Текст книги "Я хочу научиться летать"

Но с тех пор люди дают своим богам, а не боги людям, собственную мудрость, и не могут иметь боги Разума больше того, каким наделил их сам Человек».

… – Дедушка не рассказывал мне об этом, – грустно прошептал Кентаврик. Взволнованные увиденным чудом, ребята молчали.

Яркий свет молнии ослепил их, страшный раскат грома всколыхнул всю необыкновенную страну. Облака на горизонте превратились в мрачные свинцовые тучи, и вот это уже не тучи, а грозная страшная Эгида Зевса распростерлась в пол – неба, сверкая молниями.

– Что мы наделали! – в ужасе воскликнул Кентаврик, заслоняя собой перепуганных насмерть мальчишек. Он бесстрашно выскакал вперед и звонким голоском своим закричал:

– Дедушка, они не виновны! Это я рассказал им об озере и показал его волшебную силу. Не наказывай их, они мои друзья.

«Хорошо, – глухо пророкотало в ответ, – я не буду превращать их в камни моего озера Судеб. Но знайте! Все драгоценные камни, собранные здесь, это те, кто нарушил мои законы, кто пренебрег или недооценил силу моей власти. Я устал спать в мирной полудреме, где мой сын, где неистовый Арес, бог войны?!»

– Что ждет нас, дедушка?

Голос смягчился.

«Вы разбудили меня. В благодарность дарую твоим друзьям жизнь, пусть останутся на праздник богов, но ты никогда больше не спустишься на Землю, не встретишься с людьми».

Эгида исчезла, молнии пропали, и снова синева неба, тишина и покой воцарились вокруг…

И вот ребята, наконец, в саду с изумрудными фонтанами: оливки и финики, груши и яблони красовались спелыми плодами между темных кипарисов и размашистых пальм. Голубые и лиловые лебеди подносили грозди винограда пришедшим гостям, кружась близ фонтанных брызг.

Рядом с величавыми птицами плескались наяды-девчонки с зелеными волосами, дразнящие старого лысеющего грифона. Увидев Кентаврика, они с визгом радости бросились навстречу. На этот взбалмошный визг налетели со всех сторон веселые небожители, с любопытством разглядывая ребят.

Кентаврик хлопнул в ладоши, и с высокой горы покатился огромный белый шар, грозя всех раздавить. Докатившись до испуганно попятившихся ребят, он остановился, оказавшись глыбой чистого мрамора.

Кентаврик хлопнул еще раз, и с деревьев сбежались пушистые бельчата, и оказались рядом с Сережей. Тот кивнул Витьке на его цевницу, и Кентаврик одобрительно подмигнул Сереже.

Витька понял, и дунул в тростинку. Бельчата перебежали от Сережи к нему и расположились в круг. И тогда резвый шалун – Кентаврик поскакал, высекая копытцами мелодичный звон, а бельчата закружились в танцующем хороводе, увлеченные нежной мелодией.

Повсюду выросли васильковые колокольчики и громко зазвенели. А Витька, вторя этим звукам, заиграл на тростниковой свирели. И нежные глубокие хораллы разлились по слуху наслаждающихся богов.

Смеялся и плакал не только краснощекий Вакх, окруженный беспечными менадами, но и Аполлон, мечтательно, хотя и с опаской взирающий на сверкающую вершину Олимпа.

Там было неспокойно: ослепительно-яркие молнии прорезали синеву неба, глухой гул достигал ушей веселящихся богов, и они на мгновение прерывали веселье, тревожно поглядывая в сторону проснувшегося вулкана.

Но, привыкшие беспечно веселиться, они тут же забывали о громовержце, и снова буйное веселье охватывало их.

В этом океане музыки и Сережа подчинился общему вдохновению. Резец помимо его воли выписывал на мраморе такие кренделя, что он сам дивился своим неожиданным способностям.

Отлетали отсекаемые куски мрамора и катились к ногам небожителей крупными серебряными и золотыми монетами. А из мрамора все отчетливей высвобождалась узнаваемая фигурка.

Да, Сережа изображал их друга с горящим факелом в руке.

Как только он стал узнаваем, боги возликовали, подняли живого и изваянного Кентавриков на руки, и понесли. В руках многих зажглись настоящие факелы.

