Текст книги "Дорога в Алатырь"

Эпилог

Над подгорьем кружились птицы. Птичий гам не мешал Ивану Николаевичу смотреть на пашню, где он видел деда с бабушкой, копошащихся на своем огороде, видел рядом с ними Ваньку, слышал их голоса, только фигуры их были прозрачными, невесомыми, и говорили они тихо, словно были далеко-далеко. Щемящее чувство невозвратимости ушедшего томило душу, заставляло учащенно биться сердце.

Вот Ванька оглянулся, помахал ему рукой, побежал к нему, и Иван Николаевич вначале удивился: ведь это же он, Ванька, уж не снится ли все ему, словно наяву?

Как вдруг понял, что это не он, Ванька, а его внук, Ванюха, бежит к нему с того места, которое когда-то было их огородом. Показывает ему что-то, смеется…

Иван Николаевич встрепенулся, словно со дна реки вынырнул, отдышался, стараясь унять рвущееся из груди сердце.

– Деда, смотри, что я нашел! – внук протягивает ему какую-то палку, Иван Николаевич взял ее машинально, посмотрел более внимательно и увидел, что палка похожа на извивающуюся змею с раскрытой пастью, даже подобие глаза имелось.

– Я испугался, думал, настоящая змея! – удивлялся внук, и Иван Николаевич тоже удивился, засмеялся. Вдоволь насмеявшись, дед с внуком посидели молча, слушая, как щебечут птицы, шелестит ветер листьями деревьев.

Они смотрели на окна их бывшего дома, и после всего рассказанного дедом Ванька уже по-иному смотрел на дом, на сад, на огороды, словно это он здесь жил когда-то, словно жизнь, прожитая его дедом в детстве, вошла и в него, в его душу и навсегда поселилась в ней, вызвав ту же любовь, которой была полна душа деда.

Теперь они были по-настоящему близки друг другу. Ванька взял деда за руку и сказал серьезно, совсем как взрослый:

– Деда, давай здесь на совсем останемся?

– А что, давай! – воодушевился, было, дед, но тут же сник. – Мне можно, я на пенсии, а как же твоя учеба? Мама с папой, бабушка дома ждут…

Дед и внук помолчали, осознавая невозможность желаемого.

– Деда, а мы здесь немножечко поживем, потом в Москве. Разве нельзя жить и там, и здесь?..

Иван Николаевич взволновался, пораженный простотой истины, высказанной его внуком. Вскочил, словно молодой.

– Можно. Раньше было нельзя, теперь можно. Теперь мы живем в свободной стране. – Иван Николаевич уважительно взглянул на внука, ведь тот родился в другой, демократической России, он и думает по-новому, как свободный независимый человек.

«Ну что ж, рядом с ним и он постарается, если и не избавиться вовсе от пут рабства, в которых он просуществовал всю свою жизнь, то хотя бы ослабить их, чтобы тоже почувствовать себя свободным, наконец-то, – подумал Иван Николаевич. – И не прервется связь поколений, и мы, русские люди, как, например, горские племена Кавказа, тоже будем знать не менее девяти поколений своих предков, чтобы по-настоящему уважать и себя, и других, чтобы быть действительно гордыми и свободными людьми».

На кладбище также щебетали птицы, также шелестел ветер листьями деревьев, и деду с внуком казалось, будто они как вышли из калитки их бывшего дома, так и вошли в новую, недавно установленную оградку, внутри которой покоились рядом два заросших травой холмика.

– Ну вот, Ванюха, ограда у них теперь имеется новая, сейчас мы с тобой траву лишнюю повыдергиваем, потом могилки дерном обложим, кресты покрасим, работы – непочатый край, – разговаривая с внуком, Иван Николаевич не забывал о деле, и могилки преображались на глазах, превращаясь из заброшенных в ухоженные…

– Деда, не торопись, а то ты все сделаешь, и мне нечего будет делать, – охлаждал его пыл внук, стараясь не отставать.

Дед был доволен своим внуком. Он подумал о том, что и его дед с бабушкой простят своего старого внука за то, что он так долго не приезжал к ним.

А внук поглядывал на деда и тоже думал. Думал о том, какой у него мировой дед. Что они скоро поедут домой. А потом вместе с папой, мамой и бабушкой снова приедут сюда.

