Текст книги "Дорога в Алатырь"

Мать пришла с работы, когда Ванька был уже дома и отогревался у печки вместе с дедом. Она подозрительно поглядела на них:

– С чего это вы так замерзли, что греетесь?

Дед с внуком хитро переглянулись, но промолчали. Мать тоже не стала выяснять дальше, она устало прошла в переднюю и присела отдохнуть на диван.

Бабушка сочувственно посмотрела на ее большой живот.

– Опять мальчишка будет, живот-то колом, – знающе проговорила она, качая головой. – С одним-то хлопот, а с двумя? Тяжело придется.

– Ничего, мама. Где один, там и два. Еще лучше, братья. Проживем.

– Оно так, конешно, нас-то мать наша девятерых родила, и ничего, выросли, жизнь прожили. Четверо на войне погибли, две сестры померли, трое осталось, живем пока. Детей, внуков народили. Родня у нас большая.

– Мама, когда у нас братик появится? – Ванька уже тут как тут. Уши у него, как локаторы, все слышат и улавливают.

– И он туда же, интересуется, – усмехнулась, точь в точь, как дед, мать и встала с дивана. – Ты лучше к занятиям готовься, сейчас пообедаю, и засядем…

Домашний диктант был в разгаре: мать диктовала текст из книги, а сын старательно писал в новой тетради, выводя строчки как можно лучше.

– Коряво пишешь, – заглянула в тетрадь мама и отложила книгу в сторону.

Отобрав тетрадь у сына, она вырвала из нее страницу и вновь положила тетрадь перед обиженным сыном.

– Начнем сначала. Ты не куксись, а старайся. Ошибок не допускай.

Вновь мать диктовала текст, а сын старательно выводил строчки, шлифуя свой почерк и грамотность. Как вдруг открылась дверь, и на пороге появился отец с чемоданом в одной руке и с авоськой в другой:

– Всем привет. Встречайте, работник прибыл. Не ждали так скоро?

Он весело улыбался, поблескивая золотой фиксой, и Ванька выскочил из-за стола, забыв про диктант.

Все оживленно наблюдали, как он раздевается, ставит чемодан в угол и извлекает из авоськи бутылку водки, водружая ее на стол:

– Тестю с нашим почтением, – уважил он деда, – а также с приездом. Отметим мою удачную работу.

Дед еще больше оживился, а мать с бабушкой нахмурились, но делать нечего, надо собирать на стол…

Приезд отца и семейный ужин – это же целый праздник: дед с отцом звякают стопками, мать с бабушкой тоже присоединяются к ним, чокаясь за здоровье и благополучие, а Ванька пьёт чай с вареньем, уплетая любимые блины с маслом и слушая взрослые разговоры.

Под них он задремал, и бабушка проводила его в спальню. Взрослые о чем-то заспорили, и под этот шум Ванька заснул тем безмятежным сном, какой бывает только в детстве и отрочестве.

Тетя Дуся глянула на часы и нажала кнопку звонка: зазвенел школьный звонок, возвещая о начале перемены. Из классов посыпались дети, в коридоре стало тесно и шумно, словно на вокзале.

Вовка Косырев чинно шел из уборной и не видел, как сзади к нему подкрался Симак и прилепил к спине тетрадный листок.

Вот Вовка вышел на середину коридора, и все вокруг засмеялись, глядя на его спину: на листке была нарисована глупая рожа и написано: «Вовка Косырь – дурень и балбес».

Догадавшись, Вовка сорвал со спины листок и, изучив его, злобно глянул на веселившегося вместе со всеми Ваньку:

– Ну, все, Ванек, капец тебе будет после уроков, понял?

– Да это не я! – возмутился, было, Ванька, но Симак тут как тут:

– Получишь теперь, Ванек, по сусалу. Вовка сильнее, гад буду.

– Прекратите, мальчики, – возмущенная Таня Журавлева взяла Ваньку за руку и потянула в класс, – пошли, надо к уроку подготовиться.

– Жених и невеста! – заулюлюкал им вслед Симак, но зазвенел звонок, и погрустневшие озорники уныло поплелись в класс, где их уже ожидала строгая Марь Михайловна, вооруженная указкой.

На доске висела карта, возвещавшая о том, что их ожидает урок географии…

После урока географии Ванька выбежал из класса первым и увидел отца, разговаривающего с тетей Дусей.