Ликование и шум нарастали, заглушаясь громом тимпанов, Кентаврика уносили все дальше, а ребята, удивленные и восторженные, оказались в руках смеющейся Артемиды. Из уплывающего гула донесся родной голосок:

«Я вернусь к вам, ребята. Вот увидите. Я уговорю дедушку, и он отпустит меня на Землю. Берегите тростинки».

На глазах мальчишек навернулись слезы, они крепко прижимали к груди зеленые тростинки, пролетая вместе с Артемидой над дождевой лестницей. И сказала им Артемида:

– Не унывайте, мальчуганы, и не обижайтесь. Кентаврик всегда возвращается к тем, кого посетил однажды. Только и нам скучно без него.

Когда его нет на Олимпе, даже седовласые Прайи не передают друг другу свой единственный глаз, чтобы ничего не видеть на свете, и тихо вздыхают по малышу. Правда, Арес всегда против замыслов Кентаврика, он мечтает о войнах, а Кентаврик так любит мир.

Она ласково улыбнулась.

В это время зыбкая поверхность неба вздрогнула, как в начале их путешествия, и приподнялась. Тревога вихрем пронеслась мимо мальчишек.

– Опять у вас на Земле что-то случилось, – богиня пристально всмотрелась сквозь волнующиеся облака.

– Вижу атомный взрыв! Ох, доиграются люди с огнем. Не зря видно Мойрам угодно было разбудить Зевса.

Сережа с Витькой виновато потупились.

– Вырвались люди из хаоса Незнания, обрели бессмертный Разум, но справятся ли с мраком безумия, не сгинут ли в пучине бедствий? – она с надеждой глянула на ребят.

– Возвратившись на Землю, не забывайте о Кентаврике. Если ваших душ не коснется холод мертвого равнодушия, он обязательно прилетит к вам.

Богиня улетела, лестница пропала. И снова полил долгий косой дождь, заливая сплошными струями воды стекла плотно закрытого окна…

* * *

… Сережа сел в кровати, недоуменно посматривая вокруг. И вдруг замер, удивленно глядя в телевизор.

На экране творилось невероятное: вспыхивали какие-то загадочные знаки, символы, неизвестные звездные скопления и планеты мелькали с невероятной быстротой, сменяя друг друга.

На мониторе возникла фраза:

«Внимание! Ваш сигнал принят Центром Межгалактического Разума Вселенной! К вам направлен представитель, встречайте… встречайте…»

Сережа вскочил и бросился к аппаратуре, завороженно глядя на экран.

Неожиданно щелкнул тумблер синтезатора речи, и резкий металлический голос деревянно произнес:

«Не пугайтесь, сосредоточьте внимание! Я прибыл, необходим контакт».

Резкий продолжительный звонок в дверь ударил по нервам. Сережа кинулся открывать и застыл на месте: дверь светилась, будто прозрачная. Испуг внезапно прошел, и Сережа рванул дверь на себя.

На лестничной площадке в ореоле призрачного сияния стоял… Кентаврик, улыбаясь ему огромными голубыми глазами.

Зажмурившись изо всех сил, Сережа снова открыл глаза: Кентаврик продолжал улыбаться. Осмелев, он шагнул вперед и протянул руку, желая убедиться, не сон ли это?

Рука прошла сквозь тельце и уперлась в стену.

– Галлюцинация, мираж, – в голосе Сережи послышалось отчаяние, – ты не настоящий, ты снишься мне?! – Он огляделся. – Но я же не сплю!

Сияние исчезло, и настоящий, живой Кентаврик запрыгал по лестничной площадке, цокая копытцами.

Потрогав его, Сережа восторженно засмеялся:

– Проходи, Кентаврик. Но как же тогда… – он снова растерянно замолчал, глядя, как гость шустро заскочил в квартиру.

Захлопнув дверь, Сережа прошел в комнату.

Кентаврик с любопытством оглядывался; подскочив к аппаратуре, он ловко и умело отключил ее. Экраны погасли. Повернувшись к Сереже, изумленно наблюдавшему за его действиями, улыбнулся:

– Здравствуй, Сережа. Я прислан к тебе для контакта из Центра Формирования и Совершенствования Всеобщего Разума Вселенной.

