Текст книги "Первый удар (сборник)"
Автор книги: Николай Шпанов
Жанр: Книги о войне, Современная проза
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
На юг – уходит? С севера – приближается?! Характер и численность приближающегося противника не были известны.
С севера приближалась колонна Волкова. На максимальной скорости, доступной облегченным СБД, Волков шел на соединение с Дороховым. Он стремился как можно раньше отвлечь на себя противовоздушную оборону Нюрнберга и облегчить Дорохову подход к цели. Когда Дорохов лег на южный курс и стал удаляться от основной линии полета, Волков входил в зону слышимости москитного наблюдения с севера. Это произошло 18 августа в 24 часа по среднеевропейскому времени.
Командир москитной дивизии потерял спокойствие. Ему нужно были успеть встретить неожиданного врага с севера и, отогнав его, перебросить свою дивизию в южный сектор обороны. Ушедшая на юг колонна могла в любую минуту изменить направление и вернуться к Нюрнбергу.
Бельц верил тому, что две сотни самолетов, появившихся с севера, будут остановлены его москитами.
Он приказал пустить в ход батареи прожекторов ПВО.
Ночь отодвинулась с половины небесного свода. Весь воздух, все небо, вся вселенная казались пронизанными потоками света. Москитные части взлетали одна за другой. Машины срывались с аэродрома, стремительно вскидываемые стартовыми ракетами. Огненные следы ракет тянулись за скрытыми тьмою самолетами, как хвосты комет. Строго на одной и той же высоте хвосты эти обрывались. На несколько минут машины исчезали в бездне ночи, пока, ворвавшись в море света, окружающее СБД, москиты не устремились на них стремительной лавиной. СБД пылали блесками выстрелов, как огненные дикобразы. Это было беснование огня. Чтобы дойти до противника, москитам нужно было прорваться сквозь смертельную завесу свинца и рвущейся стали. Немногие из них имели шанс достичь намеченной цели невредимыми. Но они, не изменяя курса, продолжали атаку. Если бы стрелки СБД были способны в течение тех немногих секунд, что длилась атака, проанализировать обстановку, они были бы чрезвычайно удивлены этим небывалым натиском. Ведь, как правило, истребитель, приблизившись к атакуемому на пятьсот-шестьсот метров, уже стремился отклониться с его пути, избежать столкновения, ему оставалось едва достаточно времени, чтобы увести самолет от неизбежной гибели. А москиты, как обезумевшие, продолжали атаку. Точно ослепнув, они шли на брызжущий им в лицо огненный вихрь. Они не обращали внимания на то, что многие из них уже падают, дробя крыльями упругие лучи прожекторов, один за другим, как мотыльки, наскочившие на пламя.
Москиты продолжали атаку. При этом с их стороны советские стрелки не видели ни одной вспышки ответного выстрела. Если бы из шестидесяти самолетов первой бригады москитов двадцать восемь не были сбиты уничтожающим огнем СБД, последствия этой атаки могли бы быть для Волкова очень серьезными. Он слишком поздно понял, что имеет дело не с обычными истребителями. Разгадав стремление москитов сблизиться с его машинами, а может быть, и таранить их, он отдал приказ маневрировать, чтобы избегнуть столкновения. Это спасло СБД, на которых летчики успели реагировать на приказ флагмана или сами сообразили, в чем дело. Но восемь машин стали жертвами таранных торпед, в упор выпущенных москитами… С того момента, когда тактика немцев была разгадана, приобретенная ими в пикировании, чудовищная скорость стала работать против них. Они уже не могли с нужной быстротой реагировать на маневры уклоняющихся СБД и с воем неслись в темную бездну, пропадая за пределами света прожекторов.
