Текст книги "«И дольше века длится век…». Пьесы, документальные повести, очерки, рецензии, письма, документы"

К моему удивлению, приёмник Делори на должность мэра – Салагри – вздумал во время выборов в муниципалитет с целью саморекламы устроить перед памятником чествование 12-й годовщины со дня смерти мнимого автора “Интернационала”. Мне пришлось вмешаться и послать местному префекту полиции официальное требование запретить торжество), основываясь на том, что я жив и подкрепляю своё заявление постановлением суда в мою пользу. И префект запретил манифестацию».

Теперь вернёмся к откликам прессы.

«Юманите», давая обзор прессы, указывает, что социалистические газеты всё ещё продолжают странно относиться к памяти автора гимна. Так, «Юмани-те» упрекает орган социалистов «Попюлер» в гробовом молчании:

«Автор “Интернационала” умер, а центральный орган социалистов не находит ни одного слова. Больше того, газета “Заря Севера”, в которой выступают лидеры социалистов, опубликовала вчера циничнейшую заметку, отрицающую авторство победного гимна за Пьером Дегейтером. Это совершенно отвратительное отношение».

А вот заметка из коммунистической газеты парижского пригорода Сен-Дени:

«Это было в 1880 году. В Лилле росло рабочее движение. Организовывались союзы и кооперативы. Рабочая партия создаёт свою первую секцию. Человек, который в конце своей жизни стал шовинистом, но который был отличным организатором пролетариев, Густав Делори, был во главе движения.

Социалисты-пролетарии, музыканты, объединились и стали посредством музыки вести борьбу. Пьер Дегейтер был одним из этих рабочих музыкантов, которые отдавали своё искусство на службу класса».

Подробно описывался и процесс братьев Дегейтера:

«Процесс начался 6 июня 1901 года претензией Пьера к госпоже Гавард по обвинению в подделке. Дело разбиралось в суде, и Пьеру было разъяснено, что его претензии могут быть основательными, и обвинение может быть поддержано только в том случае, если привлекут и брата Адольфа как соучастника Делори.

Это было очень неприятно Пьеру. Но наконец 30 апреля 1906 года он подает в суд жалобу на вдову Гавард и на брата Адольфа. Суд назначает дело к слушанию.

На суде выступило до 30 свидетелей, почти все ставленники банды Делори, которые утверждали, что Адольф является автором “Интернационала”.

Первое решение состоялось в апреле 1914 года, причем, Пьеру было отказано в иске.

Адольф Дегейтер жил в немецкой оккупации. Раскаиваясь, он пишет письмо брату Пьеру. Письмо это, написанное в 1915 году, пришло к Пьеру только в 1918 году.

Дело возобновилось в апелляционной палате в Париже 28 ноября 1922 года. Был признан автором “Интернационала”Пьер Дегейтер».

Вот текст судебного постановления:

«По просьбе Пьера Дегейтера, живущего в Сен-Дени, на Сене, улица Аллюет, 2, вызван повесткой в суд господин Густав Делори, выборный депутат-мэр города Лилля (Север).

Принимая во внимание, что кассационная камера № 4 признала неправильным решение гражданского суда Сены от 17 января 1914 года, вынесла постановление 23 ноября 1922 года, по которому устанавливается, что Пьер Дегейтер – автор музыки “Интернационала”. Доказательством тому является письмо, написанное 27 апреля 1915 года, незадолго до смерти, прежним ответчиком Адольфом Дегейтером, где содержится признание, что сочинителем названной музыки является Пьер Дегейтер, его брат. Означенное признание подтверждается обстоятельствами и документами, относящимися к делу и особенно свидетельскими показаниями на суде.

Признать, чтобы подпись на могильном памятнике в Лилле в память Адольфа Дегейтера, которая свидетельствует о том, что автором “Интернационала” является не истец, а какое-то другое лицо, была бы снята в самый короткий срок, о чем должен позаботиться господин Делори, депутат-мэр города Лилля… ”».

Дальше газета дает комментарий:

«Документ является доказательство гнусного поступка вождя Делори, который хотел завладеть авторским правом “Интернационала”.

Адольф Дегейтер неумел сочинять музыку, в то время как Пьер, его брат, имел уже в своём активе несколько музыкальных сочинений. Кроме того, автор “Интернационала” Пьер Дегейтер состоит в обществе авторов. А в 1886 году он получил первый приз музыкальной Академии в Лилле».