Голос Кентаврика был детский, как у того, привидевшегося. Совсем не похожий на резкий, металлический, сообщивший ему ошеломляющее известие.

Сережа истуканом стоял посреди комнаты. Язык не повиновался ему.

– Ты хочешь знать, почему я явился в образе Кентаврика? – пришелец явно читал мысли на расстоянии.

Сережа согласно кивнул.

– Ты увлекаешься мифологией. Я уловил близкий твоему сердцу образ Кентаврика, и решил принять его облик. Вот и все.

Сережа облегченно перевел дух, растерянность на его лице сменилась восторгом. Эх, была не была, решился он, и спросил:

– А ты можешь стать мальчиком, ну, как я, например?

– Нет ничего проще… – Кентаврик исчез, а перед Сережей тотчас появилась его копия.

Пораженный парнишка молча смотрел на своего двойника.

– Здорово, – наконец произнес он нерешительно, – а ты настоящий? – потрогал руку, одежду, недоуменно покачал головой:

– Фантастика. Разве такое возможно?

«Двойник» ласково улыбнулся ему:

– Элементарный принцип трансформации внешнего вида. Мозг дает приказ изменить структуру клетки, и биологическая система принимает нужную нам форму.

Лицо двойника отрешенно сосредоточилось, и он на глазах стал исчезать, деформироваться, и перед Сережей снова запрыгал Кентаврик.

– Покажи мне, какой у вас внешний вид?

«Кентаврик» улыбнулся, с жалостью глядя на мальчика:

– Как бы объяснить по проще? Разум един во Вселенной. Он может принимать различные формы. Как, например, у вас, в виде живой органической материи. Разум, это особый вид энергии. Мыслящей энергии.

Я знаю множество миров, где разумом наделена неживая материя. Но это присуще тем мирам, в которых только начинается освоение Разума материей. Ибо Материя и Разум в своих высших проявлениях едины.

В этом – суть мироздания!

– Значит, по-твоему, и деревья и моря тоже мыслят? – удивился Сережа.

– Ваша биосфера только на подступах к освоению методов, позволяющих организовать единство Разума и Материи, материального разума, разумной материи, все равно. Но для этого нужны триллионы лет Эволюции. Человечеству же для начала надо овладеть биоразвитием.

Ваш так называемый технический прогресс заходит в тупик развития. Отсюда и накопления вооружений, и громоздкая, опасная для вашей разумной жизни техника.

За окном застрекотало, и они увидели пролетающий над городом вертолет: натужно стуча мотором, он тяжко несся, загребая лопастями воздух.

– Это примитивная конструкция. Гораздо проще использовать неограниченные возможности биосферы. – «Кентаврик» сосредоточился и, медленно оторвавшись от пола, завис под потолком.

– Это же так просто! Создается антигравитационное поле, то есть в пространстве образуется коридор, и я свободно перемещаюсь в нем.

– Как же ты прилетел на Землю? – устав удивляться, Сережа начал мыслить аналитически. – Не в ракете же. Ты пробил коридор в космосе?

Опустившись на пол, «Кентаврик» обнял мальчика.

– Я не ошибся, прилетев именно к тебе. Ты обладаешь абстрактным мышлением, это пока редкость среди людей, особенно взрослых. Создавать коридор в космосе долго и громоздко, можно проще.

В пространстве-времени мы перемещаемся, принимая структуру энергетической материи. Биологический код я меняю на энергетический. Смотри…

«Кентаврик» растворился в воздухе, сконцентрировавшись в сгусток материи, напоминающий луч солнца. Сверкнув перед глазами Сережи, он чиркнул по небу и исчез в глубине атмосферы.

– Кентаврик, вернись!..

– Я уже здесь. – «Кентаврик» вновь появился рядом с Сережей.

– Энергия подчиняется мыслительному центру. Стоило мне подумать о возвращении и вот я снова рядом. Мое же подсознание подсказывает принять более близкую тебе биооболочку, – и вот уже, вместо Кентаврика, Сереже улыбается его необыкновенный двойник.

– Я читал о существовании параллельных миров. Раз ты мой антипод, я буду называть тебя Ажерес, хорошо? – взволнованный Сережа схватил двойника за руки. Тот согласно улыбнулся, держа Сережины руки в своих.

