Текст книги "Восточнославянская этнография"

Славяне ознакомились с земледелием очень рано, быть может, на азиатской своей прародине и затем до разделения своего развили его на тучных дунайских равнинах и по плодородным склонам Карпатских гор. Уже при Геродоте славяне были земледельцами. Славянин сильно пристрастился к кормилице-земле; в честь нее и в честь порождаемого ею хлеба он сложил превосходные религиозные гимны и песни; русские славяне прославили также и пахаря в грандиозном поэтическом образе Микулы Селяниновича. Начало земледелия у славян восходит во времена доисторические, и определить его по существующим народным сказаниям и свидетельствам языка не представляется возможности.

Происхождение хлебных растений и земледельческих орудий украшено мифами и легендами. Так, во многих местностях Малороссии говорят, что жито, овес, ячмень, гречиха, печь, плуг, дежа, коса, грабли первоначально созданы Богом человеку на пользу. В некоторых местностях Малороссии существует поверье, что ячмень и горох произошли от слез Адама, когда он по изгнании из рая обрабатывал землю и плакал. В Литинском у. Подольской губ. встречается интересное в историко-культурном отношении поверье, что по сотворении мира не было ни пшеницы, ни ржи, что пшеница вышла из куколя, а рожь – из «стоколоса». Что такое «стоколос», видно из следующего народного рассказа, записанного в разных местах Малороссии: «Когда-то Бог ходил по земле со св. апостолами Петром и Павлом; тогда был на земле золотой век; хлеба и всего тогда было очень много; на некоторых злаках было по сто колосьев; колосья спускались до самой земли. Уменьшил же Бог колосья по такой причине: однажды Спаситель с апостолами Петром и Павлом зашел к одной женщине в виде нищего и стал просить милостыню. Женщина же эта сказала: “Вот там, за окном, лежит кусочек хлеба, возьмите и идите себе”. Они подняли тот хлеб и увидели, что тем хлебом женщина отерла дитя. Сожалея, что хлеб, дар Божий, так неуважаем, Бог решил лишить этого дара людей; с этой целью он пришел к растущей на поле пшенице и начал отирать ее снизу доверху, в намерении отереть всю; в то время собаки начали выть, и Бог оставил немного для них» (204, 1, с. 84, 106, 156; 53, с. 14). Отсюда народное выражение: «Мы собачу долю имо, а колысь колос шов аж до земли» (134, с. 198). В белорусских песнях и малорусских колядках говорится, между прочим, что Спаситель, апостол Петр или пророк Илья ходят по полям с «житяной пужкой; де пужкой махне, там жито росте» (204, 2, с. 321; 124, с. 37). Имя Господа или Ильи есть позднейшая замена имени бога плодородия, быть может, Ярила, на что есть указание в одной белорусской песне. Во время большого хоровода в честь Ярила девушки поют длинную песню, в которой Ярило является подателем земных урожаев:

 
А гдзе юн нагою,
Там жито капою,
А гдзе юн ни зырне,
Там колос зацвице (58, с. 84).
 

В силу того обстоятельства, что слова, касающиеся земледелия, сходны во всех славянских языках, нужно признать не подлежащим сомнению существование земледелия у праславянского народа. Вот главные лингвистические данные о земледельческих славянских словах:

1) Ратай – слово праславянское: в церковнославянском – ратай; в русском – ратай, оратай; в болгарском – орач; в старосербском – ратай, в новосербском – ратар, орач; в хорватском – rataj; в хорутском – ratar, rataj, oratar, оrас; в чешском – rataj, оrаč, оrаk; в верхнелужицком – ratar; в польском – ratar, oracz. Все эти слова означают «пахарь», «хлебопашец».

2) Оранье – слово праславянское: в церковнославянском – орание, оратва, оратьба; в русском – оранье, орьба; в болгарском – оране; в сербском и хорватском – оране; в хорутском – orja; в чешском – orani; в польском – oranje; в верхнелужицком – woranje. Все слова означают одно и то же – взрывание земли плугом для посева.

Жатва на Украине. Художник Н.К. Пимоненко

3) Рало – слово праславянское, находится во всех славянских языках, причем звучит как рало, орало или radlo и означает одно и то же, именно – «плуг».