Он подбежал к ним, и вскоре отец с сыном уже шагали по улице.

Ванька завистливо поглядывал в отцову авоську, в которой он разглядел самые настоящие шоколадки. Вот это да, попробовать бы!

– Врачи велели принести побольше, матери шоколад нужен, – пояснил отец, заметив интерес сына к авоське, – чтобы братик удачно родился.

Ванька молча проглотил слюну, но просить не стал. И отец оценил это:

– Я тебе одну оставлю, сын.

Идти сразу стало веселее, и дорога уже не казалась длинной.

И вот они у родильного дома…

Ванька подождал, пока отец отнесет передачу, и вскоре они уже махали руками матери, выглядывавшей их в окне второго этажа.

Она помахала им в ответ, покивала, и они отправились в обратную дорогу домой. Ваньку обуревали сложные чувства:

– Папа, а как мы братика назовем, тоже Ванькой?

– Нет, что ты, – засмеялся отец, – так у нас одни Ваньки будут. Мы с мамой хотим назвать его Владимиром. Звучит? Ты как, не против?

– В честь Ленина? – восхитился догадливый сын. – Законно.

– Можно и так, почему нет? – снова сверкнул фиксой отец, довольный происходящим. – Ну, ладно. Ты иди домой, а я к своим забегу, на Куйбышева.

– А мне можно с тобой?

– Потом как-нибудь, а то меня бабка твоя съест. Пока.

Ванька поглядел вслед отцу и побежал в свое родное Подгорье.

Мальчишки на снегурках бегали по льду, играя в хоккей. Завидев Ваньку с ведром в руках, который вместе с отцом спускался по тропинке к проруби за водой, Симак закричал, махая в воздухе самодельной клюшкой:

– Эй, Ванька, айда к нам, вратарем будешь, ваш Панька не годится, слабак!..

Ванька глядел, как отец зачерпывал воду из проруби. Наконец с полными ведрами в руках они медленно поднимаются по проулку к дому. Остановившись передохнуть, отец посмотрел на запыхавшегося сына:

– Сейчас воду принесем, и валяй к друзьям, катайся.

Они оббили снег с валенок и вошли в сени…

Братик Владимир надрывался в своей деревянной кроватке, сработанной золотыми руками дедушки Маресьева, вокруг сновали с чистыми пеленками и распашонками мать с бабушкой.

Поставив ведра у лавки, Ванька выбежал в сени и тут же вернулся со снегурками в руках. Проверив веревки на прочность, он схватил со стола горбушку черняшки и бросился к двери.

– Смотри, не долго носись, уроки проверять буду, – донесся ему вслед грозный голос матери, но он уже был в сенях и, выскочив во двор, помчался, что было силы, подальше от дома на реку к друзьям.

– Все мужики работают, как положено, а твой Лутоша на диване прохлаждается или у матери отдыхает, намучился, бедняга. Лодырь царя небесного, супостат окаянный, – ворчала бабушка, выговаривая матери вполголоса и хлопоча по кухне. Наступало время ужина.

У печи закипал самовар под руководством деда.

– Хватит тебе, мама, ворчать, – опасливо посмотрела в переднюю мама, где отдыхал на диване отец, непривычный к жизни в чужой обстановке.

Ванька наблюдал за происходящим, уморившись после напряженного дня.

Мать разбудила отца, и вот вся семья за столом вокруг вечернего самовара.

Ужин в разгаре. Но бабушка все никак не успокоится, снова начинает:

– Второй уже у вас народился, а вы все нерасписаны живете, как нелюди. Сожительствуете, грех это.

Дед тоже нахмурился после таких слов, но пока молча жевал.

– Распишемся скоро, я ведь не против, – беспечно пожал плечами отец, – а вот насчет работы – вы это зря, теща, выступаете. Я слышал ваше ворчанье. Я художник, здесь для меня нет работы. Но я езжу на заработки, стараюсь, как могу…

– Ну, хватит балаболить попусту, – прервал их спор дед. – Я вот приглядываюсь к тебе, Николай, пропащий ты человечишко – так себе, шаляй-валяй. Мужик должен работать, семью содержать, ответственность нести, а ты расписаться боишься, словно тать какой. И доченька тоже хороша, расфуфыренная вся ходит, отцу родному бутылку пожалела, когда муженек с халтуры приехал. Сидят в передней, денежки втихаря считают, шуршат.