Последовавшее за атакой первой москитной бригады нападение их второй бригады не произвело на СБД прежнего впечатления. Стрелки подпускали немцев на короткие дистанции, зная, что с их стороны не последует ни одного выстрела. Летчики маневрированием уклонялись от сближения, необходимого москитам. Немцы не были подготовлены к такой подвижности советских бомбардировщиков. Они не знали, что имеют дело с самолетами Волкова, свободными от бомбовой нагрузки и сохранившими подвижность крейсеров активного боя. Потерпев неудачу в первой атаке, офицеры пытались вывести свои машины для вторичного удара, но СБД успели уже пройти зону, освещенную прожекторами. Немцам пришлось атаковать в темноте и скученности, создаваемой присутствием в воздухе машин обеих бригад. Во тьме сверкнуло несколько двойных взрывов. Сталкивались друг с другом москиты. Офицеры поняли значение этих страшных взрывов и пошли на посадку. Это было все, что они могли сделать в таких условиях. Правда, была еще возможность искать в темноте столкновения с советскими самолетами, как это случайно или намеренно произошло с двумя-тремя москитами, но столько же шансов было наскочить и на своих.
Для наблюдавшего снизу Бельца прошла целая вечность напряженного ожидания. Только через минуту после начала боя он отметил первый характерный взрыв торпеды. Наконец-то! Первому москиту удалось прорваться сквозь огневое кольцо СБД и таранить противника. К удивлению полковника, за багровым блеском торпедного взрыва не последовало пламени и грохота рвущихся бомб противника. В следующие минуты Бельц насчитал еще четыре столкновения. Он видел, как, объятые пламенем, падали самолеты, но бомбы большевиков по-прежнему не рвались. На земле, в той стороне, куда падали горящие самолеты, тоже не слышно было взрывов. Бельц не знал, что дерется с Волковым, не имеющим на борту бомб.
Сверх отмеченных Бельцем пяти взрывов произошло еще три за время атаки первой бригады и четыре – при атаке второй бригады. С точки зрения Бельца, это было ничтожно мало: Волков потерял лишь 12 машин из своего состава, зато мог записать себе в актив 40 москитов.
Чрезмерно высокая посадочная скорость москитов создала для них большие трудности при возвращении из атаки. Ночь, не освещенная из осторожности аэродромная площадь, неразбериха в воздухе – все это привело к многочисленным авариям. Несколько машин столкнулось. Четыре москита перевернулись при посадке. Один сел на собственные ангары. Один воткнулся в землю, причем произошел взрыв его торпеды. Таким образом, вне боя погибло около двадцати москитов. Из вернувшихся невредимыми шестидесяти москитов далеко не все были способны к продолжению боя. Моральная нагрузка летчиков оказалась чрезмерной. Многие не могли покинуть кабин из-за утомления и полученных ран. Пули и снаряды СБД сделали свое дело. Беглый осмотр людей и машин показал, что не все севшие самолеты смогут после отдыха вылететь навстречу новому противнику, о приближении которого с юга панически кричали теперь все радиостанции. Это будет действительно лишь москитный укус для колонны Дорохова, насчитывающей в своем составе около четырехсот машин.
Но все же Бельц отдал приказ о подготовке ко второму взлету и велел приготовить его собственную машину.
24 ч. 00 м. – 02 ч. 00 м. 18/VII – 19/VIII
По стеклянным крышам длинных заводских зданий синели огромные надписи: «Дорнье». Сквозь матовые стекла свет рвался в ночное небо. В залитых электричеством цехах царил размеренный ритм конвейера. Конвейер на новом, третьем филиале Дорнье – гордость фирмы, он доставил ей «премию фюрера» в пробную мобилизацию.
Размеренно двигались рядом с конвейером рабочие. Видны были только коротко остриженные затылки склоненных голов. На холщовых комбинезонах те же яркие голубые росчерки: «Дорнье», «Дорнье», «Дорнье»…
Шуметь имели право только машины. Рабочие не должны были отвлекаться от работы. Даже мимолетный шепоток грозил карцером, избиением. Но сегодня рабочие не могли молчать. Эти замученные люди, поставляемые концентрационными лагерями, не могли не говорить, несмотря на все угрозы. Расхаживающие парочками охранники, прежде наводившие страх одним своим появлением, сегодня не оказывали обычного действия.
