Текст книги "Патриотический подъем в странах Антанты в начале Первой мировой войны"

§ 2. Складывание общественного консенсуса по вопросу о войне

28 июля 1914 года последовало объявление Австро-Венгрией войны Сербии, последние надежды на мирное урегулирование конфликта между двумя странами рухнули, началась Первая мировая война. Именно 28 июля происходит своеобразный перелом в восприятии международной ситуации населением Англии и Франции. На повестку дня встал вопрос об участии этих стран в общеевропейской войне, с этого момента международный кризис перестал быть уделом одних только правящих элит, он практически полностью заслонил собой все прежние социальные, экономические и внутриполитические проблемы и разногласия. Во всех странах Антанты началась судорожная, иногда непоследовательная, но всё более набиравшая оборот пропагандистская кампания в прессе, имевшая целью мобилизовать моральные ресурсы наций, призвать их к единству перед лицом внешней угрозы.

Особенно ярко это проявилось в тот момент в России, где большинство средств массовой информации заняли воинственную позицию по отношению к Австро-Венгрии и требовали от царского правительства самых решительных мер для защиты Сербии[190]190
  АВПРИ. Ф. 139. Оп. 476. 1914 г. Д. 588. Л. 23–29; Новое время. 1914, 15 (28) июля. С. 4; Там же. 1914,18 (31) июля. С. 3; Там же. 1914,19 июля (1 августа). С. 1; Московские ведомости. 1914,17 (30) июля. С. 1.


[Закрыть]. Конечно, не все газеты однозначно разделяли подобный энтузиазм. Перспектива войны пугала очень многих наблюдателей. 30 июля 1914 года в день объявления всеобщей мобилизации в России газета «Современное слово» писала: «Даже эпоха наполеоновских войн не дает и приблизительного представления о бедствиях, грозящих обрушиться на человечество XX века»[191]191
  АВПРИ. Ф. 139. Оп. 476.1914 г. Д. 588. Л. 23.


[Закрыть]. О надеждах на мир, в тот момент уже совершенно несбыточных, писали провинциальные газеты в Киеве, Смоленске, Воронеже, Прибалтийском крае[192]192
  Там же. Л. 30.


[Закрыть]. Но преувеличивать распространенность подобных воззрений не стоит, тем более нельзя говорить о существовании в русской печати оформленной и влиятельной оппозиции войне. Даже газеты, выражавшие похожие настроения, заключали, что в сложившейся ситуации империя обязана защитить с оружием в руках свои честь и достоинство, которым бросили вызов Центральные державы[193]193
  Там же. Л. 23.


[Закрыть]. Тем более что эти скромные призывы к умеренности быстро потонули в потоке воинственных и патриотических статей, последовавшем за объявлением 1 августа 1914 года Германией войны России.

Если в Российской империи фактически не было публичной оппозиции войне, то во Франции ситуация обстояла сложнее. Здесь новость о начале войны заставила прессу окончательно расстаться с мыслью о возможности примирения между Сербией и Австро-Венгрией. Это известие породило новую волну публикаций, в которых подчеркивалось единство Антанты и стремление держав, в нее входящих, сделать всё возможное для сохранения мира[194]194
  АВПРИ. Ф. 139. Оп. 476. 1914 г. Д. 588. Л. 80, 82; Carroll М. Е. Op. cit. Р. 298—
  303.


[Закрыть]. Официозным газетам мало было показать агрессивность политики Австро-Венгрии, подстрекаемой Германией, важно было продемонстрировать, что Антанта, со своей стороны, до самого последнего момента боролась за мир, что все возможности для переговоров исчерпаны. Таким образом, создавалось моральное оправдание участия Франции в войне, необходимое для борьбы с антивоенной риторикой социалистических изданий. «Le Temps» писала: «Что… предпримет Германия? Мы не знаем. Мы уверены только в том, что и Франция, и Англия, равно как и Россия, делают всё возможное, чтобы не допустить углубления кризиса… Тройственная Антанта едина и полна решимости. Она отдала все свои силы служению миру. Она отдаст все силы войне, если та будет ей навязана»[195]195
  Le Temps. 1914, 30 Juil. Р. 3.


[Закрыть].

Именно на Германию возводились все обвинения в развязывании войны, французская пресса однозначно усматривала в действиях Австро-Венгрии руку и волю Берлина[196]196
  Ibid. 1914, 31 Juil. P. 1; Ibid. 1914,1 Aout. P. 1; Le Figaro. 1914, 29 Juil. P. 1; Ibid. 1914,31 Juil. P. 1.


[Закрыть]. По мнению «Le Temps», Германия сознательно отрицала угрозу, которую представляли для европейской стабильности действия Австро-Венгрии, утверждая, что австро-сербский конфликт имеет локальный характер и потому, якобы, не нуждается во вмешательстве других держав[197]197
  Le Temps. 1914,1 Aout. P. 1.


