Текст книги "История викингов. Дети Ясеня и Вяза"

Корпус поэтических текстов содержит несколько заклинаний для привлечения противоположного пола – по сюжету ими пользуются боги, но людей этот вопрос явно заботил не меньше. В эддической поэме «Песнь о Харбарде» говорится, что Один иногда использует род магии, которую называет mánvelar, «любовные заклинания», чтобы соблазнить одновременно множество женщин. Среди заклинаний, перечисленных в «Речах Высокого», есть два такого рода:

 
Шестнадцатым я
дух шевельну
девы достойной,
коль дева мила,
овладею душой,
покорю ее помыслы.
Семнадцатым я
опутать смогу
душу девичью…[21]21
  Пер. А. И. Корсуна.


[Закрыть]
 

В сагах также рассказывается о случаях, когда несчастные влюбленные обращались к колдунье с просьбой сотворить подобные чары. Были заклинания, вызывающие импотенцию или, наоборот, увеличивающие мужской орган до такой степени, что им невозможно было пользоваться. Другие чары меняли внешность, давая возможность соблазнить своего избранника или избранницу, притворившись его или ее законным партнером. Удар, нанесенный колдовским посохом, заставлял одного человека исполнять все сексуальные прихоти другого или разжигал неуправляемую похоть. Одно особенно жестокое заклинание позволяло мужчине пользоваться благосклонностью всех женщин, кроме той, которую он по-настоящему любит (что, вероятно, дает некоторое представление об общественной морали эпохи викингов). Некоторые такие чары накладывали с помощью рун – названия трех из них приблизительно означали «Страсть», «Любовный жар» и «Невыносимое влечение». Колдуньи, обладающие подобной силой, сами считались сексуально опасными, и слишком сближаться с ними было неразумно. Считалось, что они способны затуманить разум мужчины, заставив его думать только о плотских удовольствиях.

Конечно, секс мог быть прозаичным и вульгарным. В древнескандинавском языке существует еще один, совершенно другой набор слов, отражающий более грубую сторону мира, где мужчины хвастались друг перед другом, кого они хотели бы serða и streða – поиметь, и со смешками обсуждали, как «ерзают по животу женщины» или «гладят ее промежность».

В материальной культуре сохранилось несколько замечательных моментальных снимков, таких как, например, датированная XI веком кость из Осло с глубоко вырезанными на ней рунами: «Поцелуй меня». Интересно, кому она была адресована? Еще несколько примеров обнаружили в самом неожиданном месте. На крупнейшем из Оркнейских островов у северного побережья Шотландии находится огромная неолитическая гробница коридорного типа – Мейсхау. Построенная за тысячи лет до эпохи викингов, она представляет собой один из самых выдающихся европейских памятников позднего каменного века. Кроме того, она содержит самую обширную коллекцию рунических надписей за пределами Скандинавии. Надписи были сделаны в конце эпохи викингов и в начале XII века, когда скандинавские поселенцы проникли внутрь, разграбили гробницу и приспособили удобные погребальные ниши для совершенно иных целей. Очевидно, Мейсхау служила местом свиданий, укромным уголком для тех, кто искал уединения и защиты от непогоды. Чтобы удобно устроиться в каменных альковах, достаточно было расстелить одеяло и зажечь самодельный светильник. Надписи – часто подписанные – касаются самых разных тем, среди них встречаются и грубые сексуальные намеки. В одной говорится о длинном низком проходе, через который попадали в погребальную камеру (имена мужчин выделены курсивом):

Ингибьорг, прекрасная вдова. Многие женщины прошли здесь, наклоняясь. Великолепное зрелище. [подпись] Эрлингр

Ингигерд… секс [?]… Самая красивая… [обрывочный текст рядом с нацарапанным изображением пускающей слюни собаки]

Торни отдалась. Хельги вырезал [руны].