Шепотом, от рабочего к рабочему, от склоненной головы к согнутой спине, обгоняя движущиеся по конвейеру скелеты самолетов, бежала необыкновенная весть: «Колонна большевиков движется на Нюрнберг».
Откуда, каким образом могла проникнуть сюда эта новость, тщательно скрываемая даже от вольнонаемных служащих? Но ее уже знали, ее обсуждали приглушенным шепотом по всему стеклянному городу завода.
– Говорят, большевики прорвались к нам…
– Дай-то бог!
– Бог здесь ни при чем.
– Не придирайся, я радуюсь, если только это правда.
– Правда? Этого мало. На наше проклятое гнездо летят четыреста машин.
– Говорят – шестьсот!
– Может быть, тысяча?!
– Во всяком случае, достаточно для того, чтобы пробить башку наци…
– Рвать их в клочья!
Шепот бежит, бежит от головы к голове, такой тихий, что его не улавливают уши охранников. И вдруг – с другого конца зала, где шепоту уже некуда двигаться, он возвращается едва уловимым тихим пением. Песня потекла вдоль конвейера. Пение сквозь стиснутые зубы, как жужжание шмелиного роя, разливалось по цеху. Слов не было, но жужжанье приобретало мотив, оно взлетало к стеклянной крыше боевым напевом «Интернационала».
Как проснувшиеся сторожевые псы, вскинулись охранники.
– Молчать!!
На крик сбегались черные куртки.
– Молчать!!!
Но пение, затихнув в том месте, куда они подбегали, сейчас же вспыхивало там, откуда они ушли.
Вахмистр с револьвером в руке подбежал к инженеру.
– Остановить конвейер!
Инженер пожал плечами:
– Программа, господин комиссар. Я отвечаю за программу.
– Я арестую вас, – рычал охранник и тянулся жилистой лапой к побледневшему инженеру. Но лапа повисла в воздухе.
Жужжание тихой песни прорезала дрожь тревожных звонков. Над конвейером, над конторками мастеров, над столом инженера вспыхнули яркие надписи экранов:
«ВОЗДУШНАЯ ТРЕВОГА»
Свет, за секунду до того ослепительно яркий, померк. Еще и еще. Через полминуты, кроме синих лампочек у дверей, в длинном здании цеха не было ни одного огонька.
По мере того как угасало электричество, усиливался напев. Из робкого жужжания он вырос в боевую песню, поднялся к почерневшему стеклянному небу, заполнил весь зал цеха, заглушил хриплое рычание охранников. Могучие звуки «Интернационала» стихийно гремели под сводами. Обезумевшие от собственного крика черные куртки гнали рабочих.
Подняв над головами карманные фонарики, охранники били рабочих по чему попало. Резиновые палки с тупым звуком опускались на спины, плечи, головы. Серые комбинезоны, как шествие привидений, тянулись к выходу под неумолкающие звуки гимна…
Среди общего шума и сумятицы высокий рабочий торопливо говорил соседу:
– … нужно понимать, Ганс, это единственный случай разнести к чертям всю лавочку.
Сосед испуганно отшатнулся:
– Ты с ума сошел, Эрих!
– … слизняк!
– Что будет с нами?
– В большом деле нельзя без издержек.
Ганс покачал головой:
– Я не хочу быть издержкой.
Эрих вспылил:
– За каким же чертом ты шел в партию?
Толпа рабочих была уже на заводском дворе. Подгоняемая палками и сапогами дружинников, она втягивалась в нору подземного убежища. Гудели мелькающие клетки патерностера[28]28
Патерностер (буквально: отче наш) – так называют подъемник, состоящий из непрерывной ленты с кабинками.
[Закрыть].
Эрих впился в рукав Ганса. Они пробегали мимо двери, сквозь щель которой пробивался слабый луч света. По ту сторону белел мрамор распределительного щита. Дежурный электрик стоял у рубильников.
Эрих потянул Ганса к двери:
– Только включить рубильник, ты понимаешь?
– Нет, нет, – испуганно прошептал Ганс и вырвал рукав из пальцев Эриха.
– Иди к черту! – Эрих скользнул в дверь будки.
