Текст книги "«В минуты музыки печальной…»"

Фиалки

Я в фуфаечке грязной

Шел по насыпи мола,

Вдруг тоскливо и страстно

Стала звать радиола:

– Купите фиалки!

    Вот фиалки лесные!

    Купите фиалки!

    Они словно живые!

…Как я рвался на море!

Бросил дом безрассудно

И в моряцкой конторе

Все просился на судно.

Умолял, караулил…

Но нетрезвые, с кренцем,

Моряки хохотнули

И назвали младенцем…

Так зачем мою душу

Так волна волновала,

Посылая на сушу

Брызги сильного шквала?

Кроме моря и неба,

Кроме мокрого мола,

Надо хлеба мне, хлеба!

Замолчи, радиола…

Сел я в белый автобус,

В белый, теплый, хороший,

Там вертелась, как глобус,

Голова контролерши.

Назвала хулиганом,

Назвала меня фруктом…

Как все это погано!

Эх! Кондуктор, кондуктор…

Ты не требуй билета,

Увези на толкучку,

Я, как маме, за это

Поцелую вам ручку!

Вот хожу я, где ругань,

Где торговля по кругу,

Где толкают друг друга

И толкают друг другу,

Рвут за каждую гайку

Русский, немец, эстонец…

О!.. Купите фуфайку.

Я отдам за червонец…

«Эх, коня да удаль азиата…»

* * *

Эх, коня да удаль азиата

Мне взамен чернильниц и бумаг, —

Как под гибким телом Азамата,

Подо мною взвился б

аргамак!

Как разбойник,

только без кинжала,

Покрестившись лихо на собор,

Мимо волн Обводного канала

Поскакал бы я во весь опор!

Мимо окон Эдика и Глеба.

Мимо криков: «Это же – Рубцов!»

Не простой,

возвышенный,

в седле бы

Прискакал к тебе в конце концов!

Но должно быть, просто и без смеха

Ты мне скажешь: – Боже упаси!

Почему на лошади приехал?

Разве мало в городе такси? —

И, стыдясь за дикий свой поступок,

Словно Богом свергнутый с небес,

Я отвечу буднично и глупо:

– Да, конечно, это не прогресс…

«Дышу натруженно…»

* * *

Дышу натруженно,

             как помпа!

Как никому не нужный груз,

Лежу на койке, будто бомба, —

Не подходите! Я взорвусь!

Ах, если б в гости пригласили,

Хотя б на миг, случайно пусть,

В чудесный дом, где кот Василий

Стихи читает наизусть!

Читает Майкова и Фета,

Читает, рифмами звеня,

Любого доброго поэта,

Любого, только не меня…

Пока я звякаю на лире

И дым пускаю в потолок, —

Как соловей, в твоей квартире

Зальется весело звонок.

Ты быстро спросишь из-за двери,

Оставив массу важных дел:

– Кого?

– Марину.

– Кто там?

– Эрик.

– Ой, мама! Эрик прилетел!

Покрытый пылью снеговою,

С большим волнением в крови,

Он у тебя над головою

Произнесет слова любви!

Ура! Он лучший в целом мире!

Сомненья не было и нет…

И будет бал в твоей квартире,

Вино, и музыка, и свет.

Пусть будет так!

           Твой дом прекрасен.

Пусть будет в нем привычный лад…

Поэт нисколько не опасен,

Пока его не разозлят.

«Ты просил написать о том…»

Г. Ф.

* * *

Ты просил написать о том,

Что здесь было

И что здесь стало.

…Я сейчас лежу под кустом,

Где тропинка берет начало.

Этот сад мне, как раньше, мил,

Но напрасно к одной блондинке

Я три года назад ходил

Вот по этой самой тропинке.

Я по ней не пойду опять,

Лишь злорадствую: «Где уж нам уж!»

Та блондинка хотела ждать,

Не дождалась…

            И вышла замуж.

Все законно: идут года,

Изменяя нас и планету,

Там, где тополь шумел тогда,

Пень стоит…

          а тополя нету.

Ответ на письмо

Что я тебе отвечу на обман?

Что наши встречи давние у стога?

