Текст книги "Америка: исчадие рая"

Мать дураков и кессонная болезнь

Конечно, Соединенным Штатам в момент их впечатляющего и отчасти неожиданного взлета не хватало ни опыта, ни знаний. Как известно, это их не остановило, но в значительной степени предопределило те ошибки и просчеты во внешней политике, которые были сделаны Вашингтоном в последующие десятилетия. Америка, став сверхдержавой, всерьез столкнулась со своего рода политической кессонной болезнью, как водолаз, которого слишком быстро подняли наверх со дна моря и у которого наступило отравление кислородом. Элита еще вчера провинциальной и в значительной степени фермерской страны за несколько лет превратилась в ведущую силу глобального политического класса. Последствия этого стремительного рывка на вершину мирового олимпа заметны до сих пор. Головокружение от успехов у американцев еще не прошло окончательно. При этом, как в России говорят, «краткость – сестра таланта», так в Америке считают, что «уверенность – мать дураков».

Я неспроста пишу здесь обо всем этом – экономическом и политическом устройстве Америки, ее нынешнем состоянии и особенностях американского менталитета. Недавно я уже поднимал различные аспекты этой же темы в книге «Америка… Живут же люди!». Стараюсь не повторяться. Но, во-первых, без знания этих основ невозможно понять американцев, их систему ценностей, логику поведения в быту и на работе, приоритеты и образ мышления, процесс принятия решений и критерии оценки того, что происходит вокруг, в том числе в далекой от них России. Трудно понять, как американцы – рабы законов и процедур – остаются самым креативным обществом на планете, как в их головах примиряется, казалось бы, непримиримое – демократическое устройство внутренней жизни США и их внешняя политика, приоритет семейных ценностей и наивысший в мире уровень разводов, юридическое равноправие всех граждан и их очевидное финансовое неравенство и многое-многое другое. Слишком много людей считают, что они «раскусили» Америку. Не знаю, как они, но я, когда у меня возникает излишняя уверенность в этом, вспоминаю поговорку про «мать дураков».

Я уже отмечал, что американцы – конструктивисты по самой своей сути. Они сильны системностью подхода и взгляда, а также упорством, замешанном на оптимизме, наивностью в сочетании с цинизмом, стремлением обязательно сделать все по-своему. Они большие патриоты своей страны, а главное – своей американской идеи. Об этом я много писал в книге «Америка… Живут же люди!». Америка для американцев – не только родина, но и мечта. Это своеобразная индустриальная площадка, огромная социальная лаборатория, экспериментальный цех колоссальных размеров. Америка для американцев, по большому счету, представляет собой огромный проект их собственной, новой цивилизации, не повторяющей никаких других. Шутка Михаила Жванецкого «что толку вперед смотреть, когда весь опыт сзади» здесь звучит совсем иначе. Опыт для американца всегда принадлежит истории – пусть там и остается. Мертвые должны лежать в могилах, а не учить живых. Тем, кто живет сегодня, надо смотреть только вперед. В этом вся Америка. Как на скоростной дороге: вы должны видеть не только зад автомобиля, едущего прямо перед вами, но и ориентироваться на движение как минимум трех машин впереди, иначе ваши шансы попасть в аварию резко возрастают.

В решении своих проблем американцы не будут уповать на историю или заниматься метафизическим анализом бытия, оставляя все вокруг на волю экспромта и импровизации. Напротив, они будут искать решения через привычное им масштабное экономическое и социально-политическое проектирование, конструирование различных моделей развития, через сугубо прикладные исследования общественных процессов. Они глубоко верят, что Америка – в большей степени рукотворный продукт, а не результат какой-то там исторической эволюции. Она изначально была построена людьми, причем совершенно правильно. Если не люди – то кто? Гениальные отцы-основатели создали верные механизмы власти, написали идеальную Конституцию, создали эффективную систему, которая должна работать как швейцарские часы. И если что-то сегодня работает плохо – какие-то части этого часового механизма надо заменить, какие-то поправить, какие-то почистить и смазать. От устаревшего надо избавляться без ностальгии, заменяя эти части механизма на новые, более совершенные. Главное – системность подхода.