[Закрыть]. Газета приходила к выводу, что «если завтра мир в Европе будет нарушен, вся ответственность за пролитую кровь падет исключительно на Германскую империю»[198]198
  Ibid. 2 Aout. P. 1.


[Закрыть]. Со схожими обвинениями выступила газета «Le Petit Parisien»[199]199
  Le Petit Parisien. 1914, 4 Aout. P. 1.


[Закрыть]. Официозные газеты теперь писали о войне и об участии в ней Франции как о неизбежном следствии агрессивной политики Германии[200]200
  Le Figaro. 1914,31 Juil.P.l.


[Закрыть], при этом стараясь заверить читателей, что в сложившихся обстоятельствах решительный перевес сил находится на стороне Антанты[201]201
  Carroll M. E. Op. cit. P. 301–303.


[Закрыть].

Особенно хотелось бы отметить одно обстоятельство: крупнейшие французские издания даже не ставили вопрос о том, должна ли Франция поддержать Россию, выполнить свои союзнические обязательства – это воспринималось как нечто само собой разумеющееся. В этой связи посол в Париже А.П. Извольский с нескрываемым удовлетворением доносил в Петербург: «Занятое французской печатью твердое положение продолжается. Она очень строго отзывается об австрийском нападении и о видимом соучастии Германии и без всяких колебаний сознает, что это нас задевает, и что мы не сможем остаться безучастными. Что касается солидарности с нами, то этот вопрос даже не подвергается подробным обсуждениям, как совершенно очевидный. В этом смысле выражаются все журналисты, в том числе такие крупные личности, самых разнообразных партий, как Пишон, Клемансо, и даже Жорес и инициатор антимилитаризма Эрве[202]202
  В оригинале – «Гервэ» (прим. Н. Ю.).


[Закрыть]»[203]203
  АВПРИ. Ф. 133. Оп. 470.1914 г. Д. 378. Л. 195.


[Закрыть].

Характерно, что русский посол забыл упомянуть в своем донесении о взглядах тех французских социалистов, которые продолжали отстаивать антивоенные, пацифистские ценности. В этот период (с 28 июля по 3 августа 1914 года, с начала австро-сербской войны и до нападения Германии на Францию) левые издания, как социалистические, так и анархистские, использовали всё свое красноречие и влияние, чтобы организовать массовые антивоенные демонстрации[204]204
  AN. F. 7. 13348. L’Humanite. 1914, 29 Juil.; Ibid. La Bataille Syndicaliste. 1914, 29 Juil.


[Закрыть]. Впрочем, их позиции и аргументация значительно различались.

Социалистическая «L’Humanite» на своих страницах трактовала причины начавшейся войны с точки зрения классовой борьбы. Она считала, что в основе разразившегося конфликта лежат империалистические и колониальные противоречия между правящими классами великих держав[205]205
  Ibid. L’Humanite. 1914, 30 Juil.


[Закрыть]. По ее мнению, французские социалисты и пролетариат должны решительно выступить против войны. Однако газета отнюдь не склонна была в тот период критиковать собственное правительство: «L’Humanite» высоко оценивала его усилия, направленные на мирное урегулирование австро-сербского конфликта и призывала продолжать оказывать сдерживающее влияние на Россию[206]206
  AN. F. 7.13348. L’Humanite. 1914, 30 Juil.


[Закрыть].

Большей радикальностью отличались статьи анархистской «La Bataille Syndicaliste». Прежде всего, она обрушилась с критикой на политику России и лично на Николая II, назвав его не только посредственным политиком, окруженным бездарными советниками, но и просто варваром, от решений которого, в силу трагического стечения обстоятельств, зависит теперь судьба цивилизованной Европы[207]207
  Ibid. La Bataille Syndicaliste. 1914, 30 Juil.


[Закрыть]. Одновременно газета резко осудила действия французского правительства. «La Bataille Syndicaliste» писала, что в обществе нарастает напряжение и тревога, люди не хотят и боятся войны, если правительство вступит в войну, это будет означать предательство народных интересов. Она задавалась вопросом: какое вообще отношение имеет австро-сербская ссора к Франции[208]208
  Ibid.


[Закрыть]?

Таким образом, накануне войны французские левые продолжали, пусть и не всегда последовательно, отстаивать антимилитаристские и интернационалистские ценности. Но важно подчеркнуть, что при этом социалисты избегали нападок на правительство, проявляли большую сдержанность в оценках и, в сущности, разделяли тезис буржуазных газет о миролюбии Франции. Анархисты шли дальше, говорили о предательстве народных интересов правящими классами. Однако подобная риторика не находила в тот момент широкой поддержки в массах: анархисты продолжали оставаться маргинальной и сравнительно небольшой социальной группой. Умеренная позиция социалистов, по сути, не противоречила пропагандистским усилиям проправительственных газет, также способствуя утверждению идеи о непричастности Франции к разгоравшейся войне.

1 августа 1914 года во Франции был опубликован приказ о всеобщей мобилизации[209]209
  Приказ был опубликован 1 августа 1914 года во второй половине дня, официальным днем начала мобилизации объявлялось 2 августа.