Отец с матерью словно онемели после таких слов, а Ванька дернул за хвост кошку, и та с воплем кинулась в комнаты. Все встрепенулись.

– Я вам не фофан какой-нибудь, – резко встал из-за стола отец. – Я фронтовик и инвалид войны, художник, наконец… Все, амба, мое терпение на исходе.

Он вышел в переднюю и закурил, что делал крайне редко, заходил по комнате. Ванька насторожился: ему не нравилось происходящее, но что поделать.

– Я у себя дома, говорю что думаю, напрямки. Инвалид мне нашелся, морду отрастил, у другого жопа меньше, – дед как всегда на высоте.

Ванька хихикнул некстати, и мать тоже вышла из-за стола, не вытерпела.

– Вы, папаша, такое наговорите, ну ее в капсан такую жизнь!

– Ну и выметайтесь, раз вам наша жизнь в тягость, – подлила в огонь разошедшаяся не в меру бабушка, – поживи вон у свекрови, тогда вспомнишь отца с матерью и не раз.

– Вот и славно, решено. Давай, Тося, собирайтесь, уходим, – отец принял решение, и Ванька понял, что настал конец их совместной жизни в родном для него Подгорье с любимыми дедом и бабушкой.

Со слезами на глазах он наблюдал, как родители собирают нехитрые пожитки, укутывают братика, суют Ваньке портфель в руки, сумку, и вот молодая семья направилась к выходу, сопровождаемая гробовым молчанием деда с бабушкой, тоже расстроенными от такого исхода дела.

Зимним вечером семья поднималась в гору: впереди отец с братиком на руках, за ним мать с вещами, замыкал шествие Ванька.

Вот они выбрались наверх, отдышавшись, двинулись дальше…

Шли долго по темным улицам, облаиваемые собаками из-за заборов.

Изрядно замерзшие подошли, наконец, к двухэтажному дому, поднялись по крутой деревянной лестнице на второй этаж.

В кромешной темноте вошли в коридор и отец, найдя на ощупь нужную дверь в конце коридора, застучал в нее громко и призывно.

Открыла высокая сухощавая старушка и обрадованно заулыбалась:

– Вот радость-то какая, проходите, раздевайтесь, – засуетилась она вокруг промерзшего семейства, помогая разоблачаться Ваньке.

На помощь ей пришел невысокого роста дядя в вельветовой просторной куртке, скрывающей горбы на груди и спине. Он тоже был рад их приходу.

Ванька огляделся и заметил другого дядю, большого и сердитого, который недовольно смотрел на прибывших незваных гостей, лежа на кровати.

Вот он сел и хитро подмигнул Ваньке, потрепал за вихры.

Наконец все кое-как устроились вокруг чайника на столе, стали пить чай.

– Вытурили нас, мама. Придется пока пожить у вас, ничего не поделаешь, – отец посмотрел на свою мать, братьев, на жену с детьми. Все смотрели на него, ожидая, что он скажет еще.

– Это мы сразу догадались, как только вы вошли, – едко заметил старший брат, – прямо беженцы, ни дать, ни взять.

Младший брат неодобрительно глянул на него, но промолчал.

Бабушка встала и снова засуетилась, отдавая распоряжения:

– Ничего, устроимся как-нибудь. Юрка, неси покрывало и веревку, повесим ширму для нас в этой комнате, разделимся с Митей, а Коленька с Тосенькой в маленькой комнате жить будут, и Вовочка с ними. Ванюша здесь, с нами.

Снова все принялись за работу, наконец, в комнате стало темно и тихо.

Ванька лежал на новом месте и с непривычки долго ворочался, слушая тишину. Он бывал здесь раньше с родителями, но редко и давно и потому смутно помнил отцову родню. Всю свою пока еще недолгую, но такую насыщенную событиями сознательную жизнь он провел рядом с дедом и бабушкой Маресьевыми. Каково-то теперь будет здесь?..

Он открыл глаза и первое, что увидел, как дядя Митя со своей кровати снова хитро подмигнул ему. Ванька разглядел стоявшую возле кровати ногу в ботинке. Вот дядя сел, натянул брюки, до этого надел и пристегнул протез и встал.

Прихрамывая, подошел к столу; пошарив рукой, вынул из тумбочки что-то и кивнул Ваньке, приглашая посмотреть.