В другой газете есть намёк на то, как складывалась судьба Пьера Дегейтера после описываемых в Лилле событий:

«В 1901 году началась ссора между двумя братьями. Делори, который стал мэром Лилля, завладел Адольфом, который был уже городским чиновником, и заставил его подписать заявление о том, что он автор “Интернационала”.

Борьба была настолько жесткой, что Пьер Дегейтер, истинный автор “Интернационала”, был исключен из Лилльской секции социалистической партии.

В 1902 году, усталый ото всех этих переживаний, Пьер покинул Лилль. Поставив своей целью вести пропаганду песней, он объезжал весь Лилльский округ, распевая песни в пользу рабочей солидарности и особенно в пользу забастовщиков во время их выступлений против хозяев…».

Эти новые для нас детали позволяют нам строить сцены дорог Франции с той лишь поправкой, оговоркой, что лучшая песня Пьера не нуждается в пропаганде – её уже знают! Она уже опережала своего пропагандиста.

А вот ещё одна версия, сообщенная мне в письме из Парижа от врача советского полпредства во Франции А. Н. Рубакина. Он собрал эти сведения в музее Сен-Дени и в семье двоюродной внучки Пьера Дегейтера Люсьены:

«Пьер Дегейтер родился в городе Тенте. Он закончил профессиональную школу в своём родном городе Лилле и нередко получал премии на конкурсе мастеров резчиков. Он показывал мне одну из этих премий. Это была почётная грамота. Очень гордясь своей профессией рабочего-специалиста, как это часто бывает во Франции среди почётных потомственных пролетариев, Дегейтер был мало культурен, мало образован[54]54
  Думается; это явная недооценка: ведь её даёт очень образованный русский революционер сын энциклопедиста Н. Рубакина!


[Закрыть].

Была в нём целая сеть противоречий. С одной стороны, он был ярко революционен. С другой – революционен по инстинкту, а не очень сознателен. Он с юношества любил пение, сочинял песенки, сами их пел в дружеских собраниях, в рабочих клубах. Он выступал на разных празднествах, и не только рабочих.

Должен сказать, что целый ряд его песенок как среди сочинённых в молодости, так и позже и даже в старости, не имели никакого революционного характера. Вот подробный перечень его произведений, хранившихся ещё недавно в музее при коммунистическом муниципалитете Сен-Дени:

“Интернационал” – марш.

“Интернационал – в четыре руки.

“Инсургент” – марш-песня, на текст Потье.

“Песня коммунистов” – марш.

“Красная богородица” (?) – видимо, какая-то революционная аллегория.

“Детская келья” – песня для детей.

“Гимн прогрессу” – реалистический романс.

“Аэроплан” – вальс-песня.

“Германский спрут” – патриотическая песня.

“Безутешный” – мелодия».

О последней песенке скажу особо, потому что она находит место в нашем сюжете.

Когда Дегейтер обратился к адвокату Дюко де ла Ай с просьбой принять на себя защиту его попранных интересов, Дюко, видимо, крупный буржуазный адвокат, не знал, с кем он имеет дело. Поэтому он предложил Дегейтеру здесь же, у него в кабинете, показать свои композиторские способности.

Для этой цели Дюко набросал текст песенки под названием “Безутешный” на маленьком листке из делового адвокатского блокнота. На листке сохранилось только начало куплета:

 
Я совсем одинок.
Я шёл, безутешный, по улице.
Шёл, думая об ушедшей любви.
Она ушла сегодня,
не сказав ни единого слова…
 

Ясно, что адвокат думал о своей возлюбленной, может быть, глядел на её портрет, стоявший перед ним на столе.

Тут же сохранился и нотный манускрипт, написанный уже рукою самого Дегейтера.

Дальше идёт произведение под названием “Роза в цвету” мелодия для девочек.

Затем встречается ещё одно переложение “Интернационала”, очень ценное для нас, если бы нам удалось его найти. Это переложение для фанфар!

Был ещё романс под названием “Царица цветов’. Кроме того, я видел ссылки ещё на две его песенки, достаточно аполитичные, хотя и явно написанные рукою рабочего. Это карнавальная полька “Да здравствует бал!” и весенняя песня “Возвращение ласточки”. Здесь говорится о том, как рабочих, сидевших весь день в своих тёмных подвалах-мастерских, порадовала первая песня вестницы весны – ласточки.