Закончив работу, они постояли у ограды, отдыхая от трудов праведных.

– Пошли домой, бабушка Лида заждалась. А дедушка Юра обещал со мной в шахматы сыграть.

– Пойдем-ка, Ванюха, – дед повел внука извилистой тропкой между могилами, и вскоре они вышли еще к одной просторной ограде с могилками внутри.

– Вот здесь наша родовая могила Шмариновых: бабушка моя покоится, Надежда Николаевна, царствие ей небесное; дядья мои родные – Юрий и Дмитрий, отец – Николай Дмитриевич.

Иван Николаевич открыл дверцу ограды и вошел внутрь, присел на скамеечку. Внук оглядел памятник с выбитыми на нем фамилиями и датами, крест рядом с памятником. Затем они с дедом стали обрывать траву и кусты, разросшиеся вокруг.

– Скоро я тебе и о них расскажу. И будешь ты, Иван Яковлевич, знать всю нашу родословную, факт.

Ванька согласно кивнул головой, продолжая дергать сорняки.

А над ними, над городом, раскинувшимся среди привольной русской природы, в невысоком осеннем небе кружились птицы, собираясь лететь в дальние края…

Старинное приземистое здание железнодорожной станции, перрон, стальные нити рельс, уходящие вдаль.

Заканчивается посадка на пригородный электропоезд.

Толчея, суета…

У окна одного из вагонов разместились Иван Николаевич с внуком. И вот поплыли назад привокзальные здания, оставшиеся на перроне люди, поезд набирал ход…

Стучат под колесами стыки рельс, грохочут пролеты железнодорожного моста, сквозь мелькание которых видны Сура, Подгорье, город, привольно раскинувшийся на живописных холмах.

Но вот картины родных мест исчезают, превращаясь в фотографии на стене кабинета Ивана Николаевича, с которых смотрят на нас герои нашей истории и их предки.

И если прислушаться, то сквозь шум машин, мчащихся по столичным дорогам, доносятся с улицы крики птиц, собирающихся осенью в стаи, чтобы лететь в дальние края, в родную сторонку.

А сквозь современные песни и мелодии, раздающиеся откуда-то по соседству, едва пробиваются песни и мелодии тех далеких времен…

Они ненавязчиво звучат в наших ушах.

Или же это только кажется нам, глядя на старые фотографии, которые пробуждают в нас видения и звуки невозвратимого прошлого.

Дают силы жить сегодня.

Помогают не угаснуть надеждам на будущее.

Осознать, что «Иваны, не помнящие родства» – это не про нас.

Школьные годы чудесные…
Повесть
Книга вторая

Глава пятая. Пролог

– Ванечка, в школу пора, а то опоздаешь, – моложавая, современного вида бабушка заглянула в комнату внука, и ее красивое полное лицо озаботилось.

Внук смотрел по телеку «Гарри Поттера», своего любимого героя, и оторвать его от просмотра было нелегко.

– Иван Николаевич, потакаете внуку, а учиться кто за вас будет, этот Гарри Поттер? – официально-осуждающе выговаривала она мужу, собирающемуся на выгул собаки.

– Не волнуйтесь, Раиса Васильевна, мы уже готовы, да, Ванюх? – в тон ей ответствовал Иван Николаевич, тоже заглядывая в комнату внука. Но внук уже выходил навстречу с портфелем в руках.

– Вот видишь, – деду была приятна дисциплинированность внука и, чмокнув бабушку и жену в щеки, дед с внуком исчезли за дверью квартиры, поспешая вслед за собакой…

Вот они вышли из подъезда и стали прогуливаться возле дома, наблюдая за резвившейся на газоне собакой…

– Хочешь, Алатырь тебе покажу? А, Ванюха, не забыл еще нашу поездку? – лицо у деда добродушно-лукавое, а в голосе – надежда и тревога.

– Давай! – обрадовался внук, лишь бы в школу не идти.

Дед сжал его голову руками и приподнял внука над землей, как и его самого когда-то поднимал его дед, показывая Москву.

– Где же Алатырь, дед? – недоумевал современный вундеркинд, уже поняв незамысловатую шутку деда и подыгрывая ему.