В Америке мне часто задавали интересный вопрос: почему такие умные и продвинутые россияне, обладающие такой великой наукой, литературой, искусством и т. п., за столетия существования своего государства не сумели создать у себя систему власти, которая не только была бы эффективной и работоспособной, но и удовлетворяла бы самих граждан страны, чтобы те, в свою очередь, не стремились постоянно сносить эту систему власти и не боялись своего вечного «русского бунта»? Почему этого не произошло за тысячелетие существования России? Ведь создать эффективные институты власти, говорили мне американцы, гораздо легче, чем, скажем, запустить первого человека в космос, решить проблему всеобщей грамотности или создать великую культуру. Хотя, пожалуй, типичный россиянин с таким заключением не согласится…

Разве трудно создать систему выборов и заложить обязательную сменяемость власти, спрашивают американцы? Разве трудно поставить государство под контроль общества? Ведь государство как таковое гораздо слабее и малочисленней. Разве невозможно написать хорошие законы? Эффективная власть – это всего лишь вопрос правильной политической и правовой технологии, убеждены американцы. История тут ни при чем. Почему страна, создавшая одну из ведущих мировых культур, веками оказывается неспособна решить эту сравнительно простую для США проблему, американцы искренне не понимают. Они не понимают, почему Россия не может, скажем, просто взять все эти технологии у США, которые такую власть у себя давно создали? Ведь в России на всех автомобильных заводах успешно работают конвейеры, придуманные американцем Генри Фордом, в учреждениях стоит компьютеры, созданные в США и оснащенные американскими программами и Интернетом. Для американца эти технологии принципиально не отличаются от тех, с помощью которых строится эффективная власть. Они искренне не понимают, как все это можно считать «пятой колонной» или видеть в этом иностранное вмешательство.

Конечно, никто в США не спорит: нужен некоторый «национальный тюнинг» таких технологий. Естественно! Ведь даже новейшие гаджеты должны иметь варианты для разного напряжения в электрической сети или различных языков и часовых поясов, – но это не меняет сути и функций самих гаджетов. Власть тоже должна быть своеобразным гаджетом в руках общества, которое ее создает и содержит, по сути, одним и тем же в разных странах, и не может быть ничем иным. Понятно, что важность «национальных и культурных особенностей» разных стран и «особенностей их исторического развития» в такой логике американских рассуждений стоит не очень высоко и часто расценивается американцами лишь как аргумент тех, кто не хочет решать проблему создания эффективной и ответственной национальной власти. Поэтому американцев ну просто непреодолимо тянет помочь народам таких стран, что и находит свое выражение в их внешнеполитическом курсе. Силу и уязвимость подобной логики каждый читатель сможет оценить сам, я не буду тратить на это время. Моя задача – попытаться ее описать, чтобы россияне чуть лучше понимали «этимологию» американской внешней политики и видели, откуда, в частности, растут ноги американской «политической благотворительности» в отношении других стран. В конце концов, эта книга не о России, а об Америке.

Кстати, такой же подход американцы применяют и к себе, к работе, к семье, детям и старикам. Мне иногда кажется, что если вдруг выяснится, что сама американская модель и мечта исчерпали себя полностью и требуют не коррекции и совершенствования, а полной замены, то для США действительно могут настать трудные времена. Американцам придется коренным образом переосмысливать всю свою систему ценностей, менять привычную логику мышления. Впрочем, тогда это станет не только и не столько проблемой самих американцев, сколько проблемой всей нашей предельно американизированной цивилизации.

Глава 3
Как я учил английский язык, или О пользе имитации

Молчание – золото

В книге «Америка… Живут же люди!» я уже писал о том, что американцы исключительно толерантно относятся к тем, чей английский язык, мягко говоря, далек от совершенства. Таких много и среди самих американцев, особенно американцев в первом поколении. Меня до сих пор часто спрашивают, не страшно ли ехать в Америку, не зная или плохо зная английский. Отвечаю еще раз: по-моему, не страшно. Хотя, конечно, несколько неудобно. Я не скрываю, что сам приехал в США, зная по-английски всего лишь три очень плохих слова, почерпнутых из американских фильмов с любительскими переводами, кассеты с которыми передавались из рук в руки среди моих друзей и знакомых в МГУ. В советском прокате этих фильмов, естественно, не было, но заветные три слова знали в СССР все. Не буду здесь повторяться, рассказывая о том, как я уже в США «учил» английский, каждый день часами просматривая детские передачи и вечерние ток-шоу по телевизору, и не буду вспоминать о многочисленных нелепых ситуациях, в которые я попадал из-за плохого знания языка. Некоторые из них я даже описал в предыдущей книге. Сейчас я хотел бы поделиться опытом того, как я довольно долго и, как выяснилось, относительно успешно имитировал знание английского. Рассказываю об этом впервые – может быть, кому-нибудь пригодится.

Я часто летал в США на конференции, но когда наконец приехал туда сравнительно надолго, да к тому же имея приглашение на работу, то быстро выяснил, что мне надо было заранее честно признаться, что я в английском ни бум-бум. Мне бы дали переводчика, хотя бы на первое время, а так я его не получил. Да и с поиском языковой школы, которых там очень много, в том числе бесплатных, мне бы помогли. Мой первый урок – не надо было обманывать. К счастью, у меня в Вашингтоне случайно оказался помощник, который свободно говорил по-русски. Он очень помогал мне при подготовке тех или иных текстов и в решении некоторых бытовых вопросов, однако, естественно, не мог заменить меня в общении с коллегами и журналистами, которых прибытие человека, знающего российскую политику того времени изнутри, не могло оставить равнодушными.