– Я тоже хочу научиться летать! Мы с дедом мечтали об этом. Ты ведь поможешь мне? Во сне я летаю, а наяву не получается.

Ажерес присел на стул, провел рукой по клавиатуре ЭВМ.

– Это атавизм вашего биоразвития. Когда-то твои предки плавали, ползали, летали. Эволюция развития человека проходит все стадии в эмбриональном состоянии, в чреве женщины-матери.

– Я изучал теории Дарвина, – махнул рукой Сережа. – Вот у фантастов все просто: человек-амфибия, Ариэль, попробуй-ка, полетай без крыльев, – вздохнул Сережа, – только во сне и получается. Разбегусь, как следует, и удивляюсь: неужели я лечу?! Как здорово! А потом проснешься…

Ажерес сочувственно улыбнулся.

– Не отчаивайся. Возможности человеческого организма, как и разума, неисчерпаемы. Ты, наверное, слышал о системе йогов, об огнеходцах?

– Немного, – оживился Сережа. – Мы с Витькой часто спорим об этом. Он не верит в чудеса, чепуха говорит, все это. Витька, это мой друг, я познакомлю тебя с ним. – Сережа бросился к телефону.

– Хочешь посмотреть, что произошло с твоим другом за то время, которое вы не виделись с ним?

– Разве это возможно? – Сережа застыл с телефонной трубкой в руках. – Хотя, конечно, я забыл, ты же все можешь.

Ажерес улыбнулся и сел на диван.

– Садись рядом, и смотри.

Экран телевизора вдруг засветился, и Сережа увидел своего друга, поднимающегося по лестнице…

Новелла вторая
Дверь

Вот он подходит к двери квартиры, и сильно пинает ее ногой:

– Проклятая, чтоб ты сгорела вместе с бабушкиными замками. Что, не нравится?! – с ненавистью оглядев ее, пинает еще и еще, дверь гулко молчит.

Витька вынимает ключи и со злостью тычет ими в замочные скважины; дверь не открывается. Забыв про звонок, мальчишка изо всех сил забарабанил по ней довольно увесистыми кулаками.

«Кто там стучит?» – послышался приглушенный дверью, сердитый старческий голос.

– Открой, это я! – Витька с отчаянием воззрился на дверь, опустив руки и слушая, как лязгают и щелкают запоры. – Ну, скоро ты, что ли? – гневно закричал он. – Из-за твоей двери и Сережка к нам не приходит.

«Скоро, касатик, не гневайся», – послышалось изнутри, и наконец-то дверь распахнулась, обнаружив в коридоре полную, низенькую старушку.

– Ключи ведь у тебя имеются, звонок есть, а ты ломишься, как псих ненормальный, – ласково корила бабушка красного от злости внука.

Витька молча прошмыгнул мимо нее в коридор…

Мама с бабушкой сноровисто накрывали на стол; вот утвердился в самой его середине электросамовар, чайник, чашки, блюдца, розетки, ложечки, все засверкало и заискрилось, дымящийся красивый чай заполнил чашки, темно-вишневое варенье плотно зачернело в прозрачных розетках, и тут словно вихрь, в комнату ворвался возбужденный Витька.

– Витя, уже поздно, спокойнее, – укоризненно и любовно посмотрев на сына, мама озаботилась вдруг и ласково пригладила его торчащие вихры.

Увернувшись от своей ослепительно нарядной и красивой мамы, крепыш проворно уселся за стол и не менее проворно стал уписывать разные деликатесы, а именно: бутерброды с черной и красной икрой, а также осетриной, ветчиной, салями.

Глянув на отца, занятого газетой и чаем с сушками, на бабушку, успокоенно и миротворно улыбающуюся ему, хитро захихикал:

– Бабульк, расскажи нам, как тебя ограбили, ну расскажи… – нетерпеливо захныкал внук, ерзая на стуле.

– Витя, – мама укоризненно покачала пышной прической.

Старушка вздрогнула и заволновалась, было, затем успокоилась и отодвинула чашку с чаем, в руках у нее, как по мановению волшебной палочки, появилась связка ключей.

– Эту историю мы знаем наизусть, – буркнул папа из-за газеты.

Мама грустно и ласково улыбнулась ему, и папино недовольство мгновенно погасло под ее волшебным взглядом, и он даже с интересом и тоже ласково взглянул на тещу.