4) Плуг – слово праславянское, встречается ныне во всех славянских языках как обозначение пахотного орудия. В немецком языке – pflug. Плуг с железным сошником, а в дальнейшем развитии и с колесами, мог быть употребляем лишь в стране с глубокой черноземной почвой, свободной от корней и каменьев. Трудно, однако, на основании филологических данных делать заключения о внутреннем состоянии жизни древних народов. Так, при рассмотрении слова «плуг» может возникнуть мысль, что при возникновении этого слова славяне жили в малолесистой местности, почва которой была освобождена от корней и камней; такому предположению препятствует, однако, то соображение, что древний плуг мог быть очень небольшим – вроде сохи, применительно к почве и с течением времени внешний вид его мог измениться.

5) Лемеш – слово праславянское; во всех славянских языках оно ныне находится и даже звучит совершенно одинаково; изменяется только ударение.

6) Роля – слово праславянское: в церковнославянском – ралша; русском – роля, ролья; словацком, лужицком, полабском, польском – rola; сербском и хорутском – ral.

К праславянским словам принадлежат также:

7) леха в значении полосы или меры земли, 8) гряда в значении полосы земли, взрытой для посева, 9) загон или гон в значении определенного участка пахотной земли, 10) борозда в значении тропинки или полосы между гряд, 11) сеяние, 12) ярина, 13) озимина, 14) борона, 15) мотыга, 16) жатва, 17) серп, 18) сноп, 19) вилы, 20) стог, 21) молотьба, 22) цеп, 23) солома, 24) сито, 25) решето, 26) млин, 27) жернов, 28) отруби, 29) мука и некоторые другие.

К праславянским словам относятся также следующие: тесто, дрожжи, квас, преснок, хлеб, пирог, калач, коровай, каша, толокно, кисель (21, 20–32, 51–56).

Славянское пшено, пшеница Миклошич производит от пхати – contundere; в таком случае оно означает то зерно, которое употребляется в пищу не по древнейшему обычаю, непосредственно в виде поджаренных колосьев, но размельченное в муку посредством толчения или трения (120, с. 326).

К славяно-немецкому культурному кругу принадлежит слово рожь, древневерхненемецкому – rosso, англосаксонскому – ruge, прусскому – rugis, литовскому – ruggys, чешскому – rez. Происхождение слова темное. Бенфей думает, что рожь есть красное зерно и перешло к немцам из славянской земли. Некоторым подтверждением мнения знаменитого филолога служит мнение ученого-ботаника де Кандоля, что родиной ржи была страна между Альпами и Черным морем, область нынешней Австрийской империи (37, с. 328), где славяне жили уже в очень древнее время. Впрочем, мнения о родине ржи различны, и в некоторых сочинениях родиной ржи выставляется Средняя Азия (263, с. 19).

Славянское вообще, малорусское в особенности, слово жито происходит от жити. В слове этом сосредоточивается много смысла и содержания; им выражается главное благо народа, так что благо можно поставить синонимом жита, что и сделано в одном месте Евангелия от Луки: «И соберу ту вся жита моя и вся благая моя» (Лк. 12: 18).

Можно думать, что такие слова, как поле, древнеславянский язык – пыро, литовский – kwetys, готский – hwaiteis – первоначально принадлежали пастушескому быту, а впоследствии получили значение земледельческих слов. Так, слово поле хотя и употребляется в значении местности, покрытой хлебными растениями, но в действительности, по старинному своему значению, содержит в себе понятие обширного открытого пространства без леса. В сказках и песнях поле широкое, чистое. В древних грамотах польские города – степные города. Дикое поле – степи херсонские и екатеринославские. Древнеславянское пыро в значении пшеницы, гороха, чечевицы, греческое пирос, литовское puraj (озимая пшеница), вероятно, происходят от одного подобнозвучного слова, означавшего в глубокой древности траву. Древнейшее значение этих слов сохранилось в северных языках, в русском слове пырей, чешском – руг, англосаксонском – fyrs lolium, в английском – furz.

