Текст книги "Наше Молочное (сборник)"

Соколов А

«Подметает улицы ветер…»

 
Подметает улицы ветер,
Гонит желтые листья вихрем
И качает деревьев ветви,
Обнаженными оставляя их.
Листья желтые, золотые!
Вас скрывает безжалостный ветер,
В переулки бросая глухие,
Где вас дворник с метлою встретит…
В сказке леса я нахожусь.
Снег из листьев стелется рядом.
Взять листок себе разрешу,
Оценю его своим взглядом.
На ладони багряный лист,
Он чуть съежился, все же теплый,
Дышит жилками и душист:
Жить он хочет предельно долго.
Чуть подкинул я вверх его —
Встрепенулся, блеснул листок
И на землю покорно лег,
Дополняя лесной покров…
Сколько красок!
И в каждой краске
Жизнь лесная, лесная жизнь…
В ней моя реальная сказка,
Ею хочется думать и жить.
 

В последний раз

 
Иду, молчу и про себя пою
Вечернюю песенку свою,
И листики усталые шуршат,
Грустить, как и они, мне не велят.
Кусты акаций жмутся рядом,
И старый лист не хочет падать,
Кружится и в последний раз
Стремится дотронуться взглядом.
 

Старикова (Кузнецова) Людмила Михайловна

В 1974 году закончила агрофак. Как говорит Людмила, с поэзией не расставалась никогда. Живет в селе Липин Бор.

Земляника

Любка, девчушка лет семи, открыла отводок и вышла на задворки дома. За изгородью стояла будка-домик, сколоченный отцом для детских игр. В её маленькое оконце и щели в стенах весело заглядывало солнце, освещая Любкино богатство: красивые черепочки от битой посуды, разноцветные стекляшки от бутылок, веревочную скакалку и цветные лоскутки ткани. На маленькой скамеечке были уложены спать тряпичные куклы с нарисованными химическим карандашом круглыми глазами, растянутыми в улыбке ртами и растрепанными волосами из кудели.

Девчушка зашла в будку и вытащила из-под скамеечки маленькую голубую чашку с трещиной сбоку. Крепко зажав её в руке, Любка покинула своё убежище и быстро устремилась по тропинке, по одну сторону которой были участки с картошкой, цветущей белыми и фиолетовыми цветами, а по другую – волновалось под ветром колхозное льняное поле.

Любка торопилась. Вот и последний дом деревни остался позади. Она пробежала мимо бань, которые темнели у дороги. Низкие, словно вкопанные в землю, они пугали её. Среди них была баня и родителей, куда по выходным – банным дням мама водила её с сестренками мыться. В бане не было трубы, и топилась она «по-чёрному», поэтому в ней сильно пахло дымом и щипало глаза.

Поодаль находилась колхозная кузница, где подковывал лошадей Любкин дед Паня. Она раньше бывала там не раз вместе с ним и видела, как в темноте кузни, раздуваемые мехами, ярко вспыхивали на жаровне угли. Дед Паня большими кузнечными щипцами брал из огня раскаленную подкову и бил по ней молотом на наковальне.

Видела Любка, как приводили к кузнице лошадок, загоняли их в специальный станок у ворот и, поднимая то одну, то другую ногу животного, приколачивали к копытам маленькими острыми гвоздиками подковы. Ей было жалко лошадок, и она плакала, хотя дедушка и говорил, что им не больно.

Девчушка ходко пробежала мимо кузни, оглянулась назад, и ей вдруг стало немножко страшно: ведь так далеко от дома она одна никогда не уходила, не спросившись у родителей. Но вот, наконец, и те самые высокие столбы вдоль дороги с таинственно гудящими проводами, несущими в дома свет. Между столбами, среди выжженной на солнце травы, то тут, то там, под резными листьями краснела земляника. Девчушка обрадовалась и, присев на корточки, стала осторожно собирать ягодки в чашку. Но их было немного. Любка, вспомнив о сказочных гномиках, про которых ей читала старшая сестра в книжке, как заклинание, шептала: «Гномики, гномики, помогите мне найти ягодки». Она верила в чудо. Хотелось попробовать хотя бы одну земляничку, но Любка сдерживала себя. И хотя ягод набралось не так уж много, она, довольная, бережно прижимая к груди ароматно пахнущее богатство, заторопилась домой. Панамка сползла на глаза, подол длинного платья цеплялся за репейник, но она не обращала на это никакого внимания.