В остальном в искусстве и иконографии эпохи викингов почти не встречаются откровенно эротические мотивы. На некоторых пластинках из золотой фольги – аристократических «визитных карточках», которыми украшали столбы в высоких залах, – изображены сцены целомудренных объятий и поцелуев. Вокруг длинных домов было найдено некоторое количество закопанных в землю фигурок мужчин в состоянии сексуального возбуждения, обычно обнаженных или одетых только в пояс, за который они держатся руками, но они больше похожи на символы божественной (или светской) мужской силы – секс как власть, еще один аспект зальной культуры. То же самое можно сказать о знаменитой трехмерной бронзовой фигурке из кургана в Раллинге в шведском Содерманланде, которую вставляют во все книги о викингах и обычно обозначают как бога Фрейра. Одетый только в шлем и браслеты обнаженный мужчина сидит скрестив ноги, положив одну руку на колено, а другой держась за бороду, и демонстрирует выдающуюся эрекцию. Несмотря на бодрую самоуверенность стандартной идентификации, у нас нет никакой возможности доподлинно узнать, кто это – бог, человек или какое-то другое славившееся сладострастием существо, например гном. Необычная поза и специфические детали одежды намекают, что здесь присутствуют оттенки смысла, выходящие за рамки чистой сексуальности. Контекст, в котором эту фигурку предполагалось использовать или видеть (или, наоборот, не видеть), нам неизвестен – мы знаем лишь, что она сопровождала кого-то в могилу.

Насколько мне известно, во всех скандинавских изобразительных источниках эпохи викингов есть только одна сцена соития. На руническом камне из Онслунды в Уппланде, Швеция, установленном тремя братьями в память об их отце Офеиге, вырезаны две лежащие человеческие фигуры (бородатая сверху) с невероятным образом переплетенными ногами. Изображение похоже на граффито (хотя далеко не случайное, поскольку для его создания требовались целенаправленные усилия), добавленное уже после установки камня. Оно кажется не связанным с изначальным рисунком и красной надписью на камне, хотя, возможно, это был своего рода комментарий о поминаемом.

Рис. 11. Запечатано поцелуем. Две обнимающиеся фигуры на пластинке из золотой фольги из Швеции, ранняя эпоха викингов. Такие изображения – первичный источник сведений об условно мужской (слева) и женской (справа) гендерно дифференцированной одежде. Шведский музей национальных древностей. Фотография: Гуннел Янссон (Gunnel Jansson) (© Creative Commons)

Наконец, есть еще один загадочный артефакт с явно сексуальным подтекстом, но неопределенного назначения. Еще до эпохи викингов южную границу полуострова Ютландия защищали линейные фортификации – сложный комплекс крепостных валов Даневирке. Здесь в одном из земляных укреплений IX века археологи нашли деревянный фаллос длиной 23 см, изображенный в состоянии эрекции и сломанный у основания. Это могла быть часть какого-то идола или, возможно, секс-игрушка, но, как со многими другими подобными сигналами из эпохи викингов, истинное значение этого предмета сейчас неясно.

Секс не всегда происходил по обоюдному согласию. Раннеисландский судебник Грагас («Серый гусь» – происхождение названия неясно), дошедший до нас в рукописи XIII века, представляет собой компиляцию законов разных мест и времен, но какая-то их часть, вероятно, действительно восходит к X веку. Согласно статутам Грагаса, женщина могла указать в качестве основания для развода довольно много причин, в том числе супружеское насилие. Это была серьезная проблема, и она часто встречается в других юридических кодексах, хотя, учитывая их средневековое происхождение (они более или менее совпадают по времени с сагами об исландцах), трудно понять, насколько точно они отражают реалии эпохи викингов. Принято считать, что в них все же можно найти отголоски старых обычаев, а в некоторых случаях то, что они запрещают, выглядит столь вызывающе нехристианским, что вряд ли это могло быть веянием новой веры.

Если предположить, что по обозначенным в законе запретам можно составить достаточно ясное представление о том, на что способны по крайней мере некоторые люди, эти тексты вызывают неподдельную тошноту. И хотя у нас мало оснований думать, что раннесредневековая Скандинавия была в этом смысле исключением, возникающая картина в любом случае резко расходится со стереотипом о независимой викингской женщине. Законы полны ужасающих подробностей: они предусматривают наказания за видимые лицевые травмы, переломы конечностей, лишающие возможности ходить и работать, за потерю глаза и так далее. К категории тяжких увечий относятся проникающие ранения головы, брюшной и грудной полости, костного мозга. Особенно строго карается насилие в отношении женщин, совершенное в спальне, что говорит о признании концепции супружеского изнасилования.