[Закрыть]. Крупнейшие газеты приняли его с искренним воодушевлением. «Le Figaro» указывала, что Франция мобилизует свои армии не из-за австро-сербского конфликта, а для того, чтобы выполнить слово, данное своему великому союзнику. При этом она особенно подчеркивала, что и самой Франции брошен прямой вызов врагом, хитрым, гордым и коварным, который вынашивал этот план в течение 40 лет[210]210
  Le Figaro. 1914, 2 Aout. Р. 1.


[Закрыть]. Так на страницах печати зазвучал, пусть и в завуалированной форме, мотив реванша за поражение в войне 1870–1871 годов.

То, что даже консервативные газеты не спешили в тот момент открыто разжигать шовинистические и реваншистские настроения в обществе, объясняется несколькими обстоятельствами. Во-первых, речь идет о самоцензуре. Как мы отмечали выше, французские журналисты пропагандировали идею о миролюбии своего правительства, его искреннем стремлении решить новый международный кризис мирными средствами. Реваншистские призывы были поэтому совершено неуместны. Во-вторых, эта самоцензура получила 31 июля 1914 года формальное подтверждение: комитет профсоюза парижской прессы постановил, что все газеты должны максимально сдержанно и осторожно комментировать любые новости, касающиеся сложившейся международной обстановки[211]211
  Le Temps. 1914,1 Aout. P. 2.


[Закрыть]. В-третьих, мы бы предположили, что в откровенно реваншистских публикациях просто не было необходимости. Французы поколения 1914 года прекрасно знали, кто является их главным потенциальным врагом, накануне Первой мировой войны это не было тайной, как показала уже полемика вокруг закона о трехлетней службе в армии[212]212
  Ibid. 1913, 21 Fev. P. 1; Ibid. 1913, 23 Fev. P. 1; Ibid. 1913, 26 Fev. P. 1; Ibid. 1913, 28 Fev. P. 1; Ibid. 1913, 7—28 Mars. P. 2; Le Matin. 1913, 21 Fev. P. 3; Ibid, 1913, 28 Fev. P. 1; Ibid. 1913, 6—31 Mars. P. 3; Le Figaro. 1913,16 Fev. P. 2; Ibid. 1913, 25 Fev. P. 1; Ibid. 1913, 3—25 Mars. P. 1; Michon G. La preparation a la guerre. La Loi de trois ans, 1910–1914. Paris, 1935. P. 137–138.


[Закрыть].

«La Bataille Syndicaliste» из последних сил цеплялась за идею, что еще не всё потеряно, что мобилизация не означает войны, и согласованные действия пацифистов удержат Францию от вступления в нее[213]213
  AN. F. 7.13348. La Bataille Syndicaliste. 1914,1 Aout.


[Закрыть]. Вряд ли можно назвать подобные надежды хоть сколько-нибудь обоснованными: в той взрывоопасной атмосфере, что характеризовала международные отношения в начале августа 1914 года, объявление всеобщей мобилизации означало лишь одно – войну. И 3 августа 1914 года она докатилась и до Франции.

3 августа «Le Temps» сообщила о нападении Германии, без объявления войны, на Францию[214]214
  Le Temps. 1914, 3 Aout. P. 1.


[Закрыть]. С этого момента французские газеты уже не испытывали нужды искать какие бы то ни было аргументы, обосновывавшие необходимость для Франции вступить в войну на стороне России и Сербии. «Le Temps» писала, что эта война была навязана Франции, и та теперь вынуждена сражаться не только за «свое великое будущее, но за само свое существование»[215]215
  Le Petit Parisien. 1914, 3 Aout. P. 1.


[Закрыть]. Еще большей эмоциональностью отличались в тот момент статьи «Le Matin»[216]216
  Le Matin. 1914, 4 Aout. P.l


[Закрыть]. С особой гордостью главные французские газеты писали об отношении к мобилизации и войне в целом широких слоев населения Франции. Приведем цитату из «Le Figaro» от 3 августа 1914 года: «Каждый француз в данный момент является точным и абсолютным воплощением своей расы, со всеми присущими ей инстинктами, страстями и надеждами… Как будто вся нация двинулась на агрессора»[217]217
  Le Figaro. 1914, 3 Aout. P. 1.


[Закрыть].

Средства массовой информации со своей стороны сделали всё возможное в столь сжатый срок для того, чтобы мобилизовать моральные ресурсы нации. Ключевыми элементами этих пропагандистских усилий были идеи о миролюбии Франции и, как следствие, неспровоцированности агрессии Германии против нее, с одной стороны, а с другой – подчеркивание особого, цивилизационного характера нового конфликта. Уже в первые дни августа 1914 года в прессе активно пропагандировалась идея, что Франция не просто поддерживает союзника или защищает свою территорию, но что она является защитницей права, справедливости и европейской цивилизации перед лицом германского варварства[218]218
  Le Petit Parisien. 1914,4 Aout. P. 2; Le Temps. 1914, 2 Aout. P. 1; Le Figaro. 1914, 3 Aout. P. 1; Le Matin. 1914, 4 Aout. P. 1


[Закрыть].