Ванька подбежал к столу и ахнул: перед ним лежали настоящие погоны со звездочками, ордена, медали, значки. Целое богатство.

И тут дядя протянул Ваньке настоящий офицерский ремень с портупеей:

– На, племянник, владей. Дарю.

Ванька примерил и был покорен – он давно мечтал о таком ремне.

Оба были довольны друг другом.

Из магазина прибежал дядя Юра с кошелкой в руках, и вскоре Ванька уже завтракал, с любопытством оглядывая комнату: на стене стучали маятником старинные часы, в углу стоял большой платяной шкаф с зеркалом во всю дверцу, трюмо в простенке между окон.

Затем мать с новой бабушкой проводили его до дверей, и Ванька побежал по ступенькам лестницы вниз на улицу. Главное, не опоздать в школу.

– Ура, скоро Новый год, каникулы! Уж тогда покатаемся, и уроки учить не надо. – Встретившись как всегда на углу Кировской, Ванька с Васькой подбежали к переулку, и тут Ванька замер: он вспомнил, что живет теперь совсем в другом месте, на улице Куйбышева.

– Я же у папиной бабушки теперь живу, пока, – Ванька уныло побрел назад, сопровождаемый сочувственным взглядом друга.

Идти было далеко, но что такое для алатырского подростка пробежать лишних несколько кварталов. Так, пустяки.

Он подошел к дому и увидел незнакомых мальчишек, строящих на улице крепость изо льда и снега. Мальчишки обступили его, и Ванька насторожился.

– Генка Черняк, – протянул ему руку высокий чернявый парнишка, – не бойся. Мы теперь соседи. Ты у Шмариновых жить будешь?

– Это моя бабушка по отцу и дядья.

– Знаем мы, чать местные, – усмехнулся коренастый большеголовый пацан. – Ты што так поздно из школы чешешь, заблудился, поди?

– Ну, пока, меня дома ждут, – не нашелся, что ответить Ванька и припустил вверх по лестнице.

– Выходи потом, крепость поможешь доделать, – крикнул ему вслед Генка.

Бабушка с дядей Юрой лепили пельмени на кухне, мать была дома и стирала, а дядя Митя сидел за столом и играл сам с собой в шахматы, попутно сверяясь с учебником по шахматам.

Ванька разделся и присел за стол. Дядя Митя оживился, бросил играть и закричал на кухню, искоса глянув на проголодавшегося ученика.

– Мне побольше положите, жрать охота.

Тут же дядя Юра принес ему тарелку, полную дымящихся пельменей.

Дядя Митя подцепил вилкой пельмень, подул на него и стал со смаком жевать, нарочно громко чавкая и поглядывая на племянника, глотающего слюни и с завистью наблюдаюшего за дядей.

– Хочешь попробовать? – дядя протянул ему вилку с пельменем прямо ко рту, но когда Ванька открыл рот, шутник-дядя убрал вилку, и сам стал жевать пельмень, громко нахваливая и восторгаясь им.

Мать, молча наблюдавшая за происходящим, выпрямилась над стиркой:

– И не стыдно тебе над мальчишкой издеваться? Сейчас, Ваня, будем обедать, подожди немного.

Дядя Юра принес на блюдце несколько пельменей и поставил перед обиженным племянником, опасливо поглядывая на старшего брата.

Бабушка молча страдала в кухоньке, не решаясь вступиться.

– Не надо нам ваших пельменей, а то Мите не хватит, – не отступала мать, хлопоча на кухне. – Уж лучше бы дома остались, там хоть куски никто не считает. Тоже мне, родственник.

Дядя Митя самодовольно похмыкивал, уплетая пельмени…

Зимняя крепость явно удалась, возвышаясь брустверами и зияя бойницами.

Ванька с Генкой отчаянно оборонялись от наступающих врагов, забрасывающих их снежками и комьями льда, лезущих со всех сторон на стены крепости, но защитники не сдавались.

Младший брат Генки Вовка взобрался, было, на бруствер с тыла, но Ванька безжалостно сбросил его, и Вовка обиженно заревел…

Наконец наступил мир, и мальчишки сгрудились вокруг Генки Черняка: он вытащил из-за пазухи настоящий деревянный поджиг и показывал его восторженным приятелям.

