Текст книги "Восточнославянская этнография"

Кроме свадьбы и рождественских святок обрядовое употребление хлебных зерен изредка встречается и в других явлениях народного быта, например, при встрече дорогого гостя, на крестинах и при похоронах. В Болгарии дорогого гостя осыпают при встрече хлебным зерном. В последнюю Русско-турецкую войну болгары в некоторых селах встречали русских таким образом: толпой выходили навстречу войскам; впереди шла старуха, имея в руках сито, наполненное хлебным зерном. Она осыпала этим зерном офицеров и солдат. В Малороссии повивальная бабка после родов закапывает «мисце» в хате под полом, на котором спят, и посыпает его житом. После ужина на крестинах баба раздает присутствующим квитки (букеты), зимою из колосков ржи или пшеницы, а летом – из барвинка, васильков и калины, для того чтобы ребенок был здоров и ни в чем не нуждался. Эту квитку каждый должен нести домой, иначе его может встретить нечистый. Рассказывают, что однажды человек, бывший на крестинах, возвращался домой без квитки. На дороге подходит к нему бес и спрашивает: «Де твоя квитка?» – «Нема». Черт завел его в болото, где он должен был просидеть целую ночь (204, 4, с. 12). У пинчуков (обитатели Пинского края. – Ред.), когда мертвеца снимут с лавки, на которой он лежал, ее посыпают житом (88, с. 217).

Вследствие чрезвычайно распространенного употребления хлебных зерен на свадьбе и редкости их обрядового употребления в других явлениях народного быта можно думать, что в языческой древности, у праславян, быть может, у ариев, обрядовое употребление хлебного зерна приурочено было исключительно к свадьбе, точнее, к тому сложному религиозному торжеству, которое связывалось с бракосочетанием и впоследствии перенесено было на некоторые другие явления народного быта, с изменением первоначального значения обряда. То обстоятельство, что обрядовое употребление хлебного зерна свойственно также рождественским Святкам, не может противоречить только что высказанному мнению, т. к. рождественские Святки в древнюю, дохристианскую эпоху народной жизни могли сливаться с установленным стародавними обычаями и религиозно-мифическими воззрениями на природу временем свадьбы, составлять со свадьбами одно религиозно-брачное торжество и празднество. Цельность этого празднества могла быть нарушена задолго до принятия славянами христианства, в глубокую языческую пору особыми, исключительными обстоятельствами, например, расселением славян по разным в климатическом отношении странам. Введение христианства нанесло этой цельности решительный удар и разрушило ее. Обязательный по учению Православной церкви Рождественский пост мало-помалу подавил собой вакхическое рождественско-брачное торжество, причем одни обломки древнего праздника очутились на Масленой неделе; другие остались на месте грандиозного некогда целого, на рождественских Святках, но уже без смысла, без значения и, главное, без связи со свадьбой.

Святочное гадание. Художник К.Е. Маковский

Обрядовое употребление хлебного зерна не исключало обрядового употребления печеного хлеба. Напротив, на свадьбах хлебное зерно шло рука об руку с печеным хлебом, не сливаясь с последним по своему символическому и религиозно-мифическому значению, а лишь его восполняя и вместе с ним составляя нечто цельное, органически связанное со всей поэзией и драмой древнего религиозного празднества и прославления сил природы: солнца, дождя и т. п. Религиозно-мифическое значение обрядового употребления хлебных зерен представляется довольно ясным, по крайней мере, для ознакомившегося с народной мифологией. О современном бытовом значении обрядового употребления зерна говорит сам народ в своих песнях, и говорит так ясно и отчетливо, что исследователю народных обычаев нет никакой надобности прибегать к личным догадкам и объяснениям.

В религиозно-мифическом отношении осыпание молодых хлебными зернами тождественно с обрядовым окроплением или обливанием их водой, с окроплением водой бадняка, с сербским и болгарским обыкновением водить во время засухи додолу. Как далеко по внешности, глядя со стороны, ни отстоят друг от друга болгарская девушка дюдюл, поливаемая во время засухи водой, и великорусская невеста, моющаяся в бане с причитаниями и таинственными обрядами, в сущности они в религиозно-мифическом отношении родные сестры, из которых одна осталась жить под жаркими лучами южного солнца, другая забралась в страну зимних вьюг и морозов. Везде одно и то же воззрение на благодатную силу дождя; везде один и тот же проникший из глубины веков религиозно-мифический луч древнего миросозерцания, только в различных преломлениях, согласно с различием той исторической призмы, через которую он прошел.