Вскарабкавшись по крутым ступенькам лестницы родного дома, Любка радостно вбежала в маленький закуток на кухне. Здесь на жесткой деревянной кровати лежала её старенькая больная бабушка.

– Бабушка! Посмотри, что я тебе принесла!

Бабушка Маша погладила внучку по голове большой натруженной рукой, и по её морщинистой щеке скатилась крупная слеза.

– Добрая ты у нас растешь, внученька, – прошептала она и, высыпав ягоды в блюдечко, подала их Любке…

Девчушка клала в рот необычайно сладкие, ароматные ягоды и думала о том, что теперь-то её бабушка обязательно поправится.

На Белом озере

Как повелось исстари, люди всегда селились на жительство возле водоемов: озер и рек. Да это и понятно, тогда и голод не страшен, ведь вода была самым доступным источником живности, пригодной для употребления в пищу.

А Белое озеро – жемчужина нашего края – всегда славилось приличными уловами разнообразной рыбы: щуки, леща, судака, берша, налима, снетка и прочих. В ход шел и колючий ёрш, из которого рыбаки делали первый навар для «царской» ухи, традиционно варившейся в день рыбака. «Царскую» уху подходили испробовать все желающие.

Эта традиция сохранилась и до наших дней.

И анекдотов слагалось много о рыбалке и рыбаках. Вот и людей с «рыбными» фамилиями в нашей местности проживает много. Рассказывают, что когда-то был такой казусный случай. В одном коллективе работники имели «рыбные» фамилии. Однажды звонит руководитель «сверху» по телефону, и между собеседниками происходит следующий разговор:

– Алло! С вами говорит Судаков. Кто у телефона?

– Окунев.

– Мне нужен Ершов.

– Ершов ушел к Лещеву.

– Хорошо, передайте ему, что в ближайшее время с проверкой приедет Рыбичев.

Прошли десятилетия, сменились поколения людей. Но не иссякла их творческая активность. С недавних пор поселилась у нас Золотая Рыбка. Она дает возможность и детям, и взрослым поверить в сказку и воплощение своей мечты.

Маленькие истории

Ах, детство, детство… Босоногое деревенское детство, когда и небо выше, и солнце светит ярче, и мир вокруг так загадочен… Как давно это было… Но некоторые незамысловатые моменты из детства запомнились на всю жизнь.

Хозяева сельских подворий рано поутру выгоняли телят и козочек попастись в поскотину возле деревни, ближе к озеру. Она была огорожена, и попасть в неё было через специальный отвод, который закрывался длинными жердями. Деревенские ребята частенько наведывались туда. Не отставала и Любка с подружками. Они перелезали через отвод и оказывались в этом необычайно интересном месте.

Здесь было сыро, особенно после дождей. В ямках, отпечатанных копытцами животных, на заболоченных участках скапливалась вода. Она была немножко желтоватой. Хотелось попробовать её на вкус, но девчонки боялись превратиться в козленочка, как братец Иванушка из сказки, напившийся водички из копытца.

На высоких кочках прятали свои гнезда кулики. В них лежали маленькие крапчатые яички. Но стоило только приблизится к гнездам, птицы с громким криком начинали кружить над головами детей и, казалось, что они вот-вот камнем бросятся на них и заклюют.

В поскотине, среди ивовых кустов, росла остролистная осока, которой можно было, как бритвой, порезать пальцы рук. Еще в траве голубели нежные незабудки, качались на ветру желтые головки купальниц, которых все называли бубенчиками. Но наибольшую радость доставляла выросшая после схода снега кислятка, которую нынче называют щавелем.

Любка с девчонками ели, не морщась, кислые листочки и «столбики», а потом собирали эти нехитрые дары природы в подолы ситцевых платьиц, чтобы собранную «добычу» отнести домой.

