Текст книги "Семетей, Сын Манаса"

– Брат мой, Семетей, – говорила она. – Вставай, родной. Хану большого города не к лицу выражать обиду на весь мир.

Семетей не шевельнулся. Кишимжан с нежностью погладила его по голове. Со стороны Семетея не было ни ответных движений, ни каких-либо слов. Кишимжан позволила себе засунуть руку под мышку Семетея и пощекотать его как в детские годы. Семетей разозлился. Махнул рукой не глядя. Удар пришелся по щеке Кишимжан с такой силой, что она покатилась по склону холма. От обиды теперь разозлилась Кишимжан.

– Ты что, сирота! – закричала она. – Как ты смеешь поднимать руку на меня, будто я твоя жена!

Семетей даже не поинтересовался, что же с ней произошло после удара.

– Будешь ухаживать за ослом, – кричала она, – не станет он скакуном!

Семетей не шевельнулся.

– Родным не станет никогда, – продолжила Кишимжан, – сын чужого племени. Как ошиблись мои родители!

Семетей даже не повернулся.

– Беги, Семетей, в свои земли Талас, – заплакала Кишимжан. – Твой отец – Манас. Ты нам чужой – ты кыргыз.

Не успел Семетей повернуться к ней и поцеловать ее за правду. Она убежала со слезами на глазах, закрывая лицо руками. Прибыл к нему Колой торе, видимо, он приехал по желанию и по просьбе Атемира. Он должен был по возможности очернить Сарытаза, чтобы Семетей принял его слова за лживые откровения.

– Что с тобой, дорогой? – говорил Колой торе. – На что обижен, скажи. Где враг, который тебя обидел? Поднимутся все букарцы. Не дадим тебя в обиду.

Колой торе налил полную чашу шарапа.

– Семетей! На, выпей шарапа, – предложил Колой торе и поднял голову Семетея, чтобы ему было легче сделать глоток. – Не ешь, не пьешь уже неделю. Так нельзя, дорогой.

Семетей не хотел с ним говорить. Со слов Сарытаза он узнал, что тот предал своих братьев в пользу Атемира. Он плюнул предателю в лицо от имени дяди Сарытаза.

– Отпустите меня! – прокричал он. – Я вас ненавижу! Вы – предатель!

Колой торе сильно рассердился. Никто в жизни его так не оскорблял, с плевком в лицо. Назвал уважаемого человека города «предателем»! Бессовестный мальчик. Назвал его предателем когда-то только Сарытаз. Мальчик говорит его устами. Значит, они встретились.

– Ты что, мальчик! Я что, ограбил кыргызов в Таласе? За что держишь обиду на меня, будто я прогнал мать твою из Таласа. Это дело рук Абыке и Кобеша. Мстить мне за Манаса не за что.

Семетей не показал свое волнение.

– С ума сошел Атемир, – продолжил Колой торе. – Усыновить сына чужого нам народного героя.

Колой торе резко бросил голову Семетея, быстро собрался и ушел восвояси. Семетей открыл глаза.

Так выходит, что Сарытаз говорил правду. Не только дядя Сарытаз, но и другие ему близкие люди признались, что он – сын Манаса. Родная мать – Каныкей, а не Кумушай. Он вспомнил, что только недавно мечтал об этом. Надо ехать к матери Каныкей. Нужно расспросить ее обо всем и срочно ехать в Талас, чтобы познакомиться со своим родным народом…

Семетей немедленно собрался и вскочил на Актулпара. Направил он своего скакуна к аулу Каныкей. Он не мог предположить, как произойдет встреча с родной теткой Каныкей, теперь уже матерью. Каныкей, наверное, не поменяет свое отношение к нему. Она знала и относилась к нему как сыну и прежде. А вот сам Семетей…

Он увидел ее. Она тоже скакала на Акборчуке в сторону дворца Атемира. Ей передали, что Семетей не есть и не пьет целую неделю из-за обиды на весь мир. Материнское сердце Каныкей погнало ее к Семетею, предпринять необходимые меры, чтобы он вернулся к прежнему распорядку. Ел и пил вовремя, как прежде. Как прежде, радовал окружающих своим присутствием. Она ехала к нему в полном неведении, с глазами, полными слез, и горькой обидой на судьбу, что заставила заболеть родного ребенка.