– Вот это пистоль, откуда взял? – завистливо разглядывал поделку коренастый пацан. – Мне бы такой.

– У взрослых ребят на отцовскую финку выменял, – доверил тайну друзьям Генка, оглядываясь на брательника. – Смотри у меня, если проболтаешься.

Ванька тоже посмотрел и пренебрежительно махнул рукой:

– Это што. У моего друга Васьки – настоящий «ТТ», отцовский. Мы из него стреляли. Как жахнем, а пуля чуть Паньке в лоб не попала. Он нагнулся, она в дерево и угодила.

– Кончай травить, от пули не нагнешься, – заржали мальчишки во главе с Генкой. – Мы сами сейчас жахнем. Посмотрим, какой ты храбрец.

Достав из карманов спички, вояки расположились на крыльце дома и подготовка к стрельбе началась…

Ванька сидел на стуле у окна и старательно вышивал зайца, стоящего возле лубяного домика, злая лиса была уже готова. Она притаилась возле ёлки.

Вышивальщик настолько увлекся своей работой, что никого не замечал вокруг себя, корпея с иголкой и нитками над холстиной.

Мать строчила рядом на настольной швейной машинке, заканчивая работу над Ванькиным новогодним костюмом. Вошла соседка тетя Наташа.

– Тоня, ты скоро закончишь? А то у меня заказ горит.

– Минут через 15 занесу машинку, спасибо, тетя Наташа. Славный костюмчик получается. Ванечка наш самым нарядным зайцем на новогоднем утреннике будет, посмотрите сами.

Мать встряхнула костюмом, и они стали любоваться им. Проснулся от шума дядя Митя и тоже стал критически разглядывать костюм, хитро щурясь.

– Не хочу я быть зайцем, – воспротивился вдруг Ванька, – уж лучше быть волком, как дядя Митя говорит. Волка все боятся.

Мать с тетей Наташей переглянулись, а дядя Митя согласно кивнул:

– Правильно, племянник, рассуждаешь. Одобрямс.

Из маленькой комнаты показалась бабушка, за ней выглянул дядя Юра, отдыхавшие до того после обеда. Вошел отец и, шумно раздевшись, опустился на диван возле старшего брата, отдуваясь.

Соседка ушла, провожаемая до дверей бабушкой.

– Ну что насчет работы? – спросил дядя Митя, дождавшись ее ухода.

– А ну их на хрен, предложили слесарем на завод за гроши. Я в Фонде тысячи получал, а тут с моими-то руками, – жаловался отец родне.

Бабушка с дядей Юрой сочувственно кивали, дядя Митя скептически хмыкал и тряс головой от возмущения, мать с Ванькой хранили молчание, продолжая свою работу.

– Ничего, Коленька, приляг, отдохни, еще наработаешься, – захлопотала бабушка над любимым сыном. Мать недовольно посмотрела на нее.

– Прорвемся, на фронте тяжелее было. Я тут подумал, мы с тобой настоящим делом займемся, – снова воодушевился отец, вскакивая с дивана и усаживаясь за стол; взяв ложку, он стал жадно хлебать щи, заедая их хлебом.

– Сделаем трафареты, на одеялах будем ковры штамповать. В деревнях нарасхват пойдут, поверь моему слову.

– Дело гутаришь, – дядя Митя тоже воодушевился, – еще можно старых фотографий набрать попутно, увеличитель у нас есть. Понимаешь, о чем я толкую?

Братья явно нашли общий язык, объединенные идеей заработков на стороне.

Мать недовольно хмурилась, примеряя на Ваньке костюм.

И лишь бабушка Шмаринова любовалась своими ненаглядными сыновьями, одобряя все их замыслы изначально, не сомневаясь. Дядя Юра со вниманием слушал, о чем говорят старшие братья, и улыбался Ваньке.

Новогодний утренник в школе. Ванька в костюме зайца смущенно топчется на сцене, искоса посматривая в зал, где среди других родителей он видит сияющую от гордости за своего сына мать.

Еще он старается не столкнуться с другими персонажами сценки, и когда на него наступает лиса-краса, он испуганно пятится, как и положено в сказке.

Под дружные аплодисменты родителей персонажи убегают за кулисы, а вперед выходит насмерть перепуганный первоклассник и начинает свое выступление звонким дрожащим голоском:

 
– Расступитесь Марсы и Венеры,
Я корабль космический веду.
Именем учительницы первой
Назову открытую звезду.
 

