Текст книги "Орлы Екатерины в любви и сражениях"

Война его невеста, любовница, жена…

Граф Пётр Александрович Румянцев-Задунайский «от дерзких младости забав» к женитьбе нежеланной, от первых блистательных ратных побед к великой военной школе, его именем названной.

1. «Высечь сына-полковника и женить!»

Сохранилось немало свидетельств того, что в детстве и отрочестве будущий полководец Пётр Александрович Румянцев был большим забиякой, ну а уж в юности – говорить страшно. Когда учился в Европе, от него дрожал весь Берлин, когда вернулся в Петербург – досталось и Петербургу.

Весёлые компании, кутежи, забавы, ну и конечно ватаги представительниц прекрасного пола были там, где гулял молодой повеса, которого ещё в отроческие годы выгнали из кадетского корпуса за постоянные нарушения дисциплины.

Впрочем, в те годы, когда Румянцеву пришлось покинуть кадетский корпус, императрица Елизавета Петровна не приняла всерьёз жалобы и обиды на забияку, ведь он был сыном любимца Петра Первого, адъютанта государева Александра Ивановича Румянцева. Его из корпуса выгнали, а императрица ему вместо укоров – первичный офицерский чин.

Елизавета Петровна уважала Александра Ивановича, поручала ему серьёзные и ответственные задания.

Вот и в тот год, с которого мы начинаем повествование, генерал-аншеф Румянцев находился далеко от столицы, нёс службу государеву, будучи полномочным представителем российского двора на конгрессе в Або. Он сумел склонить шведов к выгодному для России Абоскому мирному трактату (мирному договору), за что был пожалован графским титулом.

А сын его, получивший по этому случаю чин полковника, не унимался. И вот однажды лопнуло терпение Елизаветы Петровны. Села она за стол свой рабочий, пролистала все давние уже письма и жалобы из Берлина и совсем свежие – из Петербурга. Подумала, подумала, да и повелела призвать к себе на беседу молодого Петра, названного родителями в честь её отца-императора.

Отправился к молодому Румянцеву камердинер государыни. Нашёл юного полковника в кругу таких же, как он, повес – отпрысков известных фамилий.

Весёлые женщины, игристое вино рекой.

Но камердинер государыни – это не фунт изюма. Вышел к нему Пётр Румянцев. Мундир нараспашку, в руке бокал, в другой – бутылка шампанского.

– Государыня призывает вас к себе. Завтра утром надлежит быть во дворце. – И он назвал время аудиенции.

Елизавета Петровна благоразумно решила принять его поутру – ведь ввечеру он мог быть и не совсем готов к разговору серьёзному.

– Буду… Буду в срок! – сказал Румянцев и протянул бокал.

Камердинер вежливо поклонился и пошёл прочь.

В компании взрыв восторга. В гвардии любили Елизавету Петровну, возведённую ими самими на трон. Да и Елизавета Петровна жаловала гвардию.

Выпили за императрицу, а вскоре и о ней, и о вызове забыли. Пора прекрасных барышень ублажать.

Но утром Пётр Румянцев надел с помощью слуги своего приведённый им в идеальный порядок парадный мундир и отправился во дворец, гадая над причиной столь срочного вызова.

Подумал: «Не с батюшкой ли что приключилось? – но сразу и отмёл эту мысль. – Тогда бы камердинер императрицы сообщил…»

Гвардейцам дворец знаком – побывать там не ново.

Проводили Румянцева в покои государыни, ввели в кабинет. Он щелкнул шпорами и доложил:

– Полковник Румянцев!

Императрица придирчиво осмотрела его.

– Ну, садись, Петро Александрович. Гостем будешь, – проговорила императрица, и по голосу её не разобрать было, добрым ли разговор будет.

Повелела кофе принести, сладости всякие. Думал Пётр Румянцев, что разговор долгим будет, но не угадал. Расспросила о том, что пишет он и что отвечает молодой человек своему родителю.

И ведь ни слова о забавах-кутежах, ни слова о жалобах на него, поступающих со всех сторон.

Как бы между прочим заговорила, что жениться пора. О невесте обмолвилась, есть, мол, девица такая, Катенька – Екатерина Михайловна Голицына. И собою недурна, и родовита. Пётр Румянцев на всякий случай особого энтузиазма при этих словах не проявил, но и протеста не высказал, всё ж сама государыня советы давала. Словом, многозначительно промолчал. Поди-ка пойми, из скромности радость не высказывает или этаким образом согласие показывает.