Когда сбежала ты в Азербайджан,

Не говорил я: «Скатертью дорога!»

Да, я любил. Ну что же? Ну и пусть.

Пора в покое прошлое оставить.

Давно уже я чувствую не грусть

И не желанье что-нибудь поправить.

Слова любви не станем повторять

И назначать свидания не станем.

Но если все же встретимся опять,

То сообща кого-нибудь обманем…

Разлад

Мы встретились

У мельничной запруды,

И я ей сразу

Прямо все сказал!

– Кому, – сказал, —

Нужны твои причуды?

Зачем, – сказал, —

Ходила на вокзал?

Она сказала:

– Я не виновата.

– Ответь, – сказал я, —

Кто же виноват? —

Она сказала:

– Я встречала брата.

– Ха-ха, – сказал я, —

Разве это брат?

В моих мозгах

Чего-то не хватало:

Махнув на все,

Я начал хохотать.

Я хохотал,

И эхо хохотало,

И грохотала

Мельничная гать.

Она сказала:

– Ты чего хохочешь?

– Хочу, – сказал я,

Вот и хохочу! —

Она сказала:

– Мало ли что хочешь!

Я это слушать

Больше не хочу!

Конечно, я ничуть

Не напугался,

Как всякий,

Кто ни в чем не виноват,

И зря в ту ночь

Пылал и трепыхался

В конце безлюдной улицы

Закат…

Наследник розы

В саду, где пела радиола,

Где танцевали «Вальс цветов»,

Все глуше дом у частокола,

Все нелюдимей шум ветров.

Улыбка лета так знакомо

Опять сошла с лица земли!

И все уехали из дома

И радиолу увезли…

На огороде с видом жалким,

Как бы стыдясь за свой наряд,

Воронье пугало на палке

Торчит меж выкопанных гряд.

Порой тревожно – не до шуток! —

В рассветном воздухе седом

Мелькнет косяк последних уток

Над застывающим прудом.

Вот-вот подует зимним, снежным.

Все умирает… Лишь один

Пылает пламенем мятежным —

Наследник розы – георгин!

Повесть о первой любви

Я тоже служил на флоте!

Я тоже памятью полн

О той бесподобной работе —

На гребнях чудовищных волн.

Тобою – ах, море, море! —

Я взвинчен до самых жил,

Но, видно, себе на горе

Так долго тебе служил…

Любимая чуть не убилась, —

Ой, мама родная земля! —

Рыдая, о грудь мою билась,

Как море о грудь корабля.

В печали своей бесконечной,

Как будто вослед кораблю,

Шептала: «Я жду вас… вечно»,

Шептала: «Я вас… люблю».

Люблю вас! Какие звуки!

Но звуки ни то ни се, —

И где-то в конце разлуки

Забыла она про все.

Однажды с какой-то дороги

Отправила пару слов:

«Мой милый! Ведь так у многих

Проходит теперь любовь…»

И все же в холодные ночи

Печальней видений других

Глаза ее, близкие очень,

И море, отнявшее их.

«Я весь в мазуте…»

* * *

Я весь в мазуте,

          весь в тавоте,

зато работаю в тралфлоте!

…Печально пела радиола,

звала к любви, в закат, в уют —

на камни пламенного мола

матросы вышли из кают.

Они с родными целовались,

вздувал рубахи мокрый норд.

Суда гудели, надрывались,

матросов требуя на борт…

И вот опять – святое дело,

опять аврал, горяч и груб,

и шкерщик встал у рыботдела,

и встал матрос-головоруб.

Мы всю треску сдадим народу,

мы план сумеем перекрыть,

мы терпим подлую погоду,

мы продолжаем плыть и плыть.

Я, юный сын

         морских факторий,

хочу, чтоб вечно шторм звучал,

чтоб для отважных – вечно море,

а для уставших —

           свой причал.

В океане

Забрызгана крупно

             и рубка, и рында,

Но румб отправления дан, —

И тральщик тралфлота

               треста «Севрыба»

Пошел промышлять в океан.

Подумаешь, рыба!

            Подумаешь, рубка!

Как всякий заправский матрос,

Я хрипло ругался.

           И хлюпал, как шлюпка,

Сердитый простуженный нос.