Таким образом, пыро служило названием для травы и впоследствии было применено к пшенице (37, с. 326). До некоторой степени представляется вероятным внутреннее родство готского hwaitais – пшеница, литовского kwetys – пшеница, славянского квет, цвет, польского kwiat, малорусского квитка; быть может, первые два слова некогда имели то же значение, что последние, и только с течением времени вышли из такого значения и стали выражать собой важное в жизни народа хлебное растение. Пшеница могла представляться лучшим цветком-травой, какой природа дает человеку. Малороссияне ныне говорят, что «жито красуется», т. е. наливается в поле и услаждает взор человека, как лучший цветок.

Пределы земледельческой культуры с течением времени все более и более расширялись в этнографическом и географическом отношениях. Народ, ознакомившись с благами, доставляемыми хлебопашеством, крепко его держится и настойчиво распространяет. Нельзя, однако, не отметить того явления, что географические пределы земледельческой культуры отдельного народа иногда суживались, временно сокращались по несчастным историческим обстоятельствам. В этнографических пределах малорусского народа яснее всего обнаружилось обусловленное историческими обстоятельствами колебание в географическом распространении земледелия. Южнорусский земледелец то выдвигался к Черному морю и к Донцу, то отступал далеко на северо-запад, бросал не только Харьковщину, но и Полтавщину и южную часть Киевщины. Лишь только светлый Ормузд в виде литовских князей, польских королей или московских царей брал верх над мрачным Ариманом, над ханами крымскими, белгородскими, над турецким падишахом, как малорусский земледелец выдвигался вперед, в глубь дикого поля, как пионер европейской цивилизации.

Древнейшие русские письменные памятники: Летопись Нестора, Житие преподобного Феодосия и «Русская Правда» – заключают много указаний на развитый земледельческий быт. В древней летописи хлебопашество впервые упоминается под 946 г. После того как древляне убили Игоря, Ольга с войском подступила к Искоростеню: «Древляне затворишася в граде и боряхуся крепко из града… И стоя Ольга лето, не можаше взяти града и умысли сице: посла ко граду глаголющи: “Что хочете доседети? А вси града ваши предашася мне и ялися подань, и делают нивы своя и земли своя, а вы хочете измерети гладом, не имучеся по дань”» (99, с. 57). Слова эти служат ясным свидетельством, что в половине X века, когда жила Ольга, или, что уже несомненно, во второй половине XI века, когда жил летописец, записавший народное предание о походе Ольги на Искоростень, земледелие было распространено даже во всей древлянской стране, считавшейся на Руси сравнительно глухой и бедной.

В древних памятниках разбросаны известия о земледельческих орудиях, о рабочем скоте, о способах земледельческого хозяйства и о родах хлебов. В Южной России, где черноземный слой толст, был в употреблении плуг. Плуг и борона упоминаются в «Русской Правде». В Северной России, в Новгородской и Суздальской областях, должно быть, употреблялась соха, с XIV столетия часто встречающаяся в актах как главное орудие севернорусского земледельца. В Первоначальной летописи под 1103 г. говорится о лошади как о рабочем скоте в Приднепровском крае, где впоследствии для земледелия всегда употреблялись волы. «Дивно ми, дружино (говорил Владимир Мономах дружинникам великого князя Святослава), оже лошадий жалуете (дружина Святослава не хотела оставить смердов без лошадей в рабочую пору), ею же кто орет, а сего чему не промыслите, оже то начнет орати смерд, и, приехав, половчин ударить и стрелою, а лошадь его поиметь, а в село его, ехав, иметь жену его и дети его, и все его именье? То лошади жаль, а самого не жаль ли?» (99, с. 267). Для возделывания земли употребляли и волов; в древнем языке сохранилось название – «рало волово» (7, с. 59). В летописном предании – Обрин: «Аще поехати будяше Обърину не дадяше въпрячи коня ни вола, но веляше въпречи 3-ли, 4-ли, 5-ли жен в телегу и повести Обрена…» (99, с. 2). Выходит таким образом, что в Киевщине ездили на конях и волах, как ныне ездят в Малой России.