Все эти произведения напечатаны. Зарегистрированы в управлении по охране авторских прав. Напечатаны на отдельных листках с пометкой “для пианино” или без него. Без пианино листок стоил 1 франк 25 сантимов, с пианино – 2 франка 25 сантимов».

Рубакин в своём письме мне отмечал, что Дегейтер был слишком революционен для того, чтобы стать певцом-профессионалом. К тому же у него не было достаточных сценических данных.

Интересно, что Рубакин познакомился с Дегейтером как врач с пациентом (он осматривал его перед поездкой Пьера в СССР), разговор у них был долгий и доверительный.

Дегейтер был в исключительной степени жизнерадостным, полным жизни человеком французского толка. Даже тогда, когда ему было за 80 лет, он как-то особенно чувствовал полноту жизни. В нём была типичная привязанность к ней. Он по-французски был глубоко привязан к своей родине и даже больше того, к своему месту жительства. Всю свою жизнь прожил он во Франции и никогда не мыслил жить без Франции[55]55
  Чрезвычайно важный вопрос: «На каком языке писал поэт и журналист Дьер Дегейтер?» – на общефранцузском или же, как иногда утверждается, на диалекте ПАТУА, характерном для северной Франции, в частности – Лилля? По этому вопросу я консультировался на кафедре романской филологии нашего Университета. Оказывается, Великая французская революция совершила ещё один прорыв, о котором мало кто знает: она смела и соединила воедино диалекты! Возможно, в юности, а особенно в детстве, у Пьера Дегейтера проявлялись какие-то следы ПАТУА, но его поэтический и деловой языки несомненно следов диалектизма не несут.


[Закрыть]. Этим объясняется его возвращение из Советского Союза.

Когда я его видел, он был ещё очень крепким стариком, только глуховатым. Жизнь его была очень тяжела. В начале войны ему пришлось бежать из Лилля во время нашествия немцев. Скитаясь, он не имел работы. Одно время жил продажей газет на улицах. Ел не каждый день, но всегда посещал рабочие собрания.

Был он музыкально одарён. Это фигура типичного французского народного певца. Был он благожелателен к людям как человек, много работавший и много страдавший. Был он также благожелателен к другим странам. Но не представлял себе жизни вне Франции.

Доктор Рубакин размышляет о «Марсельезе» и об «Интернационале»:

«Несмотря на огромное историческое значение "Интернационала”, музыку его по подъёму и революционности нельзя сравнить с “Марсельезой”. “Марсельеза” – это песня борьбы, вся проникнутая напором, действием, и самое её музыкальное построение в одной гамме является наиболее простым и наиболее совершенным выражением огромного внутреннего подъёма.

И это понятно – “Марсельеза” создавалась в эпоху огромного размаха, встряхнувшего мир в XVIII веке. Это она отражала гигантскую борьбу, вела в бой.

“Интернационал” же был создан в эпоху наибольшей общественной и политической реакции 80-х годов. В ту эпоху борьба была ещё очень слаба. Деятельность всех революционных организаций замыкалась в сравнительно узком кругу.

В “Интернационале”, как и в “Марсельезе”, очень сильно влияние французской народной музыки. В СССР “Интернационал” поют горазд о медленнее.

До революции в России пели “Марсельезу”. Я помню, как меня после русской манеры петь её слишком медленно, слишком широко поразила французская манера. Во Франции “Марсельеза”, когда её поют, как-то взмывает галопом кверху. Она гораздо стремительнее, более боевая.

Это зависит от различия во французском темпераменте, гораздо более живом и подвижном, чем русский темперамент.

Сам Дегейтер был мало образован в музыкальном отношении, но свои мотивы и своё вдохновение он черпал во французской народной мелодике, в песнях рабочей среды, в которой он жил.

Ничего серьёзного о Дегейтере в ту пору написано не было. Таким образом, моя задача узнать всю правду о Дегейтере пока ещё не решена.

В архивах Сен-Дени, пригорода Парижа, где жил Дегейтер и продолжает жить его двоюродная внучка Люсьена, хранятся кое-какие документы, но архив находится в ведении мэра Дорио, недавно исключенного из Компарии Франции, что очень осложнило поиски».

У Люсьены Рубакин увидел подлинник моего письма, написанного ей в ноябре 1933 года, через год после смерти Пьера. Ответа не последовало. А что же представляет из себя Люсьена?