На обрядовом употреблении хлебных зерен можно видеть, как постепенно изменяется религиозномифический обряд, как крепко он держится за старину, как дробится и мельчает, как, принимая новую форму, выделяет и обособляет свои древние черты – точно бездушный обряд сознательно опасается, чтобы ученый исследователь не стал когда-либо перед ним в тупик и не понял его тысячелетней службы среди народов. У древних индусов невесту окропляли водой, причем жрец произносил молитвы (263, с. 299, 330). У древних греков девушки перед свадьбой купались в священных источниках (257, 2, с. 493).

Омовение ног возникло из омовения всего тела или обливания. Обрядовое окропление или обливание молодых водой встречается в некоторых местах Великой, Малой и Белой России (51, № 30; 129, 222; 40, 2, 254); встречается также у познанских поляков (239, 2, 202). Но вот значение обряда затемняется, и древняя его чистота нарушается. В воду начинают всыпать хлебные зерна. В некоторых местах молодых обливают водой, в которую брошен овес (33, с. 106; 66, с. 361; 187, 2, с. 33); таким образом, в одном обрядовом акте соединяется обливание и обсыпание. Обливание, наконец, выходит из употребления, и остается одно обсыпание. Местами, например в Малороссии, память об обливании удерживается тем, что при обсыпании молодых мать жениха объезжает верхом на граблях вокруг ведра с водой и воду льют на грабли – не на жениха. Самой характерной архаической чертой представляется, что осыпающая зерном имеет на себе шубу, вывороченную наизнанку. Осыпание в вывороченной шерстью вверх шубе указывает на тучу, изливающую дождь. В обряде мех и зерно так же близко стоят друг к другу, как в природе туча и дождь.

В самом языке сравнение сыпания и литья весьма обыкновенно, равно как обыкновенным явлением представляется переход одного понятия в другое в силу того, что зерна так же мелки, как капли дождя. <…>

В настоящее время, осыпая молодых хлебными зернами, хмелем или орехами, имеют в виду сделать их: 1) богатыми, здоровыми и веселыми (204, 4, с. 358); 2) предохранить от порчи (172, № 15); 3) сделать их способными к деторождению, «чтобы они плодились, как пшеница», по болгарскому выражению (28, с. 15). В Чехии и Силезии распространено поверье, что у молодой замужней женщины будет столько детей, сколько упадет на нее хлебных зерен во время свадебного осыпания (266, с. 351). У евреев старики, осыпая молодых хмелем и овсом, говорят: «Да умножитесь тысячами и мириадами» (17, с. 25, 15). Ранее факты эти были приведены мною в сочинении «О свадебных обрядах». В Малороссии, где почти каждое обрядовое действие сопровождается пояснительной песней, – обстоятельство, составляющее характерную особенность малорусского быта, – при обсыпании молодых зерном поют:

 
Ой еш, мати, овес,
Та на наш рид увесь;
Щоб наш овес рясен був,
Шоб Иванив рид красен був,
 

Или:

 
Роди, Боже, жито
На новее лито
Густее, колосистее,
На стебло стеблистее,
Шоб наши диты мали
И стоячи жали[12]12
  «Стоячи жали» – т. е. чтобы хлеб был такой высокий, колосом выше человеческого роста.


[Закрыть] (204, 4, с. 415).
 

В связи с обрядовым употреблением хлебных зерен стоит обрядовое употребление каши. И по времени употребления, и по внутреннему своему значению эти явления почти тождественные, и весьма возможно, что они впервые возникли одновременно или почти одновременно, до употребления печеного хлеба. Каша могла явиться в дополнение к хлебным зернам, притом в обрядах древнейшего происхождения, как древнейшее хлебное кушанье. Само слово каша означает кушанье, приготовленное из растертого зерна; санскрит каш – тереть. Первоначально каша – жидкая похлебка из муки; впоследствии с распространением гречихи слово «каша» стало означать преимущественно гречневую кашу. Само слово «каша» в древнем его значении, по-видимому, праславянское <…> Обрядовое употребление каши составляет явление общеславянское – более того, арийское. Кашу приносили в жертву богам земледелия и скотоводства. У индусов ведического времени жертвоприношение каши встречалось в чистом виде; ячменной кашей кормили скотьего бога Пушана[13]13
  Гаас в Indische Studien не объясняет значения Пушана, а В. Миллер («Левины – Диоскуры», с. 80) называет его скотьим богом.