От имени треста

           треске мелюзговой

Язвил я:

     «Что, сдохла уже?»

На встречные

         злые

           суда без улова

Кричал я:

     «Эй вы, на барже!»

А волны,

     как мускулы,

             взмыленно,

                    пьяно,

Буграми в багровых тонах

Ходили по нервной груди океана,

И нерпы ныряли в волнах.

И долго,

     и хищно,

          стремясь поживиться,

С кричащей, голодной тоской

Летели большие

           клювастые

                  птицы

За судном, пропахшим треской!

В кочегарке

Вьется в топке пламень белый,

Белый-белый, будто снег,

И стоит тяжелотелый

Возле топки человек.

Вместо «Здравствуйте»:

– В сторонку! —

Крикнул: – Новенький, кажись? —

И добавил, как ребенку:

– Тут огонь, не обожгись! —

В топке шлак ломал с размаху

Ломом, красным от жары.

Проступали сквозь рубаху

Потных мускулов бугры.

Бросил лом, платком утерся.

На меня глаза скосил.

– А тельняшка что, для форсу? —

Иронически спросил.

Я смеюсь: – По мне, для носки

Лучше вещи нету, факт!

– Флотский, значит? – Значит, флотский.

– Что ж, неплохо, коли так!

Кочегаром, думать надо,

Ладным будешь, – произнес

И лопату, как награду,

Мне вручил: – Бери, матрос! —

…Пахло угольным угаром,

Лезла пыль в глаза и рот,

А у ног горячим паром

Шлак парил, как пароход.

Как хотелось, чтоб подуло

Ветром палубным сюда…

Но не дуло. Я подумал:

«И не надо! Ерунда!»

И с таким работал жаром,

Будто отдан был приказ

Стать хорошим кочегаром

Мне, ушедшему в запас!

Шторм

Нарастали волны громовые,

Сразу душно стало в рубке тесной:

В сильный шторм попал матрос впервые,

Заболел матрос морской болезнью,

Перенесть труднее, чем горячку,

Этот вид болезни. И встревоженно

Старшина сказал ему: «На качку

Обращать вниманья не положено!»

Про себя ругая шквальный ветер,

Скрыл матрос свое недомоганье

И, собравшись с силами, ответил:

«Есть не обращать вниманья!»

И конечно, выполнил задачу,

Хоть болезнь совсем его измучила.

Верно говорят: «Моряк не плачет!»

Не было еще такого случая.

На перевозе

Паром.

    Паромщик.

           Перевоз.

И я с тетрадкой и с пером.

Не то что паром паровоз —

Нас парой вёсел

          вез паром.

Я рос на этих берегах!

И пусть паром – не паровоз,

Как паровоз на всех парах,

Меня он

     в детство

           перевез.

На гуляние

На меду, на браге да на финках

Расходились молнии и гром!

И уже красавицы в косынках

Неподвижно, словно на картинках,

Усидеть не в силах за столом.

Взяли ковш, большой и примитивный:

– Выпей с нами, смелая душа! —

Атаман, сердитый и активный,

Полетит под стол, как реактивный,

Сразу после этого ковша.

Будет он в постельной упаковке,

Как младенец, жалобно зевать,

От подушки, судя по сноровке,

Кулаки свои, как двухпудовки,

До утра не сможет оторвать…

И тогда в притихшем сельсовете,

Где баян бахвалится и врет,

Первый раз за множество столетий

Все пойдут старательно, как дети,

Танцевать невиданный фокстрот.

Что-то девки стали заноситься!

Что-то кудри стали завивать!

Но когда погода прояснится,

Все увидят: поле колосится!

И начнут частушки запевать…

«Пора любви среди полей…»

* * *

Пора любви среди полей,

Среди закатов тающих

И на виду у журавлей,

Над полем пролетающих.

Теперь все это далеко.

Но в грустном сердце жжение

Пройдет ли просто и легко,

Как головокружение?

О том, как близким был тебе,

И о закатах пламенных

Ты с мужем помнишь ли теперь

В тяжелых стенах каменных?

Нет, не затмила ревность мир.

Кипел, но вспомнил сразу я:

Назвал чудовищем Шекспир

Ее, зеленоглазую.

