Текст книги "Избранное. Том 1"

Человек с точки зрения процесса производства может рассматриваться как один из видов первичных ресурсов. Рабочая сила, на поверхностный взгляд, – это такой же фактор развития хозяйства, как и станки, оборудование, земельные угодья. Более того, в глазах руководителей предприятий и объединений рабочая сила и производственные фонды могут в ряде случаев выступать как экономически взаимозаменяемые элементы. При осуществлении мероприятий по техническому совершенствованию производства обычно путем экономических расчетов устанавливается, сколько рабочих может заменить та или иная новая машина и как выгоднее использовать средства, предназначенные для расширения производства: нанять ли дополнительное количество рабочих или приобрести новое оборудование.

Таким образом, человек – это звено общественного производственного механизма. Однако оно отличается от других норовистым характером. В противоположность таким «винтикам» экономической машины, как станки, заводы, фабрики, шахты, «винтики» из плоти и крови обладают желаниями. Трудовые ресурсы в процессе их планирования и использования проявляют «капризность»: их нельзя без согласия грузить в вагоны и перевозить туда, куда нужно по плану производства; их приходится не только учитывать, распределять по отраслям и районам, но еще и стимулировать, т. е. создавать такие условия, при которых люди согласятся «распределяться» именно так, как это предусмотрено планом. В противном случае этот план останется бумажкой. Таким образом, «кнопочный» или «машинный» социализм в своей реализации натолкнулся бы на непреодолимое препятствие – на человека. Плановик-администратор без всякой иронии мог бы продекламировать юношеские строки Ганса Магнуса Энценсбергера:

 
Люди только мешают:
Путаются под ногами.
Вечно чего-то хотят.
От них одни неприятности.
 

Социалистическое общество неотождествимо с гигантской машиной. И эта невозможность отождествления обусловлена также и тем, что связи человека с экономикой идут по двум направлениям – он не только «трудовой ресурс», но и цель производства. Причем члены общества, выступая в роли «трудового ресурса», безусловно, заинтересованы и тем, в какой мере обеспечивается удовлетворение их потребностей. Какие бы разумные соображения ни лежали в основе директив центральных плановых органов, если они не подкрепляются материальными и моральными стимулами, их реализация может оказаться под угрозой. Человек должен непосредственно ощущать прямую связь между затратой своего труда и мерой удовлетворения своих потребностей.

Но не связана ли в таком случае проблема вовлечения человека в орбиту общественного производства через непосредственный интерес целиком со степенью развития сознательности трудящихся? Легко можно представить себе, что через некоторое время люди станут настолько сознательными, что будут без всяких на то стимулов точно выполнять плановые указания, понимая, что предложенный им вариант жизнедеятельности наилучший из всех возможных. Однако такая гипотеза устройства будущего весьма поверхностна – она не учитывает творческого элемента в процессе производства и управления обществом, носитель которого и есть человек. Превращение человека в робота может привести лишь к окостенению общественного организма, так как будет искусственно парализован основной источник возникновения новой информации. Разумеется, такого рода общественная организация не может иметь ничего общего с социализмом. Общество, в котором разорвана цепочка, непосредственно связывающая в сознании человека результаты его деятельности с затрачиваемыми усилиями, необычайно метко описано Куртом Воннегутом в его «Утопии 14».

Несмотря на высокий уровень потребления, люди в стране Воннегута внутренне опустошены, существование их лишено всякого смысла. У большинства членов этого «общества будущего» отсутствует ощущение причастности к происходящим событиям, им отказано даже вправе сохранить иллюзию того, что их деятельность может как-то повлиять на судьбы страны, города, производства, их инициатива никому не нужна. Такое общество не может, конечно, иметь ничего общего с организацией производства, в которой труд становится одной из первых потребностей. Потребность трудиться неразрывно связана с творчеством, с сознанием «причастности к принимаемым решениям».

Недостаток дореформенной системы управления хозяйством состоял не в отсутствии элементов материального стимулирования. Стимулирование охватывало лишь низшее, первичное звено производственного механизма. Чем дальше ячейка управления отстояла от рабочего или колхозника, тем меньше она испытывала давление материальных стимулов и тем большую зависимость от указаний вышестоящих организаций. Это, в конечном счете, приводило к тому, что у промежуточных звеньев планирования и управления отпадала всякая охота (а главное, экономический стимул) защищать интересы низших производственных объединений перед высшими в конфликтных ситуациях. В результате нажим по линии «сверху – вниз» постоянно усиливался, а роль сигналов, идущих в обратном направлении – от «потребителей» приказов к их «создателям», – оставалась весьма незначительной.