Они встретились посередине дороги. Они смотрели друг на друга. Скакуны потихоньку шли друг к другу без понуканий. Каныкей не могла говорить и не знала, как поступить. Просто сидела в седле и рыдала от радости, что родной ее ребенок жив и здоров, и едет к ней, к матери. Она это почувствовала всем сердцем. Смеялись глаза, но лились из них слезы. Они были сладкими и вкусными. Такими казались Каныкей собственные слезы.

Семетей соскочил с коня и двинулся к матери. Все годы он ее знал как родную тетку. Теперь она стала для него матерью. Он сам желал оказаться сыном этой хрупкой, умной и чрезмерно боевой женщины. О-о, Тенгир мой! Неужели эта женщина родила меня?! Неужели она приходится мне матерью?! Семетей смотрел поверх головы Каныкей на Вечное Синее Небо и шел к ней распростертыми объятиями. Никак не мог добраться до нее. Те десять шагов, которые разделяли их скакунов, оказались самыми длинными в его жизни. И вот наконец он рядом с ней. И Каныкей падает к нему в объятия прямо с седла Акборчука с криком:

– Сы-но-ок, мой родной!

Как тяжело женщине, которая знает, что ее дитя находится рядом и не знает, кто его мать. Целых двенадцать лет Каныкей прожила с такой тяжестью на душе. Хочется обнять и прижать к груди собственного ребенка, но не можешь. Хочется приласкать и поцеловать в лоб с радостью, но не можешь. Всегда должна себя ограничивать, не проявлять нежности и даже не смотреть любящими глазами на собственного сына. Сегодня и сейчас Тенгир и Вечное Синее Небо вернули Каныкей возможность проявить материнскую любовь к сыну. Она гладила его по голове, целовала в лоб и смотрела любящими глазами в глаза сына. А Семетей никогда не чувствовал, что матери так любят своих детей. И жалел о том, что все двенадцать лет прошли без любви родной матери…

* * *

Семетей помог Каныкей сесть в седло Акборчука. Сам вскочил на Актулпара, и они вдвоем направились к аулу, где Каныкей провела двенадцать лет своей жизни без Семетея.

– Я очень счастлив, мать моя, – говорил Семетей по дороге. – Расскажи мне, почему бежала из Таласа. Почему не могла остаться среди своего народа?

– Расскажу, сынок, не торопись, – отвечала Каныкей. – Вот приедем в наш дворец. Поздороваешься с бабушкой, которая тебя спасла от смерти. Потом я расскажу все по порядку.

По приезду в аул они повернули в юрту Чыйырды. Она лежала, как обычно, на тахте, обложившись со всех сторон подушками. Семетей поздоровался с ней.

– Будьте здоровы, бабушка!

– Будь здоров, солнце мое! – еле слышным голосом ответила бабушка Чыйырды. В глазах у нее стояло удивление. Каныкей поняла.

– Энеке! – Каныкей обняла Семетея. – Семетей уже знает, что он твой внук!

– Аксарбашыл! – Чыйырды попыталась поднять голову. – О-о, Тенгир мой! Благодарю тебя!

– Я поеду в Талас, бабушка! Благословите мою дорогу, – попросил Семетей. – Потом мы перекочуем в родные земли.

– Благословляю, сынок мой! Пусть тебя берегут духи Манаса, Алмамбета, Чубака, Сыргака и Серека! Пусть они сопровождают тебя везде и во всем.

Она обняла Семетея, снова и снова вдыхая в себя из его груди силу жизни, чтобы добраться до Таласа.

Каныкей повела Семетея в свой дворец.

Воспоминания Каныкей

Каныкей стала рассказывать Семетею историю его рождения и появления их в городе Букара.