В целом материалы прессы отразили складывание во Франции в начале августа 1914 года национального консенсуса по вопросу о войне, но необходимо сделать несколько оговорок. Во-первых, как мы отмечали выше, газеты в тот момент скорее призывали французов к единению, чем описывали его конкретные проявления. Из этого не следует, что пресса была совершенно оторвана от общества. По меньшей мере, ее данные говорят о складывании консенсуса среди представителей интеллектуальной элиты страны, на чьи плечи легла задача объяснения целей войны остальному населению. Таким образом, войну, еще до ее начала, приняли не только политики, военные и дипломаты, но и лидеры общественного мнения. Во-вторых, остается открытым вопрос об эффективности пропагандистских усилий газет и репрезентативности их мнений с точки зрения характеристики настроений в обществе в целом. На наш взгляд, следует с большой осторожностью подходить к приводимым ими описаниям патриотического подъема, энтузиазма, с которым французы якобы встретили новость о начале войны. В тот момент не только официозные, но и оппозиционные, социалистические газеты без тени сомнений включились в пропагандистскую кампанию в пользу войны. В такой ситуации на их страницах не находилось места пацифистским, антимилитаристским взглядам. Иначе складывалась ситуация с антивоенной оппозицией в Великобритании.

Начиная с 28 июля 1914 года Июльский кризис окончательно вытеснил с первых полос английских газет все прочие сюжеты и новости, широкие слои населения начинали проникаться серьезностью нового международного конфликта[219]219
  АВПРИ. Ф. 133. Оп. 470. Д. 378.1914 г. Л. 166.


[Закрыть]. С этого момента и вплоть до вступления Англии в войну в прессе шла самая ожесточенная полемика по вопросу о возможности и необходимости военного вмешательства в континентальные проблемы[220]220
  Там же. Л. 168.


[Закрыть]. Консервативная пресса, прежде всего «The Times» и «The Morning Post», выступала за принятие Великобританией самых решительных мер, чтобы поддержать своих союзников[221]221
  Там же. Д. 10.1914 г. Л. 26; Hale О. J. Op. cit. Р. 461–462; Steiner Z. S. Op. cit. Р.
  223.


[Закрыть]. Но даже «The Times», являвшаяся одной из наиболее последовательных сторонниц укрепления Антанты и связей Англии с Россией и Францией, 31 июля трактовала европейскую ситуацию как исключительно славянское дело, спор между Австрией, Сербией и Россией, не имеющий прямого отношения к английским или французским интересам[222]222
  АВПРИ. Ф. 133. Оп. 470. Д. 378. 1914 г. Л. 281; Там же. Ф. 133. Оп. 470. Д. 9. 1914 г. Л. 43.


[Закрыть].

Лидерами антиинтервенционистского и пацифистского движения стали «The Manchester Guardian», «The Daily News», «The Liverpool Post», «The Westminster Gazette»[223]223
  Eksteins М., Steiner Z. S. The Sarajevo Crisis // British Foreign Policy Under Sir Edward Grey. Cambridge, 1977. P. 406; Hale O. J. Op. cit. P. 462; Lasswell H.D. Propaganda Technique in World War I. London, 1927. P. 48.


[Закрыть]. Противниками участия Англии в европейской войне двигали самые разные мотивы. Среди них были убежденные пацифисты, например, известный английский математик и философ Б. Рассел, организовавший сбор подписей под антивоенным обращением, опубликованным затем в «The Manchester Guardian»[224]224
  Russell B. The Autobiography of Bertrand Russell. 1914–1944. Toronto, 1968.
  P.3.


[Закрыть]. «The Liverpool Post», прекрасно осведомленная о настроениях крупных промышленных и торговых кругов, чьи интересы она представляла, выступала решительно против вмешательства Англии в войну вплоть до объявления ею войны Германии[225]225
  Hale О. J. Op. cit. Р. 462.


[Закрыть]. Наиболее полно и последовательно эти идеи были представлены в статьях «The Manchester Guardian». По ее мнению, призывы к вооруженным действиям противоречили этосу времени, либерализму, идеалом которого являлась гармония в отношениях между государствами, основанная на социальном прогрессе и процветающей торговле[226]226
  Юдин Н.В. Реакция английского общественного мнения на Июльский кризис 1914 г. // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. № 3. Часть 1. Н.Новгород: Изд-во ННГУ им. Н.И. Лобачевского, 2012. С. 217; Keiger J.F.V. Britain’s “Union Sacree” in 1914 // Les Societes europeennes et la guerre de 1914–1918. Paris, 1990. P.41.


[Закрыть].

Отдельно стоит упомянуть чрезвычайно сильные русофобские настроения среди радикалов и лейбористов[227]227
  Steiner Z. S. Op. cit. P. 231.