Ярким примером в этом отношении может служить известная кампания по расширению посевов кукурузы. Руководители колхозов, районных и областных организаций, занимающихся сельским хозяйством, прекрасно осознавали, что многие колхозы не готовы к возделыванию кукурузы, что выполнение инструкций о расширении посевов этой культуры приведет в ряде случаев к падению эффективности производства, к уменьшению доходности хозяйств. Безусловно, большинство ответственных работников, понимавших серьезность ситуации, считало своим долгом информировать вышестоящие звенья управления. Однако в целом энергичность протестов против неправильных циркуляров намного уступала той энергии и настойчивости, с которой среднее звено управления проводило в жизнь эти самые циркуляры. И одной из главных причин столь неравномерного распределения сил было, на мой взгляд, отсутствие четко выраженной зависимости между уровнем доходов этих руководителей и финансовым положением руководимых ими производственных объектов. А вот от того, насколько точно выполнен циркуляр, положение руководителя зависело сильно.

Колхозник же и рабочий по-прежнему ощущали большую зависимость своего благосостояния от плодов собственного труда. Эта зависимость находила совершенно конкретное выражение в размере заработка, получаемого за труд различной интенсивности и качества. Однако эта цепочка, эта сигнальная система, управляющая поведением человека как экономического субъекта, толкающая его либо к более тщательному исполнению своих трудовых функций, либо к уходу с насиженного места в город, на другое предприятие и т. и., – эта сигнальная система обрывалась недопустимо рано, не охватывала всех элементов механизма управления.

То обстоятельство, что ответственность руководителя за качество отдаваемых им распоряжений носила по преимуществу моральный характер, порождало ряд иллюзий, которые мешали делу, и самая опасная из них – это чувство независимости от положения дел на экономическом фронте, от законов производства. Безусловно, сознание моральной ответственности хозяйственного руководителя перед народом, партией, страной за порученное дело – серьезный мотив, побуждающий к изысканию путей совершенствования экономики. Однако принятая обществом мораль, мораль каждого человека, в том числе и мораль руководителя, хозяйственника, не есть нечто застывшее. На ее формирование и изменение оказывают воздействие многие факторы, и, между прочим, среди них не последнее место занимает все, что прямо или косвенно связано с материальным положением человека.

Предположим, что хозяйственный руководитель искренне считает, что им найден наилучший путь развития предприятия, района, отрасли или другой экономической единицы, соответствующей масштабам его деятельности. Если его общественное положение и уровень зарплаты целиком определяются совершенно четкими экономическими критериями: доходностью вверенных ему производственных объектов, заработками работников, занятых на этих объектах, то проверить ценность этого руководителя нетрудно. Более того, это происходит автоматически. Если решения, принятые руководителем, эффективны, оказывают благотворное воздействие на экономику, то оплата его труда повышается. В противном случае он моментально испытывает некоторый материальный урон. К этому добавляется недовольство подчиненных, вызванное снижением их доходов. Такое положение создает условия, при которых не только руководитель контролирует деятельность своих подчиненных, их исполнительность и расторопность, но и подчиненные получают возможность по достоинству оценивать работу руководителя. Материальный стимул побуждает их постоянно и активно выражать свое отношение к распоряжениям вышестоящих звеньев, и наконец, зависимость доходов руководителя от принимаемых им решений невольно делает его самого более самокритичным.

Картина значительно меняется, если руководитель не ощущает непосредственного давления «рубля», не ощущает прямой связи между собственным благосостоянием и благосостоянием вверенного ему коллектива. Как только материальная ответственность руководителя заменяется моральной, то это сплошь и рядом означает, что необходимость принятия действительно наилучшего решения отступает на второй план перед необходимостью доказать окружающим, что твое решение наилучшее. Причем даже реальное ухудшение хозяйственных дел, явившееся результатом безответственного руководства, далеко не всегда обескураживает руководителя. Чтобы «остаться при своих», ему просто надо доказать, что остальные возможные варианты хозяйственных решений дали бы еще худший результат. А поскольку оценка упущенных возможностей в большинстве случаев напоминает гадание на кофейной гуще, то отстоять «честь мундира» при известной сообразительности не представляет труда.