– Вон за тем горизонтом, каких-нибудь 15 часов на машине, и мы снова там, – размечтался сентиментальный дед.

Ванька потирал раскрасневшиеся уши, не обижаясь на него.

– Ты кем хочешь стать, когда вырастешь?

– У нас в классе мальчишки киллерами мечтают быть или крутыми, девчонки – фотомоделями, телеведущими, а я буду новым русским. Куплю тебе дом в твоем любимом Алатыре.

– Ну, спасибо, коли не шутишь, – лицо деда стало серьезным от услышанного, оптимизма поубавилось. – Давай-ка, прибавим газу, а то действительно опоздаем мы с тобой.

Они вышли на оживленную улицу…

Провожая внука в школу, дед заодно выгуливал общую любимицу семьи – собаку породы «коккер-спаниель», спокойно и важно трусящую рядом с хозяином и не обращающую внимания на вавилон, творящийся на улице, как и положено настоящей столичной штучке.

А призадуматься было над чем, глядя вокруг: непривычные глазу простого россиянина причудливые дома-башни выросли вокруг, как грибы, вытесняя здания русской архитектуры, вывески сплошь на иностранных языках самых разных зарубежных фирм, шопы и бутики, ресторан «Макдоналдс», ряды иномарок, москвичей не отличить от иностранцев, все смешалось на улицах московских. Блеск и нищета одновременно.

Около типичной московской школы постройки семидесятых годов прошлого века дед с внуком расстались. Дед проследил, как внук вошел в школу и вместе с собакой неспешно пошел обратной дорогой домой.

Он наблюдал, как среди прохожих снуют цыгане, бездомные дети, кучкуются бомжи и наркоманы, вконец опустившиеся пьяницы и нищие – кого только нет в современной демократической столице…

Внезапно его окружили несколько наглых бездомных подростков:

– Дядя, отсыпь деньжат на бедность. На хлеб не хватает.

– Ищи, давай, заснул што ли? Да нет, нас изучает, старый пень.

Иван Николаевич пошарил в карманах и выудил десятку. Не успел он и рта раскрыть, как десятку выхватили из рук, и подростки с гомоном пошли дальше обрабатывать простофиль вроде этого деда.

Они обернулись и загоготали, глядя на обескураженное лицо доброго прохожего. Побольше бы таких.

Иван Николаевич шел домой, машинально глядя вокруг и следя за собакой. Он размышлял: «Как изменилось все вокруг, и это за какие-то 15 лет. Он, проживший в Москве без малого 40 лет, добившийся определенного успеха, чувствовал себя чужим среди всего этого праздника новой жизни, чуждого для него и многих других москвичей. Москва всегда была для него доброй матерью и вдруг стала злой мачехой».

Кто-то толкнул его в очередной раз, и обозленный прохожий разразился гневной тирадой в адрес зазевавшегося старого болвана:

– Чего плетешься, черт старый, зенки разуй! Не видишь, люди идут, а он тут путается под ногами. На свалку вас пора, старье…

Иван Николаевич не обиделся на прохожего, что с него взять – измотанный борьбой за выживание человек. И таких стало пугающе много.

А вот и дом, в котором он живет со своей семьей. Собака резво потянула за поводок, проголодавшись после утреннего моциона. Поспешая за ней, Иван Николаевич совсем запутался в своих мыслях: «Конечно, и раньше были трудности, жили бедно, однако у всех была работа, и на улицах не было бомжей, бездомных детей. Те подростки, потребовавшие у него денег, через годик-другой могут стать грабителями, и что тогда?

Они озлоблены, ведь у кого-то и для кого-то есть все, а у них нет ничего, даже надежды, нет будущего. Снова классовая борьба, очередная революция? Не дай бог, бедная Россия…

Вроде бы совсем недавно я тоже был мальчишкой…».

И снова зимушка-зима
(Ванькины сны)Сон первый: в столицу к родителям

Бабушка с Ванькой, возглавляемые дедом, выходят на перрон вокзала, где уже объявлена посадка на поезд.