Расписала государыня невесту. Отец её, как-никак, генерал-фельдмаршал Михаил Михайлович Голицын. Она же дочь от его второго брака с княжной Татьяной Борисовной Куракиной.

Род Голицыных – самый многочисленный и знаменитый в России, да и род Куракиных немногим уступает ему. Родоначальником считается князь Андрей Курака. Вот на том дальнем уровне пересекается он и с Голицыными. Считается, что от старшего брата Андрея Кураки Голицыны происходят.

Куракины – признанные дипломаты, почти все их представители в XVIII веке на дипломатической службе состояли.

Государыня, конечно, не обмолвилась о том, что родство то с такими родами престижно, ведь Румянцевы далеко не так родовиты. Но Пётр Румянцев, как она понимала, осведомлён о том, а потому должен сообразить, что к чему.

Что знал о своих предках Пётр Александрович, нам неведомо, поскольку ходило в ту пору несколько анекдотов и о происхождении, и о женитьбе его отца.

Следует сразу заметить, что анекдот в ту пору был вовсе не то же, что сейчас… В прошлом слово «анекдот» имело иное значение. Вот, к примеру, как объяснил его Владимир Иванович Даль в «Толковом словаре живого великорусского языка»:

«Анекдот – короткий по содержанию и сжатый в изложении рассказ о замечательном или забавном случае…»

Как видим, на первом месте стоит всё-таки замечательный, а уж потом забавный случай.

Так вот существует анекдот и «О женитьбе отца фельдмаршала Румянцева». Он таков:

«Отец Румянцева был бедный костромской дворянин. За свои заслуги он стал заметным человеком при дворе Петра I, а вскоре и одним из его любимцев. Видя это, один из вельмож предложил ему руку своей дочери и тысячу душ в приданое. Осчастливленный таким предложением, Румянцев кинулся к царю, чтобы получить его разрешение на столь выгодный брак. Подняв Румянцева с колен, царь спросил:

– Видел ли ты невесту и хороша ли она?

Румянцев честно отвечал:

– Не видел, но говорят, что она не дурна и не глупа.

Царь решил:

– Слушай, Румянцев! Балу я быть дозволяю, а от сговора удержись. Я сам буду на бале и посмотрю невесту. Если она действительно достойна тебя, то не стану препятствовать твоему счастью.

До 10-ти часов вечера ожидали царя. Потом решили, что какое-либо важное дело помешало ему сдержать данное слово, и начали танцевать. Но вдруг Петр явился в дом предполагаемой невесты своего любимца, увидел её и, стоя в дверях в толпе любопытных зрителей, сказал довольно громко:

– Ничему не бывать.

Хозяин дома и жених были очень огорчены таким поворотом событий. На следующий день Румянцев с несчастным видом явился к царю. Лишь только царь увидел его, он сразу сказал:

– Нет, брат, невеста тебе не пара, и свадьбе не бывать. Но не беспокойся, я твой сват. Положись на меня, я высватаю тебе гораздо лучшую, а чтоб этого вдаль не откладывать, приходи вечером, и мы поедем туда, где ты увидишь, правду ли я говорю.

Вечером Пётр отправился с Румянцевым к графу Андрею Артамоновичу Матвееву. Когда Матвеев вышел ему навстречу, Петр спросил его:

– У тебя есть невеста? А я привёз ей жениха.

Неожиданное предложение привело графа в большое замешательство. Пётр тотчас отгадал мысли Матвеева:

– Ты знаешь, что я его люблю и что в моей власти сравнять его с самыми знатнейшими.

Пришлось графу согласиться на желание такого свата. Так девятнадцатилетняя графиня Марья Андреевна была объявлена невестой Румянцева».

Раз уж родитель Елизаветы Петровны принял участие в сватовстве отца, отчего же ей было не позаботиться о сыне?

Похвалила государыня Екатерину Голицыну: прекрасно образована, воспитана, говорит свободно на немецком и французском языках. Да и привлекательна и очень богата… Есть над чем поразмыслить. Впрочем, о богатстве молодой Румянцев и думать пока не думал. Иные мысли в голове.

Государыню выслушал. Кофе отведал. Держался скромно, старался больше слушать, нежели говорить.