Пучеглазые лягушки были самыми многочисленными обитателями поскотины. Они смотрели на нежданных гостей, громко квакали и быстро отпрыгивали в разные стороны. Девчонкам было интересно, но они их побаивались и громко визжали. Любке, которая была их посмелей, хотя и младше возрастом, подружки наперебой объясняли, что брать «квакушек» нельзя, а то на руках появятся бородавки. А ей так хотелось поймать и подержать в руках маленького зеленого лягушонка…

Бывало, из кустов ивы неожиданно появлялись козы во главе с рогатым козлом Степкой или выходил бычок Васька и, набычившись, мотал большой, пока еще с маленькими рожками, головой. Визжа, девчонки пускались наутек, только пятки сверкали. Главное, надо было успеть добежать до изгороди и залезть на неё повыше. Тогда можно было и вздохнуть с облегчением.

Выбравшись из поскотины и отдышавшись, подружки разбегались по домам. Мама хвалила Любку за кислятку и варила на обед кисленькие зеленые щи. Приготовленные мамиными руками, они были такими вкусным, каких, казалось, лучше на свете и не бывает.

В летнюю страду в основном все люди в деревне занимались заготовкой кормов, и рабочих рук по уходу за овощами в колхозе не хватало. Поэтому бригадиру приходилось просить колхозников отправить своих детей оказать по мере возможности помощь колхозу. Ребятишки с удовольствием откликались на эту просьбу.

Колхозное поле с зеленеющей на нем капустой находилось на берегу озера Белого и у самого устья реки Боровки. Мальчишки и девчонки наперегонки бегали с ведрами к озеру и, зайдя по колено, черпали из него мутноватую воду, которой поливали «королеву» полей. А потом уж можно было вдоволь и покупаться, и поиграть на луговине под яркими лучами солнца.

Но особую власть над детворой имело гороховое поле, которое было неподалеку от деревни. То-то было им радостно, когда появлялись стручки на гороховине. Всем нестерпимо хотелось полакомиться ими. В ход шли все хитрости: и на животе ползком ползли, и на четвереньках. Найдя хорошее место, затаивались в гороховине, стараясь не смять её, чтоб никто не заметил воровства. Да не тут-то было!

Горох охранял от истребления бдительный дядя Ваня. Он был строгий, но справедливый. Одну руку он потерял на войне, и пустой рукав рубахи был заправлен под ремень. Ходил он с ружьем на плече, заряженным солью, в сопровождении злой охотничьей собаки по кличке Дик. Редко кто из ребят мог похвастать набитыми под майку стручками молодого сочного гороха. Но если это случалось, то вся компания ребят за домами на задворках наслаждалась высыпанным на траву горохом.

Гороховое пиршество не всегда проходило незамеченным. Тогда всем доставалось «на пряники»…

Внук о войне

(К 70-летию снятия блокады Ленинграда)

 
Была война, которой мы не знали,
Почти четыре года шли бои.
Жизнь за свободу прадеды отдали,
Чтоб на земле счастливо жили мы.
 
 
Военную годину помнят люди,
Что миллионы жизней унесла.
Под бомбами и залпами орудий
Вставала дыбом матушка-земля.
 
 
В трехлетнюю блокаду Ленинграда
И в голод, холод надо было жить.
Бомбежки и обстрелов канонада…
Но враг не смог наш город захватить.
 
 
Огромною ценой далась победа:
Работал днем и ночью стар и мал.
И в пайке небольшой кусочек хлеба
Блокадников от голода спасал.
 
 
Мой прадед был в блокадном Ленинграде,
Познал он ужас тех военных дней,
Которые сравнимы только с адом,
Где гибли мирных тысячи людей.
 
 
С отрядом обезвреживал он город,
От нечисти фашистской защищал.
От диверсантов, вражеских агентов
Он город на Неве освобождал.
 
 
Войска кольцо блокады разорвали
В сорок четвертом, лютою зимой,
Врага с земли советской прочь погнали,
«За Родину, за Сталина!» шли в бой.
 