– Хосподи, и зачем это ребенка в такую даль таскать? – ворчит бабушка находу с сумками в руках. – Лучше сами бы приехали в гости к нам, как люди. Ан нет, не могут, взбаламутили старого с малым, приезжайте, соскучились…

Для Ваньки все вокруг волнующе-радостно: множество суетящихся людей, провожающих друг друга. Кругом мелькают руки, ходят разные ноги, и если задрать голову вверх, то видишь странные головы взрослых, вертящиеся на шеях, что-то возбужденно говорящие и кричащие друг другу.

Ванька вздрагивает от громкого рева паровоза, выпускающего пары.

Большой, черный и блестящий, пыхтящий паром паровоз, с огромными красными колесами и звездой впереди – как это здорово!

После гудка паровоза прозвенел станционный колокол, и все быстро полезли в зеленые глазастые вагоны, толкаясь и переругиваясь между собой.

– Полезли, дедуля, а то опоздаем! – Ванька в страшном волнении теребит деда за рукав пиджака.

Дед прощается с бабушкой, подсаживает внука в вагон, втаскивает чемодан с сумками, и вот Ванька уже сидит у окна рядом с дедом и смотрит через стекло на землю, боясь прозевать момент, когда поезд тронется с места.

И вдруг медленно все поплыло назад: станция, народ, бабушка. Поехали!

Ванька машет рукой бабушке, которая стояла на перроне, утираясь платочком. Вот она помахала платочком Ваньке с дедом и исчезла из виду.

Перед глазами поплыли дома, дороги, показалась река.

– Дедуля, смотри, Сура! – кричит Ванька в восторге, и они смотрят, как мелькают переплеты моста, смотрят вниз на речку, видят свое Подгорье, слушают, как поезд грохочет по железнодорожному мосту.

– А вон там – наш дом, видишь?

От необычности ощущаемых чувств у Ваньки захватывает дух. Деду тоже интересно посмотреть на свой дом со стороны. Ведь не каждый день едешь на поезде с внуком в гости к дочери.

Поезд вошел в лес, набирая ход…

В Чебоксарах

Ванька с дедом стояли возле большого каменного здания вокзала на площади. Это тебе не алатырская железнодорожная станция: все вокруг поражало Ваньку масштабами, не как в маленьком Алатыре. Хотя смутно, подсознательно он припоминал, что бывал раньше здесь, но забыл.

Ванька задрал голову и по складам прочитал:

– Че-бок-са-ры! – засмеявшись радостно, спросил:

– А мама нас встретит?

– Мы сами с усами, доберемся, не маленькие, чай, – возразил дед, останавливая проходившую мимо женщину и расспрашивая ее, как доехать по адресу, написанному у него на бумажке.

Вскоре подошел нужный им автобус…

Знакомые места

Сойдя с автобуса, Ванька увидел знакомые места, дом и двор, где он жил, как ему казалось теперь, в далеком раннем детстве.

– Вон наш дом, дедуля! – Ванька уверенно повел своего деда к подъезду, из которого выносили до боли знакомую ему девочку. Ее папа очень осторожно посадил девочку в «Москвич», мама села рядом, и Ванька все вспомнил:

– Танька, я в гости к вам приехал! – подбежал он к машине.

Девочка тоже узнала его и помахала рукой, слабо улыбаясь. Машина уехала.

– В больницу повезли, болеет, сердешная, – сообщила соседка, тоже признавшая Ваньку. Вокруг него сгрудились дворовые мальчишки.

– Пошли, нам некогда. Потом потолкуешь, – дед подхватил чемодан с сумками и корзинкой, и они вошли в подъезд дома.

Родительский дом

На стук в дверь им открыла нарядная красивая женщина, в которой Ванька немедленно признал мать, и засмущался почему-то.

– Ванечка с папой приехали, – просияла женщина, – что же вы телеграмму не отбили? Мы бы встретили вас, тяжело с такими-то сумками таскаться. Проходите, располагайтесь. Сейчас будем распаковываться, а потом обедать. Скоро папа с работы придет, а сынок с тестем уже дома. Вот он обрадуется.

Говоря все это, мама поставила в угол вещи, повесила на вешалку дедушкин пиджак с фуражкой, сняла с Ваньки ботинки и усадила их с дедом на диван.

На полу простиралась та самая красивая дорожка, которую дед вначале принял за ковер, и на которой Ванька боролся с отцом когда-то.

– Отдыхайте пока, а я на кухню, – мама скрылась за дверью, а дед с внуком стали осваивать комнату, озираясь по сторонам.