Хлеб складывали в копны, хранили его в гумне и молотили цепами, на что имеется сравнительно позднее указание в Уставной грамоте митрополита Киприана 1391 г. Обмолоченный хлеб хранили в сусеках, на что есть указание в Житии преподобного Феодосия и в Печерском патерике, и в клетях, на что есть указание в Первоначальной летописи. Хлебные зерна раздроблялись посредством ручных мельниц. В Печерском патерике о преподобном Феодоре говорится: «Постави же в пещере жерновы и от сусека пшеницу взимая, и своими руками измеляше». В Житии Феодосия говорится, что печерские иноки «ручная дела строяще и тако носяще во градъ про даяху и темъ жито купяху и се разделяхуть, каждо в нощи свою часть и измеляшет на строеше хлебомъ». Хлеба уже в XII веке разделялись на яровые и озимые. Впервые яровые хлеба упоминаются в Приднепровье под 1103 г., озимые – в Новгородском крае в 1127 г. В Северной России хозяйство велось притеребами, т. е. расчищали новь, углублялись в леса и там заводили сенокосы; выжигали леса и поднимали целины. Самые поселения в Средней и Северной России легко переносились с места на место, и потому в древности было множество пустошей, селищ, деревнищ, починков, новоселков (16, с. 43–44, 47–50).

Для исследователя хлебных песен и обрядов немалый интерес представляет решение вопроса, какие хлебные растения преобладали в Древней России, т. к. с удовлетворительным решением этого вопроса связывается приблизительное определение времени возникновения некоторых обрядов, хронологическая их давность. Кстати, для решения такого вопроса в древних русских памятниках есть некоторые, правда, весьма шаткие и загадочные, данные. В драгоценном в историко-бытовом отношении Житии преподобного Феодосия находятся явные указания, что в конце XI века в краю, прилегающем к Киеву, самым употребительным хлебным растением была рожь. Пшеница была известна как «чистый хлеб» и употреблялась, между прочим, монахами в смеси с медом как лакомство в пяток первой недели Великого поста. По-видимому, и в XI столетии жито и пшеница употреблялись так же, как ныне, первое – массой народа, вторая – людьми зажиточными, богатыми. Рожь или пшеница была предметом обрядового действия в древнее время – сказать трудно; вероятно, и та, и другая, преимущественно – пшеница как высший сорт хлебных растений, наиболее приличный торжественности обрядового действия. «На севере, – говорит А. Щапов, – при усиленном химизме дыхания хлеб особенно необходим. Мясо для русских не заменяло хлеба. Они почти нисколько не ценили естественное изобилие животной пищи и только хлеб считали главизною всего и “самой животины”. В случае неурожая или какого-нибудь недостатка хлеба русские испытывали страшные бедствия, несмотря на изобилие животной пищи. Из-за хлеба народ наш не раз производил страшные бунты… Хлеб и земледелие были первыми, главными, преобладающими рычагами колонизации и культуры русской земли… По естественным условиям лесная почва, в Древней Руси преобладавшая, естественно, всего больше обусловливала культуру ржи, а не пшеницы, т. к. она более всего содержала перегноя, не доставляющего пшенице кремнекислого калия и фосфорнокислых солей. Древнерусские поселенцы, конечно, научным образом этого не понимали и не сознавали. Но вековой опыт, показавший на практике наибольший успех разведения на черноземной почве ржи, а не пшеницы, побуждал все починки и деревни, “ставившияся ново или на новь, на лесех”, основывать преимущественно на ржаных полях. И действительно, вся лесная агрикультура основывалась главным образом на ржаном хлебопашестве, и земледельческое население насаждалось и воспитывалось в диких лесах, на ржаной почве. Даже в имениях богатейших и знатнейших бояр, которые больше всех потребляли пшеницу, деревни сеяли больше всех хлебов рожь, примерно, maximum пшеницы – 20 десятин, minimum ржи – 33–35 десятин. Крестьянские же поля почти исключительно засевались рожью, с небольшим количеством овса, ячменя и отчасти – гречи и гороха. Что культура ржи главным образом мотивировала распространение земледельческих поселений, – это видно из истории земледельческой колонизации Сибири, особенно Восточной. Так, например, на Лене, Илиме, по Иркуту и проч. все пашенные поселения устроились главным образом с целью возделывания ржаного хлеба для обеспечения служилых людей. И новоустроенным пашенным крестьянам выдавалась из казенных житниц в ссуду на семена только рожь с небольшой прибавкою ячменя. Точно так же преобладание культуры ржи в земледельческих поселениях Древней России обусловливалось и выражалось тем фактом, что русские люди всегда ели хлеб преимущественно ржаной, им жили, на нем вскармливались. Он был принадлежностью не только убогих людей, но и богатого стола. Русские даже предпочитали его пшеничному, приписывали ему более питательности. Название «хлеб» собственно значило «ржаной». Пшеничная мука употреблялась на просфоры да на “богородицын хлеб”, а в домашнем быту – на “калачи”, которые были лакомством в праздничные дни; от этого и пословица: “калачом не заманишь”» (215, с. 18 и 110).