Напомню, что это было время наибольшего интереса американцев к тому, что происходило в СССР. Более молодым читателям напомню также, что в те годы еще не было не только Интернета, но и мобильной связи, а международная телефонная связь стоила довольно дорого. Другими словами, в Вашингтоне чувствовался большой голод на информацию, поэтому общаться со мной хотели все. Но никто не предполагал, что мой английский язык просто на нуле! То, что я немного слукавил в анкетах по этому поводу, им, по-моему, просто в голову не приходило. Замечу в скобках, что это было время, когда я очень много молчал. Никогда в жизни, ни раньше, ни позже, я не приобретал так быстро репутацию большого эксперта и очень умного человека. Чем больше молчишь – тем умнее кажешься. Как говорили в моем далеком детстве, «молчи – за умного сойдешь». Эту старую истину я проверил на себе, и это еще один урок, которым я могу поделиться.

Однако нельзя же все время молчать! Иногда надо хотя бы как-то реагировать на то, что тебе говорят, проявлять какие-то эмоции, выражать интерес к собеседнику и его словам, даже если ты совсем ничего не понимаешь. Я боялся, что мое незнание английского раскроется, поэтому экспериментальным путем изобрел свою собственную систему прикрытия этого незнания. Она, конечно, выглядит наивной, но, поверьте, в свое время она помогла мне не только сохранить лицо, но и позволила продержаться довольно длительное время, покуда я, насмотревшись на всю жизнь вперед американского телевидения, не заговорил несколько неожиданно для себя на вполне понятном, как мне тогда казалось, английском.

Справедливости ради надо заметить, что я был одним из очень редких в то время в США представителей нового поколения уже распадающегося СССР, а не привычным для американцев иммигрантом. В этом было мое преимущество. К тому же жил я в Вашингтоне, то есть имел дело в основном с людьми, давно приспособившимся к разговорам с иностранцами с их всевозможными акцентами. Позже, когда я уже несколько освоил язык и начал активно ездить по американской глубинке, то понял, что в провинции мне было бы гораздо сложнее. Если в столице США я делал вид, что знаю английский, то в провинции постоянно ловил себя на мысли, что местные жители изо всех сил делают вид, что они мой в то время абсолютно пещерный английский понимают – гостеприимство и доброжелательность не позволяли им сказать мне в лицо, что они совершенно не в курсе, о чем я им столь красочно рассказываю.

Моя «золотая» система

Но вернемся к моей системе, которой я отчасти горжусь до сих пор. Она проста и эффективна. Покуда я осваивал на пару с телевизором нормальный английский язык, было решено в обиходе пользоваться всего несколькими выражениями, которые, по моим наблюдениям, употреблялись самими американцами не только очень часто, но и по совершенно разным поводам и в разных контекстах. Я предположил, что подобным хитрым способом смогу убить несколько зайцев одновременно. Так оно и оказалось. Другими словами, в течение довольно длительного времени во всех ситуациях я использовал всего три-четыре слова.

Первым моим «золотым» выражением стало междометие «and so?», которое, как известно, имеет много очень простых, но разных смысловых оттенков. Иногда я употреблял это выражение без союза, то есть просто «so?».

Короче говоря, я понял, что, когда с тобой ведут разговор и ты совершенно не представляешь, о чем идет речь, то надо внимательно следить за тоном и жестами собеседника (благо, американцы разговаривают свободно и раскованно, с живой жестикуляцией и мимикой) и периодически делать озабоченный вид и вставлять выражение «and so?». Особенно когда ты чувствуешь по тону, что собеседник заканчивает какую-то мысль. Это короткое выражение, использованное вовремя, не только показывает собеседнику, что ты вроде как следишь за нитью разговора, но главное – создает у него ощущение, что это именно он никак не может толком сформулировать свою мысль. Это явно его вина, что вы его не понимаете! В результате ваш собеседник смущается. Он вынужден или повторить свой монолог с самого начала, или попытаться объяснить вам свою идею другими словами. В любом случае, вы получаете еще один шанс понять, о чем идет речь. По моим наблюдениям, этот способ можно использовать несколько раз в одном разговоре и в конце концов начать хотя бы догадываться об обсуждаемой теме.