Примеров практических негативных последствий домашнего насилия для его виновников в сагах крайне мало. Один из них встречаем в «Саге о Ньяле»: человек по имени Гуннар Хамундарсон во время ссоры бьет по лицу свою жену Халгерд, и она говорит, что однажды у него будет причина пожалеть о своем поступке. Спустя годы, когда Гуннара осаждают враги, в разгар боя у него рвется тетива лука, и он в отчаянии умоляет жену натянуть ему новую тетиву. Она отказывается, напоминая ему об ударе, который он когда-то ей нанес. В итоге враги одолевают и убивают его.

Сексуальное посягательство и изнасилование юридически классифицировались и преследовались по закону в соответствии с социальным статусом насильника и его жертвы. Высокородного насильника подвергали менее суровому наказанию, чем совершившего такое же преступление раба, но при этом к ним обоим относились более снисходительно, если жертва была низкого происхождения. Для сравнения: пострадавшая от насилия богатая женщина могла потребовать для обидчика смертной казни, кем бы он ни был.

Как во многих других патриархальных обществах, честь женщины была достоянием ее семьи – за ее утрату следовало мстить, а в переговорах ее можно было использовать в качестве козыря. Согласно судебнику Грагас, любой мужчина, заставший другого мужчину в постели со своей женой, дочерью, матерью, сестрой, приемной дочерью или приемной матерью, имел право убить его, независимо от того, произошло ли в действительности соитие. Если беременела незамужняя женщина, ответственность за содержание матери и ребенка лежала на отце. Если женщина отказывалась назвать имя мужчины, от которого забеременела, закон разрешал ее родственникам-мужчинам применять силу, чтобы заставить ее признаться, при условии, что они не оставят на ней «неисправимых увечий или заметных следов» (да, в законе сказано именно так). Вместе с тем не вызывает сомнений, что мужчины, виновные в сексуальных преступлениях, несли за это серьезную личную ответственность. Изнасилование женщины низкого происхождения считалось более тяжким преступлением, чем супружеская измена по обоюдному согласию с высокородной женщиной. Кроме того, законы признавали право женщины на телесную и личную неприкосновенность – как отдельной личности, а не как придатка к своей родне. Существовали законы, запрещающие нежелательные прикосновения, наказание варьировалось в зависимости от того, к какой части тела мужчина прикасался руками или губами.

Таким образом, мы можем говорить о том, что законы признавали за женщинами право на независимость и свободу действия, а также индивидуальную вину преступников, но вместе с тем укрепляли опутывавшие общество неизбежно мизогинные сети предписанного поведения, основанного на представлениях о чести и социальном положении.

Вообще говоря, у нас мало причин сомневаться в том, что люди в массе своей подчинялись принятым в обществе поведенческим и сексуальным нормам – «идее добра», как назвал это один датский ученый. Свидетельства о таких людях в виде кратких, но одобрительных биографических справок (несомненно, разной степени правдивости) высечены на рунических памятниках поздней эпохи викингов. Однако жизнь можно было прожить по-разному. Есть ясные свидетельства о существовании в эпоху викингов разных вариантов квир-идентичности (разумеется, ретроспективное применение современной терминологии требует осторожности). Такие случаи нелегко определить, оценить и изучить в достаточных подробностях, чтобы сделать выводы, но иногда это возможно.

Полезные сведения снова можно извлечь из свода законов. Социальные нормы определяли внешний облик людей, одежда была четко гендерно дифференцированной и различалась покроем и фасоном, возможно, цветом и, разумеется, отделкой и украшениями. Корреляция пола и статуса выражалась в качестве одежды. Хотя некоторые виды украшений могли носить и мужчины, и женщины, их внешний вид обычно ясно указывал, для кого они предназначены (что не означает, что такие сигналы нельзя было субвертировать). Законы Грагаса определяют как однозначное преступление ношение мужчинами и женщинами одежды или прически, подобающих противоположному полу. Это подтверждает не только существование нормативных представлений о внешнем виде и уходе за внешностью для мужчин и женщин, но и то, что некоторые люди очевидно их отрицали.