В 1934 году ей было 19 лет. Она работала портнихой в крупной фирме в Париже. Кроме того, получала небольшой доход от продажи песен деда, граммофонных пластинок с «Интернационалом». Это всё вместе приносило ей примерно около 1 500 франков в год.

Первый муж её матери, отец Люсьены, погиб во время Первой мировой войны. Теперешний муж её матери – безработный, как и большинство рабочих Сен-Дени, самого крупного предместья Парижа.

У Люсьены хранились мебель и статуэтки из дерева, сделанные Дегейтером, а также его автопортрет. Оказывается, Дегейтер неплохо рисовал и любил иллюстрировать свои нотные рукописи.

Кроме того, есть его портрет, сделанный русским художником Александровичем. Портрет несхожий. Есть и фотографии.

С 1901 года Дегейтер жил в Сен-Дени и был членом Французской социалистической партии. Официально в компартии он сперва не состоял, хотя и был близок к ней.

Важно подчеркнуть, что после случая о присвоении авторства «Интернационала» Пьер стал каждую свою песенку регистрировать в обществе композиторов, чтобы охранять свои авторские права.

В 1929 году купил для себя и для своей жены места и склепы на кладбище в Сен-Дени в вечно пользование, заплатив за это 5 000 франков. В его бумагах доктор Рубакин нашёл расписку от муниципалитета и от управления кладбищами в получении этой суммы. У французов подлинный культ мёртвых. И каждый француз при жизни мечтает о куске земли и домике, которые он купит на старости лет, и о почётном и по возможности престижном месте на кладбище.

У Дегейтера на всю жизнь сохранилась инстинктивная классовая ненависть к буржуазии. Особенно она обострилась в последние годы в Сен-Дени под влиянием окружающих товарищей – рабочих.

Какие же документы Дегейтера сохранились?

Выписки из метрических книг, из актов о переходе Дегейтеров из бельгийского подданства во французское гражданство, песенные тексты, судебные акты по делу об авторстве «Интернационала», материалы печати, относящиеся к пребыванию в СССР и к похоронам Пьера Дегейтера.

Последняя песня певца была посвящена СССР. Слова принадлежат самому Дегейтеру. Есть данные о том, что несколько строк написала Люсьена.

 
Республика поэтов молодая,
ты революцией освободила труд,
и на Земле от края и до края
все нации тебя за это чтут.
 
 
Привет, Москва, славнейшая столица,
из всех, что мир когда-либо знавал,
где пролетарии с врагом готовы биться
под мощный гимн «Интернационал»…
 

И ещё несколько чёрточек, характеризующих старика Дегейтера. Он производил впечатление очень ласкового, внимательного человека. Обращался к собеседнику с очень доброй улыбкой. Было такое ощущение, что он постоянно прислушивался ко всем звукам жизни. Казалось, что и людей он брал на слух, и как, может быть, в музыке, в мелодии различал всякую фальшь, так и фальшь в человеке вызывала в нём болезненную гримасу. Может быть, это происходило потому, что жил он на окраине Лилля, поближе к полям, к звукам природы.

В перерыв меня товарищи спрашивали о внешности Пьера Дегейтера. Он был невысоким, суховатым, мускулистым. Чувствовалось, что это человек физического труда с тонкими пальцами, и эти пальцы знают тонкую работу, музыкальные инструменты и перо. У него был высокий лоб, умные глаза и рот, скрытый настоящими солидными французскими усами.

Пользуясь случаем, представляю вам внешне и других действующих лиц будущего фильма.

КАССОРЭ. Почему-то все мои авторские симпатии на его стороне! Он даже представляется мне более ярким в своей борьбе, более активным человеком, выступающим не только с песенным оружием, как Пьер, но и имея на вооружении другие средства. Именно он противостоит более всего социалисту-предателю Делори и фабриканту Де ла Мотту.

Но к Пьеру он относится идеально! Он преклоняется перед его музыкальной одарённостью, становится его верным другом, оруженосцем, его главным соратником. Кассорэ сам любил петь, он всё время насвистывает, напевает. Он очень добр, но очень вспыльчив, своей горячностью порою губит дело. Прямой, открытый и ясный человек. Из таких людей, как он, рождался цвет Французской коммунистической партии.

ГЕКЬЕР. Это человек Делори. Профсоюзный вождь бюрократического толка. Круглые оловянные глаза. В разговоре встречаются нарочито неправильные слова, присказки, повторяемые кстати и некстати. Нос изогнутый, но не нос орла, а нос попугая. Его мировоззрение составлялось из случайно обронённых при нём господами фраз. Вероятно, он во всём копировал Делори.