– Когда ты родился двенадцать лет назад, твой отец Манас находился в землях Чет-Бейджина. Он даже не знал о том, что ты появился у меня под сердцем, когда он во главе войска уезжал на войну с чудовищами в земли Чет-Бейджин. У твоего отца была цель – уничтожить людоедов-чудовищ, которых разводили кангайцы, чтобы создать из этих чудовищ целое войско, что завоевало бы весь мир для своих хозяев. Первыми народами, которые могли оказаться на пути такого войска, были только народы каганата твоего отца. Вот поэтому твой отец Манас повел войско в земли Чет-Бейджин. Присоединились к твоему отцу и сами кангайцы, когда увидели, что людоеды-чудовища не разбираются, кто враг, кто друг. Они принялись съедать всех людей подряд. Пока твой отец ехал в Чет-Бейджин, чудовища сумели истребить всех людей целого города. Каган кангайцев Эсенкан обрадовался приезду Манаса и объявил его ханом Чет-Бейджина, чтобы выступить совместными силами против чудовищ. Только один жайсанбашы кангайцев Конурбай воспротивился выступлению под стягом Манаса. Он убежал в Тюп-Бейджин, к самому главному кагану кангайцев Карыхану. Манас поступил неразумно, поверив хитроумным уловкам кагана калмыков Эсенкана. Он при себе оставил сорок туменов аскеров сорока верных ему чоро. Остальное войско во главе с каганом кыргызов Бакаем возвратилось в Талас. Твой отец Манас через своих людей знал о делах кангайцев по созданию и размножению людоедов. Он готовил особое войско из десятка тысяч воинов для борьбы с такими чудовищами. Оно с успехом победило чудовищ в самом их логове. После победы над чудовищами кангайцы вспомнили о многолетней вражде с кыргызами. Конурбай с войском, многократно превышавшим числом кыргызских воинов, окружил Чет-Бейджин, после того как сумел ранить твоего отца во время его встречи с братом его отца, Кызылбеком.

– Как так можно? – удивился Семетей. – Когда нужно, можно дружить, а когда не нужно, нож в спину.

– Да, сынок! – сказала Каныкей. – Запомни, что друзья редко бывают верными. Разглядеть друзей – это дар свыше.

– Запомню это, мать моя, продолжай свой рассказ.

* * *

Она продолжила.

– Я узнала от авы, что Манас стал ханом в землях Чет-Бейджина, когда Бакай возвратился в Талас. Весь день и всю ночь я проплакала свое будущее. Я чувствовала, что ханство Манаса в чужих землях не к добру. Это был плохим знаком для кыргызов. Если бы он надумал остаться ханом у кангайцев, то кыргызский народ растворился бы среди них и исчез. Наступила зима, и ты родился в конце ее, дорогой мой. Бакай ава дал тебе имя Семетей, что означало «продолжатель великодушия». Я отправила Бакай аву обратно в земли Чет-Бейджин, как только забрезжили лучи солнца весенних дней. Тогда прошел только месяц после твоего рождения. С собой Бакай ава взял мое письмо к Манасу, с просьбой немедленно возвратиться в Талас. Взял он с собой твоего скакуна Тайбуурула, которого подарила девица Сайкал будущему ребенку Манаса. Отправила с Бакаем еще десять тысяч воинов аскеров по зову своего сердца.

Далее я сама поехала с тобой на пастбище Кан-Жайлоо, чтобы ты рос крепким и здоровым, наслаждаясь питьем подогретого кумыса. Просторное пастбище Кан-Жайлоо легло среди высоких гор Ала-Тоо, вершины которых в виде железных шлемов воинов соприкасаются с Вечным Синим Небом, будто оно находится рядом с солнцем. Когда тебе исполнилось шесть месяцев, мы с матерью Чыйырды поклонились Тенгиру с жертвоприношением, чтобы тебя обходили всякие болезни стороной. В эту ночь я не смогла сомкнуть глаз. Лишь под утро незаметно для себя заснула крепким сном. Долго ли, мало ли спала, не помню, но проснулась я с истошным криком, вся в холодном поту. Мне приснились чудовища, о которых рассказывал твой отец, будто они появились на нашем пастбище Кан-Жайлоо. Мне пришлось сражаться с ними, чтобы тебя оберегать. Я испугалась и вскрикнула во сне, когда одно из них схватилось за колыбель, в которой лежал ты, сын мой Семетей. Было еще темно. Но дальше спать не хотелось.

До утра я провела время в раздумьях. Смею предположить, что именно тогда Конурбай ударил копьем в спину моего великого, великодушного берена.

У Каныкей потекли слезы из глаз.

– Был бы я рядом с отцом, – Семетей сжал кулаки, – шею бы сломал этому Конурбаю.

У Каныкей остановились слезы. Она посмотрела на Семетея благодарными глазами.

– Ты тогда лежал в колыбели, – сказала Каныкей и продолжила свой рассказ. – Да, в том неравном бою погибло множество кыргызских воинов. Погибли верные и близкие жоро и чоро твоего отца. Но твой отец, раненый, добился превосходства в бою. Когда Манас пустился в погоню за врагом, его остановили чильтане с криком: «Остановись Манас! Вернись в Талас!»