– В тихий апрельский вечер… – задушевно начала бабушка, и стала быстро-быстро перебирать ключами, будто четками…

… Волны эфира витали по комнате кольцами леденящих жилы подробностей о том, как вкрадчиво ОН постучал, как мило улыбался, какой большой и страшный чемодан был у НЕГО в руке.

Как увидела и поняла она, что чемодан этот – пустой, как попросил ОН попить, а сам – плечом в дверь, не дал захлопнуть, а глазами рыск в одну комнату, рыск-рыск в другую, и спросил жутким утробным голосом:

– Есть ли кто дома, мадам?

А бабушка, непривычно молодая и красивая, задыхаясь от ужаса, уже теряла сознание, оседала, и все не могла оторваться от дверной ручки, как – будто та была под током.

А высокий мужчина с черными усами под хищным, крючковатым носом наклонялся над ней, впиваясь горящим глазом, и, поднимая волосатую руку, сладко улыбался, будто уже в гробу видал, прижимал к губам грязный палец: – Тесс…

А из комнаты, словно по волшебству, исчезают предметы: мебель, вещи, драгоценности из шкатулки…

… Страшная история произвела впечатление: мама побледнела, папа выронил газету из рук, а Витька замер, вцепившись руками в спинку стула, улыбка исчезла с его лица.

Бабушка восседала на стуле прямая, как англичанка, скрестив ноги, и строго взглядывала на них поверх очков.

Вдруг в прихожей раздался резкий щелчок. Все вздрогнули и напряженно глянули на дверь, сверкающую замками и запорами, и лишь бабушка удовлетворенно заулыбалась:

– Это «накладной» с секретом. «Собачка» не сразу срабатывает, зато надежно, – старушка была довольна своей дверью, и не скрывала этого…

Ночь. Тихо и темно в квартире, все спят. Сквозь окна доносятся редкие шумы проезжающих машин, и тогда всполохи света мечутся по стенам, потолку, гаснут, растворяясь во мраке.

Витькин сон беспокоен: он то вертится, то замирает в своей кровати, вздрагивает, открывая глаза и слушая ночь чуткими, встревоженными нервами впечатлительной детской души.

Все вокруг замерло и наполнилось какими-то шорохами, осторожными шагами, позвякиванием подбираемых отмычек, тихим нервным сухим покашливанием…

Яркий утренний свет проникает даже в прихожую, где у двери спозаранку трудится старушка: вот она любовно протирает фланелькой вызывающий восхищение массивный «Манчестер» с декоративной отделкой, чуть ниже «Манчестера» сияет никелированный «накладной» с секретом, напоминающий собою маленький изящный пистолет, готовый ежесекундно выстрелить.

Старушка не обходит вниманием и его, и тут в ее ласковых руках замок щелкает, словно живой, пугая насмерть и без того сверх осторожную бабулю. Она замирает на мгновение.

Отдышавшись, уже быстрее проходит тряпкой по утопающему в дверной толщине «обычному врезному», смахивает пыльцу с маленького, но крепкого засовчика, подпирающего низ двери. Вроде бы все.

Дверь засверкала, приковывая к себе внимание, как нечто уникальное в своем роде, становится ясно, что это не просто дверь, а целая система, выпестованная старушкой с любовью и вниманием, и являющаяся в квартире главным, почти живым существом, охраняющим ее обитателей.

Систему довершает дверная цепочка и «глазок», мирно сияющий желто-зеленым светом лестничной площадки.

Из кухни доносятся голоса и звуки, дверь распахивается и появляется Витька, сопровождаемый заботливой матерью. Дожевывая на ходу, он принимает из ее рук объемистый портфель.

– Бабулька, открывай скорее, в школу опоздаю.

– Успеешь, касатик, – старушка ласково осматривает внука и, удовлетворенная, поворачивается к двери, словно к сейфу, загремев вынутой из передника связкой ключей. Вот она трудится над «обычным врезным», сосредоточенно нащупывая бородкой ключа заветную канавку в его чреве.

Ловко щелкнув «накладным» с секретом, бесшумно открывает «Манчестер» и, не глядя, выдергивает засовчик, откидывает в сторону скользкую цепочку…

– Ну, скоро ты, что ли?

– Мама, Витя и так запаздывает.