– Недурно устроились. Зачем им Алатырь наш сдался, оно, конечно, здесь лучше да богаче, верно? – ворчал дед, испытующе поглядывая на внука.

Но тут в коридоре послышались приближающиеся шаги, знакомые голоса, и в комнату вошел представительный дядя в костюме с галстуком, в фетровой шляпе, в котором Ванька немедленно признал отца.

Встреча была по-мужски лаконичной, не то, что мамины поцелуи, от которых на щеках остаются ярко-красные отпечатки.

– А вот и папа наш пришел, как раз во время. Все за стол, обедать будем, – мама сноровисто накрывала на стол…

– Действительно, вовремя, – подтвердил дедушка, не без одобрения поглядывая, как папа водрузил посреди стола прозрачную бутылку с белой головкой и яркой этикеткой: «Столичная».

Комната наполнилась вкусными запахами борща, жареной картошки с мясом, из привезенной бабушкиной банки с солеными огурцами доносился аромат укропа и смородиновых листьев. Взрослые звякают рюмками, а Ванька радостно глядит на них и думает: бабушки только не хватает…

В гостях хорошо, а дома лучше

Утро. Родители уже давно на работе. Ванька прибежал с улицы и уселся рядом с дедом, который курил свою неизменную козью ножку, сидя у стола и поглядывая в окно.

Столичная жизнь в гостях у папы с мамой, что может быть лучше?

– Старуха там наша одна, за садом нужен присмотр, огород поливать, да и работа ждет. Дел по горло, а мы тут сидим целый день одни. Прохлаждаемся. Родители твои на работе, им не до нас, – брюзжал дед, и Ванька понимал всю справедливость его слов, но уезжать ему не хотелось.

– Дед, поезжай один, а я погощу еще немного и потом приеду, – рассуждал внук, и дед обиженно покосился на него, замолчал.

– Да и дружок твой, Витька, небось заждался, скучает там без тебя, – продолжал гнуть свое дед, и этот его довод перевесил все остальные.

Ванька сдался, и они с дедом засобирались в дорогу. Пора возвращаться…

Сон второй: встреча друзей

Не успели они с дедом войти в дом и обрадовать своим появлением бабушку, как Ванька вновь выбежал из дома.

Он выскочил из сеней и, взбежав на крыльцо, забарабанил в дверь Витькиной квартиры, громко крича:

– Витька, выходи, мы с дедом из Чебоксар приехали!

Дверь открыл сам Витька, и состоялась радостная встреча друзей.

– Я уж думал, ты там на совсем останешься.

– Ты чо, свихнулся?

– Моя бабушка сказала, тебе с родителями надо жить.

– Они сами к нам приедут. Давай поиграем в твои игрушки? Смотри, что мне папа подарил, – и Ванька извлек из кармана новенький блестящий пистолетик, заинтересовав им друга.

– Пошли к нам, – сразу же пригласил его Витька к себе домой.

В квартире друга

Витька, длинный и тонкий паренек, с бледным лицом будущего интеллигента, подводит друга к стене, и восхищенный Ванька рассматривает висящий на ней большой настоящий телефон.

Он снимает трубку и прикладывает к уху: в трубке раздаются гудки, треск помех, но Ваньку этим не смутить, все равно интересно послушать.

У Витьки так много игрушек, что у Ваньки разбежались глаза. К заигравшимся друзьям подошла Витькина бабушка:

– Ребятки, садитесь за стол, пора обедать.

Ванька не возражал, так как не страдал отсутствием аппетита, в отличие от Витьки, который нехотя ковырялся в тарелке и давился пищей.

У него плохой аппетит, и его бабушка с надеждой смотрела на Ваньку, уплетающего за обе щеки. Может быть, глядя на Ваньку, и ее Витенька разохотится покушать? Но Витька оставался равнодушным и тоскливо смотрел в тарелку, понурив голову…

Ванька быстро справился с обедом, а Витька все сидит над полной тарелкой.

Тогда ему стало жалко товарища. Хочется помочь, и он предлагает:

– Витька, давай я вместо тебя доем.