Честь мундира… Сколько написано гневных фельетонов о бюрократах, которых заботит только этот самый мундир и совершенно не волнуют интересы дела! Но откуда берутся такие бюрократы? Почему их интересуют не урожаи, а отчеты об урожаях, не прибыли, а отчеты о них, не своевременная доставка грузов потребителям, а тонно-километры? Да потому, что стимулировались эти люди подчас не за собранный урожай или полученную прибыль, а совсем по другим критериям.

Если у вас на сберкнижке лежит сто рублей, то вы не станете богаче, рассказывая друзьям, будто, ваши накопления составляют двести или триста рублей. Если предприятие получило определенную прибыль, то его возможности расплатиться со строительной организацией, заканчивающей возведение жилого дома для рабочих этого завода, не возрастут лишь оттого, что в отчете цифра прибылей будет удвоена. В этих и подобных им ситуациях обращает на себя внимание, если можно так выразиться, мотив честного поведения. Врать в этих условиях не имеет никакого смысла. Человек не получает никаких выгод от того, что приукрасит действительность. Ложь ни прямо, ни косвенно не стимулируется. В таких условиях не может возникнуть почвы для бюрократических извращений, ибо их источником служит именно возможность сокрытия правды. На это указывал еще В. И. Ленин. «Не надо обольщать себя неправдой, – писал он. – Это вредно. Это главный источник нашего бюрократизма»[48]48
  Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 43. С. 46.


[Закрыть].

Очковтиратель, бюрократ, ставящий честь своего мундира выше общественных интересов, – фигура безусловно заслуживающая публичного осуждения. Однако, борясь с конкретным Иван Ивановичем или Петром Петровичем, показывая всю глубину его падения, следовало бы попутно выяснить, что собственно в организации системы управления вводит в искус подобных людей. И нельзя ли повести радикальную борьбу не только с потребителями запретных плодов, а с самим змием искусителем и заодно поставить вопрос о целесообразности выращивания в нашем «экономическом саду» деревьев, приносящих плоды столь сомнительного свойства.

Основное требование, предъявляемое к системе управления общественным производством, состоит в том, чтобы связи между всеми элементами, управляющими различными народнохозяйственными процессами, были жесткими, действенными, обоюдными, т. е. чтобы существовала не только прямая, но и обратная связь. А главное – это необходимость придерживаться единого принципа в организации управления различными звеньями. Если мы признаем, что такой элемент экономической системы, как человек, может быть включен в процесс производства в нормальных условиях только на основе стимулирования, то, очевидно, последний принцип должен господствовать на всех уровнях народного хозяйства.

Выше мы рассматривали взаимоотношения управляющего звена, производителей и потребителей в основном с позиции производства. Теперь попробуем взглянуть на эту проблему с точки зрения потребителя, т. е. человека, находящегося, так сказать, по другую сторону прилавка. Смешавшись с многочисленной армией покупателей, мы очень быстро окажемся в какой-нибудь очереди. Откуда она берется? Надо признать, что природа и законы существования очередей практически обходятся вниманием в нашей экономической литературе.

Итак, что же такое очередь?

Прежде всего, сразу оговоримся, что нас интересует не вообще любая очередь. Мы, например, не собираемся предлагать мероприятия по ликвидации воскресных очередей в Третьяковскую галерею или Эрмитаж. «Дефицит» подлинных произведений искусства едва ли удастся когда-либо ликвидировать. Дай, как говорится, бог, чтобы в этой области спрос всегда опережал предложение. В нашем случае интерес вызывает очередь за материальными благами и услугами. И здесь мы попадаем сразу в сферу экономическую. Поэтому и очередь прежде всего следует исследовать под углом зрения экономики.

С этих позиций очередь можно рассматривать как внешнее и самое наглядное проявление несогласованной работы звеньев экономического механизма. Очередь – это своеобразный сигнал о возникших в экономике нарушениях. Характер этих нарушений установить нетрудно: товаров меньше, чем желающих их приобрести. Однако вся соль заключается в том, как определить, что значит «много» или «мало» товаров? При каком количестве выпускаемых товаров за ними выстраивается очередь и сколько надо произвести товаров, чтобы очередь исчезла? Оказывается, здесь неприменим принцип «чем больше товаров, тем меньше очередь». Так, например, цветных телевизоров производится мало, но очередь за ними не выстраивается, а вот выпускаемые в значительно большем количестве телевизоры «Темп-7» нелегко купить. Да даже при одном и том же объеме производства мы часто бываем свидетелями того, как товар то вдруг исчезает с прилавков, то снова пылится на полках.