В сагах подобные примеры встречаются очень редко. В одном эпизоде «Саги о людях из Лососьей долины», действие которой происходит в IX и X веках, мужчина разводится с женой из-за того, что она носит штаны, «как мужеподобная женщина», а перед этим жалуется, какие ужасные вещи могут произойти, если «женщины будут ходить одетыми как мужчины». Существуют похожие случаи, когда женщины расторгают брак по причине излишнего женоподобия мужей, проявляющегося в том, что мужчина носит рубашку со слишком глубоким вырезом, обнажающим грудь (следует заметить, что одежду для женатых мужчин обычно шили жены, и здесь можно сделать интригующие выводы о динамике в отношениях). В сказаниях о богах также есть примеры трансвестизма – в запутанных сюжетах, достойных пера Шекспира, Тор и другие боги иногда скрываются или обманывают противников, переодевшись в женское платье, и это обычно вызывает насмешки и издевательства. Другой вопрос, как все это выглядело на практике в эпоху викингов.

Среди археологических материалов изображения, похожие на мужчин в женской одежде, найдены на двух готландских картинных камнях из Тёнгельгорда в Лэрбру. Фигуры одеты в развевающуюся одежду, что обычно считается признаком женщины, у некоторых в руках рога для питья, у других бороды и, возможно, шлемы. На одном из камней четыре фигуры расположены бок о бок, и их «бороды» обозначены очень четко, хотя не исключено, что это могла быть какая-то другая особенность местного стиля или личное предпочтение художника. Гендерные сигналы на подобных материалах читаются с таким трудом, что их с тем же успехом могло бы вообще не быть.

Умершие мужского пола, похороненные в традиционной женской одежде и/или с нормативно женскими аксессуарами, были последовательно обнаружены в нескольких местах, включая Клинту на острове Эланд. Подобные захоронения есть и в Англии – например, у Портуэя в Андовере (Южная Англия) тело, идентифицированное в результате остеологического анализа как мужское, было похоронено в женском платье и с полным набором украшений. Есть и другие примеры.

Нет никаких сомнений в том, что это было крайне гомофобное время, и здесь мы можем установить четкую, хотя временами прерывающуюся хронологическую связь с германскими народами времен Тацита. По словам римского историка, мужчин, признанных виновными в гомосексуальных действиях, топили в болоте, забрасывая сверху валежником. Археологи находят в болотах Германии и Дании множество трупов мужчин железного века, часто обнаженных, иногда связанных, обычно со следами разнообразных травм: перерезанное горло, проломленный тупым предметом череп, удавка на шее. Некоторые из этих жертв были найдены парами и действительно укрыты сверху валежником, как описывает Тацит.

В эпоху викингов к гомосексуальным мужчинам относились с крайней брезгливостью и сложной смесью страха и отвращения, особенно к тем, кто играл пассивную роль. Такой мужчина был ragr – это слово подразумевало не только гомосексуальные наклонности и действия, но также определенное состояние бытия и сопутствующие ему моральные и социальные качества. Этот комплекс понятий был тщательно изучен; по словам ведущего специалиста в этой области, «немужественный мужчина представлял собой в нравственном и личном отношении все то, чем мужчина не должен быть. Он женоподобен, труслив и, следовательно, лишен чести».

В текстовых источниках нет положительных изображений однополых отношений, хотя это неудивительно, учитывая, что они были составлены средневековыми христианами. Отрицательные упоминания встречаются в основном в виде формальных оскорблений, которые скандинавы называли níð (на английском nid). В сводах законов очень много места отведено разбору таких оскорблений, что указывает на крайне серьезное отношение к задетой подобным образом чести. Все оскорбления и инсинуации такого рода адресованы исключительно мужчинам. Упоминания в сагах «мужеподобных женщин» в штанах, конечно, не обязательно имеют сексуальные коннотации, но с некоторой долей вероятности здесь можно усмотреть такой намек. Сами по себе однополые отношения между женщинами никогда и нигде не упоминаются.