Конечно, поначалу я регулярно попадал в смешные ситуации. Согласитесь, немного странно, когда, например, твой коллега из соседнего офиса приглашает вместе пойти на ланч, а ты ему в ответ: «And so?» Или, скажем, кто-то уточняет время твоего интервью. С другой стороны, так можно приобрести репутацию по-своему необычного человека, что тоже неплохо. Лишь один из моих тогдашних коллег, сам когда-то приехавший в США из Германии, достигший очень больших высот в американской политике, но сохранивший на всю жизнь заметный немецкий акцент, быстро раскусил мой трюк и прозвал меня «мистер And So?», однако так никому меня и не сдал. А среди остальных моих соседей по офису я еще долго слыл молчаливым умником, от которого не знаешь, чего ожидать.

В американском английском есть одно слово, которое, по-моему, способно реально заменить половину разговорного словарного запаса. Оно может выражать что угодно, все, что вы захотите в него вложить и подчеркнуть это своей интонацией: удивление, восхищение, гнев, одобрение, радость, горе и т. д. Не правда ли, крайне полезно для человека, только начинающего осваивать английский, но нагло изображающего достаточно свободное им владение? Это было мое второе слово. Слово-вопрос: «Really?» Сами американцы используют его часто, я же использовал его просто постоянно. Использовал бы еще чаще, если бы не собственное опасение, что тогда я прослыву не просто умным и молчаливым, но и весьма эмоциональным, возбуждающимся по любому поводу товарищем из Москвы. А этого мне не хотелось. Но поверьте мне, слово really, произнесенное вовремя и с разными интонациями, создает у собеседника впечатление, что вы равноправно участвуете в разговоре и понимаете, о чем идет речь. Постепенно я стал чередовать это «really?» с эмоциональным восклицанием «seriously?», имеющим примерно то же самое значение и также занимающим достойное место в разговорах американцев. Таким нехитрым приемом я сразу вдвое увеличивал свое участие в разговоре, которого совершенно не понимал.

Еще одним выражением, регулярно выручавшим меня в то время, было замечательное и бессмысленное словечко well, которое все американцы используют в разговорах весьма и весьма активно. С него часто начинаются предложения, особенно в диалогах, или размышления вслух. Это слово может обозначать разные эмоциональные реакции на сказанное собеседником или на ситуацию вокруг. Поэтому, как правило, я использовал его в разговоре несколько раз, делая вид, что хочу наконец высказаться сам, что-то возразить, добавить, то есть произнести свою часть диалога. Нельзя же все время заставлять собеседника думать, что он не в состоянии сформулировать свою мысль! Тем более что я работал в основном с людьми, имеющими докторские степени лучших университетов мира. Короче, я периодически произносил «well…», делая вид, что хочу вклиниться в монолог собеседника, но потом, якобы сраженный его красноречием или глубиной аргументов, терялся и дальше «well…» не шел. Скажу честно, этим я доставлял некоторым своим американским собеседникам массу удовольствия – они чувствовали себя очень убедительными в разговоре. Правда, до моего очередного «and so?».

Когда я уже был в состоянии произнести несколько слов подряд, то сразу же пополнил свой разговорный словарь еще одним выражением, на этот раз подлиннее. «What your point is?» – говорил я, когда чувствовал, что надо что-то сказать. Периодически, чтобы продемонстрировать свободу владения английским, я неожиданно менял местами слова и бросал собеседнику: «What is your point?» или «And your point is?..», достигая того же эффекта, что и путем использования «and so?», но гораздо более элегантно и продвинуто с лингвистической точки зрения. Потом прибавилось феноменально популярное в те годы слово like, которое было практически каждым вторым в разговорах американских подростков и в большинстве случаев адекватно переводилось русскими «типа», «значит» или «вообще». Оно заполнило дыры в моем английском и, что было очень важно, увеличивало количество слов в каждом моем предложении. Если к этому добавить неизбежные междометия, звучащие близко к английскому языку, твердые yes и no, а также – напомню! – три очень плохих слова, которые я уже знал до своей поездки в Америку, то можете себе представить мой реальный словарный запас в первые несколько месяцев работы в США.

Однако моя система сработала! Я не был разоблачен – напротив, заработал неплохую репутацию, а с ней и постоянную головную боль от недосыпания, из-за того что по ночам смотрел американское телевидение: одно ночное шоу за другим, плавно переходящие в утренние мультфильмы для детей. Ни одного урока английского языка я так и не посетил. Как ребенок, я сначала научился понимать английский, потом говорить на нем, и лишь гораздо позже – писать и читать. Замысловатую английскую грамматику я старался просто запоминать на слух, тем более что на самом деле в разговорном языке американцы используют гораздо меньше формальных времен, чем описано в пугающих всех учебниках. Не забывайте, что английский язык не является в США государственным. Кстати, Великобритания и Австралия тоже не попадают в число стран с государственным английским – там он является официальным языком, который по факту используется в делопроизводстве, в том числе в судах и госучреждениях, однако никакой закон никогда не регламентировал и не закреплял преимущественное положение английского языка в этих странах.