Все сорок чильтан были покровителями твоего отца. Нельзя было их ослушаться. И так Манас двинулся обратно в Талас с раной в спине, которая становилась все болезненней и тяжелее.

* * *

Прискакали из земель Чет-Бейджина вестники и сообщили, что великодушный богатырь со своим войском возвращается в родные земли. В глазах вестников стояли скорбь и печаль. Они и сообщили Каныкей о потерях среди жоро и чоро Манаса. Сообщили и о тяжелой ране великодушного богатыря. Каныкей с великим прискорбием рассказала Арууке и Бурулче о гибели Алмамбета, Сейилкан и Бирмыскал о гибели Чубака. Арууке только что родила сына Кюлчоро, а Сейилкан ждала рождения своего первенца. Каныкей было очень трудно сообщать своим родным и близким самую страшную и плохую новость. Что поделаешь, приходится заняться и такими делами тоже.

На окраине Кен Арала Каныкей велела поставить несколько юрт, чтобы оплакивать богатырей. Она предупредила всех, что по возвращении войска из Чет-Бейджина сначала должно оплакать погибших на войне. Только через сорок дней, сказала Каныкей, она позволит проводить праздники по случаю возвращения войска с победой в войне с чудовищами. А сама собралась встретить своего Манаса. В сопровождении семи девушек нукерок, с колыбелью на бедрах она помчалась на черном скакуне в сторону озера Алтын-Куль…

* * *

Усталость людей от езды верхом будто отражалась и на ране Манаса. На него действовали хмурые лица аскеров, которые потеряли самых близких людей, отцов и братьев, на войне. Он также страдал от мучительной боли, возникавшей от тряски обоза. Боль души и тела измучила великодушного богатыря. Несмотря на многослойные кладки олпоков, тряска обоза передавалась телу богатыря, отдаваясь болью в ране. Умудренный опытом аксакал Бакай чувствовал состояние Манаса, пропуская его через свое сердце. Он отпустил всех воинов, которые могли ехать быстрее, чем обоз с Манасом, по домам. Сам решил поставить лагерь на берегу озера Алтын-Куль, чтобы Манас мог отдохнуть с дороги несколько дней. В лагере остались самые приближенные люди Манаса и несколько чоро. Двое актаяков помогли Манасу сойти с обоза и расположиться в походном шатре. Лекари опекали богатыря со всех сторон. Некоторые из них побежали по склонам гор в поисках целебных трав. Некоторые наливали ему лекарственные напитки в чаши, в надежде, что великодушный богатырь вот-вот скажет, что ему стало легче.

Манас через откинутый полог шатра смотрит в раздумьях на синеватую поверхность озера. Несмотря на потери, он чувствует радость, что человечество вне опасности. Но грызет сердце мысль, что никогда больше не увидят своих близких многие тютюны кыргызского каганата. Кроме того, свою рану Манас принял как наказание Тенгри за большие потери в огромном войске. Принял как расплату за самонадеянность. За веру кангайцам, что стала причиной огромных потерь в рядах аскеров. Он не жалел о том, что его ранили. Он понял, что так и должно было быть. Это отец, Тенгир, его наказывает за огромное сердце, за доверчивость. Ведь он сын Тенгри. Если даже уйдет из жизни, слава Тенгри, что родился продолжатель его дел. Сын Семетей. Скорее бы увидеть его. Слава Тенгри, что родился защитник своего народа. Манас улыбнулся. Но пока сын мал. Сердце забилось сильнее и чаще. Ему показалось, что рана добьет его до конца. Он испугался за судьбу сына. Перед его глазами встали Абыке и Кобеш, братья его по отцу, заставив его вздрогнуть. Такие люди пойдут на все, чтобы захватить любое богатство и состояние. Дай силы, Тенгир мой, Бакай аве, чтобы он помог Семетею расти в безопасности. А сейчас необходимо набраться силы и обрести уверенность в движениях, чтобы никто не подумал о ране Манаса…

Каныкей увидела походный шатер богатыря на берегу озера Алтын-Куль. Когда до шатра оставалось расстояние в половину чакырыма, она сошла с коня и привела себя в порядок. Накормила Семетея плотно, чтобы он заснул до встречи с отцом. Если он станет капризничать во время встречи, как поведет себя богатырь? Ей не хотелось, чтобы Манас подумал, что рождение ребенка стало для нее большой обузой.