Тогда следом за Эрихом в будку электрика вбежал и Ганс. Когда Эрих потянулся к рубильникам, электрик завопил. Ганс ударил его ключом. На крик бежали охранники. Грянули выстрелы. Эрих повис на рубильнике и тяжестью сползающего тела включил его. На мгновение заводские дворы залились светом.
Вспышка была столь короткой, что капитан Косых не смог бы даже указать место, где она возникла. Ясным стало только одно – внизу действительно был Нюрнберг. Остальное должны были сделать приборы и искусство бомбардиров. Каждая бомба на счету, Косых от души радовался приказу Дорохова: «Вести бомбометание с пикирования!» Это сделает бомбардировку более действенной. Можно было рассчитывать, что третьей колонне, которую вел сам Дорохов, удастся начисто разрушить намеченные объекты. Лишь бы не подгадили бомбардиры…
Положение второй колонны, которая в пятидесяти километрах от Нюрнберга повернула на запад, на бомбардировку электроцентрали, было трудней. От первоначальных шестидесяти СБД в ее составе осталось сорок восемь машин. К тому же электроцентраль, вероятно, имеет еще собственную оборону, и пикирование для сбрасывания бомб обойдется колонне недешево.
Электростанция уже знала о приближении колонны. Высокий дворец из стекла, обрамленного серым гранитом, был погружен во мрак. Мелодично гудели турбины. Из шестисот восьмидесяти тысяч киловатт в сеть посылались только триста – то, что поглощал Бамберг, младший брат Нюрнберга. А ему, пожиравшему львиную долю тока, сейчас не нужно было ни ватта. Стали станки. Почернели нити фонарей. Скованный страхом, Нюрнберг притаился. Впервые с момента открытия станции гигант военной промышленности отказался от электрической пищи.
Из зеркальных окон машинного зала была видна гладь напорного озера верхнего бьефа, подобного большому морскому заливу. Молодой инженер, помощник дежурного по залу, стараясь сдержать нервную дрожь, вглядывался в темноту. Он пытался найти линию, отделяющую небо от воды. Где-то там, за этой линией, движутся советские самолеты. Инженер повернул бледное лицо к сидящему перед пультом старику:
– А может быть, они летят не к нам?
В голосе его звучала надежда. Но старик с усмешкой сказал:
– В этом-то, мой друг, вы можете не сомневаться.
– Что же будет?
– Вы так спрашиваете, как будто я всю жизнь просидел под аэропланными бомбами.
– Вы были на войне четырнадцатого года…
– Тогда в нас швыряли игрушками в двадцать пять – пятьдесят килограммов. Теперь к этому нужно приписать ноль справа. Тогда летали для устрашения, теперь летают для уничтожения. Дрянным хвастунишкой сочли бы в те годы летчика, который сказал бы, что он намерен уничтожить ночной бомбардировкой плотину.
– А теперь?
– Теперь?.. Черт его знает, что будет теперь. Мы с вами об этом сможем скоро судить.
– Перспектива! – сказал молодой инженер, нервно передергивая плечами.
– Я могу дать вам небольшой примерчик: однажды река Колорадо, дающая энергию Сан-Франциско, прорвала плотину. До берега моря массе воды оставалось пройти всего восемьдесят километров – три часа пути. Но на протяжении этих трех часов вода причинила разрушений на пятьсот миллионов долларов, то есть на два миллиарда наших германских марок… золотых, конечно. Впрочем, вы не знаете, что такое золотая марка. Вы ее никогда не видели. Это штука, за которую по нынешним ценам вас можно купить со всеми потрохами на целый день…
Инженер не договорил. Желтое зарево сверкнуло на мраморе щитов. Медная обводка кожухов турбин отбросила сияние к дрогнувшему потолку. Выдавленная столбом воздуха, стеклянная стена обрушилась внутрь машинного зала. Снаружи, с гладкой поверхности уснувшего озера, поднялся к небу пенистый фонтан воды. Грохот взрыва дошел до зала позже, когда над озером взметнулся уже следующий гейзер. Он перебросил пенистую струю через широкое полотно дамбы, сливая ее с фонтаном бетона и стали, вскинутых бомбой. Точно обрадовавшаяся освобождению, вода хлынула в прорывы. Плотина дрожала от напора пенящейся воды. Вода рвала надломленные глыбы бетонной стены. За каждой бомбой, падающей в озеро, следовал ослепительный фонтан воды и камней. Гидравлическое давление подводных взрывов рвало тридцатиметровую толщу бетона, как гнилую фанеру.