– О господи… – вздыхает встревоженная происходящим старушка. Наконец-то она разрядила свою дверь, и та расслабленно приоткрылась.

– Ключи-то взял? – хлопотливо оглянувшись на мрачно молчащего внука, она обеспокоенно запричитала: – Не взял, стало быть, забыл.

– Обожди-ка… – и зашаркала вслед за дочерью в комнаты, а вернулась с огромным, как показалось Витьке, ключом на шнурке.

– Накось надень, так не потеряешь, – бабушка быстро накинула шнурок на Витькину шею, ловко просунула ключ под рубашку, и тот больно брякнулся на его голую грудь.

Витька съежился и стал прорываться в полуоткрытую дверь, но бабушка не отпускала, засовывая ему в карман еще связку из ключей поменьше.

Наконец Витька вырвался на лестничную площадку, и во весь дух кинулся вниз по ступеням, на ходу застегивая пуговицы.

«Смотри, ключи не потеряй!» – донесся до его слуха бабушкин взволнованный голос…

* * *

В классе стояла неспокойная тишина.

Худая, как щепка, учительница в очках строго ткнула указкой в плакат, висящий на доске.

– Это скат – хвостокол, которого, как вы, наверное, помните, мы проходили на прошлом уроке. Кто расскажет нам про него? – и она внимательно оглядела замерший от неожиданности класс.

Рассказывать про ската – хвостокола никому не хотелось, и ученики усиленно прятали глаза от испытующего взора неумолимого педагога.

… – Это наш последний день перед каникулами, – почему-то шепотом сообщил Сережа новому другу, но пришелец не отвечал.

Он внимательно присматривался к происходящему, изучая такую непонятную для него жизнь землян.

И Сережа тоже с интересом стал смотреть: ведь он, как и пришелец, ничего не знал о том, как, и чем живет его лучший школьный товарищ…

– Эй ты, Христос – воскрес, иди к доске, – сидевший неподалеку от друзей худой вихрастый парнишка угрожающе сощурил свои рысьи глаза, показывая Витьке кулак из-под локтя.

Две смешливые девчушки с первой парты оглянулись и насмешливо захихикали, глядя на покрасневшего от обиды Витьку.

Сережа сочувственно покосился на товарища и высоко поднял руку, всем своим видом выражая готовность отвечать урок.

– К доске пойдет Векшин.

Вихрастый парнишка нехотя привстал, с трудом высвобождая из-за стола свои длинные ноги. Девчушки снова захихикали, глядя на его мучения.

– Погоди, получишь ты у меня, – прошипел парнишка, со злостью поглядывая на Витьку, но тут зазвенел спасительный звонок, и он облегченно заулыбался.

– Не радуйся Векшин, на следующем уроке спрошу вдвойне.

Учительница захлопнула журнал и вышла из класса, который сразу же стал похож на растревоженный муравейник.

– Эй ты, Христос – воскрес, тебя вразумить, чтоб понятливей стал?

Витька сжал кулаки, глядя на приближающегося противника.

– Не приставай, Колька, получишь по сусалу.

– Я получу?! – Колька насмешливо захохотал, слегка растерявшись. —

Христос, ты почему на шее крест носишь? Ведь ты пионер, – решил он сменить пластинку, тем не менее, не отступая.

– А это твой защитник? – кивнул он на маленького Сережу, стоящего рядом с другом. – Ну, чего хмурый такой? Смотри, ушастик, в футбол не возьмем играть.

– Больно надо, – обиделся Сережа, оглядываясь на смешливых девчушек, которые с любопытством смотрели на них, хихикая.

Полная собственного достоинства, подошла отличница Люда:

– А я видела, у него пуговица верхняя расстегнулась, а на шее… – она победоносно оглядела обступивших ее одноклассников, – на шее у него шнурок висит. А дальше не видно было.

– Ясное дело, крест, – Колька насмешливо хмыкнул, – богомольный…

Растерявшись от устремленных на него взоров, Витька машинально ощупал застегнутую верхнюю пуговицу.

– Не ношу я креста.

– Тогда покажи, покажи… – затребовали вокруг.

В это время Колька быстро подошел к нему сбоку своими легкими, скользящими неслышными шагами и дернул за ворот куртки.

– Распять его! – злорадно закричал он.