Когда она приблизилась, ей навстречу из шатра вышел Бакай, что дало Каныкей понять: рана Манаса серьезная и тяжелая. Из глаз брызнули две слезы. Она их смахнула и улыбнулась.

– С приездом, Бакай ава! Будьте здоровы! – поздоровалась Каныкей торжественно.

– Пусть Тенгир нас бережет! – ответил на приветствие Бакай. – Великодушный богатырь ждет сына Семетея!

Каныкей передала колыбель с мальчиком Бакай аве и сама быстро спешилась. Первым зашел в шатер Бакай с колыбелью, следом Каныкей. Она не могла сдержать слез, упала ничком к ногам богатыря и зарыдала.

– Ну, ну, что ты, Каныш! – Манас пытался ее успокоить. – Перестань!

Почувствовала Каныкей, что Манас тоже еле-еле сдерживает себя. Мигом перестала ныть и рассмеялась через силу.

– С приездом, родной мой, великодушный!

– Спасибо, дорогая! Как вам живется? – Манас тоже широко улыбался.

– Вот, ждали твоего возвращения, – Каныкей кивнула на колыбель, что Бакай поставил на правой стороне шатра.

Бакай вышел из шатра, чтобы заняться хозяйством. Манас привлек к себе Каныкей, прижал ее к груди и глубоко вдыхал аромат жены от ее лебединой шеи, что придало ему великую силу мужественности. Он знал, что соскучился по Каныкей, но выполнение долга было дороже жизни.

Он быстро оправился от слабости и посмотрел в глаза Каныкей.

– Ну что ж, Каныш! Спасибо за сына, – искры радости горели в глазах Манаса. – Покажешь мне его?

– Он еще маленький, великодушный мой, – запричитала Каныкей. – Он еще слаб, родной! Не сможет он выдержать твое грозное величие, которое передастся ему через твой взгляд!

Манас покачал головой, вспомнил случаи, как от одного его взгляда погибали люди, и согласился с доводами Каныкей. Потянулся за булдурсуном, что висел на стойке шатра, и подал его Каныкей.

– Это мой подарок, Каныш, для Семетея!..

На этом месте Каныкей остановила рассказ и посмотрела на Семетея.

– Я в то время не смогла сказать, сынок, – сказала она. – Тот булдурсун, что я тебе подарила, это был подарок твоего отца для тебя.

– Понял я, мать моя, – ответил Семетей.

Каныкей продолжила свои воспоминания…

Через несколько дней Манас уже смог ходить самостоятельно, без помощи актаяков. Все были в восторге, всем казалось, что великодушный богатырь пошел на поправку. Он сам распорядился ехать в Талас, в родной дворец Ак Ордо Манаса. Он сел на Тайбуурула и поехал впереди каравана. Караван повернул в сторону Кен-Кол, где были возведены юрты, чтобы оплакивать великих богатырей Алмамбета, Чубака, Серека и Сыргака. В это время приехала в Талас Канайым, дочь великого хана Кошоя, которая перед отъездом в Чет-Бейджин условились с богатырем Сыргаком пожениться по его приезду из похода. Она знала, что богатыря не стало. В юртах к приезду Манаса начали оплакивать героев. Плакали все, многие женщины затянули поминальные песни. Особенно вдовы запевали с великой скорбью, будто кинжалом резали сердце каждого слушателя.

– Омрачена жизнь моя без тебя, забери ее с собой, – причитала Арууке.

– Обретала тебя только что, но осталась вдовой, – плакала Бурулча.

– Что будет с сыном, – лила слезы Сейилкан.

– Не смог сдержать клятву, бросил ты меня на произвол судьбы, – пела Канайым.

– Эсил кайран, берендер! Сберегли свой народ, не щадя свои жизни! – плакал Манас, Бакай, другие чоро и воины.

Пришлось самой Каныкей успокаивать всех людей, оплакивающих своих близких.