Двести шестьдесят миллионов тонн воды уничтожающим все на своем пути потоком обрушились на Фюрт и Нюрнберг, которым она столько времени рабски отдавала свою голубую энергию для производства орудий войны. Вода переливалась через гранитные набережные, заливала улицы, клокотала на площадях. Берега канала не могли вместить грандиозную массу воды, отданной водохранилищем. Она потоком устремилась в русло Регнитца и понеслась к Бамбергу.
Самолеты третьей колонны Дорохова, эшелонированные по частям и подразделениям, точно следуя имеющимся у них фотографическим планам военно-промышленных районов Фюрта и Нюрнберга, методически, с поразительной точностью сбрасывали бомбы на предназначенные им объекты. То, что происходило, было так далеко от представления немцев, что они еще долго потом не хотели верить в преднамеренную точность бомбардировки и многое приписывали случайности. Советское нападение не преследовало огульной бомбежки города, его жилых кварталов, исторических памятников, больниц и гостиниц, к чему приучили немцы жителей испанских городов и чего ждали теперь сами. Над притихшим центром Нюрнберга был только слышен могучий шум сотен самолетов, но не упала ни одна бомба. Бомбометание велось с поразительной точностью.
Зажигательные бомбы, сброшенные первыми эшелонами Дорохова, вызвали пожары в военно-промышленных районах. Температура в 3200 градусов, развиваемая бомбами, была достаточна, чтобы воспламенить самые трудновозгораемые материалы. Языки пламени появлялись мгновенно на месте падения бомб, и самолеты удалялись к северу, чтобы сбросить следующие бомбы на Бамберг. На смену первому эшелону подходили самолеты второго, сбрасывающие фугасные бомбы. Ко времени их падения половина военных заводов была уже объята огнем. Красные столбы пламени с воем устремлялись к небу, вздымая тучи искр и окрашивая черный купол неба багровыми сполохами. О том, чтобы бороться с разбушевавшимся океаном огня, не могло быть и речи. Пламя было всюду. Оно возникало все в новых и новых местах, вырывалось из новых и новых развалин. Стеклянные крыши цехов лопались с жалобным звоном. С гулом горного обвала оползали многоэтажные корпуса. Как жалкие детские игрушки, сворачивались в клубки стальные каркасы горящих самолетов. Раскаленные коробки танков делались прозрачными. Их никто не пытался спасать. Пожарные и охрана бросились в подземелья, спасая самих себя.
Еще через несколько минут в нюрнбергских домах полопались все стекла. Волна страшного взрыва докатилась туда за шестьдесят километров. В Бамберге взлетели на воздух заводы взрывчатых веществ. Небо пылало. На десятки километров вокруг поля покрылись хлопьями копоти. Толпы обезумевших охранников стремились в убежища. У входов клокотал водоворот потерявших рассудок людей. Электричества не было. Лифты, набитые визжащими от ужаса охранниками, стояли посреди темных шахт. На глубину тридцати метров нужно было спускаться по железным лестницам. В полутьме, к которой еще не привыкли глаза, люди оступались и падали. Их никто не поддерживал.
Не успели еще убежища наполниться и наполовину, когда над теряющими рассудок толпами пронесся крик:
– Вода!
Вода появилась на улицах. Сначала ей не придали значения. Но когда уровень ее в течение трех минут повысился до полуметра, когда по главным улицам уже можно было пройти только по пояс в воде, когда вода потоками хлынула в подвалы, когда вслед за стремящимися в подземелья людьми с грохотом ринулись водопады, все поняли:
– Плотина!!!
