Текст книги "Трагедии Тютчева в любви"

Но сердцу не прикажешь. Тютчев влюбился с первого взгляда, и Амалия ответила на его чувства со всей девичьей искренностью, со всей восторженностью.

Как проходил роман? Конечно, в ту пору знатным девицам свободы давалось немного, но уж на прогулки-то по городу и ближайшим окрестностям она могла рассчитывать. И эти прогулки отражены во многих стихах Тютчева, написанных и в тот счастливый для него год, и позже, когда закрутили его любовные драмы, обращавшиеся в трагедии.

Есть все основания полагать, что отношения не только не прекратились – это известно всем, – но стали близкими – об этом говорят некоторые строки из стихотворений Тютчева. Проглядываются даже намёки на то, что Амалия изменяла мужу с ним, с Тютчевым. А в дальнейшем нередко оказывала помощь поэту, часто нуждавшемуся в финансовой, а порой даже в карьерной поддержке.

В Амалию был влюблён Пушкин. Она ухитрилась разбить даже сердце подлого царедворца, гонителя Пушкина Бенкендорфа, одного из организаторов убийства поэта. Великая княгиня Ольга Николаевна писала по этому поводу:

«Деловые качества Бенкендорфа страдали от влияния, которое оказывала на него Амели Крюднер. … Как во всех запоздалых увлечениях, было и в этом много трагического. Она пользовалась им холодно, расчетливо: распоряжалась его особой, его деньгами, его связями где и как только ей это казалось выгодным, – а он и не замечал этого. Странная женщина! Под добродушной внешностью, прелестной, часто забавной натурой скрывалась хитрость высшей степени. При первом знакомстве с ней даже мои Родители подпали под её очарование. Они подарили ей имение «Собственное», и после своего замужества Мэри (великая княгиня Мария Николаевна. – Н.Ш.) стала её соседкой, и они часто виделись».

И не каждый знал, что Амалия заботится не столько о себе и своей семье, сколько о возлюбленном Тютчеве, сердце к которому так и не остыло.

«Поэт всегда неловко чувствовал себя после этих услуг. Но у него, обременённого большой семьёй, просто не было иного выхода».

Далее великая княгиня Ольга Николаевна отметила:

«Она была красива, цветущим лицом и постановкой головы напоминала Великую княгиню Елену, а правильностью черт Мама (здесь и далее, когда речь идёт о матери-императрице, произносится с ударением на втором слоге. – Н.Ш.): родственное сходство было несомненным (она была кузиной Мама через свою мать, принцессу Турн-унд-Таксис). Воспитывалась она в семье графа Лерхенфельда, где её называли просто мадемуазель Амели. Без её согласия её выдали замуж за старого и неприятного человека. Она хотела вознаградить себя за это и окружила себя блестящим обществом, в котором она играла первую роль и могла повелевать. У неё и в самом деле были манеры и повадки настоящей гранд-дамы. Дома у неё все было в прекрасном состоянии: уже по утрам она появлялась в элегантном туалете, всегда занятая вышиванием для алтарей или же каким-нибудь шитьём для бедных. Она была замечательной чтицей. Если её голос вначале и звучал несколько крикливо, то потом выразительность её чтения завораживала. Папа (так же ударение на втором слоге. – Н.Ш.) думал вначале, что мы приобретем в ней искреннего друга, но Мама скоро раскусила ее. Её прямой ум натолкнулся на непроницаемость этой особы, и она всегда опасалась её. Сесиль Фредерике и Амели Крюднер просто ненавидели друг друга и избегали встреч. Потом, когда её отношения с Бенкендорфом стали очевидными, а также стали ясны католические интриги, которые она плела, Папа попробовал удалить её, не вызывая особенного внимания общества. Для ее мужа был найден пост посла в Стокгольме. В день, назначенный для отъезда, она захворала корью, требовавшей шестинедельного карантина. Конечным эффектом этой кори был Николаи Адлерберг, в настоящее время секретарь посольства в Лондоне. Нике Адлерберг, отец, взял ребёнка к себе, воспитал его и дал ему своё имя, но, правда, только после того, как Амели стала его женой. Теперь, в 76 лет, несмотря на очки и табакерку, она все еще хороша собой, весела, спокойна и всеми уважаема, играет, – то, что она всегда хотела, – большую роль в Гельсингфорсе».

Александра Смирнова-Россет, видевшая Амалию на балу в Аничковом дворце, записала: «Она была в белом платье, зелёные листья обвивали её белокурые локоны; она была блистательно хороша».