А Витькин дедушка, строгий и важный старик, худой, в мундире начальника почты, сидит в кресле и читает газеты, громко шурша и перелистывая страницы, неодобрительно поглядывая на Ванькино румяное лицо, перепачканное сладостями.

И Ваньке уже хочется побыстрее вскочить и убежать из этой строгой обстановки и от Витькиного строгого деда на улицу…

Во дворе

Мальчишки увлеченно ползают на четвереньках по песку, громко рыча и урча, пытаясь подражать звукам автомобилей, возят наперегонки свои машинки по песчаным дорогам и колеям, нарочно сталкивая их друг с другом, наезжая одна на одну. Чья машина лучше и быстрее?

– Моя самая непобедимая!

– Нет, моя еще непобедимее!..

Они вскакивают и угрожающе смотрят друг на друга. Того и гляди вспыхнет рукопашная…

Но ссоры друзей подобны вешнему снегу, и вот они уже придумывают себе новую игру: катер мчится по песку, словно по воде, а за ним гонится моторная лодка то настигая врага, то отставая…

Скрипка

Из окна Витькиной квартиры, что на втором этаже, лились тоскливые звуки – Витькин дедушка играл на скрипке.

От этих звуков все в доме и во дворе насторожились: бабушка выглянула из сеней, залаял Дружок, а Ванька с интересом наблюдал, как шедший от колодца дед поставил ведро с водой на землю, чертыхаясь.

Назревал скандал, так как дед терпеть не мог звуков, издаваемых этим музыкальным инструментом.

– Опять Василь Василии свои мудовые рыдания завел. Эй, волчиные ребра! – крикнул он в открытое окно наверху, – кончай свою шарманку крутить. На вот, на моем хрену сыграй, лучше получится, – потряс он ширинкой штанов.

Окно наверху тихо закрылось. Соседи, как люди истинно интеллигентные, не любили скандалов.

Бабушка осуждающе замахала на мужа руками, заохала-запричитала:

– Хосподи, и не стыдно тебе? Што соседи подумают, перед Анной Викентьевной неудобно. Василь Василич – культурный человек, не чета нам, а ты?

– Замолчи! Он знает, что я не выношу скрип этот, всю душу он мне выворачивает, так нет, снова завел.

– Он же у себя дома, хосподи, помилуй душу раба грешного…

Во дворе опять стало тихо, а Ваньке скучно. Но вот в дверях снова показался Витька, и друзья встретились вновь, чтобы продолжить игры…

– Ванечка, вставай, в школу опоздаешь, – Ванька открывает глаза и с изумлением видит мать в его маленькой алатырской спаленке, радостно вскакивает с кровати. Значит, это был просто сон, ведь его родители давно уже живут вместе с ними в Подгорье. Правда, Витьки, друга нет, зато у него есть Васька, и это здорово. Да и сам он уже не малыш, а самый настоящий пионер.

Бабушка хлопочет на кухне, дед курит у печки, отец в передней собирает чемодан, и мать помогает ему укладывать вещи.

– Папа, ты куда собираешься?

– Поработаю в одном месте, подарок тебе привезу, договорились?

Ванька кивнул и пошел на кухню, умываться.

Вот он уже сидит за столом, пьет какао, ест кашу. Пора в школу.

Бабушка хлопочет возле, помогает внуку одеться потеплее. Мать сует ему в руки портфель и мешок со сменной обувью, и наконец, Ванька на улице, где холодно и еще совсем темно. Поспать бы еще, а тут в школу надо переться.

Он бредет вверх по переулку, спотыкаясь, тут его настигает друг Васька, и они уже веселее поднимаются в гору, выходят на улицу.

На углу Кировской они расстаются. Васька теперь учится в другой школе.

Посмотрев ему вслед, Ванька торопится дальше, вот он сворачивает за угол и, запыхавшись, подходит к своей школе вместе с другими опаздывающими.

Школа приветливо светится окнами, хлопает входной дверью, и тут уже не зевай, иначе собьет с ног…

У порога учеников поджидает строгая тетя Дуся, уборщица.

– Про ноги не забывай, вон веник, обметайте валенки. Наследят, убирай тут за ними целый день, – басит хмурая с утра уборщица, и Ванька аккуратно обметает валенки, спешит в раздевалку.