Можно было сохранить надежду на спасение от огня, – большевики не сбросили ни одной бронебойной бомбы, чтобы разрушить убежища.
Можно было надеяться спастись от OB, – большевики не сбросили ни одной химической бомбы.
Но куда было скрыться от воды? Через восемь минут потоки ее поднялись до человеческого роста.
…Сидя в рубке флагманского самолета, совершающего третий заход для бомбометания, Косых чувствовал, что задыхается. Воздух вокруг машины был раскален и насыщен густым, тошнотворным запахом гари. Колонны за время бомбардировки уменьшили высоту полета до двух тысяч метров, но летчики снова вытаскивали высотные респираторы, чтобы глотнуть немного кислорода.
Дорохов отдал приказ головному соединению следовать за ним и, еще уменьшая высоту, направился по Регнитцу и затем по каналу Людвига в сторону Лоренценвальда. Машины впервые прошли над центром города. Косых вспомнил картины Венеции. Вместо улиц в серой предрассветной мгле поблескивали потоки быстро текущей воды.
Самолеты шли уже совсем низко. Можно было видеть отдельные кварталы, дома. Косых с удивлением увидел на многих крышах людей. Это не были ищущие спасения от воды. Здесь, в жилых районах, вода заливала только подвалы. Значит, люди взобрались на крыши, чтобы смотреть на них, на самолеты советской эскадры. Они не укрывались в убежища. Они уже поверили в казавшееся им невероятным: большевики не бомбят мирных жителей.
Дорохов, раненный в бою с москитами, еще сам вел соединение над каналом, туда, где в окрестностях города, разделенные течением канала, расположились по берегам кварталы казарм. По западному берегу до самого Майаха тянулись темные корпуса. Судя по фотоплану, это были казармы южногерманского корпуса – НСКК[29]29
НСКК – национал-социалистский автомобильный корпус.
[Закрыть]. На восточном берегу бесконечными рядами тянулись по отлогим холмам Лоренценвальда бараки концентрационных лагерей.
Косых услышал в наушниках предупреждение флагмана:
«Штурманам соблюдать величайшую осторожность. Ни одной случайной бомбы на восточный берег. Начинать бомбардировку казарм».
На поверхности земли не было видно ни одного человека. По краям огромных плацев НСКК неподвижными рядами стояли автомобили, броневики, целые массивы накрытых чехлами мотоциклеток.
Первая очередь бомб покрыла северный ряд казарм. Тучи битого кирпича, щебня и белой известковой пыли поднялись к небу. Из подвалов казарм хлынули потоки штурмовиков.
А на том берегу, у проволочных изгородей, толпились рабочие. Проулки между бараками представляли сплошное месиво из тел, теснившихся к изгородям и воротам. Сто тысяч голов были подняты кверху, жадно ища силуэты советских машин. Многим казалось, что даже в багровом полумраке они видят алые пятиконечники советских звезд. Им хотелось их видеть. Десятки тысяч рук тянули к небу сжатые кулаки пролетарского приветствия. Слезы, откровенные, нескрываемые слезы текли из глаз, остававшихся сухими под дубинками надзирателей, под пытками гестапо.
Кто-то в передних рядах сделал открытие: в проволочных изгородях нет тока. Толпа напирала, точно хотела прикосновением своего огромного многоликого тела убедиться в этом чуде. В проволочной сетке нет тока! Ряды напирали с радостными криками. Они давили на передних с такой силой, что сетка была мгновенно прорвана. Толпа, как опара, вывалилась за границу лагеря. От каменной будки у ворот застрочил пулемет. Второй. Но тотчас смолкли. Толпа заключенных разнесла ворота и будки охраны. Остатки чернорубашечников были смяты, раздавлены в клочья. Рабочие были свободны.
Вода еще журчала на улицах Нюрнберга, пламя бушевало в кварталах военных заводов, когда подпольные организации Народного фронта взяли на себя руководство восстанием. В бараках лагерей сколачивались отряды восстания. Коммунисты, католики, социал-демократы, члены Народного фронта, все, кому дорога была свобода Германии, превратились в солдат почти двухсоттысячной армии восставших.