[Закрыть], почему он и носит название «кашеед» (karamhad). Римляне, по словам Плиния, в день рождения ребенка приготовляли кашу <…>. Древние германцы в праздник Перахты (Берхта, Гольда) приготовляли и ели кашу (230, с. 251).

Имеются документальные указания, что уже в старинное время на Руси каша составляла необходимую принадлежность свадебного пира и похоронного обряда. В Воскресенской летописи слово «каша» употреблено в значении свадебного пира. Когда Александр Невский женился в 1239 г. в Торопце, он праздновал здесь «кашу», по возвращении в Новгород – другую, т. е. давал свадебный стол. В одном старинном описании свадьбы говорится, что «молодым в подклеть приносят кашу, и они кашу черпают и за себя мечут» (146, 2, с. 749), – одно из крупных свидетельств жертвоприношения каши земле. На царских свадьбах XVI и XVII столетий молодые в бане ели кашу. Кроме того рассылали кашу почетным особам. Так, казанский царь Симеон посылал кашу в 1554 г. царю Ивану Васильевичу и его жене, князю Юрию Васильевичу Углицкому и некоторым другим важным московским особам того времени (160, 3). В Правилах Владимирского собора 1274 г. находится известие, что в новгородской стране «неции несвященш освящають приносимыя к церкви плодонося, рекше крупы или кутья за мертвыя» (7, 75).

Обрядовое употребление каши на рождественских праздниках, родинах, свадьбах, похоронах и в некоторых других случаях встречается во всех славянских странах, в особенности в Великороссии, причем с течением времени употребление это все более и более ограничивается и в некоторых местностях удержалось исключительно за рождественскими Святками или за свадьбами как наиболее устойчивыми архаизмами быта.

У сербов и хорватов каша варится с особенными обрядами несколько раз в течение зимних праздников, т. е. начиная со дня великомученицы Варвары (4 декабря) до Богоявления (7 января). Каша, которая варится на Варвару из смешанного зерна всех сортов, у сербов называется варица. Обыкновенно эту кашу ставят в печь еще вечером накануне Варварина дня, а едят холодную на третий, и после Саввы (5 декабря) на Николая (6 декабря). Сербы гадают на варице. «У Боци наставе варицу по вечери само, да се мало смлачи, па у ютру гледаю, каква е одозго; ако надю по ней гуке и брегове, онда веле, да слути на богатство; ако ли буду путови и пукотине, онда веле да слути на смерть и на гробове». В Боке Которской существует посыпание кашей, что отождествляет обрядовое употребление каши с обрядовым употреблением хлебного зерна: «У Боци послу неме (каша варицею) по кути, говорети: оволико люди, волова, бродова (лодок) коня, улишта (ульев), пила (домашней птицы), каша (корзин с кукурузою), да се плоди плод и род!» (149, с. 59). «У чехов и куявлян каша составляет непременную принадлежность свадебного стола» (229, с. 307; 239, 3, с. 257).

В Великой, Малой и Белой России и в Руси Галицкой обрядовое употребление каши весьма обычно на рождественских Святках и на свадьбах, встречается на крестинах и похоронах. У великорусов каша приготовляется накануне Рождества и на Васильев день; в иных местностях каша на Васильев день приготовляется до света старшей в доме женщиной при помощи старшего в доме мужчины. У малорусов «кутя» варится на «богатый вечер» (накануне Рождества) и стоит на покути до новой кутьи накануне Крещения. В Великой, Малой и Белой России на рождественской каше гадают (149, с. 56–57). Обыкновение угощать молодых в день свадьбы кашей соблюдается в настоящее время во многих местах Великой России и в Руси Галицкой. Так, в Архангельской губ. и молодым за княжим столом разрешается есть одну только кашу, причем на молодую накидывают платок, под которым она и ест кашу. У лемков кашу дарят молодым на другой день после свадьбы. Кроме того каша как обрядовое кушанье встречается в Архангельской губ. в конце жатвы, в Курской и Орловской губерниях и в особенности в Болгарии во время крестин, в Костромской губ. при праздновании именин, в Виленской губ. при поминовении усопших. В старинное время в Малороссии и в Курской губ. и в настоящее время в Борисовском у. Минской губ. в начале учения школьники едят кашу и потом разбивают палкой горшок, в котором она находилась. Обрядовое употребление каши встречается в Галиции в день св. Георгия, у чехов – в Троицын день, в Костромской губ. – 23 июня.