Пристроив свое пальтишко с шапкой на забитой одеждой вешалке, он развязал мешок со сменной обувью, переобулся, поставил валенки в угол и побежал в свой класс, где уже начался урок.

Сопровождаемый строгим взглядом учительницы, Ванька пробирался к своей парте, как вдруг Симак нарочно выставил ногу и, споткнувшись, Ванька брякнулся на свое место рядом с Таней Журавлевой, задев сидевшего на третьей парте Вовку Косырева.

В результате у Вовки в тетради появилась жирная клякса, и он сердито погрозил Ваньке кулаком:

– Погоди, пенек, на перемене получишь у меня, – прошипел он.

– Симаков, Косырев, делаю вам замечание. Продолжим. Маресьев, начинайте писать вместе со всеми с красной строки, – строго обвела взглядом из-под очков своих нерадивых учеников учительница. – Пишите…

– Марь Михайловна, у меня из-за Ваньки клякса, – не выдержал Вова.

– Это мне Симак ножку подставил. У, рожа, – погрозил Ванька Симаку, и тот состроил испуганную рожу в ответ. Класс оживился.

– Тихо, дети. Сосредоточьтесь и пишите дальше: «Зимние пичужки с ярким, как морозные зори, оперением – снегири и синицы садились на рябину, медленно, с выбором клевали крупные ягоды…».

В классе было тихо, только старательно скрипели перья учеников, диктант близился к завершению. Учительница ходила меж рядов, следя за тем, как они пишут, поглядывая в их тетради.

У окна возле большой черной классной доски стояли напольные счеты, а на самой доске была написана четким почерком мелом тема диктанта: «Наедине с природой. Борис Пастернак».

Зазвенел звонок, возвещая о конце урока и начале перемены.

Перемена всегда желанна и скоротечна. В уборной Симак курил папиросу, вызывая завистливые взгляды товарищей и сплевывая на сторону.

Ванька проигнорировал вызывающе растопырившегося приятеля и, сделав свое дело, вышел в коридор.

Как вихрь на него налетел Вовка Косырев, и мальчишки сцепились в схватке, стараясь повалить друг друга на пол, пыхтя от напряжения и злости.

Галя Петрова, отличница и классная ябеда, подбежала к учительнице:

– Мария Михайловна, там Маресьев с Косыревым дерутся, – доложила она.

Выбежав из класса, все увидели драчунов с красными ушами. Закончив выяснение отношений, они приводили в порядок свою форму.

– Маресьев, Косырев, марш в класс, – скомандовала учительница, и тут зазвенел звонок. Драчуны вместе со всеми заняли свои места.

Класс притих, глядя, как учительница пишет в журнале.

– Двойки им ставит за поведение, – прошептала громко Галя Петрова и показала драчунам язык в назидание за их выходку.

Таня Журавлева осуждающе отодвинулась от Ваньки и даже отвернулась, показывая всем своим видом – конец их дружбе.

– Симаков, завтра придешь с родителями, а Маресьеву и Косыреву ставлю четверку за поведение, – вынесла свой вердикт справедливого наказания учительница, и класс замер – весь внимание.

– За что с родителями, Марь Михайловна, – заканючил, было, Симак, притворно всхлипывая, но учительница продолжила, не глядя на него:

– Так, будем решать задачи. Приготовили тетради по арифметике, – она встала и, подойдя к доске, быстро мелом вывела условие задачи.

Ученики старательно заскрипели перьями…

На углу Кировской Ванька подождал Ваську, бежавшего из своей школы, и друзья пошли домой вместе, делясь новостями:

– Я в библиотеке был, книжек вот набрал, приходи, как уроки выучишь, почитаем, – мечтательно сказал отличник Вася.

– Мать не пустит, я четверку по поведению схлопотал, – уныло отвечал менее удачливый ученик Ваня.

– А ты дневник спрячь пока, не показывай, – помолчав, посоветовал мудрый как всегда Вася, и Ваня согласно закивал головой, обрадовавшись.

Войдя во двор дома, они разбежались по своим квартирам, не обратив никакого внимания на Паньку, стоявшему во дворе тоже с портфелем в руках. Не до него им было теперь: пора учить уроки.