В памятниках X и XI веков упоминаются ячмень, овес, полба, просо, горох, конопля, лен. Так, в Житии преподобного Феодосия находится известие, что из конопли приготовляли сочиво и масло; конопляное сочиво употребляли в пищу как лакомую приправу. В приправу к пшеничному хлебу вместе с медом шел также мак. В Житии Феодосия, между прочим, упоминается просо как употребительный на Руси хлеб. Об употреблении овса находится свидетельство в древней летописи под 997 г. В Ярославовом уставе о вирных уроках упоминается горох. В одной из редакций «Русской Правды», изданной уже после смерти Ярослава, находится известие о полбе и ячмене (16, с. 37–41).

Особое место в ряду питательных растений занимает гречка. Родина этого двусемянодольного растения (т. к. гречиха не есть злак, подобно прочим хлебным растениям) – Северный Китай, Южная Сибирь и Туркестанские степи, откуда оно перешло на Запад вместе с турецко-татарскими народами, вышедшими из той беспредельной дали в XII–XIII веках.

Пахота плугом. Радзивилловская летопись

Вероятно, турки и татары занесли его первоначально в Южную Россию и на Балканский полуостров, и отсюда уже гречиха перешла в Европу – Восточную и Западную – почти одновременно. Само название гречихи указывает на ее восточное происхождение, в русском языке – «гречка, гречиха», в малорусском – «татарка», мадьярском – «tatarka», французском – «ble Sarrazin», немецком – «Heidekorn», «Tatarkom» (37, с. 306). Что гречиха в Россию проникла от татар или от греков, видно из народных преданий и рассказов. Так, по одному рассказу, гречиха вывезена из татарского полона; по другому рассказу – гречиху звали в гости в Царьград (211, с. 95). В России гречиха появилась в XV столетии, в Западной Европе, в частности во Франции, – в начале XVI столетия. В настоящее время громадная Россия, сообразно со своим географическим и культурно-историческим значением, производит превосходную гречиху. Гречневая каша и гречневые блины составляют привычное национальное кушанье. В Северной Германии и в Нидерландах гречиха также составляет важный сельскохозяйственный предмет. Южнее гречиха встречается реже, а около Средиземного моря вовсе исчезает (37, с. 307). Поскольку гречиха появилась в России довольно поздно, то и обрядовое ее употребление весьма ограниченно. За исключением обрядового употребления гречневой каши, которая в большинстве случаев служит лишь заменой другого, более древнего обрядового кушанья, например каши ячневой или ржаной затирки, гречиха не употребляется в обрядах. Греча не встречается в весьма древнем обряде обсыпания зерном того или другого важного предмета.

Глава II

Обрядовое употребление хлебного зерна и каши в заговорах, на свадьбах, на Святках, после родин и похорон. – Хмель как замена хлебного зерна. – Религиозно-мифическое и бытовое значения обрядового хлебного зерна и каши

Древность хлебных обрядов определяется преимущественно согласием и связью их с древним бытом, и прежде всего – связью с древними способами приготовления хлебной пищи. Следуя общей эволюционной теории прогресса и опираясь на бытовые факты в жизни народов, стоящих на низшей ступени земледельческой культуры, можно думать, что приготовление хлебной пищи прошло несколько исторически изменявшихся ступеней развития: простое поджаривание зерен, размельчение их посредством ручной мельницы и употребление в пищу в смоченном виде, в виде кашицы и, наконец, приготовление печеного хлеба. Простейший способ хлебопечения состоял в том, что смачивали водой ячменную, ржаную или пшеничную муку, месили ее в тесто и месиво выпекали в золе или на горячем камне, впоследствии на железном листе. Так возник пресный хлеб. Изобретение заквашенного хлеба последовало вследствие того, что тесто в неочищенном сосуде приходит в брожение и переходит в закваску, которая возбуждает брожение в новом тесте, вызывая внутри его пузырьки угольной кислоты, растягивающие его в губчатую массу.