Оторванная пуговица застучала по полу, куртка распахнулась, и тут изумленному классу открылся ключ, висящий на Витькиной шее.

Побагровев от стыда и ярости, словно скат – хвостокол в брачный период, изображение которого все еще висело на классной доске, Витька сорвал ключ со своей шеи и так хватил им по Колькиному толоконному лбу, что рассек его до крови, и она закапала на учительский стол.

Все замерли, молча глядя, как в раскрывшиеся двери вошла все та же, худая, как щепка, учительница в очках, сопровождаемая трелью звонка.

Ехидно улыбаясь, она проследовала к столу.

– Урока литературы не будет. Марья Ивановна заболела, и директор попросила меня выручить, – деловито оглядев сгрудившихся учеников, она, было, удивилась беспорядку, но тут увидела ссадину на Колькином лбу и пятна крови на столе. Елочки бровей испуганно вылезли из-за очков.

– Кто это тебя и за что? – педантизм не изменил ей и на этот раз. Оглядев притихший класс, покачала головой: – Садитесь, разберемся после урока. А ты Векшин иди в медпункт и возвращайся живым, – позволила она себе улыбнуться, затем строго оглядела развеселившихся, было, учеников.

– Пустяки, – заупрямился на свою голову Колька, – уже все прошло. – Он потрогал лоб, и тут только до него дошло, какую промашку он допустил.

– Хорошо, Векшин. Иди к доске и расскажи нам про ската – хвостокола все, что ты изучил. Смелее Векшин, смелее.

Тоскливо оглянувшись на дверь, Колька побрел к плакату, на котором, во всей красе, раскинулась ненавистная ему чудо – рыбина…

* * *

За окнами квартиры было пасмурно, серо, лил нескончаемый дождь.

Витька закашлялся и откинул одеяло, которым был укутан. На тумбочке рядом – россыпь разноцветных лекарств, микстура, градусник.

– Болеешь, касатик, – вошедшая бабушка сердобольно поглядела на него, поправила одеяло. – Может, компотику хочешь?

– Бабульк, когда мама с папой вернутся?

– Скоро, касатик. Вот съездят в Тетюши и вернутся. Заболел-то ты нежданно-негаданно. На Родину твоего деда, поди, поедут, пусть съездят с родней пообщаются, а мы тут с тобой… – бабушка потрогала Витькин лоб и сокрушенно покачала головой: – Пойду за матерью схожу, горишь весь, – и, несмотря на полноту, она быстро вышла.

А Витька лежал и болел:

«Дождик этот никогда не кончится. Они уедут, а бабушка навсегда задраит свою дверь, и мы с ней исчезнем, рассыплемся в прах, и ни один звук не донесется из глубины квартиры, сколько бы не звонили они, когда вернутся из отпуска. А Сережка вот ведь удивится, когда я исчезну», – думал он, лежа на спине, и три разноцветные лошадки печально кивали ему с детского настенного коврика.

Витька сделал вошедшей матери огромные затуманенные глаза и умирающим голосом произнес:

– Мне без тебя будет так грустно, мама.

И мама не выдержала и разразилась рыданиями, огромными, как морские волны, с белыми барашками всхлипываний. Мама обнимала и целовала его большими влажными губами и одеяло, намокая, пропитывалось маминой глазной влагой. И подушка тоже.

И тут Витьке стало себя жалко: он размокал не только снаружи, но и изнутри, и уже откровенно рыдал, уткнувшись в мамино скользящее плечо.

– Мы не надолго, родной мой. Думаешь, Тетюши, значит далеко? Это же на Волге, рядом с Казанью, помнишь Казань? Ты сам говорил, как быстро мы доехали тогда, помнишь?

И Витька согласно кивал головой, продолжая плакать…

Дождь перестал лить, но моросил, и стекла окон, казалось, насквозь пропитались влагой и скоро сами потекут, не выдержав непрерывного дождя.

Витька вскочил с кровати и, подмигнув трем печальным лошадкам, отчего они сразу повеселели, стал быстро одеваться…

Папа с мамой укладывали вещи в чемоданы.

– Витя, принеси белую рубаху, она на столе в кабинете, – папа ласково потрепал сына за вихры и тот весело помчался, по пути опрокинув со стола мамин чемодан, который перевернулся в воздухе и шлепнулся, выпростав на пол содержимое.