 
С тяжелыми боями продвигаясь,
Освобождали села, города,
Чтобы страна любимая, родная
Свободно и счастливо жить смогла.
 
 
Наш Ленинград, что сердцу многих дорог,
Не дал врагу себя поработить.
Полуразрушенный и переживший голод,
Учился город по-иному жить.
 
 
Была война, которой мы не знали,
Далекими становятся те дни…
Мы почитаем наших ветеранов,
Героев и защитников страны.
 

Исповедь земляка

 
Мне уже не заработать денег,
И богатства в доме не видать.
Обстоятельств жизненных я пленник,
Птицу счастья не сумел поймать.
 
 
Но, познавший жизни всю изнанку,
Я в её болоте не погряз.
И, вставая утром спозаранку,
Не боюсь ни зависти, ни дрязг.
 
 
Я не знаю, сколько жить осталось,
Но молю, чтобы хватило сил,
Сбросить с плеч телесную усталость
И в душе обиды угасить.
 
 
Вот живу, топлю всю зиму печки,
Воду из колодца в дом ношу.
Жду весну, она уж недалече,
И на жизнь-судьбину не ропщу.
 
 
А когда придёт на землю лето,
Будет всё цвести, благоухать,
Мне лугов душистых разноцветье,
Всей душой захочется объять…
 
 
И, звеня косой, пройтись прокосом,
Нарушая утра тишину…
Сын земли – мужик простой и босый
Этой жизни знаю я цену.
 

И было на душе легко и просто

 
Я полем шла среди высокой ржи,
Взор радовали спелые колосья.
То тут, то там синели васильки,
И было на душе легко и просто.
 
 
Живым теплом дышало всё вокруг,
Готовилось ржаное поле к жатве.
Скользил тяжелый колос из-под рук,
И обещал здесь урожай быть знатным.
 
 
Начнется завтра поутру страда,
Как корабли, войдут комбайны в поле,
И закипит работа допоздна,
Порою с непогодою поспорив.
 
 
Зерно польется золотым дождем
Из бункеров комбайнов на машины,
И так пойдет уборка день за днем,
Пока совсем не опустеют нивы.
 
 
Зерно заложат в склады, закрома
И смелют из него муку ржаную.
Россия – Русь трудом людей сильна,
И любит землю хлебороб родную.
 
 
День августовский очень был хорош,
И было на душе легко и просто.
Под легким ветром шелестела рожь —
Хлеб будущий, пока еще в колосьях.
 

Осеннее настроение

 
Я вижу картину – не хуже – не лучше:
Над озером Белым тяжёлые тучи,
Трубит дерзкий ветер во все свои горны.
И бьются о берег свинцовые волны.
И как подтвержденье стихии суровой,
Вдали горизонт разгорелся багровый.
Смотрю зачарованно, словно в гипнозе,
На буйство природы в дни осени поздней.
Но озеро скоро уймётся, смирится,
Наденет оковы мороз на водицу.
Снега заметут берега и округу,
И будут гулять здесь метели и вьюги.
 

«Дождь стегает холодный, колючий…»

 
Дождь стегает холодный, колючий —
Вновь разверзлась небесная хлябь…
Рвутся в клочья тяжелые тучи,
Превращаясь в свинцовую рябь.
 
 
Между них, в зазиявшем оконце,
Появилась чернильная синь.
И пробившийся сквозь лучик солнца
Заскользил по верхушкам осин.
 
 
В непогоду опять бездорожье —
Вот такая в глубинке напасть.
Можно только при помощи Божией
На попутке в деревню попасть.
 
 
То и дело буксует машина
На размытой дождем колее.
На дороге размокший суглинок
Превратится в бетон лишь к зиме.
 
 
Клены, липы стоят без одежки,
Сбросив златы на землю листы.
Белоствольные сникли березки,
Застеснявшись своей наготы.
 
 
Не люблю я дни осени поздней,
Грустный вид опустевших лесов…
Поскорей бы снега и морозы,
Ведь давно уже минул Покров.
 