Принимая обрядовое употребление хлебного зерна за древнейшую форму обрядового хлеба, нельзя, однако, не признать тут возможности некоторых сравнительно новых явлений, возникших случайно; нельзя отрицать возможности и таких проявлений обрядового употребления хлебного зерна, которые возникли в древности, но при полном развитии хлебопечения и произошли притом из религиозно-мифического мировоззрения народа, независимо от способа приготовления хлебной пищи. Века и тысячелетия всем проявлениям обрядового употребления хлеба придали весьма сходный, почти тождественный характер.

В русском старинном и современном быту обрядовое употребление хлебных зерен весьма распространено. В особенности заслуживает внимания, что обрядовое употребление хлебных зерен обнаруживается в наиболее архаичных явлениях народного быта, в заговорах, свадьбах и рождественских святках.

В Северной России среди крестьян существует поверье, что «кумахи» (лихорадки) живут в дремучем лесу, в непокрытой избе. Больной лихорадкой выходит на то место, где, по общему убеждению, живет кумаха, обсыпает вокруг себя ячною крупою и, раскланиваясь во все стороны, говорит: «Прости, сторона, мать сырая земля! Вот тебе крупиц на кашу; вот и тебе, кумаха!» Затем снова раскланивается на все четыре стороны и возвращается домой в уверенности, что выздоровеет (159, с. 560).

Обрядовое употребление хлебных зерен в особенности распространено на свадьбах всех славянских, более того – всех индоевропейских народов. Это настолько важный акт свадебного ритуала, что без него ни великорусы, ни малорусы не совершают брачного пиршества; по-видимому, ни один индоевропейский народ не признает или не признавал в старину свадьбу оконченной без осыпания молодых хлебным зерном. У древних индусов молодых осыпали рисом (263, с. 229). У древних греков молодых по приезде их в дом отца новобрачного осыпали сладкими плодами и конфетами, орехами, винными ягодами и гранатовыми зернами (257, с. 495; 183, с. 449; 256, с. 226). У римлян молодую осыпали орехами. Шум от разбрасываемых около невесты орехов считался вещим. Громкий звук указывал, что божество, покровительствовавшее браку, находится в хорошем расположении духа; оно весело и энергично направило руку бросившего орехи (256, с. 349). В настоящее время жениха или невесту или обоих вместе во Франции (в горах Юры) осыпают пшеницей и горохом (251, I, с. 224, примеч.), в Молдавии – ржаным зерном и орехами (115, с. 51; 129, с. 223), у евреев Западного края – овсом или хмелем (204, с. 38), что, быть может, заимствовано ими у славян; у литовцев невесту осыпают маком (251, I, с. 224). Подобное обыкновение встречается, между прочим, в глухой местности Италии, в Абруццах: молодую, отправляющуюся в дом мужа, ее мать обсыпает хлебным зерном (202, с. 645).

Документальные известия об обрядовом употреблении хлебных зерен и хмеля на свадьбах находятся в описаниях княжеских и боярских свадеб XVI и XVII столетий; первое указание этого рода относится к началу XVI столетия, что, разумеется, не указывает на первоначальную древность самого обряда. По-видимому, судя по этнографическим сборникам, обрядовое употребление хлебных зерен в настоящее время сохранилось преимущественно у славян – южных и восточных, болгар, сербов, малорусов и великорусов и почти не встречается у славян западных, поляков и чехов. В Болгарии в то время, когда жених отправляется за невестой, свахи бросают ячмень через его повозку с одной стороны; мать бросает с другой стороны пшеницу; отец же через всю повозку брызгает водою, приговаривая: «Дай им, Боже, свою благодать, чтобы, за что ни взять, шло благополучно, и дай им счастье в хлебопашестве». По совершении обряда жених отправляется за невестой (84, с. 73).