Так что понятие «нехватка товара» с экономической точки зрения весьма специфично. Дело в том, что в каждом конкретном случае возникновения дефицита того или иного товара мы сталкиваемся не с неудовлетворенной потребностью в чистом виде, а с неудовлетворенной платежеспособной потребностью. А это далеко не одно и то же. Если отвлечься от товаров первой необходимости (а в сегодняшних условиях проблема очередей за этими товарами, как известно, практически уже снята), то можно утверждать, что очередь – результат неразумного экономического регулирования платежеспособного спроса населения и цен.

Платежеспособный спрос на тот или иной товар доказывает, какую сумму денег при данном уровне доходов население согласно заплатить за конкретный товар, выручка же государства от продажи этого товара равна произведению количества выпущенной продукции на его цену. Анализ этих простейших для понимания взаимосвязей позволяет сделать весьма существенные выводы о природе очередей и характера их регулирования.

Во-первых, очередь исчезает, если объем выручки от продажи товара равен суммарному денежному спросу, предъявляемому на него со стороны населения. Иными словами, сбалансированность спроса и предложения – лучшее лекарство от очередей.

Во-вторых, если платежеспособный спрос превышает объем выпуска продукции, измеряемой также в деньгах, то возникает неудовлетворенный спрос. У населения появляются свободные деньги, а вернее сказать, деньги, которые оно желает истратить на покупку именно этого товара, или, как говорят экономисты, возникает спрос, не имеющий товарного покрытия. Образуется очередь… Неприятна она главным образом не тем, что потребитель теряет массу своего свободного времени на приобретение товара, – беда в том, что очередь имеет не только начало, но и конец. И тот, кто стоит в конце, наверняка желаемого товара не получит. Каждый читатель без труда вспомнит, как он неоднократно в своей жизни огорчался: «Вы представляете, прямо перед моим носом взяли последнюю пару ботинок», или, наоборот, радостно сообщал приятелю: «Мне так повезло – в кассе осталось только два билета!» Но это значит, что третьему уже не повезло.

К счастью, по теории вероятностей практически невозможен такой случай, чтобы один и тот же человек во всех очередях оказывался последним. Где-то не повезло, где-то досталось не совсем то, что хотелось бы, а где-то все сложилось удачно. Но не кажется ли вам, что такая ситуация весьма напоминает лотерею? Однако эта лотерея имеет специфические черты. С одной стороны, потребитель вынужден вступать в эту игру независимо от своего желания, а с другой – появляется разряд людей, которые за некоторую плату согласны предоставить любому участнику игры «выигрышный билет». Этими людьми чрезвычайно интересуется ОБХСС. Но хотя эта организация весьма решительно охлаждает пыл любителей легкой наживы, следует признать, что почва для самой возможности спекуляции возникает там, где платежеспособный спрос превышает предложение.

И наконец, третий вывод, совершенно очевидно вытекающий из сформулированного выше тезиса, состоит в том, что если известен объем платежеспособного спроса на данный товар и производственные возможности предприятий, выпускающих его, то в принципе всегда можно подобрать цену, балансирующую спрос и предложение, т е. ликвидирующую очередь за этим товаром (или затоваривание в случае, когда платежеспособная потребность невелика).

Кстати сказать, этот путь не нов. В ряде случаев он используется нашими плановиками. Достаточно напомнить примеры с цветными телевизорами, мехами, легковыми автомобилями. Но почему только «в ряде случаев»? Почему, проводя такие мероприятия в одних областях, мы в то же самое время заставляем женщин стоять в очередях за модной обувью, высококачественными трикотажными изделиями и т. п.?