Мне б ещё смеяться и любить

 
Бабий век, короткий бабий век
Всё порой случается нежданно:
Сыплется на землю белый снег
В неурочный час, как гость незванный…
 
 
Мне б ещё смеяться и любить,
И кружиться в вихре карнавала.
Ожерелья тоненькая нить
Змейкою, скользя, к ногам упала.
 
 
Зазвенела осени струна,
Бабий век – игра теней и света.
Уж бокалы выпиты до дна
Золотого, солнечного лета.
 
 
Как же мне, подруга, не грустить,
Если за окошком бродит осень?
И сердечко продолжает ныть,
И жалеть о чём-то очень-очень…
 

Я снова возвращусь

 
Мой Липин Бор, в стихах воспетый,
Я снова возвращусь к тебе.
Милее места нет на свете,
Нет родины другой в судьбе.
 
 
Пусть путались мои дороги,
Жила в красивых городах.
Об этом знают только боги,
Что снилось мне в далёких снах.
 
 
И тишина озёрной глади,
Крик белых чаек над водой.
Лучами солнце сосны гладит,
Ласкает ветер озорной.
 
 
Мой милый край, мой белый лебедь,
Домой меня навек встречай.
Вдоль трассы, где автобус едет,
Цветет повсюду иван-чай.
 
 
В селе родном озерный запах,
А небо выше и светлей!
И хочется от счастья плакать
От встречи с Родиной моей.
 

У волшебника зелёные глаза

 
Держу в руках я белые ромашки,
Люблю цветы за скромный их наряд.
Они оделись в белые рубашки,
Сердечки жёлтые, как солнышки, горят.
Сплету венок, на голову примерю,
Как было в детстве, много лет назад.
И снова, как давно, тебе поверю,
Что у волшебника зелёные глаза.
Что тот волшебник ходит на рассвете,
Цветам и травам силу раздаёт,
Что он мудрее всех людей на свете,
И любит тех, кто раньше всех встаёт.
Поверю, и по тропочке росистой
Опять босая к озеру бегу…
В воде прохладной и волнах искристых
Увижу снова радугу-дугу.
Рассвет позолотит сосновые верхушки,
И засияют блики на волнах,
И закукует вдалеке кукушка.
Прекрасно всё, как в самых лучших снах.
Я зрелищем чудесным восхищаюсь,
Непрошено появится слеза…
Я с детством убежавшим не прощаюсь,
Ведь у волшебника зелёные глаза.
 

Держит на земле забота

 
Посадить картошку надо,
Без нее какая жизнь?
Бабушки своей «бригадой»
На участке собрались.
 
 
Тракторист – мужик хороший,
Весельчак и балагур,
Пошутил, смеясь, немножко
И привычно сел за руль.
 
 
Доброй шутке бабки рады
И, привыкшие к труду,
Нагибаясь, клубни садят
В пахотную борозду.
 
 
Хоть нелегкая работа —
Спины стали меньше ныть.
Держит на земле забота
Всех, кто хочет дольше жить.
 
 
Все вокруг теплом согрето,
Жарко солнышко печет.
Майский день, а будто лето,
Пусть картошечка растет!
 
 
Дружно бабушки – старушки
Посадили «хлеб второй».
Трактористу на «чекушку»
Дали с пенсии своей.
 

«Край мой Вашкинский, край родной!..»

 
Край мой Вашкинский, край родной!
Здесь боры вековые стеной,
И озера ласкают взгляд,
Родники голосисто звенят.
 
 
Край родной беззаветно люблю:
Мостик, лодки на берегу,
Деревеньки рыбацкой дух,
Где огонь в очагах не потух.
 
 
В нашей жизни секретов нет
И на все найдется ответ.
Птицей в небо вознесся Храм,
С Богом в сердце живется нам.
 
 
Край мой Вашкинский, край родной!
Здесь рассвет золотой-золотой!
Веет свежей прохладой с полей.
Нет земли этой сердцу милей!
 