И чтоб трагедией души

Не стала драма юности,

Я говорю себе: «Пиши

О радости, о лунности…»

И ты ходи почаще в луг

К цветам, к закатам пламенным,

Чтоб сердце пламенело вдруг,

Не стало сердце каменным.

Да не забудь в конце концов,

Хоть и не ты, не ты моя:

На свете есть матрос Рубцов,

Он друг тебе, любимая.

Товарищу

Что с того, что я бываю грубым?

Это потому, что жизнь груба.

Ты дымишь

        своим надменным чубом,

Будто паровозная труба.

Ты одет по моде. Весь реклама.

Я не тот…

       И в сумрачной тиши

Я боюсь, что жизненная драма

Может стать трагедией души.

Ненастье

Погода какая!

         С ума сойдешь:

снег, ветер и дождь-зараза!

Как буйные слезы, струится дождь

по скулам железного Газа.

Как резко звенел

           в телефонном мирке

твой голос, опасный подвохом!

Вот трубка вздохнула в моей руке

осмысленно-тяжким вздохом

и вдруг онемела с раскрытым ртом…

Конечно, не провод лопнул!

Я дверь автомата открыл пинком

и снова

      пинком

           захлопнул!..

И вот я сижу

и зубрю дарвинизм,

и вот в результате зубрежки —

внимательно ем

           молодой организм

какой-то копченой рыбешки…

Что делать?

Ведь ножик в себя не вонжу,

и жизнь продолжается, значит.

На памятник Газа в окно гляжу:

железный!

       А все-таки… плачет.

Начало любви

Помню ясно,

Как вечером летним

Шел моряк по деревне —

                  и вот

Первый раз мы увидели ленту

С гордой надписью

«Северный флот».

Словно бурями с моря

                пахнуло,

А не запахом хлеба с полей,

Как магнитом к нему потянуло,

Кто-то крикнул:

«Догоним скорей!»

И когда перед ним появились

Мы, взметнувшие пыль с большака,

Нежным блеском глаза осветились

На суровом лице моряка.

Среди шумной ватаги ребячьей,

Будто с нами знакомый давно,

Он про море рассказывать начал,

У колодца присев на бревно.

Он был весел и прост в разговоре,

Руку нам протянул: «Ну пока!»

…Я влюбился в далекое море,

Первый раз повстречав моряка!

В дозоре

Визирщики

         пощады не давали

Своим

     молящим отдыха

                  глазам,

Акустиков, мы знали, сон не свалит!..

…В пути

       никто

           не повстречался нам.

Одни лишь волны

             буйно

                 под ветрами

Со всех сторон —

              куда ни погляди —

Ходили,

      словно мускулы,

                  буграми

По океанской

          выпуклой груди.

И быть беспечным

              просто невозможно

Среди морских

           загадочных дорог,

В дозоре путь

          бывает

               бестревожным,

Но не бывает

         думы

             без тревог!

Другу

Скоро ты воскликнешь: «Все готово!»

Я тебя до трапа провожу.

В качестве напутственного слова

«До свиданья скорого…» – скажу.

…Раскрывая с другом поллитровки

И улыбки девушкам даря,

Встретишь ты в домашней обстановке

Юбилейный праздник Октября.

С виду ты такой молодцеватый

И всегда задумчивый такой.

Самые красивые девчата

Будут очарованы тобой.

Столько будет ярких впечатлений!

Против них не в силах устоять,

Много стихотворных сочинений

Ты запишешь в новую тетрадь…

Ты сейчас с особым прилежаньем

Отутюжь суконку и штаны.

Все твои законные желанья

В отпуске исполниться должны.

А когда воскликнешь: «Все готово»,

Я тебя до трапа провожу,

В качестве напутственного слова

«До свиданья скорого!» – скажу.

И, тебе завидуя немножко,

Вечерами долгими опять

Буду чистить флотскую картошку

И тебя с любовью вспоминать.

Мое море

Эх ты, море мое штормовое!

Как увижу я волны вокруг,

В сердце что-то проснется такое,

Что словами не выразишь вдруг.

Больно мне, если слышится рядом

Слабый плач

         перепуганных птиц.