ДЕЛОРИ. Много говорит о культуре и культурности. Аккуратен, щеголеват, брезглив. Любит вспоминать, что вышел из крестьянского рода, сам всего достиг, всех в роду превзошёл. В жизни идёт, не разбирая средств, берёт всё, что может пригодиться.

Когда я писал оперное либретто, то хотел вывести на сцену дочь фабриканта Де ла Мотта Марианну. Он решается отдать свою дочь замуж за рабочего вожака. Мать Марианны негодует. Такие случаи покупки рабочих вождей были в порядке вещей. Родственные узы превращались в новые гордиевы узлы.

Как же выглядит Делори? Одет в чёрный сюртук, с прямой короткой трубкой в зубах, тщательно выбритый, нарочито суховатый, под англичанина, подтянутый, скупой в жестах, не улыбающийся, с монотонным голосом, небрежно-вежливый.

Он не улыбается ещё и потому, что пара зубов у него сильно выдается вперёд. Рост высокий, взгляд настороженный, беспокойный, у него опускающиеся плечи, как у растратчика, боящегосяразоблачения.

ДЕ ЛА МОТТ. Это крупный и ловкий делец. Он в центре многих предприятий, шахт и доков. Он бесстрашный капиталист. Да, бесстрашный! Были и такие, и именно такие и стали столпами буржуазного общества. Он не чужд новых веяний. Надо пускать к столу недавнего рабочего Делори – значит, надо. Его идея фикс – поглощение всех мелких предприятий! Он – воплощение монополистического капитализма.

… Как жаль, что наше время подходит к концу. Поверьте мне – я не успел поведать вам даже одной десятой того, что считаю минимумом! Меня утешает то, что в процессе съемок, отрабатывая эпизод за эпизодом, мы сможем, правда, куда в меньшем составе, вернуться к некоторым темам и по возможности углубить изложение.

Во всяком случае (я гляжу на часы) оставшиеся несколько минут я просто обязан посвятить фильму о предшественнице «Интернационала» «Марсельезе». К величайшему сожалению, достойного поэтического перевода «Марсельезы» мне обнаружить не удалось[56]56
  Переводить «Марсельезу», как и «Интернационал»; невероятно сложно: это не какая-то любовная песенка! На сегодняшний день мне представляется наиболее удачным перевод Леонида Мартынова; который с невероятной смелостью вообще брался за переводы почти непереводимых произведений. К примеру сказать; он перевёл «Пьяный корабль» Артюра Рембо.


[Закрыть]. Поэтому давайте сделаем так: я достану подстрочник этого стихотворного текста, и мы вернёмся к этому разговору в процессе съёмок.

Как я уже говорил, «Марсельеза» – предшественница нашего «Интернационала», а фильм – режиссера Жана Ренуара, сына выдающегося французского живописца Огюста Ренуара. Фильм «Марсельеза», созданный в 1938 году, всего лишь два года назад, – в какой-то мере предшественник нашего фильма «Певец из Лилля».

Удивительно история создания этой киноленты. Средства для постановки дал своеобразный заём. Среди самых широких масс были распространены миллионы билетов НА БУДУЩИЙ ФИЛЬМ. Облигация и была билетом для входа в кинотеатры. Небывалая ситуация в истории киноискусства![57]57
  Былли в той или иной форме повторён этот уникальный опыт? Да. В 1953 году был закончен производством редчайший в истории кино США фильм «Соль земли», посвященный стачке горняков и во многом финансировавшийся шахтёрским профсоюзом. В 1959 году в Японии независимая студия «Данто эйга» совместно с профсоюзами в районе Кансай (г. Киото) продала билеты ценой в 100 иен на БУДУЩИЙ фильм «Битва без оружия».


[Закрыть]

Вторая особенность уже не финансово-организационная, а политико-идеологическая. Рождение фильма благословил и поддержал Народный фронт Франции. Вождь французских коммунистов Морис Торез говорил в ту пору: «Мы не позволим фашизму узурпировать ни знамя Великой революции, ни “Марсельезу” – гимн солдат Конвента!»

Автор строф-куплетов «Марсельезы» Руже де Лилль, молодой офицер, музыкант-любитель. Предвижу ваши вопросы и отвечаю на них заранее: совпадение фамилии автора «Марсельезы», то есть рождённой в городе Марсель, Лилль, с городом, где родился «Интернационал» абсолютно случайно.