«Любовь моя! Тебя я не ждала…»

 
Любовь моя! Тебя я не ждала,
Уже давно забыла твое имя.
И вот в лугах кричат перепела
И плачет мое сердце вместе с ними.
Любовь моя! Зачем нам снова это:
Рассветы ранние и поздние закаты?
Ведь за весной пройдет и это лето,
Затихнут гроз далекие раскаты.
Любовь моя! Тебя я не звала…
И прошлое давно уже забыла.
И вишня белым снегом отцвела,
Хотя была невестой очень милой…
 

Все бесследно проходит…

 
Не утешил меня этим летом и солнечный август,
Долгожданная встреча с любимым тепла не дала.
С горьким медом по капле пила свою радость,
Будто счастье чужое украдкой на время взяла…
Гамма красок в саду предвещает короткое лето,
Мир природы живет по особым законам своим.
Солнце всем одинаково ласково светит,
Только разные мы, хоть и ходим под небом одним.
Бело – озеро с шумом о камни волну разбивает,
Шелест волн о песок, как мелодия лунных сонат.
Белокрылые чайки тревожно кричат, будто знают:
Все бесследно проходит, ничто не вернется назад.
 

Синицу упустила я

 
Любовь, порой похожая на птицу,
И русская пословица права —
Когда-то упустила я синицу,
Пока ловила в небе журавля.
Синичка мне казалась неприметной,
Простой пичужкой под моим окном.
Журавль летел за сотни километров,
Но здесь решил построить себе дом.
Синичка, моя трепетная птичка,
Не выдержала, вырвалась из рук,
Журавль же, растопорщась от величья,
Прохаживался по дворам подруг.
Отполыхали в небе уж зарницы,
Пустынны по-осеннему поля.
Да лучше бы в руках держать синицу,
А не ловить шального журавля…
 

Двое

 
Под звездным небом двое шли,
Шуршали под ногами листья
И опускались до земли
Рябины пурпурные кисти.
Холодный сиверко качал
Деревьев голые вершинки
И яркий месяц освещал
На лужах голубые льдинки.
В осенний вечер двое шли…
К чему слова? Они молчали…
Как будто не было любви,
Как будто что-то потеряли…
Мерцали звезды, лист шуршал,
Хозяйничала всюду осень.
Сосновый бор скрипел, шептал:
У осени любви не просят…
 

«Кружи метель, кружи моя подружка…»

 
Кружи метель, кружи моя подружка
И белым снегом землю заметай.
Ах, не шепчи таинственно на ушко,
Что улетел давно мой светлый май.
Гуляй, метель, пусть ветер сосны клонит,
В снежистой мгле исчезнет россыпь звёзд.
Сейчас зима колоколами звонит,
Белит порошей прядь моих волос.
Пускай всё будет так, а не иначе,
Мне по душе метели буйный пляс…
А май придёт, зелёный и звенящий,
И вальс цветов станцует он для нас.
 

«Плачет дождь, наводит грусть…»

 
Плачет дождь, наводит грусть…
Погрусти со мною вместе.
И мотив забытой песни
Я напеть тебе берусь…
Плачет дождь… Из тучи серой
Грустно слезы льет свои.
И под ним колосья спелой
Ржи склонились до земли.
И до ниточки промокли
Ветки тонкие рябин.
И стучат тихонько в окна…
Что ж, немножко погрустим…
 

Зимнее утро

 
Уходит ночь, забрав с собой
Всю вереницу сновидений.
Души уносит непокой
Небесный ангел, добрый гений.
 
 
Раздвинув шторы на окне,
Я залюбуюсь зимним утром.
В его морозной тишине
Сплетается простое с мудрым.
 
 
На окнах кружевной узор:
Здесь расписные травы, птицы.
А за окном сосновый бор
Сомкнул от холода ресницы.
 
 
Необычайной синевы
Небесные открылись дали.
Из их бездонной глубины
Земле снежинки небо дарит.
 
 
Седые нити проводов
Качнула воробьишек стая
И сразу под стрехой домов
Исчезла, как дымок растаяв.
 
 
Раздвинув шторы на окне,
Любуюсь зимушки пейзажем.
Он, первозданный, на земле
Сверкает россыпью алмазов.