Вадим Кожинов писал:

«После смерти Крюднера, который был старше неё, Амалия Максимилиановна вышла замуж за финляндского губернатора и члена Государственного совета графа Н.В. Адлерберга, бывшего к тому же сыном всесильного министра двора. В то время ей исполнилось сорок шесть лет, но она все еще оставалась красавицей, и, между прочим, новый муж был моложе ее на одиннадцать лет…

При всем том Тютчев, который довольно часто встречался и обменивался письмами с Амалией Максимилиановной и был очень проницательным человеком, едва ли ошибался, говоря о ней следующее: «У меня есть некоторые основания полагать, что она не так счастлива в своем блестящем положении, как я того желал бы. Какая милая, превосходная женщина, как жаль её. Столь счастлива, сколь она того заслуживает, она никогда не будет».

Выданная замуж против воли, Амалия тем не менее немало сделала для успешной карьеры мужа, сохранив при этом, по словам современников, живую душу. Тютчев постоянно ощущал её поддержку, о чём писал в 1836 году: «Ах, что за напасть! И в какой надо было мне быть нужде, чтобы так испортить дружеские отношения! Все равно как если бы кто-нибудь, желая прикрыть свою наготу, не нашел для этого иного способа, как выкроить панталоны из холста, расписанного Рафаэлем… И, однако, из всех известных мне в мире людей она, бесспорно, единственная, по отношению к которой я с наименьшим отвращением чувствовал бы себя обязанным».

А в 1840 году Тютчев признавался в письме к родителям:

«Вы знаете мою привязанность к госпоже Крюднер и можете легко себе представить, какую радость доставило мне свидание с нею. После России это моя самая давняя любовь… Ей было четырнадцать лет, когда я увидел её впервые. А сегодня (14 июля 1840 года) четырнадцать лет исполнилось ее старшему сыну. Она всё ещё очень хороша собой, и наша дружба, к счастью, изменилась не более, чем её внешность».

Речь шла о встрече в Мюнхене, не последней встрече, о чём мы ещё поговорим далее.

А пока вернёмся в то время, когда не сложилось с Амалией. Тютчев, конечно, переживал, но снова окунулся в свет ещё не окончательно потерявшей добропорядочное лицо Европы.

Французский философ Жан Поль недаром утверждал: «Любовь – история в жизни женщины и эпизод в жизни мужчины».

«…согласилась бы, не колеблясь, умереть»

Весной 1826 года Тютчев вернулся из России, где почти год пробыл в отпуске. В Мюнхене, где он служил, как раз напротив здания русской дипмиссии, располагавшейся на Каролиненплац, был скромный, но хорошо обустроенный особняк графини Эмилии Элеоноры Софии Луизы Кристины фон Ботмер, в замужестве ставшей Петерсон. В 1818 году она вышла замуж за русского дипломата, секретаря российской миссии в Мюнхене Александра Христофоровича Петерсона.

Генрих Гейне писал о ней и её сестре одному из своих адресатов:

«Знаете ли Вы дочерей графа Ботмера в Штутгарте, где Вы часто бывали? Одна уже не очень молодая, но бесконечно очаровательная, негласно замужняя за моим лучшим другом, молодым русским дипломатом Тютчевым, и её очень юная красавица-сестра, вот две дамы, с которыми я нахожусь в самых лучших и приятных отношениях».

Негласно замужняя? Что же произошло?

Элеонора Ботмер, о которой писал Генрих Гейне, была дочерью немецкого дипломата графа Карла-Генриха-Эрнеста фон Ботмера (1770–1845) и его жены Анны, урождённой баронессы фон Ганштейн (1777–1826). Семья была большой – восемь братьев и четыре сестры. Элеонора была самой старшей. Раньше сестёр и замуж вышла, да только муж, русский дипломат Петерсон, умер 6 октября 1825 года, оставив её с четырьмя маленькими сыновьями на руках.

В ту пору дипломат Иван Гагарин в книге «Дневник. Записки о моей жизни» со всеми подробностями описал дипслужбу в Мюнхене:

«Общество, в котором мы жили, состояло из дипломатического корпуса, тогда довольно многочисленного, и трех-четырех местных домов. Мы составляли как бы колонию. Было там, наконец, и баварское общество с маленькими дворами – вдовствующей супруги кюрфюрста Карла-Теодора, вдовствующей королевы, герцогини Лейхтенбергской, и других влиятельных особ. Зимою все они, а также главы местных знатных домов и иностранные послы устраивали балы и праздники. Все это составляло общество весьма блестящее и весьма приятное, в котором можно было встретить и прелестных женщин, и умных мужчин….