[Закрыть]. Одним из краеугольных камней аргументации антиинтервенционистов была идея о том, что если германский милитаризм и представляет опасность для Европы, то русское самодержавие является еще большей угрозой[228]228
  Taylor A. J.P. The Trouble Makers. London, 1957. P. 127–128.


[Закрыть]. 1 августа 1914 года либеральная «The Daily Mail» писала: «Если мы сокрушим Германию и сделаем Россию повелителем Европы и Азии, то это будет величайшей катастрофой, когда-либо обрушивавшейся на западную культуру и цивилизацию»[229]229
  Carsten F.L. War against War. British and German Radical Movements in the First World War. London, 1982. P. 24.


[Закрыть]. Аналогичные взгляды были характерны для английских лейбористов[230]230
  Ibid.


[Закрыть].

Этот раскол в английской прессе прослеживается вплоть до 3 августа 1914 года. Никакие аргументы консервативных газет не могли сломить либеральную антивоенную оппозицию, которая непоколебимо стояла за строгий нейтралитет Англии в европейском конфликте[231]231
  Eksteins M., Steiner Z.59S. Op. cit. P. 406.


[Закрыть]. Серьезный сам по себе, этот раскол приобретал особое значение для английских политиков, поскольку, и здесь необходимо согласиться с Дж. Ф. В. Кейгером, тогда для многих пресса и была общественным мнением как таковым[232]232
  Keiger J.F.V. Britain’s “Union Sacree” in 1914 // Les Societes europeennes et la guerre de 1914–1918. Paris, 1990. P. 41.


[Закрыть]. Тем более, у власти в Великобритании в тот момент находился либеральный Кабинет. А именно либеральные газеты до последнего момента самым решительным образом выступали против любого вооруженного вмешательства Англии в дела на континенте. И парламентарии, и министры должны были считаться со столь однозначно заявленными антивоенными настроениями своего электората.

Но уже 3 августа от этой сильной публичной оппозиции войне не осталось практически ни следа. Причиной такого, невероятного на первый взгляд, перелома в общественных настроениях стал германский ультиматум Бельгии от 2 августа 1914 года с требованием предоставить свободный проход немецким армиям через территорию этой страны.

Угроза нейтралитету Бельгии со стороны Германии стала настоящим подарком для сторонников вступления в войну в их борьбе за симпатии общественности[233]233
  Нейтралитет Бельгии был гарантирован Великобританией, Францией, Россией, Пруссией и Австрией в 1839 г.


[Закрыть]. Мотив защиты маленькой, слабой страны от вооруженной агрессии обладал, как оказалось, просто колоссальной притягательностью. Именно защита Бельгии дала столь необходимое для либерального общественного мнения моральное оправдание войны и отказа от прежних ценностей нейтралитета[234]234
  Haste C. Keep the Home Fires Burning. Propaganda in the First World War. London, 1977. P. 22.


[Закрыть]. Отражением резкой перемены общественных настроений стали различные либеральные издания. Журнал «The Economist», который на протяжении описываемого периода занимал негативную по отношению к участию Великобритании в войне позицию, скрепя сердце признавал, что «если и есть какая-то причина, ради которой можно пожертвовать благосостоянием английского народа, ради которой надо отказаться от политики невмешательства в европейские дела, проводимой Англией со времен Крымской войны, то пусть этой причиной будет защита прав маленького государства»[235]235
  The Economist. Vol. 79.1914, 8 Aug. P. 271.


[Закрыть]. К 5 августа из всех либеральных газет только «The Manchester Guardian» продолжала выступать против войны[236]236
  АВПРИ. Ф. 133. On. 470. Д. 9.1914 г. Л. 86.


[Закрыть]. Таким образом, когда 4 августа английское правительство отправило в Берлин ультиматум с требованием вывести немецкие войска из Бельгии, оно опиралось на подлинный национальный консенсус внутри страны.

В Англии полемика об участии страны в войне носила особенно ожесточенный характер, здесь, как ни в какой другой стране Антанты отчетливо и громко заявила о себе антивоенная оппозиция. Одновременно ярко проявилось влияние и значение средств массовой информации: здесь процесс активного обсуждения перспективы участия в войне растянулся на целую неделю (28 июля – 4 августа 1914 года), причем всё это время вопрос оставался открытым. Газеты не только успели поупражняться в ведении полемики со своими идейными противниками, но и получили представление об отношении к войне населения страны. Именно в Великобритании пресса в этот период в полной мере реализовала обе свои социальные функции: репрезентация общественных мнений и одновременно их создание, направление[237]237
  Hale O.J. Op. cit. P.461.


[Закрыть].

Однако для того, чтобы проследить перипетии складывания национального консенсуса в Англии, равно как в России и Франции, понять его специфические особенности, объяснить крах антивоенной оппозиции, одних лишь материалов прессы недостаточно. Для этого необходимо качественно расширить источниковую базу нашего исследования, обратиться к материалам архивов, источникам личного происхождения и официальным документам стран Антанты, в которых содержится информация о функциональных проявлениях общественных настроений, непосредственная оценка происходящих событий очевидцами.