Обрядовое употребление каши по своему религиозно-мифическому и бытовому значению тождественно обрядовому употреблению хлебного зерна, с которым оно, как было замечено, органически сливается в обряде осыпания. Оба эти обряда символически изображают дождь, который сыплется на землю, подобно сеемому зерну. Собственно обряды с кашей развились и удержались в народном быту не в силу этого древнего первобытного своего символического значения, а в большинстве, и в большинстве значительном, потому что каша в древности была предметом жертвоприношения богам. По тем торжественным приемам, которые свойственны обрядовому употреблению каши, с достаточною ясностью можно определить, каким именно явлениям и силам природы каша приносилась в жертву как божественным существам, и такое определение относительно употребления каши можно вполне распространить и на однородное с ним обрядовое употребление зерна. На жертвоприношение каши земле указано было ранее в обряде молодых в старинное время есть кашу и бросать ее назад, причем сам обряд в глубокой древности мог быть поясняем каким-нибудь мифом вроде греческого мифа о Девкалионе и Пирре. В особенности отчетливо обнаружилось значение каши как предмета жертвоприношения солнцу в следующем обряде. В Орловской губ. во время крестин в конце обеденного стола повивальная бабка ставит горшок каши и две порожние тарелки, покрытые свернутыми полотенцами. После молитвы священника бабка несколько раз поднимает и опускает над столом ребенка. В то же время то же самое делает крестный отец с горшком каши. В некоторых местах кума, приподнимая горшок с кашей, высказывает пожелание, чтобы новорожденному было столько счастья, сколько звезд на небе. Обряд этот называется «молить кашу» (192, с. 46) – название, весьма характерное в историко-культурном отношении; кашу поднимают вверх – приглашают солнечное божество пожаловать вместе со своей божественной супругой (вероятно, луной, так что упоминаемые бабкой звезды имеют значение их детей, как в колядках) в избу крестьянина; для них и кушанье, и тарелки готовы. Высказывая пожелания новорожденному, кума в древности сознавала присутствие при этом ласково приглашенных на семейное торжество и радушно угощаемых солярных божеств. Во внутренней, органической связи с «молением каши» находится встречающийся в Волынской губ. следующий любопытный обычай: крестьяне накануне Рождества Христова за ужином последнюю ложку кутьи бросают в потолок. Если к потолку прилипнет много кутьи, то это означает хорошее пчеловодство в будущем году (144, с. 505). Как обрядовое осыпание хлебным зерном тождественно с обрядовым окроплением водой, так в данном случае бросание каши в потолок тождественно с плесканием вином в потолок; смысл один: жертвоприношение или возлияние солнцу. Смысл этот особенно ясно обнаруживается в обыкновении монгольских шаманов призывать в молитве солнце и плескать ему при этом молоком в виде дара или жертвоприношения (196, 2, с. 341).

В связи с обрядовым употреблением каши и напитков находится обрядовое разбивание посуды. Из свадебной записки о бракосочетании великого князя литовского Александра с Еленой Ивановной в 1499 г. в Вильне говорится, что, после того как священник дал невесте напиться вина, склянку растоптали. В свадебной записке о бракосочетании великого князя Василия Ивановича с Еленой Глинской сказано: «И как еще в. кн. будет допивать вино, и он ударит сткляницу о землю и ногою потопчет сам, и иному никому не топтать, опричь князя после венчания, а собрав, кинуть в реку, как прежде велось». Обрядовое разбивание посуды на свадьбах ныне встречается в Великой, Малой и Белой России. Кроме свадьбы обрядовое разбивание посуды в старинное время в Великой и Малой России соблюдалось при окончании школьного учения, накануне праздника Рождества Христова, во время крестинного обеда (184, с. 204). В настоящее время посуду на свадьбах разбивают или в знак целомудрия невесты, или в знак пожелания молодым счастья. В древнее время разбивали посуду по окончании жертвоприношения: сосуды, послужившие богам, не могли уже служить людям. На такое значение обрядового разбивания посуды, между прочим, указывает одно весьма характерное цыганское поверье. Нужно заметить, что цыгане бога неба считают злым богом, а богиню земли – доброй. Если чаша для питья каким-нибудь образом коснется земли, из нее нельзя пить, т. к. она сделалась слишком священной для людского употребления (196, 2, с. 324).