…Король, занявший престол в 1825 году, неустанно приглашал в Мюнхен ученых, художников, поэтов, мыслителей… Именно так в городе появились Петер Корнелиус, А.В. Шеллинг, Генрих Гейне. Как насмешливо писал П. Вяземский, будучи проездом в Мюнхен, «город напоминал залу, в которой много богатой мебели кое-как и пока расставленной, в общем, Мюнхен может быть признан приготовительным курсом к Риму… В этом маленьком мире Тютчев был на своём месте. Он вносил в гостиные свой пылкий ум, ум, скрывающийся под несколько небрежною внешностью, который, казалось, прорывался помимо его воли ослепительными остротами: его находили оригинальным, остроумным, занимательным…».

И вот такой молодой человек, привлекательный внешне и приятный собеседник, да к тому же уже назначенный вторым секретарём посольства, сразу обратил на себя внимание Элеоноры Ботмер, когда оказался у неё на балу в компании своих сослуживцев по дипмиссии.

Ф.И. Тютчев. 1825 г. Неизвестный художник

Да и она понравилась ему, хотя была старше на три года. В том возрасте это совсем незаметно, да и случается нередко, что молодые люди охотно завязывают отношения с дамами, которые постарше. Это уже позднее, когда перевалит за тридцать, а особенно за сорок, мужчины стараются искать себе предметы обожания помоложе себя. Современники отмечали, что Элеонора была красива. Двадцатишестилетняя мать четверых детей, она находилась в том необыкновенном, замечательном возрасте, когда женщина расцветает ещё более, если становится МаТЕРью.

Тут следует пояснить, почему использованы прописные буквы. Олег Гусев в книге «Магия Русского Имени» указал, что «женщина, родившая ребёнка, становится маТЕРью, то есть лингвистически «помечается», переходя на гораздо более значимую в социуме величину». Писатель указал на мистическую важность сочетания буквы «Т» (к которой необходимо ещё добавить упразднённый врагами Русского народа и Русского языка в годы революции твёрдый знак «Ъ» с полугласной «ЕР». Это сочетание давало основу многим знаковым словам, в том числе и «ТЕРемРА (ТЪЕРемРА), то есть Терем Бога Ра – Дом Солнечности. По его утверждению, всё это «есть безусловная, как бы вне всякого сомнения, твердь, к тому же защищённая Касмическими… силами Самыми Высшими». В Тереме Бога Ра высоко почитаемо имя МаТЕРи. И есть мистическая связь имени «Божья Матерь» с именем «Мать Человеческая».

Вот и Элеонора, оставшаяся с четырьмя детьми, стала особенно привлекательной в этой своей высочайшей роли на Земле. Она излучала волшебный, можно даже сказать, по-доброму магический свет, который озарил молодого русского дипломата и поэта, а поэты знают толк в красоте, видят в женщине то, чего порой не замечают другие.

Элеонора, конечно, думала о замужестве, ведь ей предстояло воспитать четверых детей, да к тому же мальчишек. Но писать так, как пишут иные биографы, заявляя, будто она просто-напросто искала возможность удачно выйти замуж, было бы не совсем несправедливо. Тогда уж тоже надо было бы выбирать человека более состоятельного, более высоких чинов. Нет, тут иное – Тютчев ей не просто понравился, она влюбилась в него без памяти.

Элеонора провела детство в Италии, Франции и Швейцарии, где отец служил по дипломатической части. Образование детям граф Ботмер дал отменное. Элеонора, к примеру, свободно говорила на немецком и французском языках, современники отмечали её великолепное воспитание и называли «бесконечно очаровательной».

После бала, на котором ей представили Тютчева, Фёдора Ивановича стали частенько приглашать в семью Ботмер. Семья была большой – одиннадцать братьев и сестёр. Элеонора приглянулась ему сразу, но, когда он увидел, будучи в гостях, младшую сестру Элеоноры Клотильду, которая была моложе на девять лет, он решил ухаживать за ней. Она была также красива, но красота её имела свои преимущества. Это была не та зрелая, волшебная красота Элеоноры, уже МаТЕРи четверых детей. Клотильда поражала свежестью, непорочностью, а кроме того, она была начитана, интересовалась поэзией. Духовно была ближе Тютчеву.

Однажды она прочла Тютчеву стихотворение «Трагедии с лирическим интермеццо», начинавшееся словами: «Ein Fichtenbaum steht einsam…» – («сосна стоит одиноко»).