А Елизавета Петровна меж тем достала из секретера пакет, загодя подготовленный да сургучом опечатанный, протянула ему:

– Вот, свезёшь батюшке. Да так, чтоб одна нога здесь – другая там. Сегодня и выезжай, как от меня выйдешь. Да кланяйся от меня батюшке, уважаю я его, очень уважаю. Родитель мой державный уважал и любил, я люблю и уважаю.

Дорога и не столь уж дальняя, но за рубеж. Город Або (ныне Турку) в XVIII веке был главным городом Або-Бьернеборгской губернии в Финляндии. Он расположен в устье реки Аурайоке, при впадении в Ботнический залив.

Ветром понёсся к отцу отъявленный петербургский дебошир Пётр Румянцев. Всё же поручение Государыни! Мчался с максимальной по тем временам скоростью, полагая, что везёт какие-то важные секретные документы или личные поручения государыни по поводу мирных переговоров со Швецией!

Влетел в отцовский кабинет с гордостью необыкновенной. Отец постоянно журил за весёлую разгульную столичную жизнь, неприятно укололи Петра слова из недавнего письма, в котором резко было выговорено:

«Мне пришло до того: или уши свои зашить и худых дел ваших не слышать, или отречься от вас…»

А вот тут и оправдание! Раз сама государыня направила, значит, верит, значит, не так уж и порицаемы его шалости.

Отец встретил приветливо, указал на стул, молча взял пакет, потянулся за ножом для бумаги, чтобы вскрыть его.

А возбуждённый ответственным поручением сын соловьём разливался, повествуя, как приняла его государыня, как «кофием напоила», как расспрашивала о жизни и службе. Только о невесте предпочёл умолчать. Как-то не очень был он готов и к самой женитьбе, да и к разговорам об этом важном, но не слишком для него привлекательном деле. В компаниях весёлых сей вопрос не был особенно популярен. Свобода от семейных уз средь молодых повес ценилась особенно высоко.

Слушая, отец вроде бы и ещё более потеплел и поглядывал с улыбкой, пока пакет вскрывал. Но вот вскрыл, достал из него бумагу, государыней писанную, развернул и лицо побагровело.

– Р-р-розги! – скомандовал Александр Иванович во всю силу своего генеральского голоса.

Пётр оторопело посмотрел на отца, заговорил торопливо:

– Батя, батя, ты что ж это, батя, никак сеч меня задумал? Как можно, батя? Я ж полковник!

– Снимай мундир… Да быстро на лавку! Ничего твоему мундиру не сделается. Я буду сечь не полковника, а сына…

И ведь высек, да как ещё высек молодого гвардейского полковника! Осталось только неизвестно, что конкретно о делах государственных написала генерал-аншефу Александру Ивановичу Румянцеву императрица Елизавета Петровна. Может, и ничего. Известно лишь, что пожаловалась она на проделки, да и совет дала – тут слово «повелела», наверное, неуместно – именно посоветовала настоятельно: высечь сына-полковника, да и женить поскорее, ведь во все времена считалось, что жениться – значит остепениться.

Исторический писатель, сын знаменитого русского историка Н.Н. Бантыш-Каменского Дмитрий Николаевич Бантыш-Каменский в «Словаре достопамятных людей русской земли» на это событие отозвался следующим образом:

«Чем занимался в то время будущий герой России? Он удальством превосходил товарищей, пламенно любил прекрасный пол и был любим женщинами, не знал препятствий и часто, окружённый солдатами, в виду их торжествовал над непреклонными, обучал батальон, в костюме нашего прародителя, перед домом одного ревнивого мужа; заплатил другому двойной штраф за причинённое оскорбление и в тот же день воспользовался правом своим, сказав, что он не может жаловаться, ибо получил уже вперёд удовлетворение! Проказы Румянцева, доведённые до Высочайшего сведения, заставили Императрицу Елизавету Петровну, во уважение заслуг графа Александра Ивановича, отправить к нему виновного с тем, чтобы он, как отец, наказал его. К чести графа Петра Александровича должно сказать, что и в полковничьем чине перед отцом он был покорен, как ребёнок. События эти, не подверженные сомнению, открывают нам, как неосновательно судить о людях по начальным их действиям!»