В Малороссии обрядовое употребление хлебного зерна на свадьбах отличается особенною затейливостью: на двор выносят скамейку; на нее ставят дежу, покрытую чистым полотенцем; на дежу кладут тот хлеб, которым родители благословляли сына, и кусок соли. Возле скамейки ставят ведро воды и маленький кувшинчик, из которого обыкновенно пьют воду. Все это совершается перед отправлением молодого за невестой. Молодой с боярами становится перед хлебом. В это время из хаты выходит мать жениха в тулупе наизнанку и в шапке, держа в подоле овес, орехи, подсолнечные семечки, семена тыквы и мелкие деньги, которые мать обыкновенно для этой цели собирает со дня рождения сына. Один из бояр подходит к ней и подает грабли или вилы, представляющие в данном случае лошадь, на которую она садится верхом. Дружко берет вилы за конец и обводит вокруг дижи, а боярин идет сзади с кнутом и подгоняет. Во время этого шествия мать вынимает из полы овес и разбрасывает его во все стороны. Объехавши третий раз, дружко подводит «лошадь» к ведру, из которого «молодый» зачерпывает кувшином воды и поит «лошадь» (льет воду на конец вил). Потом, опять набрав воды, передает ее через плечо боярину, который, взяв кухоль, старается бросить его через голову так, чтобы тот разбился вдребезги. Затем мать оставляет грабли, которые бояры ломают и забрасывают. Такой обычай существует в местечке Борисполь Полтавской губ., встречается и в других местах Малороссии с некоторыми изменениями (204, 4, с. 314).

В Нижегородской губ. отец и мать жениха встречают молодых, возвратившихся от венца, с хлебом и квасом. Они выходят на последнюю ступень крыльца с ячменем, пшеницею и хмелем и, как только сын их с молодою женою подойдет к ним, приветствуют их и бросают на них ячменем, пшеницею и хмелем, так что все крыльцо бывает засыпано этими семенами (22, смесь, с. 21). В Орловской губ. во время осыпания молодых житом присутствующие подставляют шапки и попавшие в шапку зерна берегут для посева (187, II, с. 202). Осыпание молодых хлебным зерном долгое время держалось и в высших аристократических слоях. Так, на свадьбе Платова – знаменитого атамана Войска Донского – молодых осыпали ржаным зерном (141, IV, с. 96). Осыпают молодых вместе или порознь при отправлении их к венцу или во время приезда в дом отца новобрачного. Обряд осыпания производит мать, сваха или какая-нибудь другая женщина (в Курской губ. – дружко) непременно в вывороченной наизнанку шубе. Осыпают:

1) пшеничным или ржаным зерном в Великой и Малой России, в Руси Угорской и в Болгарии (22, с. 21; 40, 4, с. 408; 203, с. 15 и 19);

2) ячменем в Великой и Белой России и в Болгарии (22, с. 21; 203, с. 19; 3, с. 42);

3) овсом в Великой, Малой и Белой России, большею частью в чистом виде, иногда вместе с водой (66, с. 361; 209, с. 33; 225, с. 106);

4) льняным и конопляным семенем, по свидетельству Олеария, в XVII столетии на княжеских и боярских свадьбах (138, с. 60); в настоящее время – в некоторых местах России;

5) орехами в Малороссии и Угорской Руси (66, с. 361; 40, 4, с. 420);

6) мелкими деньгами как позднейшей заменой хлебного зерна в Великой и Малой России и в Болгарии (203, с. 15, 19);

7) хмелем на старинных княжеских и боярских свадьбах (160, с. 3, дополн. с. 26); в настоящее время – в Великой, Малой и Белой России и в Руси Угорской (53, с. 49; 172, № 15; 3, с. 54; 40, 4, с. 408).