Судя по тому, как часто гомофобные оскорбления встречаются в сагах и стихах и как часто они разбираются в законах, это было, вероятно, достаточно распространенное явление. Один пример с душком есть даже в археологии – это руническая надпись, нацарапанная на кости и отсылающая еще к одной надписи, вырезанной на деревянной стене церкви. Текст имеет форму диалога и написан двумя разными руками (Р1 и Р2) – вероятно, собеседники писали по очереди, передавая кость друг другу.

Р1. Что это ты вырезал на стене церкви Креста?

Р2. Оле не вытер себя, и его имеют в зад.

Р1. Это звучит хорошо!

Ниды такого рода имели формальную юридическую классификацию. Раннесредневековые норвежские законы Гулатинга, например, упоминают tréníð – «деревянные ниды»: вырезанное на дереве изображение двух мужчин, совершающих половой акт, или руническое описание такого акта (кстати, простофиля из церкви Креста со своей надписью совершил как раз такое преступление). Были также словесные ниды – клеветнические заявления о совершении гомосексуальных действий. Заявления такого рода считались fullrétisorð – словами, за которые следует уплатить полный штраф. Еще одну категорию «произнесенных вслух домыслов» составляли обвинения в постыдных вещах, которые не могли произойти в действительности, но мысль о которых тем не менее вызывала отвращение, – например, утверждение, будто мужчина родил дитя. Были и другие подобные категории, и все они карались объявлением вне закона, как убийство или изнасилование. Наказание, по сути, представляло собой именно то, что подразумевает его название: человека буквально изгоняли за рамки закона, после чего он не имел права требовать возмещения за любой причиненный ему физический ущерб.

В основе нидов и гомофобии эпохи викингов лежало предположение, что «мужчина, уступающий другому в постели, будет поступать так же и в других делах». Главным в таких оскорблениях было не столько подозрение в сексуальной девиации, сколько сомнение в чести оппонента. Представления о чести и культурный смысл гендера у викингов были до некоторой степени взаимосвязанными и взаимообусловленными. То, что мы назвали бы сексуальной ориентацией, в эпоху викингов было тесно связано с гораздо более широкими и глубоко проникающими во все сферы жизни представлениями о достоинстве и нормах поведения, выходящими далеко за рамки физических и эмоциональных предпочтений. Ниды связывали понятия сексуальности и этики и переплетали их с господствующими представлениями о мужской и женской ролях. Все это не подразумевало презрения к женщинам: женственность и женоподобие были далеко не одним и тем же.

В некоторых случаях женщины могли брать на себя социальные роли мужчин, присоединяя их к собственным специфическим и важным обязанностям. Однако женщине не разрешалось выглядеть как мужчина или пытаться символически стать им (как это делала носительница штанов из Лососьей долины). Для мужчин границы были не столь прозрачными – исполнять какие-либо женские роли и обязанности для них считалось недопустимым. Интересно, что именно мужской гендер был жестко ограниченным и интенсивным, в то время как женский гендер был менее ограниченным и экстенсивным. Демонстративная маскулинность была краеугольным камнем социально-политического фундамента общества. Ниды оспаривали ее и в то же время подкрепляли: обвиняемые были вынуждены защищать себя, а значит, активно придерживаться предписанных норм гендерно дифференцированного поведения.

Пожалуй, самый богатый потенциал для понимания квирности эпохи викингов кроется в анализе магии и ее роли в тогдашнем обществе. Любое общение человеческого сообщества с потусторонними силами происходило через колдовские практики, которыми, по мнению общества, могли заниматься только женщины. Мужчины тоже могли заниматься колдовством и теоретически, и практически, но платой за это был переход в состояние ergi – превращение в ragr и принятие на себя всей тяжести сопутствующих немужественных коннотаций. Для обозначения мужчин-колдунов существовало множество понятий, ничуть не меньше, чем для обозначения их коллег-женщин, но некоторые из этих терминов имеют уничижительный характер. В них есть отсылки к самкам разных животных (коровы, кобылы, суки и так далее) и, опять же, их способности рожать потомство. Существовали отдельные категории нидов, связанных с магией, – к ним относилось, например, утверждение, будто мужчина родил девять волков от колдуньи.