Современное бытовое значение обрядового приготовления и употребления каши состоит в выражении пожелания урожая или плодородия. Так, в Сербии во время приготовления варицы дети поют:

 
Вара вари варицу,
Да се радю ярице,
И биеле ягнице,
И детити и юнчити
 

(149, с. 59).

В Великороссии в день Феклы Заревницы, в овинные именины, когда начинают молотьбу нового хлеба, молотильщиков угощают в овине новой кашей. «Хозяину – хлеба ворошок; молотильщикам – каши горшок», – приговаривают благодарные молотильщики (211, с. 83).

Глава III

Обрядовое употребление хлеба на родинах и крестинах. – Вечерницы. – Калета. – Свадебный хлеб в Великой и Малой России. – Коровай. – Дывень. – Обрядовое употребление хлеба на похоронах

Обрядовое употребление печеного хлеба покрывает собой обрядовую кашу и хлебное зерно как самое полное проявление древнего земледельческого быта и на нем построенного религиозно-мифического мировоззрения. Во всех событиях народной жизни, сложных и простых, важных и неважных, крупных и мелких, обнаруживается присутствие обрядового хлеба. В одних случаях хлеб входит в бытовое явление в виде незаметной прибавки, как нечто случайное; в других случаях он получает значение господствующего элемента, повелевает целым бытовым явлением, придает своеобразный характер определенной стороне народной жизни. Можно смело утверждать, что народная жизнь во всей полноте ее исторического развития, со всем ее прошлым и настоящим наполнена обрядовым употреблением хлеба. Даже человек вполне цивилизованный, отрешившийся от прадедовских преданий и обычаев, построивший свою жизнь на современных культурно-бытовых началах, часто сталкивается с обрядовым употреблением хлеба если не в собственной семье, то среди своих родных или в кругу хороших знакомых. Крестьянин же западноевропейский и в особенности крестьянин-славянин – «дитя черной земли» – всей душой предан обрядовому употреблению хлеба, что так естественно при консерватизме и архаичности народной жизни. Для селянина-земледельца обрядовый хлеб служит утешением и радостью, услаждающей и нравственно возвышающей тяжелый земледельческий труд. В обрядовом употреблении хлеба есть нечто задушевное, сердечное, нравственно чистое. Здесь, между прочим, обнаруживается светлое, поэтическое воззрение на внешнюю природу, быт общественный и семейную жизнь.

Акт высокой важности – первый крик человека в области печали и юдоли, рождение ребенка – окружено в России и землях славянских значительным количеством любопытных обрядов, идущих из глубокой древности и раскрывающих воззрение древнего человека на беременную женщину и новорожденного ребенка, на их положение в семействе и отношение к владыке дома, на таинственную связь их с бытием светил небесных и с пылающим на домашнем очаге огнем. Мотивами родинных и крестинных песен и обрядов служит радость при появлении нового члена семьи, его торжественное признание и привлечение к нему высших покровительственных сил или божеств для устранения от него бедствий и увеличения счастья. Отличительная особенность родинных обрядов состоит в решительном преобладании обрядового употребления воды как средства очищения родильницы и ребенка. Для обрядового употребления хлеба и каши на родинах и крестинах осталось, однако, много места.

Хлеб да соль. Художник В.А. Бер

Родинные празднества, большею частью приуроченные под христианским влиянием к крестинам, возникли из древнего благодарственного жертвоприношения богам, состоявшего преимущественно, если не исключительно, из каши, с присоединением жертвенных возлияний, – обычай индоевропейский, не только славянский. У древних индусов и германцев при рождении младенца совершали возлияния медом и молоком (243, с. 137). Плиний свидетельствует, что римляне в день рождения ребенка приготовляли кашу, fritilla, puls (256, с. 104). В одном старинном «Цветнике» сохранилось любопытное замечание, что «бабы каши варят на собрание роженицам». В одном сборнике XV в. говорится о ставлении трапезы роженицам. Покорм рожениц состоял преимущественно из каши, что, впрочем, не исключало возможности других предметов жертвоприношения. В «Вопрошании Кирика» XII века говорится о принесении в жертву роду и роженицам хлеба, сыра и меду (182, с. 104). На преобладание каши в старинных родинных праздниках указывает большое распространение этого кушанья как обрядового на современных великорусских и малорусских родинах, преимущественно в Великороссии. В Тверской губ. в день родин приготовляют две каши: жидкую с молоком и густую с маслом, а в постные дни – просяную и гречневую. Обрядовое употребление каши на крестинах бывает также в Орловской и Воронежской губерниях. В некоторых местах Малороссии на крестинах варят узвар (78; 104, с. 184; 114, с. 216).