Только через неделю Манас прибыл в Ак Ордо, что располагался в низовьях Торт-Кюль на берегу большой реки Талас…

* * *

– С каждым днем ослабевало здоровье твоего отца, – продолжила свой рассказ Каныкей. – Никакие лекарства не могли спасти от болезни. Мы с Бакаем ава не хотели, чтобы о болезни Манаса стало известно народу. Но гласит мудрость: если скроешь свою болезнь, ее покажет твоя смерть. Мы вынуждены были признать, что болезнь Манаса неизлечима. Все лекари признались, что уже невозможно спасти великодушного богатыря. Пригласили всех друзей, чоро и родственников, чтобы они могли проститься с Манасом. Пока ждали их приезда, произошло одно чудо. Обессилевший телом и неподвижно лежачий Манас в одно раннее утро встал самостоятельно и разбудил меня.

– Каныш! Оседлай Тайбуурула! Хочу проехаться, – сказал он.

Я думала, что произошло чудо. Быстро позвала через актаяка Бакая, чтобы подготовиться ехать рядом с Манасом. Мы с ним сопровождали Манаса. Поехали по его желанию в верхнюю часть Таласа. Когда подъехали к намеченным местам, издали на землях Эрмендуу, на краю Ачмарал, показалось очертание чего-то движущегося. По желанию Манаса двинулись мы туда. О-о, Тенгир! Это был истощенный Сарала с останками Алмамбета на седле. Для твоего отца это был удар еще сильнее, чем сама гибель Алмамбета на войне. Выполнили просьбу Алмамбета, если он погибнет, погрузить его тело на Саралу. Видимо, он знал, что его тело само доберется куда нужно, с помощью верного коня Саралы. Сарала привез тело Алмамбета к Арууке и Бурулче. У Манаса брызнули слезы. Я первый раз в жизни видела, что мой великодушный может плакать, проливая настоящие слезы. Мне раньше казалось, что у него сердце каменное.

– Эсил кайран, мой брат!

– Где я теперь тебя увижу!

Громкий плач Манаса и Бакая пронесся эхом по горам и по горным вершинам святых земель Ала-Тоо…

По решению Бакая останки Алмамбета предали земле на Чеч-Тобе в Атбашы. На похоронах были Арууке с семимесячным Кюлчоро на руках и Бурулча. Они оплакивали Алмамбета в отдельном шатре. Вместе с останками положили все вещи Алмамбета и тело скакуна Саралы с почестями. Сарала не смог бы выжить или оправиться после долгой езды. Поэтому его тоже умертвили, с большим уважением к подобным потомкам Камбар Аты. Вдруг резко прекратились поминальные песни в шатре. Я прибежала в шатер и обнаружила, что Арууке наложила на себя руки. А Бурулча приставила кинжал к своей груди. Я успела отобрать у Бурулчы кинжал.

– Не думай о себе, Бурулча! – закричала я. – Теперь ты должна жить ради Кюлчоро.

И тело Арууке легло рядом с останками Алмамбета…

После похорон Алмамбета здоровье Манаса пошатнулось еще сильнее…

* * *

Люди начали пребывать в Ак Ордо Манаса, чтобы поддержать богатыря и проведать его в последние дни жизни. Все они прекрасно понимали, что Манас покидает этот мир. Его по моему указанию расположили в отдельной огромной юрте для принятия людей. Заходили к нему по одному, семьями и даже гурьбой единомышленников. К вечеру Манас перестал узнавать людей. Глаза у него закрывались, и мне казалось, что он не пытается даже их открыть. Я немедленно прекратила пускать людей к нему. Я осталась с ним в огромной юрте наедине.

– Каныш! – слабым голосом позвал он меня.

Я примкнула головой к груди богатыря.

– Не делай так, как Арууке… ради Семетея…

– Да, да, великодушный мой, – я сильнее прижалась к груди отца твоего.

Через некоторое время я почувствовала, что его тело начинает остывать. Я поняла, что он ушел. Я не могла что-то предпринимать. Ноги у меня отнялись. Не могла выскочить из юрты и закричать, что мы потеряли великодушного богатыря. И я с трудом начала растягивать поминальные песни, проливая слезы:

– О-о, народ мой! Упала еще одна звезда твоя!

– О-о, народ мой! Улетел еще один сокол твой!

Я растянула поминальную песню и упала без чувств. Очнулась от того, что мою голову приподняли. Это был Бакай ава. Он поил меня кумысом и просил:

– Держись, Каныкей! Держись! Ради сына, держись!

Он посадил меня на олпоке и выскочил из юрты с громким плачем.

– Эсил кайран эр Манас!

– Где мы теперь тебя увидим!