По-видимому, сценарии ритуалов и задействованные в них предметы имели явный сексуальный подтекст, гендерно непротиворечивый для колдующей женщины, но навязывающий женственную роль колдующему мужчине. Основным колдовским инструментом был металлический посох, который, вероятно, держали между ног и вращали (очевидно, он символически изображал прялку, с помощью которой «приматывали обратно» отправившуюся в путешествие душу колдующего, соединенную с телом своеобразной духовной нитью). Некоторые варианты названия посоха синонимичны названиям мужского полового органа; в описаниях говорится, что колдующие «объезжают» свой посох, их поза также наводит на размышления. Некоторые ученые предполагают, что посох могли прямо использовать для сексуальной пенетрации при исполнении ритуалов явно плотского характера (источники приводят длинные и подробные списки действий, по сути, представляющих собой сексуальную магию). Даже в средневековых гравюрах на дереве есть изображения обнаженных ведьм с прялками между ног, вполне определенно отсылающие к представлениям о сексуальных девиациях.

Возникает очевидный вопрос: если мужчина, занимавшийся колдовством, тем самым фактически совершал социальное самоубийство и даже рисковал подвергнуться вполне реальной смертной казни, что побуждало мужчин все же выбирать для себя такой путь? Ответ таков: это давало силы и опыт, которые нельзя было получить никаким другим способом, и наделяло качествами (и, возможно, своего рода субвертированным статусом), которые делали этот выбор оправданным даже с учетом высокой цены. Любопытно, что иногда это даже приводило к подобию сдержанного общественного признания, далеко выходящего за рамки молчаливого уговора «не спрашивай, не говори». В сагах есть несколько примеров, когда короли привлекают целые отряды мужчин-колдунов для достижения определенных магических целей, и это не вызывает никакого общественного порицания.

Наиболее красноречивый пример этого негласного договора мы можем наблюдать в самом Асгарде, обиталище богов. Один был искусен в магии, но особенно хорошо он владел как раз тем видом колдовства, которое делало мужчину ragr. Чтобы понять глубину этого социального противоречия, попробуйте вспомнить средневековое христианство, предусматривающее смертную казнь за многие виды «сексуальных отклонений», а затем представьте, что существовали тексты, а которых ясно дается понять, что бог имел однополые отношения. И вот перед нами Один – властитель богов, бог войны и поэзии, покровитель королей и знати, для которой мужской гетеросексуальный идеал играл важнейшую роль, – и его считают искушенным знатоком той самой магии, заниматься которой мужчинам запрещал гомофобный стыд. Одна норвежская исследовательница раскрыла суть этого вопроса несколько лет назад в серии революционных статей, которые она назвала «Нетрадиционный Один». Это же определение, несомненно, можно отнести и к мужчинам-магам, которые вызывали общественное презрение и в то же время контролировали его и превращали в источник собственной силы и оружие. Возможно, все, кто занимался колдовской практикой, на самом деле относились к иному гендеру – по крайней мере, такие выводы можно сделать, если провести параллель с их гораздо лучше задокументированными за последние триста лет собратьями из приполярных культур. Исследователи неоднократно указывали, что во многих областях Сибири шаманов и им подобных считают отдельным гендером.

Многие аспекты колдовства и культа явно связаны с сексуальной активностью. Весьма незаурядное описание таких ритуалов есть в «Пряди о Вольси», прозаическом тексте со стихотворными вставками, сохранившемся в рукописной «Книге с Плоского острова» XIV века и содержащем, судя по некоторым внутренним деталям, достоверные сведения из эпохи викингов. В тексте рассказывается о домашнем обряде начала XI века, в период подавления язычества в Норвегии. Христианский король и его свита, не раскрывая себя, наблюдают за церемонией. Люди устраивают общинный пир и проводят множество разнообразных ритуалов. В ходе одного из них передают из рук в руки засушенный конский пенис и экспромтом произносят стихи. И стихи, и действия собравшихся носят откровенно сексуальный характер – подразумевается, что женщины из числа домашней прислуги должны использовать этот предмет для мастурбации:

 
[Стих, произнесенный старшим сыном]
Возьми, дева-служанка,
Этот фаллос – он будет
Живо скакать
У тебя между ног.
 
 
[Рабыня, берущая этот предмет, отвечает]
Как удержаться
И не оседлать его,
Когда мы уединимся с ним,
К взаимному удовольствию.
 