Противники установления цен на уровне, балансирующем спрос и предложение, не могут дать обоснованной аргументации своей точки зрения. Обычно приходится слышать: «Такой путь приведет к повышению цен, а следовательно, к снижению благосостояния населения, что в социалистических условиях неприемлемо». С такой постановкой вопроса трудно согласиться. Прежде всего, речь идет о товарах, которые нельзя отнести к предметам первой необходимости. Во-вторых, не ясен сам термин «высокая» или «низкая» цена. Какой критерий в данном случае выдвигается для деления товаров на дорогие и дешевые? Если товар стоит 300 рублей – дорого это или дешево? Любой человек, прежде чем ответить на подобный вопрос, попытается выяснить: 1) о каком товаре идет речь; 2) каковы вкусы и наклонности потребителя и 3) каков доход потребителя. Подобные вопросы будут вполне оправданны, ибо абсурдно рассуждать о высокой или низкой цене «вообще». В связи с этим нам представляется, что было бы более правильно говорить о ценах, экономически обоснованных и лишенных такового обоснования. А поскольку цена должна выступать как мостик, связывающий производителя и потребителя друг с другом, то нормальным уровнем цен можно считать лишь тот, при котором устанавливается равновесие между спросом и предложением.

Теперь обратимся к вопросу о ценах и уровне благосостояния населения. Если цены не балансируют спроса и предложений, то, как мы видели выше, возможны две ситуации: или потребитель обращается к услугам спекулянта, или он вообще остается без нужного ему товара. В первом случае потребитель все равно переплачивает за товар по сравнению с установленной государством ценой, причем в эту своеобразную наценку часто входит и «плата за риск». Следовательно, в этом случае потребитель ничего не потеряет, если цена будет установлена в соответствии с платежеспособным спросом. Государство же получит дополнительные средства на расширение производства дефицитных товаров – те самые средства, которые ныне оседают в карманах спекулянтов. Именно эти последние и останутся единственной страдающей стороной.

Во втором случае дело обстоит еще проще. Если потребитель не смог купить нужного ему товара, то это означает, что его денежный доход не обратился в доход реальный; ибо последний измеряется не количеством выплаченных работнику денег, а массой товаров, которые он в состоянии на них приобрести. А для этого требуется иметь не только деньги в кармане, но и товар на прилавке. Положение, когда потребителю требуется решать сразу две задачи – не только заработать деньги, но и «достать» нужный товар, – чревато в наших условиях нарушением закона распределения по труду. Коль скоро заработная плата у нас выплачивается трудящимся в соответствии с количеством и качеством их труда, то они вправе «отоваривать» свои деньги по своему усмотрению. У нас же сейчас можно наблюдать явления, когда право преимущественного потребления временно дефицитных изделий получают не люди, вносящие значительный вклад в развитие социалистического производства, а, наоборот, те, кто имеет много свободного времени (а следовательно, мало рабочего) для «челночных» поездок из магазина в магазин, стояния в очередях и т. и.

Конечно, установить цену, уравновешивающую спрос и предложение, – это лишь половина дела. Не менее важно добиться, чтобы повышенная цена оказалась выгодной для покупателя. Парадокс? Ни в коем случае. Кто из нас, потребителей, был бы против повышения цен на товары «сверхвысокого» качества (а именно за такими товарами выстраиваются у нас ныне очереди), если бы мы были уверены, что: 1) выпуск изделий «экстра-класса» будет быстро расти, 2) столь же быстро будет снижаться их цена, но 3) отнюдь не их качество.

Осуществима ли такая «потребительская идиллия» в условиях цен, балансирующих спрос и предложение? Экономическая теория и хозяйственная практика позволяют ответить на этот вопрос утвердительно, – именно так сложилось, например, положение на рынке часов. Наши часы, как известно, удовлетворяют самым взыскательным требованиям, ассортимент их неуклонно расширяется, а цены на часы за последние годы снизились без малого в два раза! И все это – без очередей… Не следует, конечно, думать, что задача эта решается просто. Речь должна идти о создании экономического механизма, при котором поставщики были бы материально заинтересованы в снижении цен на свою продукцию. Обычно же у них, как известно, прямо противоположный интерес. Современная экономическая наука предлагает целый арсенал средств для решения этой задачи: здесь и налоговые рычаги, специально разработанные шкалы поощрения, особые условия кредитования и т. д. Но это уже предмет для специального разговора. Подчеркнем лишь, что залог эффективного действия упомянутого экономического механизма – это наличие цен, балансирующих платежеспособный спрос и предложение товаров.

Таким образом, цена, уравновешивающая спрос, выгодна и производителю и потребителю да плюс к этому экономит свободное время последнего, так как устраняет экономические причины возникновения очередей. А ежели таковые будут ликвидированы, то с организационными неувязками справиться будет несложно.

До сих пор мы говорили об очередях, возникающих в ходе реализации предметов потребления. Но аналогичная картина наблюдается и у промышленных потребителей.