Но люблю я горящие

               взгляды,

Озаренность взволнованных лиц.

Я труду научился на флоте,

И теперь на любом берегу

Без большого размаха

                в работе

Я, наверное, жить не смогу…

Нет, не верю я выдумкам ложным,

Будто скучно на Севере жить.

Я в другом убежден:

              невозможно

Героический край не любить!

Отпускное

Над вокзалом – ранних звезд мерцанье.

В сердце – чувств невысказанных рой.

До свиданья, Север!

До свиданья,

Край снегов и славы боевой!

До свиданья, шторма вой и скрежет

И ночные вахты моряков

Возле каменистых побережий

С путеводным светом маяков…

Еду, еду в отпуск в Подмосковье!

И в родном селении опять

Скоро, переполненный любовью,

Обниму взволнованную мать.

В каждом доме, с радостью встречая,

Вновь соседи будут за столом

Угощать меня домашним чаем

И большим семейным пирогом.

И с законной гордостью во взоре,

Вспомнив схватки с морем штормовым,

О друзьях, оставшихся в дозоре,

Расскажу я близким и родным,

Что в краю, не знающем печали,

Где плывут поля во все концы,

Нам охрану счастья доверяли

Наши сестры,

         матери,

              отцы.

Возвращение

Сквозь буйство бурь

              пройдя без тени страха,

О сколько раз

         я милым называл

Суровый берег, выплывший из мрака

Уступами

       дремотных,

               хмурых скал!

Здесь

    жизни дух

           вдыхая даже в камни,

Бурлит с утра рабочая страда.

А день пройдет —

              сияет огоньками

Уют людей, уставших от труда.

Где движет шторм

             разбойных волн отряды,

Любовь к земле

            горит у нас в крови.

Жизнь моряка – как пушка без заряда

Без этой

     вдохновляющей любви.

Вернувшись с моря,

              чувство горькой грусти

Мы испытали б все

              до остроты,

Когда б в нелегком

              воинском искусстве

Не взяли

      с боем

           новой высоты!

«Вредная, неверная, наверно…»

* * *

Вредная,

      неверная,

            наверно.

Нервная, наверно… Ну и что ж?

Мне не жаль,

Но жаль неимоверно,

Что меня, наверно, и не ждешь!

За окном,

       таинственны, как слухи,

Ходят тени, шорохи весны.

Но грозой и чем-то в этом духе

Все же веют сумерки и сны!

Будь что будет!

           Если и узнаю,

Что не нравлюсь, – сунусь ли в петлю?

Я нередко землю проклинаю;

Проклиная, все-таки люблю!

Я надолго твой,

           хоть и недолго

Почему-то так была близка

И нежна к моей руке с наколкой

Та, с кольцом,

          прохладная рука.

Вредная,

      неверная,

            наверно.

Нервная, наверно… Ну и что ж?

Мне не жаль,

Но жаль неимоверно,

Что меня, наверное, не ждешь!

Утро на море

1

Как хорошо! Ты посмотри!

В ущелье белый пар клубится,

На крыльях носят свет зари

Перелетающие птицы.

Соединясь в живой узор,

Бежит по морю рябь от ветра,

Калейдоскопом брызг и света

Сверкает моря горизонт.

Вчера там солнце утонуло,

Сегодня выплыло – и вдруг,

Гляди, нам снова протянуло

Лучи, как сотни добрых рук.

2

Проснись с утра,

            со свежестью во взоре

Навстречу морю окна отвори!

Взгляни туда, где в ветреном просторе

Играют волны в отблесках зари.

Пусть не заметишь в море перемены,

Но ты поймешь, что празднично оно.

Бурлит прибой под шапкой белой пены,

Как дорогое красное вино!

А на скале, у самого обрыва,

Роняя в море призрачную тень,

Так и застыл в восторге молчаливом

Настороженный северный олень.

Заря в разгаре —

             как она прекрасна!

И там, где парус реет над волной,

Встречая день, мечтательно и страстно

Поет о счастье голос молодой!

Возращение из рейса

Ах, как светло роятся огоньки!

Как мы к земле спешили издалече!

Береговые славные деньки!