Дальше эту тему продолжают развивать на разные лады, в числе прочего недвусмысленно заявляя, что пенис «станет влажным сегодня ночью» благодаря стараниям дочери хозяина дома. В других текстах также проводятся сексуальные параллели между женщинами и лошадьми, а в ряде мизогинных стихотворений охваченную желанием женщину уподобляют самке животного в период течки.

Эти темы и связи прослеживаются также при изучении захоронений. Археологи определяют пол погребенных с помощью анализа костей (надежный, хотя и не безоговорочно точный способ) или анализа ДНК (опирающийся на определение количества хромосом и в целом непротиворечивый, хотя следует помнить, что есть и другие способы определения пола, например по наружным или внутренним половым органам). Все это дает возможность определить пол умерших, но никак не помогает определить их гендер: здесь наука бессильна.

Во многих случаях умерших кремировали, и определить пол по оставшемуся пеплу достаточно затруднительно. При погребении в земле состояние почвы чаще всего крайне неблагоприятно сказывается на сохранности костей, и во многих захоронениях просто нет человеческих останков (хотя изначально они, очевидно, там были). В таких случаях археологам долгое время оставалось только пытаться определить пол умершего ассоциативным путем, ориентируясь на сопровождающие предметы: было принято считать, что оружие в могиле указывает на мужчину, набор украшений – на женщину и так далее. Помимо очевидных трудностей, вызванных слиянием понятий пола и гендера, и самой идеи попыток эффективно определить пол по металлу, эти прочтения плохи тем, что накладывают один ряд допущений на другой, создавая в итоге то кумулятивное накопление сомнительных интерпретаций, которое специалисты по судебно-медицинской экспертизе называют «снежный ком искажений». Ясно, что это неудовлетворительный результат, и в худшем случае это может привести к неверному истолкованию гендера в десятках тысяч захоронений эпохи викингов, которые анализировали таким образом на протяжении многих лет.

Впрочем, не все потеряно. Для начала следует признать, что, даже с учетом всех возможных оговорок, в большинстве случаев упомянутая корреляция пола/гендера и погребальных артефактов, по-видимому, вполне отражает реалии эпохи викингов. Нет никаких доказательств обратного. Однако не все захоронения укладываются в эти рамки, и здесь крайне важно непредвзятое отношение к исключениям, которые, как нам известно, все же существовали. Без этого нельзя надеяться воздать археологическое должное гендерному спектру, различимому в средневековых текстах, или сравнить его с эмпирической реальностью эпохи викингов. Что еще более любопытно, археология может выявить существование вариаций идентичности и гендера, не отраженных в письменных источниках.

Отправной точкой могут служить могилы с сохранившимися костями. Иногда археологи находят людей, похороненных в одежде и с предметами, которые обычно ассоциируются с противоположным (если смотреть с бинарной точки зрения) полом. Сюда относятся мужские скелеты, одетые в платья, в которых традиционно хоронили женщин, с овальными брошками, закалывающими фартук на груди, и тому подобные сочетания. В случае захоронений с женскими телами ту же роль может играть оружие, количество которого позволяет обоснованно предположить, что умершие были воинами. В Виваллене в шведском Херьедалене был найден биологический мужчина, похороненный согласно саамским обрядам и в саамском поселении, но одетый под традиционной саамской мужской одеждой в скандинавское женское платье из льна, с соответствующими украшениями – пример пересечения не только гендерных, но и культурных норм.

Мертвые, как гласит пословица, не хоронят сами себя, и предметы, положенные в могилу, не обязательно могли принадлежать покойному при жизни. Через артефакты можно ассоциативным путем создать новую посмертную идентичность. Как узнать, верны ли ваши догадки? Можно ли установить, какой была жизнь человека, по материальному содержимому его захоронения? Здесь очень важно проявлять осторожность: каждый случай следует рассматривать в контексте и на равных условиях, стараясь объединить вероятности в уравновешенное целое. Чтобы идентифицировать умершего как воина, можно обратиться, например, к дополнительным доказательствам в виде стихов, в которых прямо говорится, что настоящих воинов хоронят вместе с их оружием, обозначающим и подтверждающим эту роль. Всегда рекомендуется пересматривать данные и задавать новые вопросы.