В результате этих обоюдных и согласованных действий императрицы Елизаветы Петровны и отца юного проказника генерал-аншефа Александра Ивановича Румянцева, Пётр Румянцев в столицу вернулся лишь для того, чтобы с невестой познакомиться, да под венец встать, а вслед за тем получил новое назначение, но уже вовсе не в гвардию. Направлен он был командовать Воронежским пехотным полком – подальше от Петербургских своих компаний.

Наверное, уж не без воли императрицы назначение это сделано было. Благоволила Елизавета Петровна к Румянцевым. Потому-то забияка Пётр по службе продвигался с быстротой непостижимой.

Много всяких кривотолков по поводу рождения будущего фельдмаршала.

Родился Пётр Александрович в 1725 году, ещё при последних днях жизни Петра Первого, но крестила его уже императрица Екатерина Первая.

В ту пору в службу военную записывали с рождения, правда, Петра Румянцева записали рядовым в лейб-гвардии Преображенский полк в 1735 году, когда ему исполнилось десять лет. Ну и по обычаям того времени отпустили для образования «на домашнем коште». Отец в ту пору служил в Малороссии. Он нанял учителя Тимофея Михайловича Сенютовича. Да и сам вкладывал немало сил в образование сына.

Хорошо ли, плохо ли выучили отрока, но в 1739 году включили его в русское посольство в Берлине. Да видно компания в посольстве том оказалась не той, какой нужно. С 14 лет стали приобщать совсем ещё юного Петра сотоварищи по службе к кутежам и забавам, да таким, от которых Берлин порой содрогался.

Всё закончилось тем, что уже в 1740 году удалён был Пётр Румянцев из посольства с весьма резкой характеристикой и указанием, что выдворяется он за «мотовство, леность и забиячество».

Что делать? Как наставить сына на путь истинный? Вспомнил Александр Иванович о Сухопутном шляхетском кадетском корпусе. Вот это школа! Многим недорослям и в ту пору, и во времена позднейшие, как, кстати, и в нынешние, она мозги вправляла.

Но не тут-то было. Это другим мозги вправлять удавалось, а с Румянцевым номер не прошёл.

Месяц проучился, изводя преподавателей и наставников, второй, третий, даже четвёртый… Но как только отец отправился в командировку, сбежал из корпуса – не понравилась ему армейская дисциплина.

Сбежал, но на престоле уже была императрица Елизавета Петровна. Выслушала она жалобы на сына отцовского любимчика, да и повелела присвоить чин поручика и направить в действующую армию.

Вот уж решение так решение, скажет читатель, не знающий порядков, которые царили в ту пору в России. Ведь чин-то поручика присваивался после окончания корпуса, для того и учили, чтобы офицером сделать. Иначе, зачем тогда учить? А тут недоучился – выгнали. И сразу получил то, что по выпуску полагается…

Ну и что же. Бывало и такое, что неучи чины военные получали. Вот что писал, оценивая положение, сложившееся в Русской армии во времена Анны Иоанновны и сохранявшееся на протяжении царствования Елизаветы Петровны, ординарный профессор Николаевской академии Генерального штаба генерал-майор Николай Фёдорович Дубровин:

«Необходимо заметить, что в Русской армии в это время был наплыв иностранных офицеров, преимущественно немцев. Их принимали без всякого разбора, и современники среди себя видели камердинеров, купцов, учителей, переодетых российскими штаб-офицерами. Офицерский чин давался многим и без всякого затруднения. Его получали безграмотные подрядчики, умевшие угодить сильному, влиятельному лицу, и дети, едва вышедшие из пелёнок».

Итак, служба. Направлен Румянцев был в Финляндию, на территории которой гремела в ту пору Русско-шведская война 1741—1743 годов.

В боевой обстановке недавний повеса превратился в отважного офицера и вдумчивого командира, не бросавшего просто так на авось в пекло своих подчинённых. Кстати, и с подчинёнными он обращался так, как в те годы ещё не было привычно. Он мог поесть из общего котла, мог разделить последний кусок хлеба, если случались перебои в доставке провианта.

Авторитет его среди подчинённых сразу вырос, ведь солдаты пока ещё привыкли к другому обращению, о котором есть такое свидетельство современника Румянцева.