– Эсил кайран эр Манас! – громкий плач Бакая поддержало множество голосов снаружи. Это были подоспевшие из Атбашы хан Кошой со своими людьми, братья Манаса Абыке и Кобеш, сорок чоро и джигиты Ак Ордо. К громкому плачу присоединились все, кто слышал плач соседей, он передавался из тютюна в тютюн, из аула в аул и от народа к народам. Раздался страшный гром, и заплакало само небо. И грохотали горы от ураганного ветра. Дождь лился всю неделю беспрестанно…

Глубокой ночью собрались самые близкие и верные люди Манаса вокруг Бакая. Меня тоже пригласили на совет. Среди собравшихся были хан Кошой, эр Тоштюк, дева Сайкал и самый близкий друг Манаса Кекбори. Посоветовавшись, решили похоронить тело Манаса в тайном месте, неизвестном большинству людей, чтобы никто из его врагов не смог осквернить останки великодушного. И до утра сумели осуществить задуманное дело. Все мы простились с Манасом, стоя рядом с его телом. Хан Кошой протянул обе руки к небу.

– О-о, Тенгир наш! Пусть дух Манаса веками бережет свой народ! Пусть дух Манаса, великодушного богатыря, будет всегда со своим народом!

Все мы, шестеро, седьмым был ты, сынок мой, на моих руках, поклонились Вечному Синему Небу.

Вместо Манаса на кладбище похоронили тело другого человека, тело женщины. Слава Тенгри, что никто не заметил подмену.

Как только завершились похороны великодушного богатыря, в народе появилась молвь, что дева Сайкал наложила на себя руки по приезду домой. Ее нашли мертвой в спальных покоях с кинжалом в груди. На следующий день близкие люди, которые собирались похоронить ее, не могли найти ее тело. Говорили, что тело исчезло…

* * *

Через сорок дней после похорон Манаса твой дедушка бай Жакып собрал всех своих детей от жены Бакдоолет. Их было уже шестеро. Самовольно, без разговора с Бакаем, он назначил второго сына Кобеша султаном всех земель Таласа. Всеми требованиями Бакая он пренебрег и велел своим детям последовать его примеру. Сорок чоро Манаса были вынуждены подчиниться наглому поведению бая Жакыпа и его детей. Были вынуждены слушаться голоса Кобеша и дать ему клятву верности. Бай Жакып собрал всех детей и сорок чоро у себя в юрте. Напоил сорок чоро шарапом и сообщил им плохую новость.

– Вы слышали, уважаемые сорок чоро, что творится в Ак Ордо Манаса? – спросил бай Жакып, вглядываясь им в глаза.

– Нет, ничего не слышали, – добродушно отвечал Кыргыл чал.

– Каган Бакай получил взятку от Ормонбека, – сообщил всем бай Жакып.

– А кто такой Ормонбек? – спросил Ажыбай.

– Ормонбек – сын моего брата Текечи, – ответил бай Жакып. – Он отдал Бакаю шесть тысяч жамбы и тысяча шкур выдры.

– За что Бакай получил такое богатство? – Кыргыл чал спросил с удивлением.

– Он обещал ему выдать Каныкей замуж, – бай Жакып разозлился. – Будто у Манаса нет достойных братьев.

– Бакай нарушает наш обычай! – крикнул Тазбаймат. – К ответу его. Пусть женится на Каныкей Абыке. Он самый старший из братьев Манаса.

– Нет, братцы! – Абыке отказался. – Каныкей для меня стала роднее сестры. Я не могу.

– Я могу! – Кобеш встал со своего места. – Если откажется, силой возьму.

– Вот это – мужской разговор, – подбодрил сына бай Жакып.

– Что вы делаете?! – подключился к разговору чоро Шууту. – Благодаря Манасу мы стали народом. Дух Манаса не простит наших дел. Опомнитесь, друзья!

– Что бы сделал Манас без нас! Хватит говорить о нем, – прикрикнул на Шууту Кобеш. – Кыргыл чал и Тазбаймат, съездите в Ак Ордо, переговорите с женами Манаса.

Оба чоро стрелой выскочили выполнять приказ новоявленного султана. До Ак Ордо решили прогуляться пешком. Когда они подошли к нашей юрте, мы, все жены Манаса, были вместе, чтобы закончить вечерние поминальные дела. Нам послышался шорох снаружи, будто кто-то ходит вокруг юрты, ищет дверной полог, чтобы зайти. Чтобы узнать, в чем дело, Акылай вышла из юрты.