На смену поэту выходит многочисленный хор пионеров, среди них и Ванька. Построившись как положено, пионеры дружно грянули:

 
– Взвейтесь кострами, синие ночи,
Мы пионеры, дети рабочих…
 

Мария Михайловна сегодня не выглядит строгой и недоступной. Она разговаривает с родителями и ласково смотрит на подошедшего после выступления Ваньку, обращаясь к его маме:

– Знаете, Антонина Ивановна, Ваня способный ученик. Ему бы дисциплины побольше и усидчивости, вполне может стать отличником.

Мать тает от таких слов педагога, она – вся внимание.

– Вполне может, а вообще озорник. Выступал хорошо, порадовал и нас, и свою маму.

Ванька смотрел на празднично украшенную ёлку и в пол-уха слушал разговор учительницы с матерью. Вокруг ёлки водили хоровод первоклашки и второклашки, было многолюдно и необыкновенно хорошо.

Ванька улыбался своим одноклассникам, их родителям, вообще всем присутствующим в школе на празднике, он готов был обнять их всех, если бы мог, он был просто счастлив.

Вот из школы стали выходить родители с детьми, даже тетя Дуся показалась во дворе и удовлетворенно оглядела расчищенную заранее от снега дорожку, ведущую от дверей школы до ворот на улицу.

По этой дорожке шел и Ванька с матерью, держа в руке новогодний подарок…

Глава шестая. И снова весенние радости

Отец ловко набивал красками, разведенными в банках, большой трафарет, лежавший сверху на старом одеяле прямо на полу, дядя Юра придерживал за концы, сидя на корточках.

Вот они осторожно сняли трафарет, и взорам присутствующих предстал новоиспеченный ковер: три оленя в лесу у родника.

Дядя Митя одобрительно покивал и снова принялся ретушировать старые фотографии, подрисовывая утраченные места. Облокотившись на стол, Ванька наблюдал за ним, поглядывая в окна – там была весна, солнце. Он был наказан матерью за неуспеваемость.

– За что двойку-то получил? – сочувственно поинтересовался дядя.

– За арифметику, не люблю я ее, – пробурчал кислый Ванька.

– А кто ее любит? Мы тоже вот не особенно, зато рисовать умеем, все художники, – засмеялись дядья вместе с отцом, и Ванька улыбнулся.

Бабушка погладила его по голове, словно маленького, и одарила конфетой.

– Ладно, мать не скоро еще с работы придет, – выпрямился отец, хрипло прокашливаясь, – беги на улицу, пока ее нет, гуляй.

Ванька вскочил и бросился одеваться, скорее на улицу…

Мальчишек на улице не было, и только речные чайки кружились над помойкой посреди дороги, куда все жильцы сваливали хозяйственные отходы.

Вот со двора вышел сосед-дурачок, проживавший на первом этаже с престарелой матерью; подозрительно поглядев на Ваньку, он вылил помои из ведра, вспугнув чаек и запахнув телогрейку на босо тело, почесал обратно домой, бормоча сердито под нос разные ругательства.

Ванька посидел на скамейке у дома, греясь на солнце от нечего делать, показал язык и скорчил рожи двум соседским девчонкам напротив, что же дальше?

Подбежал к колонке и попил воды из тугой струи, облившись.

Издалека увидев мать, спешащую с работы с сумками в руках, бросился вверх по лестнице домой.

Вечер. Мать прибрала со стола после ужина, и отец с дядей Митей разложили снова фотографии, старые иконы – все это было уже отреставрировано и готово вернуться к хозяевам. В углу сохли ковры.

Разложив товар по сумкам, братья сели за шахматы, дядя Юра пристроился рядом стоя, чтобы наблюдать за игрой. Ванька рядом с ним, прислушиваясь к бормотанью брата Вовы за стенкой.

Мать с бабушкой успокаивали его, забавляли, а он то смеялся, то разражался ревом, и тогда взрослые морщились, Ванька морщился больше всех.

– Дядя Митя, расскажи про войну, – попросил племянник, поправляя офицерский ремень на поясе, который он носил дома и на улице, не снимая.

– А что рассказывать, я в заградотряде служил. Вот отец твой герой, пусть расскажет, как в атаку ходил, как медаль «За отвагу» получил.