Вот что писал, например, на страницах «Правды» директор Ярославского шинного завода В. П. Чесноков спустя несколько месяцев после перехода на новую систему управления: «Весьма треножат нас трудности с использованием фонда социально-культурных мероприятий и жилищного строительства… С начала нового года завод мог бы начать строительство жилья на сумму свыше пяти миллионов рублей. Но подрядчика найти невозможно – у всех строительных организаций свои заранее утвержденные планы и ограниченные ресурсы». С тех пор положение на предприятиях страны мало изменилось. В 1966 г. предприятия, работающие по-новому, использовали только 58 % имевшихся фондов экономического стимулирования, и в том числе лишь 47 % фонда социально-культурных мероприятий и жилищного строительства. Причина – отсутствие товарного обеспечения денежных фондов предприятий. Такое положение противоречит самой идее экономической реформы, поскольку предприятия, хорошо работающие, оказываются в положении, мало чем отличающемся от предприятий, не выполняющих обязательств перед обществом.

Между прочим, проблема увязки производства и потребления через систему цен не нова. Она широко обсуждалась советскими экономистами еще в 1920-е гг.

Особенно глубокое и всестороннее освещение она получила в одной из статей крупного советского экономиста, ныне лауреата Ленинской премии В. В. Новожилова, опубликованной в февральском номере «Вестника финансов» за 1926 г. Статья называлась «Недостаток товаров». В ней Новожилов анализирует проблему бестоварья под углом зрения политики цен.

«Не является ли недостаток товаров, – пишет он, – особым преимуществом нашего народного хозяйства? Ведь обычно рынок ограничивает производство. У нас же рынок идет впереди производства, предоставляя ему развиваться в меру производительных сил.

Однако избыток спроса не приносит пользы народному хозяйству. Недостаток товаров прежде всего вызывает хаос в распределении реальных доходов. Распределение реальных доходов перестает соответствовать распределению денежных доходов. Разница цен в вольной и регулируемой торговле достигает по некоторым товарам весьма значительных размеров. Иначе говоря, покупательная сила денег становится весьма различной не только в различных местностях, но и в различных магазинах и даже в различных руках.

Продажа продуктов по цене ниже цены равновесия спроса и предложения является в известной части даровой раздачей: именно в части разницы между продажной ценой и ценой рыночного равновесия. Конечно, все стремятся получить этот подарок, но не все его получают. При недостатке товаров выигрывает тот, кто стоит ближе к источникам товарного потока, – тот, кто непосредственно получает нехватающие товары. Город ближе к источникам промышленных товаров, деревня – дальше».

К сожалению, в тот период довольно много экономистов не понимали, к каким серьезным хозяйственным последствиям может привести игнорирование объективных законов развития экономики. Так, например, Н. А. Ковалевский следующим образом истолковывал позицию В. В. Новожилова:

«Поясняя положения профессора Новожилова, мы могли бы привести следующий пример. Топливный голод. Для удовлетворения потребности фабрик и заводов необходимо А единиц топлива (учитываются все виды его), и п единиц необходимо для варки пищи и отопления жилищ населения. Допустим, налицо (N+n)/3 единиц топлива. Однако связывать устранение недостатка топлива с расширением производства было бы неправильно: достаточно повысить цену топлива втрое, чтобы все были удовлетворены! Другой пример. Весна. Население обносилось. Избита как кожаная обувь, так и галоши. Для удовлетворения обычной потребности рынок имеет, допустим, всего лишь 1/3 необходимого количества того и другого. Но увеличивать производство незачем: достаточно повысить втрое цены…»[49]49
  Плановое хозяйство. 1926. № 5. С. 22.


[Закрыть]

В этом подходе к проблеме совершенно явно прослеживается «натуралистический» взгляд на хозяйственные процессы. Н. А. Ковалевский мыслит категориями нерыночного, натурального хозяйства. В связи с этим он просто подменяет проблему, поднятую В. В. Новожиловым, который в своей статье показал, что цена выступает в роли своего рода информационного сигнала, в котором закодированы сложившиеся в данный момент экономические взаимоотношения между производителем и потребителем. Ориентируясь на эту информацию, общество может составить правильное представление об экономике, а следовательно, способно принять оптимальные плановые решения по текущим хозяйственным вопросам. С этой точки зрения товарно-денежный механизм может рассматриваться как источник информации при организации плановой работы в социалистическом хозяйстве.