– Кто это подкрадывается к нам как вор? – спросила громко она.

– А-а, это ты Акылай! – Кыргыл чал рассмеялся. – Я сватать тебя пришел, вернее, всех жен Манаса.

– Кому? – весело спросила Акылай.

– Нашему новому султану Кобешу, – ответил ей Кыргыл чал с довольным видом.

– Конечно, я согласна, – тоже весело отозвалась Акылай. – Только умалишенные могут отказать такому счастью.

– Где остальные твои соперницы? – спросил Кыргыл чал у нее.

– Они все в юрте, пойдем, – Акылай завела Кыргыл чала в юрту.

– О-о, все они в сборе, – заметил Кыргыл чал. – И все вы уже слышали, зачем я здесь. Отвечайте.

– Я ему в матери гожусь, – прикрикнула Караберк. – Как тебе не стыдно предложить мне такое.

– Молчу, Караберк, молчу, – Кыргыл чал приложил обе руки к груди, будто извинялся. – Ты даже для меня стара. Прости.

– Ты напился как кабан, старый шакал, как тебе не стыдно издеваться над вдовами, – Караберк заплакала.

– Ну, ну, не прибедняйтесь, – дико заскулил Кыргыл чал и посмотрел на меня. – А вот некоторые готовы свататься хоть с чертом. Что скажешь, шлюха ненаглядная?

Я не могла понять, почему он позволяет себе меня оскорблять. Может быть, много выпил, шарапа.

– Ты что, Кыргыл чал, выпил лишнее? – спросила я.

При этом хотелось спросить, с кем я была готова свататься, откуда стал ему известен такой бред.

– Опомнись, Каныкей! – Кыргыл чал стал мне угрожать. – Наш обычай нельзя нарушать.

– По нашему обычаю, – я прервала его, – разговоры о сватовстве должны начаться после годовых поминок усопшего, когда снимут вдовы черный платок с головы.

– Ха-ха-ха! Желание султанов и ханов превыше всего, – язвительно сказал Кыргыл чал. – У них свои обычаи. Ты меня прервала. Если ты откажешь, я сам тебя заимею.

Он взял меня за талию и притянул к себе. От него пахло кислятиной. Я сшибла одной ногой его опорную ногу и положила его на лопатки у порога юрты. Приставила кинжал Актинте ему к горлу.

– Если еще раз шагнет хоть одна твоя поганая нога через этот порог, – я прижала к порогу его голову, – выйдет она из юрты без твоей глупой башки.

– Та-таз-бай-ма-ат! – прохрипел Кыргыл чал.

– Что случилось?! – раздался голос полоумного Тазбаймата снаружи.

Это он, Тазбаймат, забыл, что великодушный Манас числился в его десятке, когда кыргызское войско совершало поход к Чет-Бейджину. Об этом говорил весь каганат и смеялся над ним. Тупота. Что с него взять. Он сделает то, что ему прикажут. Я отпустила горло Кыргыл чала. Он поднялся. Мне показалось, что он отрезвел. Я его вытолкнула из юрты.

– Пошел вон! – сказала ему вслед.

* * *

Каныкей замолчала. Семетей покачал головой.

– Мать моя! Что за люди – чоро?!

– Они были единомышленниками твоего отца, – сказала Каныкей. – Когда твоему отцу исполнилось пятнадцать лет, они подняли твоего отца на белую кошму и вознесли в ханы. Вот так они стали сподвижниками твоего отца, чтобы завоевать у врага исконные земли предков Ала-Тоо. Люди разные, и чоро тоже разные, сынок. Были среди них и те, которые сопереживали вместе с нами. Были и те, кто быстро забыл заслуги Манаса после его смерти.

– Что дальше произошло, мать моя? – спросил Семетей.

– Говорили, что Кыргыл чал и Тазбаймат прибежали в юрту Кобеша, – продолжила свой рассказ Каныкей.

Испуганный вид Кыргыл чала разозлил Кобеша и бая Жакыпа.

– Бай ата, – Кыргыл чал обратился ко всем, – говорил нам правду, что Каныкей собралась замуж за Ормонбека. Она ничуть не согласна выходить за Кобеша. Согласилась только Акылай, она была рада моему предложению.