Как было отмечено выше, 28 июля 1914 года стало поворотным моментом в отношении современников к ситуации на Балканах. Обсуждение перспективы втягивания той или иной великой державы в войну окончательно перестает быть прерогативой узкого круга политиков, дипломатов или военных и становится предметом широкой общественной дискуссии. Охват и масштаб этой дискуссии, равно как и ее специфические черты и значение с точки зрения формирования внешнеполитического курса, определялись структурными особенностями социального и политического устройства конкретной страны.

В Российской империи публичная сфера, в рамках которой шла полемика по вопросу о войне, ограничивалась сравнительно небольшим кругом представителей образованных, как правило, городских, слоев населения. Писатели, публицисты, ученые, учителя в те дни оказались охвачены водоворотом новых страстей, эмоций. Зачастую они не отдавали себе отчета о тяжелейшей цене грядущей войны и рисовали ее в совершенно утопических, идиллических, оторванных от реальности красках. Характерен пример В. В. Розанова, известного публициста того времени, который писал 30 июля 1914 года: «Что-то неописуемое делается везде, что-то неописуемое чувствуется в себе и вокруг… Какой-то прилив молодости. На улицах народ моложе стал… Всё забыто, всё отброшено, кроме единого помысла о надвинувшейся почти внезапно войне, и этот помысел слил огромные массы русских людей в одного человека»[238]238
  Розанов В. В. Последние листья. М., 2000. С. 255.


[Закрыть].

Мессианское звучание приобретала война в глазах искусствоведа Н.Н. Врангеля, младшего брата генерала П.Н. Врангеля: «Мне думается, что грядущая война, в которой все великие державы примут участие, – разрешение вековечного вопроса о борьбе двух начал: Божеского и человеческого»[239]239
  Врангель Н.Н. Дни скорби. СПб., 2001. С. 15.


[Закрыть]. Ключевую роль в этом отношении, по мнению Н.Н. Врангеля, должны сыграть славяне, «народ-богоносец», призванный вдохнуть новую жизнь в угасающую западную цивилизацию[240]240
  Там же. С. 16.


[Закрыть]. Уже в этих, самых первых, отзывах интеллигенции на войну были заявлены образы и мотивы, которые впоследствии станут характерными для пропаганды всех воюющих стран периода Первой мировой войны: культ молодости, связанный с культом силы и жизненной энергии[241]241
  Mosse G.L. De la Grande Guerre au totalitarisme: la brutalization des societes europeenes. Oxford, 1990. P. 76; Idem. Fallen Soldiers. Reshaping the Memory of the World Wars. Oxford, 1990. P. 57–63.


[Закрыть]; чувство единения, растворения частного в коллективном целом[242]242
  Leed E. J. No Man’s Land. Combat and Identity in World War I. Cambridge, 1979. P. 70.


[Закрыть]; мессианское призвание своего народа, своей нации.

Со всех концов империи в МИД присылались телеграммы с выражением поддержки твердого внешнеполитического курса русского правительства в новом международном кризисе. Авторами их, как правило, выступали представители различных патриотических, монархических или националистических организаций и обществ[243]243
  АВПРИ. Ф. 134. On. 473.1914. Д. 12. Л. 1 – 13.


[Закрыть].

Политиков и военных в тот момент больше беспокоили перипетии дипломатических переговоров между великими державами и, прежде всего, неясная позиция Англии, а также отношение к войне широких слоев населения Российской империи. Либералы, в частности П.Н. Милюков, всецело поддерживали внешнеполитический курс Великобритании и считали, что та абсолютно не обязана выступать на стороне царского правительства. П.Н. Милюков признавался: «Я в то время был влюблен в Грея[244]244
  В оригинале везде – «Грэй» (прим. Н. Ю.).


[Закрыть] и понимал его мотивы – менажировать разногласия в кабинете и в английском общественном мнении… Голос Грея мне всегда казался голосом государственной мудрости, внутренней честности и благородства»[245]245
  Милюков П. Н. Воспоминания. М., 2001. С. 477.


[Закрыть]. Со страниц кадетской газеты «Речь» он призывал консервативные газеты прекратить националистическую пропаганду[246]246
  АВПРИ. Ф. 139 Оп. 476.1914 г. Д. 588. Л. 21.


[Закрыть]. Тем не менее, постепенно и русские либералы пришли к выводу о неизбежности войны и ее справедливом характере для Антанты. Ключевую роль в этом сыграли действия Германии, которая своими агрессивными внешнеполитическими демаршами вызвала сначала разочарование, а потом негодование в среде либералов[247]247
  Милюков П. Н. Воспоминания. М., 2001. С. 480.


[Закрыть]. К моменту объявления войны Германией России 1 августа 1914 года кадетская «Речь» уже полностью приняла патриотический тон прочих русских газет, что напрямую отражало перемену в настроениях либеральных кругов.