Первым оружием этой армии была ненависть. Каждым нервом своим, каждой клеткой мозга ее солдаты ненавидели фашизм. Их не нужно было уговаривать идти в бой. Каждый из них отлично знал: поражение не сулит ничего, кроме морального издевательства, телесных пыток и топора палача.
Недостатка в дисциплинированности не было. Тюремный режим создал железную спайку, священное братство угнетенных и обездоленных. Коммунистические вожаки получили отличный боевой материал. Двенадцать тысяч членов коммунистического подполья нюрнбергских заводов-тюрем, воспитанные в боевых традициях партии Эрнста Тельмана, составили стальной костяк рабочих когорт. Раздался уверенный, не скрываемый больше призыв:
– Вооружайтесь!
Руки, привыкшие к труду, обращали в оружие каждый обломок железа, каждый гвоздь, каждый кирпич. Это нужно было для того, чтобы войти в город, с боя взять заготовленные теми же руками запасы винтовок, пулеметов, патронов.
Все это в изобилии имелось на складах заводов, где работали заключенные. Этим арсеналом нужно было овладеть.
Люди были готовы к тому, чтобы голыми руками драться с вооруженной до зубов сворой штурмовиков и охранников, чтобы разоружать отряды полиции, с камнями и молотками выступить против пулеметов и броневиков…
Руководители рабочих формировали отряды. Среди массы заключенных были десятки тысяч старых солдат, были тысячи ветеранов прошлой войны. Они знали, каким концом стреляют пушки, они не спасовали бы и перед необходимостью управлять броневиками.
Но все это предстояло в будущем. Руководство не могло в течение нескольких часов произвести сложнейшую работу по сортировке людей и организации такой армии. Предстояло также решить трудный вопрос о дальнейшей тактике восстания. Оторванность от мира, от руководства партии вынуждала нюрнбергских вождей восстания немедленно принять самостоятельные решения.
Какова обстановка в Германии? Готов ли германский пролетариат поддержать нюрнбержцев?
Все произошло слишком неожиданно, слишком быстро. Кто мог ждать таких событий в первые часы войны? Вожди восстания не закрывали глаз на то, что замешательство наци не будет слишком долгим; может быть, уже через несколько часов покажутся броневики регулярных войск, направленные для наведения порядка. Времени – считанные часы. Нужно успеть вооружить и организовать целую армию. Вдохнуть в нее веру в победу, желание драться с сильнейшим врагом. Разработать план ближайшей операции. И организовать связь прежде всего с германской компартией, а затем и с внешним миром, особенно с СССР.
К полуразрушенному железному пакгаузу, где заседал штаб восставших, подъехал нарядный лимузин с разбитыми стеклами. Из него вылез изможденный человек с усталым, желтым лицом. Запачканная арестантская роба болталась вокруг его тощего тела, как на проволочном манекене. Пытаясь рассмотреть часового, приезжий приблизил близорукие глаза к самому его лицу.
– Здравствуйте, доктор Винер, – сказал рабочий в такой же робе, стоявший на часах. Это действительно был Винер, профессор Вольфганг Винер, доктор honoris causa[30]30
Доктор honoris causa – почетная ученая степень.
[Закрыть] десятка университетов Европы и Америки, мировое светило радиотехники.
– Проклятые глаза, – проворчал Винер, – я не вижу, кто передо мной?
– Скоро мы сделаем вам отличные очки, доктор. Революция, наверное, это сделает.
– Да, говорят, революция позволяет носить очки и евреям… Мне нужен комитет.
Рабочий крикнул, приоткрывая дверь:
– Товарищ Винер!
Винер вошел почти ощупью. Ни к кому не обращаясь, он смущенно пробормотал:
– Мы ее пустили. Мы имеем связь со всей Европой, господа!
Радиостанция Нюрнберга пущена?!
Революционный штаб получил свою радиостанцию!
«Германские рабочие шлют привет братьям СССР и Франции…»
Помехи правительственных станций заглушали радиопередачу революционного Нюрнберга.