– Что такое заградотряд, дядя? – настырничал племянник.

– Сзади лежали и своих же расстреливали, когда те отступали, – тут же откомментировал отец, спохватившись, что сказал лишнее, замолчал.

– Не своих, а отступающих трусов, – побагровел дядя Митя, забыв про шахматы. – Потом мы же последние и были, кто оборону держал. Как начнут фрицы мины бросать, так я вот ногу и потерял.

Ванька сочувственно потрогал дядину ногу, но эта нога оказалась настоящая, а не протез, и дядя с Ванькой рассмеялись. Дядя Юра тоже громко захохотал. Смешно.

– Юрка, за хлебом забыл сходить? Гогочет тут, горбыль! – рассердилась не на шутку бабушка, тыча его своей клюкой под ребра и охаживая по горбам.

Дядя Юра ловко и привычно уворачивался, братья наблюдали схватку.

– Утром савтра спекаю, чево пристала, старая, – огрызался дядя Юра, побледнев от неловкости перед племянником и женой брата. Он был глуховат и картавил, мягко выговаривая твердые гласные и согласные.

– Как сейчас помню, – понаблюдав за схваткой, завспоминал отец, – командир взвода лейтенант Барангулов получил приказ: прорваться в тыл врага и создать панику. Нас поддержали огоньком стволов в двести, ну а мы на конях и навели там шороху. В это время наши пошли в атаку, смяли линию фронта, а мы присоединились к своим в условленном месте.

Ванька восхищенно смотрел на отца, дядю Митю, забыв про остальных.

– Я все время богу молилась, чтобы мои сынки живыми домой вернулись, – тоже завспоминала бабушка, прослезившись. – Наголодались мы тут с Юркой во время войны, не приведи господь. Видишь, Ванечка, ковер с тремя богатырями? – показала она Ваньке ковер на стене в маленькой комнате.

– Это дядя Юра твой спичками рисовал. Кистей не было, красок мало. Да еще на старой клеенке. Заострит спичку и сидит, мажет. Есть все равно нечего.

Ванька уважительно поглядел на дядю Юру, на ковер: три богатыря на конях были словно живые.

– Да, Юра молодец. Я бы не смог спичками написать. Терпения сколько надо, – покачал головой отец, и все жалостливо посмотрели на смущенного вниманием к своей скромной персоне дядю Юру.

– Да, а я помню, как приехал к Николаю в гости в Чебоксары. Тося дома была, тут Николай приходит с работы, получку, говорит, получил.

И выкладывает на стол кучу денег, я прямо обезумел, – глаза у дяди Мити заблестели.

– Пять тысяч тогда получил, заказов было много перед октябрьскими праздниками, – уточнил отец, сразу погрустнев от воспоминания о былой столичной жизни.

– Я тогда подумал: зачем я бегаю по этажам конторы с бумагами, инженерик в приплюснутой фуражечке, ногу натираю до крови. И все за 350 в месяц, – возмущался дядя Митя. – Все, баста! Тоже стану художником.

– Вот поедем, заколотим деньжат, – размечтался отец, – глядишь, и домик свой купим, – подмигнул он жене с сыном.

– Аминь, – подытожил дядя Митя и сделал ход, – тебе шах.

– Ах, ты, ексель-моксель, екарный бабай. Е-к-л-м-н, о-п-р-с-т, – задумался отец над ответным ходом.

Ванька впитывал происходящее и услышанное, как губка воду.

– Нас пятеро, одного не хватает, – пересчитал игроков Генка Черняк и вдруг увидел соседского мальчишку из дома напротив, вышедшего из ворот погреться на солнышке.

– Эй, Венка, давай дуй сюда, нам вратаря не хватает!

И вот мальчишки трое на трое играют в хоккей самодельными клюшками, гоняя тряпичный мяч возле осевшей и потерявшей былой грозный вид снежной крепости.

Остановившись передохнуть, Ванька увидел полузабытую, было, бабушку Маресьеву и бросился ей навстречу, оставив приятелей.

– Бабушка! Я тебя сразу узнал, – произошла радостная встреча соскучившихся друг по другу родственников.