Капитан Генерального штаба Б.Н. Сергеевский с горечью вспоминал, как в довоенные годы русские офицеры встречали со стороны образованных слоев общества презрительное, враждебное отношение[248]248
  Сергеевский Б. Н. Пережитое. 1914. М., 2009. С. 4.


[Закрыть]. Накануне войны ситуация изменилась самым радикальным образом: «Я вышел на площадку вагона, где был узнан двумя молодыми людьми, местными дачниками… Они бросились ко мне с вопросами. Это повело к целой овации, масса молодежи стащила меня с площадки на перрон, пыталась качать, кричала «ура!»; меня целовали»[249]249
  Там же. С. 23.


[Закрыть].

Однако это принятие войны и основанный на нем консенсус так и не охватили в последние предвоенные дни широкие слои населения Российской империи. Рабочие мало интересовались внешней политикой: куда больше их беспокоила борьба за свои экономические интересы, противостояние с полицией и фабрикантами[250]250
  Коллонтай А. М. Отрывки из дневника, 1914 г. Л., 1924. С. 4; Пирейко А. В тылу и на фронте империалистической войны. Л., 1926. С. 7.


[Закрыть]. Тем более, внешнеполитические известия не могли поколебать устоявшееся, традиционное течение деревенской жизни[251]251
  Арамилев В. В дыму войны. М., 1930. С. 3.


[Закрыть]. Вот как описывал настроения в деревне современник, И. В. Кучеренко, чьи записки хранятся в Государственном архиве Российской Федерации: «В деревне всё тихо и спокойно, никто не думал, что в скором времени разразится гроза, гроза над всем миром, и что каждому из нас придется оставить на время, а иному и навсегда, свой родной дом, отца, мать, а иному жену и детей»[252]252
  Государственный архив Российской Федерации [Далее – ГАРФ]. Ф. 6281. Оп. 1.Д. 178. Л. 1.


[Закрыть]. Поэтому чиновники и военные с большим беспокойством следили за настроениями населения в те судьбоносные дни, гадая, как оно отреагирует на начало новой войны[253]253
  Джунковский В.Ф. Воспоминания, 1905–1915. Т. 2. М., 1997. С. 373–374.


[Закрыть]. Русское правительство, и в этом ярко проявляется специфика государственного устройства империи, когда вступало в войну, не опиралось на массовую поддержку населения своей страны, да и не испытывало в этом острой нужды. Консенсус и патриотический подъем в лучшем случае охватили правящую элиту и образованные слои населения России. Именно эти слои были основной аудиторией средств массовой информации, одновременно их взгляды и стремилась выразить пресса.

Отношение же к войне широких народных масс городских и сельских обывателей оставалось загадкой для современников вплоть до получения первых сообщений об успешном ходе мобилизации. Сложилась парадоксальная на первый взгляд ситуация: в Российской империи, в стране, где раньше, чем в Великобритании и Франции, развернулась масштабная пропаганда в пользу войны, где антивоенная оппозиция практически не имела возможности громко заявить о себе или призвать своих сторонников к антимилитаристским, антиправительственным акциям, подлинный консенсус в общенациональном масштабе до начала боевых действий так и не оформился. Парадоксальность этой ситуации становится еще более очевидной при сопоставлении реакции российского общества на события Июльского кризиса с реакцией населения Англии и Франции.

Во Франции в последние предвоенные дни (28 июля – 3 августа 1914 года) развернулась по-настоящему широкая дискуссия по вопросу о вмешательстве страны в австро-сербо-русский конфликт. Громко заявила о себе оппозиция в лице социалистов, анархистов и профсоюзов. В ответ на призывы левых по всей стране прокатились антивоенные митинги, шествия и собрания[254]254
  AN. F. 7. 13348. Versaille. 1914, 31 Juil.; Ibid. Lorient. 1914, 28 Juil.; Ibid. Brest. 1914, 29 Juil.; Ibid. Grenoble. 1914, 29 Juil.; Ibid. Chalon. 1914, 30 Juil.; Ibid. Lyon. 1914, 30 Juil.; Ibid. Lille. 1914, 30 Juil.; Ibid. Lens. 1914, 30 Juil.


[Закрыть]. Особенно крупные манифестации прошли в Бресте (5000 участников), Монлюсоне (10000) и Лионе (около 20000)[255]255
  Loez A. La Grande Guerre. Paris, 2010. P. 12.


[Закрыть]. В Реймсе произошли столкновения между демонстрантами и полицией[256]256
  AN. F. 7.13348. Chalon. 1914, 30 Juil.; Loez A. Op. cit. P. 12.


[Закрыть]. При этом все отмеченные функциональные проявления антивоенных настроений отнюдь не замалчивались: «L’Humanite» и «La Bataille Syndicaliste» подробно и сочувственно освещали антивоенные акции в различных департаментах и городах[257]257
  AN. F. 7. 13348. L’Humanite. 1914, 30 Juil.; Ibid. 1914, 1 Aout; La Bataille Syndicaliste. 1914, 31 Juil.; Ibid. 1914,1 Aout.


[Закрыть].