Обидевшись на друзей, Панька сердито пометал снежки в калитку и побрел домой. Ему не хотелось заниматься уроками, но никуда не денешься, надо…

И снова утро. Ванька слышит сквозь дрему, уже проснувшись, как по радио отзвучал гимн Советского Союза, затем началась утренняя зарядка, которую вел как всегда Гордеев.

Под бодрые звуки пианино он вскочил с кровати и стал собираться в школу, засовывая в портфель тетради и учебники со стола.

– Умница-разумница, сам сегодня встал, в школу уже собирается, – с гордостью за внука доложила бабушка матери, но та сохраняла суровое выражение лица, отчего бабушка с внуком притихли.

– Вот когда поведение свое исправит, учиться станет на «отлично», как Вася, вот тогда и будет умница-разумница, – передразнила она бабушку.

Дед принес охапку обледеневших поленьев и свалил у печки.

– Холодновато с утра, – сообщил он, и в подтверждение его слов репродуктор захрипел, затрещал, и заговорило местное радио: «Внимание. В связи с усилением морозов занятия в школах с первого по четвертый классы сегодня отменяются». – Ванька не выдержал и радостно запрыгал, хлопая в ладоши и не обращая внимания на мать, но не тут-то было:

– Раз занятия в школе отменяются, устроим дома уроки чистописания, а то пишешь, как курица лапой, – ледяным тоном, не терпящим возражения, прояснила мама дальнейший план действий сына, и Ванькин восторг угас.

Он побрел на кухню под сочувственные взгляды деда с бабушкой, не смевших спорить со строгой дочерью.

Ванька уныло сел за стол, сжевал свой утренний бутерброд с маргарином, посыпанным сверху сахарным песком, выпил кружку какао и переместился на новый диван с валиками по бокам, появившийся у них после приезда родителей. Ванька любил посиживать на нем, хлопая валиками.

От нечего делать стал слушать радио. Передавали нанайскую народную сказку про капризную ленивую девочку, которая считала себя самой красивой на свете и поэтому не хотела помогать маме по хозяйству.

В результате от злости она стала махать на всех близких руками и превратилась в гусыню: «Ручки у меня самые белые, шейка у меня самая тонкая, красивая я, айога-га-га, га-га-га…», – Ванька невольно заслушался, интересно.

– Послушай, может, ума-разума наберешься. Вернусь после работы – и за уроки, – напомнила мать и ушла. Оставшиеся дома облегченно вздохнули.

Вторая сказка – про мальчика-луковку, который боролся с сеньором-помидором и другими богатыми овощами и фруктами за место под солнцем, была еще интереснее. Чипполино был веселый, неунывающий и задорно пел про свою семью: «У отца детишек много, дружная семья: Чипполино, Чипполоччи, Чипполетто и, конечно, я!..», – детская передача была в разгаре, когда Ванька вдруг вскочил и стал торопливо собираться.

– Ты куда это, пострел? Морозище какой на дворе, – строго сказала бабушка, но Ванька продолжал лихорадочно одеваться, выглядывая в окно: соскоблив ногтем морозные узоры на стекле, разглядел друзей в саду.

– Ребята вон все гуляют, а я что, рыжий? – заспорил Ванька на взводе.

– Пускай себе идет, пока матери нет, – закашлялся у печки дед, и Ванька, с благодарностью глянув на него, умчался в зимнюю стужу…

В квартире было слышно, как гудели от мороза провода электропередачи на фонарном столбе у дома, окна заросли красивыми морозными узорами, весело гудел огонь в печи, потрескивали угольки, выскакивая из топки на обитый жестью пол, бабушка ловко орудовала ухватом, устанавливая горшки поудобнее.

Она готовила обед основательно – едоков в доме стало много.

Дед тоже засобирался на выход, держась за поясницу и покряхтывая:

– Пойду, построгаю што ли, рамы просили сделать, а я все никак не соберусь.

– Так прихварываешь же, какая работа, – жалостливо глянула на него бабушка, отставляя в сторону ухват и берясь за кочергу.

– Я без работы совсем закисну, помру скорее, факт.

– Типун тебе на язык, старый, ишь, чего удумал, помру. Я тебе помру!

Старики усмехнулись друг другу, и дед вышел в сени, застучал молотком, стал строгать. Бабушка продолжала хлопотать на кухне, прислушиваясь к звукам, доносящимся из сеней…