03 ч. 19/VIII
Начальник воздушных сил с беспокойством посмотрел на часы. Главком вызывал его к 02 ч. 45 м., а ехать пришлось кружным путем. Улица Горького и все прилегающие проезды настолько забиты народом, что невозможно пробраться. Москва не спала. С двадцати двух часов вчерашнего дня непрерывным потоком шел народ через Красную площадь, выражая свой единый порыв и волю к борьбе и победе. Москва текла в каменных берегах улиц могучим потоком миллионов человеческих тел. В миллионах сердец было одно желание, в миллионах умов – одна мысль: драться и победить!
Появились знамена и лозунги. Эти лозунги были не совсем похожи, на те, что привыкла видеть Красная площадь. Их не делали художники, их эскизы не утверждались. В аудиториях университетов, в заводских цехах, в залах клубов расстилали первые попавшиеся полотнища и писали на них большими буквами то, что было в сердцах, что горело в умах. Писали простые слова о борьбе и победе, о труде и любви. О любви к своей земле, к свободе, к людям, к великой своей родине, к великому и дорогому, с чьим именем на устах хотели биться и побеждать, – к Сталину. Лозунги были о войне, и наряду с ненавистью к фашистам была в них любовь ко всему трудовому человечеству.
Намного раньше, чем появились на стенах Москвы приказы о мобилизации, прежде чем объявило об этом радио, почти сразу после того, как пришла весть о предательском ударе фашистов, военные комиссариаты были осаждены запасными. Они ничего не хотели слышать о днях и часах призыва. Все хотели быть сейчас же немедленно отправлены в части. Их приходилось убеждать, просить, приказывать: всем будет дана эта возможность, но строго в то время, которое указано в воинской книжке. Те, для кого это время еще не наступило, расходились разочарованные и присоединялись к потоку, текущему на Красную площадь.
Начальник ВВС должен был сделать огромный крюк через Замоскворечье, чтобы попасть на улицу Фрунзе. До времени, назначенного маршалом, оставалась одна минута.
Доклад начальника воздушных сил был немногословен. Вкратце он сводился к тому, что советская авиация, оберегая Красную армию от ударов германской авиации, содействовала продвижению Красной армии через границу и ее атакам против пограничных укреплений противника. В районе севернее Ленинграда разыгрался ряд крупных воздушных боев с авиацией противника, безуспешно пытавшегося бомбардировать город Ленина. В тот момент, когда начальник ВВС перешел к докладу о трех глубоких рейдах, порученных авиации главным командованием, в кабинет вошел дежурный штаба и передал шифровку:
«Вторая конная армия командарма первого ранга Голутвенко не смогла выполнить приказ о захвате прорвавшейся к Койдонову и Негорелое 3-й германской моторизованной дивизии. Дивизия оказала жестокое сопротивление, пытаясь пробиться на соединение со своими войсками. Принуждение дивизии к сдаче замедлило бы наступление 2-й конармии. Командарм вынужден был уничтожить почти всю живую силу моторизованной дивизии».
– И хорошо сделал, – сказал маршал. – Передайте Голутвенко, чтобы продолжал как можно энергичней продвигаться к Лиде… – Когда дежурный ушел, маршал широким движением разгладил карту и спросил: – А как дела у Дорохова?
Начальник ВВС подробно доложил о налете на Нюрнберг, Фюрт и Бамберг. Военно-промышленные объекты в основном уничтожены. Энергоцентраль больше не существует, водные резервы спущены в Майн. Канал Майн – Дунай в районе Нюрнберга поврежден настолько, что судоходство на время стало невозможным. Военно-химические предприятия Бамберга и запасы химического сырья можно считать уничтоженными.
– Наши летчики и не подозревают, какую услугу оказывают армии, – сказал маршал. – Правда, услуга эта скажется не сразу, но через несколько месяцев, когда начнут иссякать мобзапасы, немцы поймут, чего стоит такой рейд. Это нужно разъяснить командному и политическому составу ВВС. – Он помолчал. – Нам бы очень нужно было добраться до Рура. Как вы на этот счет?
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?