствий флирт с Мальборо не имел. Герцог не получил ни доходов с какого-либо «княжества», ни рубина небывалых размеров, а Петр не получил желаемого им «доброго мира». У Англии были такие же опасения, как и у Франции. Влияния фаворита на королеву оказалось недостаточно, чтобы принудить правительство Англии поступиться коренными интересами страны. В Лондоне, как и в Париже, допускали, что Карл, развязав руки на Востоке, использует армию там, где он считает выгодным для себя, а не для французов или англичан. Существовали подозрения, что Карл намеревался двинуться против союзника Англии – Австрии.
Что царь подразумевал под «добрым миром» в 1707 году? Он рассуждал так. Карл ни в коем случае не согласится оставить за Россией все ее приобретения в Прибалтике, и поэтому на начальном этапе переговоров надо уступить шведам Дерпт. Если, однако, шведы не удовлетворятся этим, то им можно предложить за оставленные за Россией Нарву и Петербург денежную компенсацию. Крайняя уступка, на которую «по самой нужде» соглашался пойти царь, – возвратить шведам Нарву. Что касается Петербурга, то об «отдаче оного ниже в мысли иметь», даже думать об этом запрещал царь. Петр готов был довольствоваться малым – крохотной территорией, обеспечивавшей выход к морю.
Заключение мира зависело не только от желания царя и желания европейских дворов посредничать при переговорах, но и от намерений шведского короля. А он о мире с любыми территориальными уступками и слышать не хотел. В Стокгольме французскому послу, зондировавшему почву относительно мирных переговоров, сказали: «Король помирится с Россией, только когда он приедет в Москву, царя с престола свергнет, государство его разделит на малые княжества, созовет бояр, разделит им царство на воеводства». На меньшее Карл не соглашался! Не забыл он и о том, что надо должным образом вознаградить генералов, участвовавших в завоевательном походе. Еще находясь в Саксонии, король щедро раздавал доходные должности своим военачальникам. В московские губернаторы он прочил генерала Шпарра.
Отзвуки страха Западной Европы перед шведским королем были отчетливо слышны и в Польше. Царь неспроста сосредоточил свою армию в Польше и сам четыре с лишним месяца сидел в Жолкве, откуда трижды ездил в Львов, а затем отправился в Варшаву. Его цель состояла в том, «дабы оставшую без главы Речь Посполитую удерживать при себе», то есть поддержать те силы в Польше, которые не признавали королем навязанного им Станислава Лещинского, отрицали законность Альтранштадтского договора и оставались верными союзу с Россией. Сторонников заключенного в Нарве союзного договора с Россией в Польше было немало, и расположенные там русские войска, а также присутствие Петра активизировали их борьбу с шведами и их ставленником Станиславом Лещинским. Но Петру очень хотелось иметь вместо свергнутого Августа II и мало кем признаваемого Станислава Лещинского настоящего польского короля, «единодушно всеми гражданами избранного», как было сказано в обращении царя к населению Речи Посполитой. Здесь Петра постигла неудача. Он поочередно предлагал корону двум братьям Собесским, австрийскому фельдмаршалу Евгению Савойскому, венгерскому князю Ференцу Ракоци, но никто из них не принял предложения, «должность» короля так и осталась вакантной. Кандидаты на польский трон считали, что, водрузив корону на свою голову, можно остаться без головы, ибо Карл XII, конечно бы, не потерпел того, чтобы существовал иной король, кроме Станислава Лещинского.
В таких военных и дипломатических заботах прошел 1707 год, успехи чередовались с неудачами, напряжение – с кратковременными передышками. Эти заботы, надо полагать, измотали Петра. Во всяком случае, царь стал раздражительным, в нем вновь проявлялась жестокость, явные следы которой будто бы исчезли после расправы со стрельцами. В 1707 году он еще сдерживал себя, быстро отходил и, чувствуя неловкость, искал примирения, как бы извинялся, тем более что жертвами гнева становились люди, которых он ценил.
Царь рассердился на Апраксина за то, что он не наказал воевод, доставивших рекрут не в том количестве, которое им было предписано. Адмиралу было отправлено письмо с выговором: «Что вы не сделали ничего тем воеводам, которые вам не по указу довели людей, а отваливаете сие на московские приказы, которые в добро не может причтено быть, но точию двум делам: или лености или не хочете рассориться». Спустя несколько дней оскорбленный Апраксин получил новое письмо. Царь просит забыть обиду: «Скорбите о том, что я вам писал о воеводах, и в том для бога печали не имейте, ибо я истинно не с злобы к вам, но в здешнем житье хотя что малая противность покажется, то приводит в сердце». В другом письме еще одно утешение: «что ваша милость просите прощения, и то долго у меня не живет». Этим инцидент был исчерпан, а вот второй имел продолжение, отразившееся в указе.
Ответственным за ремонт и сооружение дополнительных укреплений в Кремле и Китай-городе на случай прихода в Москву шведов царь назначил Ивана Алексеевича Мусина-Пушкина, одного из своих образованнейших сподвижников. Мусину-Пушкину было велено передать боярам, чтобы они до начала работ выслали из Москвы в Стокгольм шведского резидента Книпперкрона, интернированного еще в начале войны. Царь опасался, что наблюдения резидента над тем, что происходит в Москве, тут же станут известны шведскому королю. И вдруг Петр узнает, что работы уже начались, а резидент спокойно живет в Москве. Мусину-Пушкину царь пишет: «Зело удивляюсь тебе, понеже я чаял, что есть ум у вас, а ныне, как вижу, что скота глупее». Недовольство царь выразил и тем, что в письме отсутствовало обычное к этому корреспонденту обращение: «Bruder». В очередном письме, отправленном три дня спустя, есть миролюбивая фраза царя: «Прежним письмом вашим я гораздо не доволен: впредь так не делайте, братец». Это «братец», как и «Bruder» в начале письма, показывают намерение Петра смягчить допущенную ранее грубость и сделать вид, что ничего существенного не произошло. Но в конце июня царь вновь возвращается к строительству Московской фортеции и Книпперкрону: «Я зело удивляюсь, что не так делается, как указ дан. Уже довольно и той лап (то есть ругательства), которую пред сим писал, а ныне не знаю, что и делать».
В конечном счете Петр придумал, что ему делать. Он отправляет в Москву гвардейского офицера с поручением расследовать, кто и как осмелился не выполнить его категорического предписания о высылке из столицы Книпперкрона. Когда офицер доставил материалы расследования Петру, тот убедился, что заседания бояр, на которых обсуждалось это предписание, не протоколировались, постановления не записывались, не регистрировались и мнения. В итоге виновных не оказалось. Показания допрошенных бояр изумляли непосредственностью и простодушием. Один из них заявил: «помянутого резидента Книппера потеснить или б силою послать не смели, а городовым делом (то есть ремонтом Кремля) по тому ж умедлить не посмели».
Царь тут же велел написать «князю-кесарю» Ромодановскому указ: «Изволь объявить всем министрам, чтобы они великие дела, о которых советуются, записывали, и каждый бы министр подписывался под принятым решением, что зело надобно». Прочитав эти слова, выведенные четким канцелярским почерком, Петр в сердцах внес собственноручное дополнение: «и без того отнюдь никакого дела не определять, ибо сим всякого дурость явлена будет».
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?