– Пришла вот вас проведать, как вы тут поживаете? Забыл, небось, бабушку-то с дедом, – причитала бабушка, поднимаясь по лестнице вслед за легким на ногу внуком…

– Сватья пришла, проходи-проходи, раздевайся, – улыбалась ласково папина бабушка, помогая раздеться маминой. – Тосенька, посмотри, кто к нам пришел, радость-то какая, господи, – позвала она невестку.

Из маленькой комнаты показалась мама с Вовой на руках. Она тоже обрадовалась приходу матери. Дядя Юра засуетился по хозяйству.

Бабушка Маресьева покосилась на чересчур приветливую, как ей показалось, сватью и присела к столу, оглядывая квартиру.

– Пришла вот навестить, мать все же, не кто-нибудь, – обиженно поглядела она в сторону дочери, та промолчала, памятуя о прошлом.

– Юрка, сбегай в магазин, хлеба купить надо, к чаю чего-нибудь, – распоряжалась бабушка Шмаринова на правах хозяйки дома, бабушка Маресьева благосклонно внимала происходящему, прижимая к себе внука старшего и разглядывая внука младшего.

– Вырос-то как, скоро бегать, поди, будет, – ревниво говорила она, принимая на руки Вову и расцеловывая его.

– Грех на мать-то обижаться, чево в жизни не бывает, поругались – помирились, дело житейское, чай, – пеняла она дочери, бабушка Шмаринова молча соглашалась с ней, поглядывая на невестку.

Та тоже оттаяла душой при встрече с матерью. Мир был почти восстановлен.

Прибежал дядя Юра из магазина.

– Коленька с Митенькой на работу поехали, мы вот одни пока, без них, – объясняла папина бабушка маминой, глядя, как та прихлебывает чай из блюдца и пододвигая к ней поближе конфетки. Сует и Ваньке.

– Спасибо, пора и честь знать, – чинно поклонилась бабушка Маресьева хозяйке и поднялась, крестясь на иконы. – А то дедушка мой, поди, заждался, один там без меня, – покосилась она снова на дочь.

– Бабушка, я тебя провожу, – вызвался Ванька, одеваясь.

– До свидания, мама, привет передавай от нас отцу, – провожала мать бабушку, напутствуя сыну, – не заблудись, смотри, по дороге.

– Ты чего, мам, я же не маленький, – обиделся Ванька, выскакивая за дверь вслед за бабушкой Маресьевой на лестницу.

Они шли вдвоем по улице, и Ванька рассказывал бабушке про свою жизнь на новом месте, та внимательно слушала внука.

– Друзей у меня здесь полно, Генка Черняк, Венка Пигусов.

– Вася с Панькой про тебя все спрашивают, когда придет, говорят, – отвечала бабушка обиженным голосом, – и мы с дедом тоже скучаем.

– Приду скоро, – взрослым голосом пообещал внук и спросил, – ты не знаешь, почему дядя Юра горбатенький такой?

– В детстве они игрались втроем на печке, мать на работе была, вот они и разбаловались да и уронили младшего братца с печки-то прямо на спинку железной кровати. С тех пор он и захирел, зачах, потом и горбы выросли. Судьба такая, знать, у него на роду написана, – словоохотливо рассказала бабушка внуку и остановилась передохнуть.

– А дедушка Шмаринов давно помер?

– В тридцатом еще. Раскулачивали тогда богатеев-то, он и отдал богу душу, не выдержал, стало быть, потери имущества. Магазин у него большущий был на станции, так-то вот, – заболталась бабушка про прошлое и осеклась, поглядев на внука. Лишнего наговорила.

– Ты отца спроси, он тебе расскажет лучше про своих-то, – но Ваньку интересовало другое.

Он с любопытством смотрел на пацанов, затеявших возле забора игру в деньги. Медные пятаки и серебряные гривенники только отскакивали от досок, и пацаны бросались смотреть, чья деньга оказалась ближе…

– Давай иди домой, а то мать заругается. Скажет, я виновата, – она грустно посмотрела вслед убежавшему внуку и тоже заторопилась к себе домой, оглядываясь и бормоча что-то про себя.

Отец с дядей Митей приехали шумные и оживленные, с чемоданами в руках. В квартирке сразу стало тесно, зато интересно.

Ванька разглядывал привезенную ему отцом новую шерстяную форму с ремнем и фуражкой с кокардой – предел мечтаний тогдашнего школьника.

Кто победнее, носили фланелевую форму, как Ванька до того. Остальные ходили кто в чем.