То обстоятельство, что в свадебных обрядах хмель иногда заменяет хлебное зерно, можно принять за свидетельство исключительного положения хмеля в Древней России. Еще в 1766 г. Линней в статье «Necessitas historiae naturalis Rossiae» утверждал, что хмель в Западную Европу проник из России во время Великого переселения народов. Древним народам хмель был неизвестен. Мнению Линнея не противоречит обстоятельство, что в западных памятниках хмель упоминается немного ранее, чем в памятниках русских, – обстоятельство, объяснимое сравнительно поздним возникновением в России письменности. В «Polyptychon’e» Ирминона, аббата С.-Жермен-де-Пре, составленном в первых годах IX века, еще до смерти Карла Великого, часто упоминаются подати хмелем, который в подлиннике называется «humolo», «humelo umlo» и два раза «fumlo» (37, с. 283). Самый звук этого слова указывает на его славянское происхождение. По-видимому, хмель от славян перешел к немцам и уже в Германии получил латинское название «humulus». В Первоначальной летописи хмель упоминается под 985 г.: «И реша Болгаре (дали великому князю Владимиру клятву): “Толи не будеть межю нами мира, оли камень начнеть плавати, а хмель почнеть тонути”» (99, с. 82). В начале XII в. Зонара уже упоминает о хмеле как опьяняющем напитке у славян, что свидетельствует о древности славянских слов «хмельный» («пьяный»), «охмелеть» («опьянеть»). Первое документальное свидетельство об осыпании молодых хмелем относится к 1526 г. За исключением свадьбы, где хмель употребляется как замена или дополнение хлебного зерна, хмель в народных обрядах почти совсем не встречается. Не вошел хмель и в народные рассказы и повести, если не считать старинной повести о высокоумном хмеле, имеющей отпечаток книжности, искусственности.

У сербов и хорватов сочельник называется «баден дан, баден вече» потому, что в этот день вечером жгут бадняк (свежепринесенное из леса полено, преимущественно дубовое. – Ред.). В этот день многие рубят бадняки до солнца, посыпавши их сначала зерном и сказавши: «Добро ютро и честить ти бадни дан!» В Герцеговине, где избы большие, бадняки так велики, что их ввозят в избу на паре волов. В других местах сам хозяин вносит их в избу непременно после сумерек. Войдя в избу, хозяин говорит: «Добар вече и честит вам бадан дан!» В ответ на это кто-нибудь из мужчин, находящихся в избе, посыпает его зерном и говорит: «Дао ти Бог добро сретни и честити!» В Славонии бадняки горят в течение первых двух дней Рождества. На огнище кладется сначала большой бадняк впоперек, потом на него – пять меньших. В первый день Рождества утром прежде всех является в дом полажайник. В рукавице несет он зерно, которым посыпает находящихся в избе, сказавши предварительно: «Христос се роди!» Из избы кто-нибудь посыпает его и отвечает: «Воистину роди!» Тогда полажайник «скреше бадняке», т. е. берет ожег (ватраль) [т. е. кочергу. – Ред.], бьет им бадняки так, чтобы сыпались искры, и говорит: «Столько (сколько искр) волов, столько коней, столько коз, столько овец, столько свиней, столько ульев, столько счастья и благополучия». Потом он загребает золу на очаге и кладет туда несколько медных монет. Замечательно сходство сербского бадняка с французским la souche de Noel, доказывающее, что эти обычаи древнее выделения славянского племени. Во Вьене (Vienne) сам хозяин в присутствии домочадцев посыпает бадняк солью, которую можно рассматривать как замену хлебного зерна, и кладет бадняк на очаге, где он горит в течение трех дней праздника (149, с. 1–4). В Малороссии 1 января перед литургией мальчики ходят «по хатам засивать». Они набирают в мешок или «рукавицю» (перчатку) смешанных зерен: ржи, пшеницы, гороху, проса и в каждом доме обсыпают этими зернами хозяина и хату, приговаривая: «На счастье, на здоровье, та на нове лито; роды, Боже, жито, пшеницю и всяку пашныцю; добри день, будьте здоровы, з новым годом!» Главного засевальщика приглашают сесть на лавке, говоря: «Сядь же у нас, та посидь, щоб все добре у нас садилось: кури, гуси, качки, рои и старосты» (204, 3, с. 1). Обыкновение это распространено во всей Малороссии, встречается даже в больших городах.