Тютчев понял, сколь волнует девушку тема любви в поэзии. Стихи тронули душу. Тоска влюблённых, оказавшихся в разлуке, звучала в них. На имя автора он не обратил внимание, а вот стихотворение обрело вторую жизнь благодаря переводу, сделанному им. Стиль был нетипичен для русской поэзии, тем не менее Тютчев справился и с этой задачей. Получилось… Лишь тогда Тютчев узнал, что стихотворение принадлежит перу Генриха Гейне:

 
На севере мрачном, на дикой скале
Кедр одинокий под снегом белеет,
И сладко заснул он в инистой мгле,
И сон его вьюга лелеет.
 
 
Про юную пальму всё снится ему,
Что в дальних пределах Востока,
Под пламенным небом, на знойном холму
Стоит и цветёт, одинока…
 

Не напоминает ли оно нам стихотворение Лермонтова? Действительно, то же самое стихотворение Генриха Гейне позднее перевёл Михаил Юрьевич Лермонтов:

 
На севере диком стоит одиноко
На голой вершине сосна,
И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим
Одета, как ризой, она.
 
 
И снится ей все, что в пустыне далекой,
В том крае, где солнца восход,
Одна и грустна на утесе горючем
Прекрасная пальма растёт.
 

Именно благодаря Клотильде Ботмер Тютчев познакомился не только со стихами Генриха Гейне, но и с ним самим. Стихотворение, переведённое им, вошло в русскую поэзию под названием «С чужой стороны». Оно не раз переводилось русскими поэтами.

Ну а что касается любовных дел, то и здесь возникли некоторые коллизии, которые, возможно, повлияли на дальнейшую судьбу поэта. Он стал ухаживать за Клотильдой, но Элеонора не собиралась сдаваться. Могло возникнуть соперничество, однако в семье понимали, что, поскольку Элеонора старше, да ещё с детьми, ей важнее выйти замуж, чтобы устроить свою жизнь. Судя по дальнейшим событиям, Клотильда вынуждена была дать дорогу своей сестре, отступиться от возлюбленного, хотя и была разница в летах именно между ней и Тютчевым гораздо более перспективной.

Венчались Фёдор Иванович и Элеонора 27 января 1829 года, хотя объявили себя мужем и женой значительно раньше. Переживала ли Клотильда? Конечно, переживала. Что же касается Тютчева, то он не раз посвящал ей стихи, хотя и делал это не слишком явно, стараясь, чтобы не заметили окружающие.

В 1829 году Тютчев познакомился и подружился с Генрихом Гейне. Тогда же Гейне, которому уже перевалило за тридцать, влюбился в Клотильду. И эта его любовь дала цикл стихотворений «Новая весна».

Каков же был брак, ведь поначалу Тютчев выбрал Клотильду? Сам он спустя годы писал о Элеоноре:

«На севере диком…». Художник И.И. Шишкин

«Никогда человек не стал бы столь любим другим человеком, сколь я любим ею, в течение одиннадцати лет не было ни одного дня в её жизни, когда, дабы упрочить мое счастье, она не согласилась бы, не колеблясь ни мгновенья, умереть за меня».

Запомним вот это «умереть за меня». Оно нам вскоре понадобится, когда коснёмся отвратительной, пошлой сплетни, составленной великосветской чернью с задачей опорочить сразу и супругу знаменитого русского поэта, и начинающего прекрасного писателя Ивана Сергеевича Тургенева, а заодно бросить тень на Тютчева.

Известно, что по приезде в Россию в 1830 году Элеонора была тепло принята родными Фёдора Ивановича и его знакомыми.

Дарья Фёдоровна Фикельмон, урождённая графиня Тизенгаузен (1804–1863), внучка фельдмаршала Кутузова и дочь его флигель-адъютанта и дочери Елизаветы, хозяйки петербургского литературного салона, написавшей знаменитый «светский дневник», отметила:

«Забыла упомянуть о встрече с одной красивой женщиной – мадам Тютчевой… Она всё ещё молода, но такая бледная, хрупкая, с таким печальным видом, что её можно принять за прекрасное видение. Она умна, и, мне кажется с некоторым притязанием на остроумие, что плохо вяжется с её эфирным видом; её муж – маленький человек в очках, весьма некрасивый, но хорошо разговаривает».

В Википедии отмечено:

«Письма Элеоноры к родным рисуют её как женщину любящую, чуткую, боготворившую мужа, но, по-видимому, серьёзные умственные запросы были ей чужды. Деловая и хозяйственная сторона семейной жизни Тютчевых лежала всецело на ней. В Мюнхене Элеонора сумела создать уютный и гостеприимный дом, несмотря на то что при очень скромном жалованье Тютчева и сравнительно небольшой денежной помощи его родителей ей едва удавалось сводить концы с концами. И всё же первые семь лет их супружеской жизни (до 1833 года) были временем почти безоблачного семейного счастья».