– Озорник, что ты наделал? – мама сокрушенно, точь-в-точь как бабушка, смотрела на возникший беспорядок, а Витька уже мчался обратно с рубахой в руках.

– Там же белая лежала, – недоуменно вопросил папа, держа в руках голубую рубаху, а Витькин радостный смех уже слышался на кухне.

– Выздоравливает, – улыбнулась мама, и папа замолчал под взглядом ее чарующих глаз, забыв обо всем на свете.

На кухне раздался грохот.

«Ах, проказник, кастрюлю опрокинул, да я тебя…»

Витька пулей выбежал из кухни и промчался в прихожую. На рубашке его расползались жирные пятна.

Он был возбужден, ощущая в себе прилив необъяснимой силы. Предчувствие грядущих событий захватывало его.

Дверь молчаливо наблюдала остекленевшим «глазком» за его безумствами.

– Хорошо, Наташенька, я быстро, – папа в шляпе и с огромной сумкой в руках объявился у двери, сопровождаемый бабушкой.

– Мамаша, нельзя ли поскорее? Опоздать можем, а тут еще в магазин… – он нетерпеливо поглядывал на тещу, священнодействующую возле двери.

Бабушка молча продолжала свое святое дело.

Наконец, дверь нехотя растворилась и, выпустив папу на лестничную площадку, радостно захлопнулась. И снова бабушка собственноручно выполнила свой ежедневный ритуал, не пропустив ни одного замка.

Не успела она вернуться на кухню, как резко затрезвонил звонок.

– Господи, как метеоры какие, так и шныряют взад-вперед, – старушка недовольно спешила назад, выдергивая из кармана связку ключей.

Оступившись, она охнула, и ключи выпали из кармана, но упасть на пол не успели: их ловко подхватил на лету кравшийся следом за бабушкой внук. Обрадованный удачей, он забежал на кухню и, открыв мусоропровод, бросил туда ключи.

Захлопнув его, прислушался. Вот где-то далеко внизу дзенькнуло: это ключи достигли дна. Удовлетворенный содеянным, как ему казалось, благим делом, внук вышел из кухни, предвкушая дальнейшее развитие событий.

То, что он увидел, повергло его в смятение: бабушка, как ни в чем не бывало, ловко открывала дверь, гремя связкой ключей.

Вот она сняла цепочку, и наконец-то Сезам нехотя открылся, впустив на порог истомившегося в ожидании папу. Загруженный свертками, он ввалился в прихожую, недовольно бормоча:

– Наконец-то. И так каждый день. Стоишь, как дурак, перед дверью, и ждешь. Когда же это кончится? Не дом, а крепость какая-то, соседи уже смеются над нами. – Он оглянулся в приоткрытую дверь и увидел соседей, с любопытством наблюдавших за ними.

– Я же говорю! – и возмущенный папа помчался в комнаты к своей жене. Мягко улыбнувшись, она поцеловала его в лысину:

– Не надо так раздражаться по пустякам. Надо беречь здоровье. Ты же знаешь ее слабость к замкам. Врачи запретили маме волноваться…

Мимо них прошествовал в свою комнату задумчивый Витька: на лице его сквозило удивление и недоумение одновременно.

И лишь старушка заботливо хлопотала возле двери, мурлыча про себя что-то веселенькое из прошлой жизни…

Склонившись над чемоданом, как хирург над операционным столом, папа усердно укладывал в него многочисленные свертки, и пестрый галстук, отделившись от рубашки, весело мешался под его руками, несмотря на то, что папа то и дело закидывал его за плечо…

– Слушайся бабушку, сыночек, не огорчай ее, – мама целовала сына ярко накрашенными губами и тут же стирала платочком помаду с его лица.

– Соблюдай распорядок дня, режим. Понял? – папа дружески похлопал сына по спине, и после этого они были выпущены бабушкой за дверь, которая мгновенно захлопнулась за ними с железным звоном, и бабуля принялась за свою вечную работу: она наглухо задраивала дверь.

Ловко манипулируя замками, вначале с удовлетворением закрыла «накладной» с секретом, затем с уважением поглядела на «Манчестер», и тот послушно сработал, повинуясь движениям ее волшебных рук.