Береговые радостные встречи!

Душа матроса в городе родном

Сперва блуждает, будто бы в тумане:

Куда пойти в бушлате выходном,

Со всей тоской, с получкою в кармане?

Он не спешит ответить на вопрос,

И посреди душевной этой смуты

Переживает, может быть, матрос

В суровой жизни лучшие минуты.

И все же лица были бы угрюмы

И моряки смотрели тяжело,

Когда б от рыбы не ломились трюмы,

Когда б сказать пришлось: «Не повезло».

На плацу
(Шутка)

Я марширую на плацу.

А снег стегает по лицу!

Я так хочу иметь успех!

Я марширую лучше всех!

Довольны мною все кругом!

Доволен мичман и старпом!

И даже – видно по глазам —

Главнокомандующий сам!

«Мое слово верное…»

* * *

Мое слово верное

             прозвенит!

Буду я, наверное,

            знаменит!

Мне поставят памятник

                 на селе!

Буду я и каменный

             навеселе!..

Ты с кораблем прощалась…

С улыбкой на лице и со слезами

Осталась ты на пристани морской,

И снова шторм играет парусами

И всей моей любовью и тоской!

Я уношусь куда-то в мирозданье,

Я зарываюсь в бурю, как баклан, —

За вечный стон, за вечное рыданье

Я полюбил жестокий океан.

Я полюбил чужой полярный город

И вновь к нему из странствия вернусь

За то, что он испытывает холод,

За то, что он испытывает грусть,

За то, что он наполнен голосами,

За то, что там к печали и добру

С улыбкой на лице и со слезами

Ты с кораблем прощалась на ветру…

Я тебя целовал

Я тебя целовал сквозь слезы.

Только ты не видела слез,

Потому что сырой и темной

Была осенняя ночь.

По земле проносились листья,

А по морю – за штормом шторм,

Эти листья тебе остались,

Эти штормы достались мне.

Широко, отрешенно, грозно

Бились волны со всех сторон,

Но порой затихало море

И светилась заря во мгле.

Я подумал, что часто к морю

Ты приходишь и ждешь меня,

И от этой счастливой мысли

Будто солнце в душе зажглось!

Пусть тебе штормовые стоны

Выражают мою печаль,

А надежду мою и верность

Выражает заря во мгле…

Соловьи

В трудный час, когда ветер полощет зарю

В темных струях нагретых озер,

Я ищу, раздвигая руками ивняк,

Птичьи гнезда на кочках в траве…

Как тогда, соловьями затоплена ночь.

Как тогда, не шумят тополя.

А любовь не вернуть,

              как нельзя отыскать

Отвихрившийся след корабля!

Соловьи, соловьи заливались, а ты

Заливалась слезами в ту ночь;

Закатился закат – закричал паровоз,

Это он на меня закричал!

Я умчался туда,

          где за горным хребтом

Многогорбый старик-океан,

Разрыдавшись, багровые волны-горбы

Разбивает о лбы валунов.

Да, я знаю, у многих проходит любовь,

Все проходит, проходит и жизнь,

Но не думал тогда и подумать не мог,

Что и наша любовь позади.

А когда, отслужив, воротился домой,

Безнадежно себя ощутил

Человеком, которого смыло за борт:

– Знаешь, Тайка встречалась с другим!

Закатился закат. Задремало село.

Ты пришла и сказала: «Прости».

Но простить я не мог,

               потому что всегда

Слишком сильно я верил тебе!

Ты сказала еще:

– Посмотри на меня!

Посмотри – мол, и мне нелегко. —

Я ответил, что лучше

               на звезды смотреть,

Надоело смотреть на тебя!

Соловьи, соловьи

             заливались, а ты

Все твердила, что любишь меня.

И, угрюмо смеясь, я не верил тебе.

Так у многих проходит любовь…

В трудный час, когда ветер полощет зарю

В темных струях нагретых озер,

Птичьи гнезда ищу, раздвигаю ивняк.

Сам не знаю, зачем их ищу.

Это правда иль нет, соловьи, соловьи,

Это правда иль нет, тополя,

Что любовь не вернуть,

                как нельзя отыскать

Отвихрившийся след корабля?