Генерал от инфантерии Хрущёв, вспоминая свои молодые годы, писал:

«С солдатами иноземные офицеры обращались грубо и жестоко, палка была в таком употреблении, что, стоя в лагере от зари до зари, не проходило часа, чтоб не было слышно палочной экзекуции. Исправным унтер-офицером и офицером считался тот, кто более дрался. Всякий офицер, по своим нравственным качествам и образованию мало отличавшийся от солдата, старался палкою доказать свои достоинство и значение. Такой офицер приобретал уважение от полкового командира и высших начальников, ибо тиранство и жестокость придавали название трудолюбивого и исправного».

Румянцев был не таким, к тому же он постоянно демонстрировал истинно русские мужество и отвагу, увлекая солдат за собой в самые трудные минуты боя. А за авторитетным, любимым командиром солдат всегда смело пойдёт в пекло.

Боевые действия для Русской армии начались успешно, и вскоре стало ясно, что Швеция потерпит поражение. Между тем императрица Елизавета Петровна согласилась пойти на перемирие, которое в феврале 1742 года сама же вынуждена была прервать.

Императрица обратилась к жителям Финляндии с Манифестом, в котором говорила о том, что война со стороны Швеции была не справедливой и что русское правительство призывает финнов отказаться от участия в ней на стороне агрессора. В этом случае она обещала содействовать образованию Финляндской государственности, то есть вырвать финнов из рук шведов.

В июне месяце русские войска без боя захватили крепость Фредриксхамн (Фридрихсгам), а в июле заняли Борго и начали преследовать шведов в направлении Гельсингфорса.

Во всех стычках со шведами, в которых ему удалось участвовать, поручик Румянцев показывал чудеса храбрости, за что был произведён в чин капитана.

26 августа русские вошли в Гельсингфорс, а вскоре была очищена вся Финляндия. С победной реляцией в Петербург к императрице было решено отправить молодого капитана Румянцева, которому едва исполнилось 18 лет.

Императрица Елизавета Петровна при получении этого донесения произвела юношу сразу в полковники.

Вот тогда-то и развернулась во всю ширь его удаль в столице, правда, несколько иного характера, ну и завершившаяся направлением к отцу с «секретным» пакетом, а впоследствии женитьбой и назначением на должность командира Воронежского пехотного полка.

В 1744 году после заключения выгодного Абоского договора со Швецией генерал-аншеф и дипломат Александр Иванович Румянцев был, как уже упоминалось, возведён в графское достоинство, распространяющееся на его потомство. Так стал Его Сиятельством и юный полковник Пётр Александрович.

Он продолжал службу. В 1748 году участвовал в походе корпуса Репнина на Рейн (в ходе Войны за австрийское наследство 1740—1748 годов).

Возвратившись, видимо, посерьёзнел. Да ведь не только розгами и службой обоюдно решили его отец и государыня Елизавета Петровна унять забияку. Вот и выбрали в невесты Екатерину Михайловну Голицыну – дочь знаменитого петровского полководца князя Михаила Александровича Голицына.

Бракосочетание состоялось в 1748 году.

На некоторое время Пётр Александрович действительно несколько остепенился. Во всяком случае, первые годы после венчания в семье были мир и согласие.

Первой в семье родилась дочь Татьяна, но, к сожалению, она скоро умерла.

В 1751 году родился сын Михаил, впоследствии генерал-лейтенант, сенатор, действительный тайный советник.

Вторым сыном был Николай, родившийся в 1754 году. Он пошёл по гражданской линии, стал канцлером, слыл меценатом, известен тем, что основал Румянцевский музей.

Не менее известен и третий сын, Сергей, родившийся в 1755 году. Он выбрал дипломатическое поприще, но известен также как писатель. Сергей Петрович, подобно брату, занялся организацией работы Румянцевского музея в Петербурге.

Отец Петра Александровича успел женить сына, но порадоваться внукам ему не довелось. Он ушёл из жизни в 1749 году. И вот тут случилось чудо – Пётр Румянцев был настолько потрясён потерей отца, что полностью переменился.

Кутежи прекратил окончательно и бесповоротно и с головой ушёл в службу.

Казалось бы, с женой повезло. Выбор отца и государыни был прекрасным. Екатерина Михайловна была красива, стройна, прекрасно воспитана и образованна, владела французским и немецким языками. Состояние у Голицыных было немалое, да и связи при дворе более чем прочные. Голицын в своё время был любимцем императора Петра, а всех любимцев отца Елизавета Петровна, как правило, привечала и продвигала по службе как военной, так и штатской в первую очередь.