Позднее, в 1846 году, Тютчев написал дочери Анне, которой к тому времени исполнилось семнадцать лет:

«Первые годы твоей жизни, дочь моя, которые ты едва припоминаешь, были для меня годами, исполненными самых пылких чувств. Я провёл их с твоей матерью и Клотильдой. Эти дни были так прекрасны, мы были так счастливы! Нам казалось, что они не кончатся никогда. Однако дни эти оказались так быстротечны, и с ними всё исчезло безвозвратно».

Клотильда была очень мила. У неё было много поклонников, её звали замуж… Даже сослуживец Тютчева, сотрудник русской миссии делал ей предложение. Но она всё на что-то надеялась. Всё ждала.

Тютчев же, как упоминалось выше, был весьма увлекающимся человеком, проще говоря, влюбчивым. И вот в феврале 1833 года он впервые встретил баронессу Эрнестину Дёрнберг, признанную мюнхенскую красавицу.

Э.Ф. Тютчева. Неизвестный художник

Она была обаятельнее и ярче его супруги, но главное, кроме блестящей образованности – это было на высоте и у Элеоноры – имела живой ум, прекрасный литературный вкус и сразу показала, что значительно более подходит к его кругу.

Элеонора не сразу заметила опасность – подсказали так называемые «народные мстители» – это по нынешней терминологии. Попросту же мерзкие сплетники. Они спешили не только сообщить приукрашенные факты, но и значительно их творчески приумножить, причём довели Элеонору до такого состояния, что она однажды – это было в 1836 году – схватила кинжал, попавшийся под руку, и ударила себя в грудь. Впопыхах она не заметила, что кинжал не настоящий, что он от маскарадного костюма, тем не менее рану, хоть и не смертельную, себе нанесла. Только когда хлынула кровь, она пришла в ужас от содеянного, опомнилась и выскочила на улицу, что и спасло её, поскольку это сразу заметили соседи, отнесли её домой.

О случившемся сообщили Тютчеву. Он в волнении примчался домой, ужаснулся от содеянного супругой и ещё более оттого, что повинен в этом. Он знал о её безграничной любви. Он по-своему тоже любил, но именно по-своему.

Лекарям пришлось серьёзно поработать, чтобы спасти её. Почти сутки она была между жизнью и смертью. А когда поправилась, никак не могла прийти в себя нравственно.

Да, сильной любви нередко сопутствует и сильная ревность, доводящая до отчаяния. Главный герой повести Ивана Алексеевича Бунина «Митина любовь» недаром говорит: «А я не представляю себе любви без ревности. Кто не ревнует, тот, по-моему, не любит».

Когда опасность для жизни миновала, произошло объяснение, и Тютчев поклялся, что прекратит всякие отношения с Эрнестиной. В тот момент он верил в свои обещания, верил в то, что подобное возможно, верил, потому что это была единственная возможность успокоить Элеонору, заставить отказаться от подобных попыток впредь.

В начале мая 1837 года Тютчев, получив отпуск на четыре месяца, отвёз Эрнестину в Россию. Когда же отпуск истёк, он оставил супругу с детьми у родителей. Разлука. И стихи, снова пронзительные и сильные:

 
Я вновь мучительно оторван
От сердца горячо любимой.
Я вновь мучительно оторван,
О, жизни бег неумолимый!
 
 
Грохочет мост, гремит карета,
Угрюмо ропщет вал незримый…
Оторван вновь от счастья, света,
От сердца горячо любимой.
 
 
А Звёзды мчатся в тёмном небе,
Бегут, моей пугаясь муки…
Прости! Куда ни бросит жребий,
Тебе я верен и в разлуке.
 

Но что же Клотильда, оставшаяся в Мюнхене и без сестры, и без Тютчева? Она с трудом отходила от своего увлечения и не могла ответить Генриху Гейне на его чувства. Быть может, это случилось бы, если б хватило времени. Но Гейне был стремителен и порывист, он постоянно куда-то спешил, а потому, так и не влюбив в себя прекрасную Клотильду, уехал во Флоренцию.

На долгие годы, может быть, на всю жизнь сохранила Клотильда свою любовь к блистательному русскому поэту. Тютчев прожил с её старшей сестрой 12 лет, и Клотильда всегда была рядом с ними, помогала в воспитании детей.

Тут надо сказать, что Фёдор Иванович взял на себя заботы о детях Элеоноры. Трёх её старших сыновей Карла, Отто и Александра он определил в Морской кадетский корпус в Петербурге, то есть фактически сделал русскими офицерами, и они впоследствии достойно служили России.