«Марсельзезу» принесли в Париж солдатские массы. А вот это явление исключительное! Не гастроли, не печатный станок, а народные лавины сыграли решающую роль в том, что эта песня стала гимном борьбы. Другое дело, что впоследствии она стала государственным гимном буржуазной Франции. Мне рассказывал наш писатель-маринист Леонид Соболев, что он был свидетелем странных сцен в столице России. Прибыла французская правительственная делегация, и самодержавной России пришлось принимать её на высшем дипломатическом уровне. Даже Николай II вставал, когда раздавались первые звуки гимна страны-союзницы. Но на окраинах дело обстояло уже не так: если «Марсельезу» пели приехавшие французы, полиция благосклонно их выслушивала, но когда этот антимонархический по сути своей гимн подхватывали явно русские поющие, набрасывались на них с руганью, криком и нагайками. Так, в частности, было на Выборгской, рабочей, стороне. Ещё один парадокс истории! А второй в том, что Руже де Лилль в итоге изменил своей песне[58]58
  Только один пример: один генерал революции просил в подкрепление или СТО пушек, или СТО печатных листков с нотами и словами «Марсельезы». Эстетики много спорят об отчужденности произведения искусства от автора. А здесь перед нами редчайший пример того, что песня ПОЛНОСТЬЮ вышла из-под контроля автора: дворянин, сапёрный капитан Руже де Лилль и не помышлял о борьбе с монархизмом, всю энергию направив на внешнего врага, и сочинил он не гимн, а походный марш. Когда его песня стала знаменем революции, он отрёкся от неё перед мэром города (вероятнее всего, Марселя).


[Закрыть].

«Марсельеза» победно звучала в дни штурма королевского дворца Тюильри и зловещей тюрьмы Бастилии весной 1792 года. «Интернационал» взвился, как знамя, в преддверьи столетия Великой французской революции.

В основе фильма Ренуара – история первого исполнения «Марсельезы» автором песни, Руже де Лиллем, в марсельском клубе «Друзья конституции» летом 1792 года. Ренуар избирает себе трех героев, героев-добровольцев, которые идут в Париж. Шагают они по дорогам Франции с победной песнью, зажигающей сердца. Приходят в столицу 10 августа, когда национальные гвардейцы завоёвывают дворцы, низвергают монархию.

Мы, зрители, видим героизм народных масс, борьбу Робеспьера против Бриссо и жирондистов, измену и предательство Людовика XVI и Марии Антуанетты. Королевская семья и её клика готовили вторжение во Францию прусских и австрийских войск и банд эмигрантов-аристократов.

Я думаю, что для нас, ленинградцев, наследников красного Питера, ясен такой исторический аналог: царское и временное правительство не остановились бы перед сдачей российской столицы кайзеровской Германии!

Фильм Ренуара завершается славной победой республиканской армии над полчищами герцога Брауншвейгского и Коблеца при французской деревне Вальми. Француские республиканцы блестяще провели артиллерийскую дуэль. Напомню вам, что именно о битве при Вальми, свидетелем которой ему довелось стать, великий Гёте произнес пророческие слова: «Сегодня на этом месте начинается новая эпоха всемирной истории».

Песня, как лейтмотив фильма, помогала движению сюжета, действительно участвуя в свержении абсолютной монархии.

Фильм достойный, чисто французский по духу и сути. Ни о каком подражательстве у нас не может быть и речи! У нас русский фильм о французской песне, которая стала гимном всего освободительного движения во всемирном масштабе и государственным гимном Советского Союза. Явление в истории музыки небывалое. Аналогов нет.

На период более четверти века следы «Марсельезы» как бы теряются. Она воскресает в июльскую революцию 1830 года. И вновь звучит в полную силу в феврале 1848 года. Это год рождения Пьера Дегейтера!

Оживая в дни революционных сражений и замирая во тьме политической реакции, «Марсельеза» вновь становится песенным знаменем восстания в сентябре 1870 года и призывно звучит на баррикадах Коммуны ранней весной 1871 года. Её запевает вождь, солдат и поэт Коммуны Эжен Потье и слышит Пьер Дегейтер. А вскоре наступит и его время. Он подарит человечеству песню, которую ныне знают на всех пяти континентах Земного Шара.

Август-сентябрь 1940 года