В то время как родинная каша носит на себе следы глубокой древности, родинный и крестинный хлеб в современном народном быте не представляет ничего религиозно-мифического, обрядно-торжественного. Хлеб употребляется на родинах и крестинах, но только не как обломок религиозного обряда, а лишь служит выражением благодарности или платы за услугу, за труд и выражением любезности к родильнице. Выражение Кирика, что хлеб приносили в жертву роду и роженицам, не указывает непременно, чтобы жертвоприношение состояло в виде печеного хлеба определенной формы. Если допустить, что Кирик под словом «хлеб» разумел хлебную кашу, то родинное празднество в старину должно было представляться главным проявлением обрядового употребления каши как предмета жертвоприношения богам или богиням, покровительствовавшим браку и деторождению. Быть может, в свадебный ритуал каша вошла лишь случайно, по связи своей с деторождением, как эмблема того, к чему должен был привести брак. Предположение это отчасти подтверждается тем, что обрядовое употребление каши на свадьбах, по крайней мере, на старинных княжеских и боярских свадьбах, совершаемо было самими брачующимися, перед тем как идти на брачное ложе. Хотя на родинах и крестинах употребление хлеба представляет явление весьма обычное, но при этом хлебу присваивается исключительно юридическое значение. Естественно потому кашу признать, так сказать, специальным родинным кушаньем, подобно тому как круглый хлеб составляет отличительную особенность свадьбы.

В Великой, Малой и Белой России и в Болгарии повсеместно бывают вечерницы, посиделки, досветки, оденки, супрядки, беседки, т. е. собрание девушек для общей работы и общего веселья, с присутствием парней, которые при этом угощают девушек водкой, орехами, пряниками, забавляют их песнями и пляской и в некоторых местностях укладываются спать с ними до утра, не нанося вреда их девической чести. Вечерницам совершенно чужд религиозно-мифический элемент. С ними не связано каких-нибудь древних, со следами языческих верований песен, вроде песен купальских, колядок и щедровок. На исключительно бытовой характер вечерниц и посиделок указывает уже одно отсутствие обрядового хлеба. На вечерницах не бывает привилегированного кушанья, которое приготовляли бы и употребляли с торжественностью, с таинственными песнями и обрядами. Правда, в Волынской губ. накануне Андреева дня на вечерницах приготовляют калету – пресный колобок, намазанный медом. Этот корж привешивают к потолку среди хаты и при нем сажают одного парубка, которому дают в руки квач, намоченный в воде с сажею (сажа – некогда священный предмет по близости ее к печке, к очагу, к огню). Затем присутствующие поочередно подъезжают к коржу на палках и серьезно откусывают частичку. Если кто при этом засмеется, парубок («писарь») мажет его квачом по лицу (144, с. 570).

Обряд калеты, весьма любопытный по языческой основе как жертвоприношение солярным божествам, не может быть отнесен к вечерницам. Волынская калета составляет принадлежность кануна праздника св. Андрея, имеющего большое значение в поверьях и приметах, касающихся женитьбы, и на вечерницы она попала случайно, вследствие подвернувшегося под руку праздника св. Андрея. И на канун Андреева дня калета забрела случайно. Настоящее ее место на рождественских Святках, на что указывает уже само название «калета», испорченное «каледа» или «коляда». Почти тождественный обычай встречается в Литве на Святках. На другой день Рождества жмудины предаются увеселению, называемому «важявились ий каралучю», т. е. прогулка в Королевец (Кенигсберг). Для этого пекут большой крендель, который засушивают посреди избы на нитке. Один, принимающий на себя название купца, садится со жгутом подле кренделя; прочие подъезжают к нему на скамеечке и спрашивают: «Как поживаете, господин купец?» – «Здоров, благодаря Богу! А вы откуда, господа?» – «Из Самогиции». – «Зачем сюда приехали?» – «За товаром». – «Какого вам надобно?» – «Пригожей девушки, как калина, а сладкой, как малина». – «Пожалуй, у меня есть пригожая и сладкая». – «Хорошо, нельзя ли отведать?» – «С удовольствием, в цене сойдемся». Каждый старается отведать крендель, которого никто не должен дотрагиваться руками; если же кто коснется, то купец гонит и бьет жгутом. Успевший отведать получает от купца в награду поцелуй. Прогулка в Королевец называется в иных местах “кушанье сыра”» (187, 7, с. 61).