Тем не менее, на наш взгляд, не стоит преувеличивать силу и распространенность антивоенных настроений во Франции накануне Первой мировой войны. Во-первых, как и во время Июльского кризиса, на призывы левых средств массовой информации откликнулись, прежде всего, активисты профсоюзов, убежденные социалисты, анархисты и пацифисты. Об этом говорит сравнительно небольшое количество участников демонстраций в конце июля – начале августа 1914 года. В большинстве случаев префекты докладывали о нескольких сотнях демонстрантов. Даже масштабные манифестации в Бресте, Монлюсоне и Лионе уступали по размаху антивоенным выступлениям в Англии и Германии[258]258
  Loez A. Op. cit. Р. 12.


[Закрыть].

Во-вторых, потенциал левой оппозиции сковывался внутренними противоречиями. Социалисты оставались расколотыми по вопросу об отношении к участию страны в войне. Крайне левые взгляды отстаивал Г. Эрве, который утверждал, что социалисты ненавидят свою родину и являются антипатриотами[259]259
  Wohl R. French Communism in the Making, 1914–1924. Stanford, 1966. P. 45.


[Закрыть]. Столь радикальные взгляды не находили поддержки даже среди социалистов, не говоря уже о широких слоях населения. Противоположную позицию занимал Ж. Гед, считавший подобные идеи в условиях обострения международной обстановки контрреволюционными и нецелесообразными, поскольку они подрывали обороноспособность Франции, страны с наиболее развитым социалистическим движением, и ослабляли влияние партии в народе[260]260
  Ibid. P.46.


[Закрыть]. В какой-то степени уравновесить две крайности стремился Ж. Жорес. Исходя из идеи, что существуют, с одной стороны, справедливые, оборонительные войны, а с другой – империалистические и захватнические, Ж. Жорес считал, что в случае, если Франция подвергнется внешней агрессии, долг пролетариата и социалистов выступить с оружием в руках в защиту республики; если же в качестве агрессора выступит французское правительство, то рабочий класс должен ответить всеобщей забастовкой и даже восстанием[261]261
  Ibid.


[Закрыть].

Точка зрения Ж. Жореса заслуживает особого комментария, так как она представляла собой попытку примирения пролетарского интернационализма, который традиционно проповедовали социалисты, с патриотизмом, идеей о необходимости защиты родины от внешней угрозы. На наш взгляд, это теоретическое обоснование допустимости для социалистов выступления с оружием в руках в защиту своего государства нужно было скорее левой интеллигенции, давая ей моральное оправдание отходу от прежних интернационалистских идеалов. Широкие слои населения, рабочие, не испытывали подобной внутренней дилеммы: их мировоззрение сочетало в себе национализм и интернационализм, верность родине и верность классу[262]262
  Хобсбаум Э. Нации и национализм после 1780 года. СПб., 1998. С. 197.


[Закрыть]. Именно это сочетание различных лояльностей во многом и предопределило ограниченность антивоенных выступлений накануне Первой мировой войны. Усилиями газет, в том числе «L’Humanite», новая война представлялась современникам как справедливая, оборонительная.

В итоге в первые дни августа 1914 года национальный консенсус по вопросу о войне распространился даже на те социальные группы, которые правительство считало неблагонадежными и к борьбе с которыми готовилось. Казалось, что буквально за несколько часов все пацифистские и интернационалистские теории и клятвы, годами пропагандировавшиеся социалистами, были сметены и забыты.

В-третьих, еще до объявления всеобщей мобилизации сообщения об антивоенных выступлениях отнюдь не были доминирующими в донесениях префектов. В большинстве департаментов настроения населения описывались как «спокойствие», «решительность», «готовность выполнить свой долг»[263]263
  AN. F. 7.12934. Epinal. 1914, 29 Juil.; Ibid. Toulon, 1914,31 Juil.; Ibid. Dijon. 1914, 31 Juil.; Ibid. Bordeaux. 1914, 30 Juil.; Ibid. 31 Juil.; Ibid. F. 7.13348. Dijon. 1914, 29 Juil.


[Закрыть]. Об этом же докладывал в Петербург А.П. Извольский со ссылкой на ближайшее окружение президента Пуанкаре[264]264
  АВПРИ. Ф. 133.1914. On. 470. Д. 378. Л. 196,197.


[Закрыть]. Отмечались различные проявления патриотических чувств: в ресторанах и кафе у музыкантов требовали играть «Марсельезу», в иных случаях молодые люди сами начинали исполнять национальный гимн[265]265
  AN. F. 7.12934. Besangon. 1914, 31 Juil.; Ibid. Bordeaux. 1914, 31 Juil.


[Закрыть]; происходили патриотические манифестации; были зафиксированы столкновения с социалистами, пытавшимися выступать с антивоенными лозунгами, в результате полиция была вынуждена вмешаться, чтобы защитить агитаторов от толпы[266]266
  Ibid. F. 7.13348. Basses-Pyrenees. 1914, 31 Juil.


[Закрыть].