По обрядовому употреблению хлеба славянская свадьба представляет явление в высшей степени оригинальное, своеобразное в ряду других бытовых явлений и весьма сходствует со свадьбой индусов, греков и римлян, что указывает на ее происхождение из тех отдаленных времен, когда индоевропейские народы в главных формах быта и религиозных верований составляли этнографическое целое. Нужно допустить действие исключительных обстоятельств, нужно признать влияние цельного строя народного мировоззрения, чтобы объяснить грандиозное проявление обрядового хлеба на свадьбах. Такими крупными, исключительными по своей важности обстоятельствами были, во-первых, приурочение свадебных торжеств к главному годовому празднику рождения солнца, во-вторых, участие в старинной свадьбе не только членов одной или нескольких близкородственных семей, а всего мира – народа Божия, в виде местной сельской общины, в целом ее составе, с непременным присутствием и священнодействием старших членов общины, старейшин, старост.

Г-н Кавелин высказал основательное мнение, что свадьба в незапамятные времена была частью известного языческого праздника, от которого и получила свое религиозное освящение. Так могло быть в период распадения славянского племени. Если же спуститься ступенью глубже в древность, в тот период времени, когда славяне жили плотной массой на небольшой территории, или спуститься еще ступенью ниже в арийскую древность, когда индоевропейские народы жили в Средней Азии в одинаковых климатических условиях, то представится возможность признать одно, общее для всех празднество в году, например в то время, когда дни начинают прибавляться и солнце как бы нарождается – время общего торжества, жертвоприношений, молитв, бракосочетаний, всего веселого, торжественного и величественного[14]14
  Подробности о времени совершения свадьбы см. в моем сочинении «О свадебных обрядах».


[Закрыть].

Участие сельской общины в свадебных торжествах обусловливалось причинами религиозными, или юридическими, или теми и другими вместе. Можно думать, что в древнейшее время участие в свадебном торжестве входило в число религиозно-нравственных обязанностей селянина. На свадьбах общественное и частное богослужения сливались нераздельно в одно гармоническое целое; молили богов о даровании счастья и благополучия молодым и роду их, а род этот и составлял все село. Частная молитва и частное жертвоприношение, естественно, принимали общественный характер. Всякий, кто только мог, кто находился в селе, где совершалось бракосочетание, и был настолько в возрасте, что мог принимать в нем деятельное участие, например в качестве певца, должен был явиться на свадебное торжество, выражавшее полное прославление богов, покровительствовавших земледелию, скотоводству и браку, причем сами боги могли нисходить с небесной высоты в избу крестьянина и присутствовать здесь невидимо или символически в виде коровая или венка и рассыпать при этом свои дары на брачующихся и их родственников – близких и дальних. Религиозно-мифический характер свадьбы не исключал ее бытового юридического значения. Девушка принадлежала не только той семье, где она родилась и выросла, но всему роду или даже целой общине. Весьма обычная в старинное время, местами доныне сохранившаяся форма бракосочетания состояла, с одной стороны, в купле невесты, с другой – в ее продаже: покупал жених или его род; продавал невесту ее отец и весь ее род. Из общины выбывала рабочая сила – взрослая девушка, и потому ей делали оценку по родовому или общественному приговору. Родные жениха должны были заплатить за нее, как платили за лошадь или корову. И в настоящее время жених во многих местах Великороссии платит «кладку», как в старину уплачивал «вено» за невесту. Бракосочетание представлялось, во всяком случае, торговой общественной сделкой, в которой заинтересована была вся община, принимавшая деятельное участие в делах каждой отдельной семьи.