Текст книги "Кэрри в дни войны"

Альберт проводил их до насыпи:

– Нужно было намочить цветы в священном источнике, – заметил он. – Тогда они никогда бы не завяли.

Он говорил, по-видимому, всерьез.

– Ты в это веришь? – спросила Кэрри.

Альберт пожал плечами.

– Хепзеба верит и не верит. Когда она готовит настой из трав, она всегда берет воду из источника, говорит, что с горы бежит чистая вода. Но, по-моему, она считает, что дело не только в этом. Кто знает? Только как-то вечером она помазала водой из источника мою бородавку, и утром, когда я проснулся, бородавки не было и в помине.

– То же самое бывает и от сока фасоли, – сказала Кэрри. – Или если помазать слюной натощак. У Ника была бородавка, он каждое утро плевал на нее, и к концу недели она пропала.

– То – колдовство, – заявил Альберт. – А наш источник священный. Это совсем другое дело.

– Хочешь сказать, что он считается священным с незапамятных времен? – засмеялась Кэрри, стараясь показать, что не верит в эти басни. – То же самое говорит и тетя Лу, но она у нас немного с приветом.

– По правде говоря, не знаю, – пожал плечами Альберт. – И никто не знает. Только когда-то здешние места считались священными. И не только лес, но и вся гора. Там ведь нашли руины старинного храма – сохранилось лишь несколько камней да старые кости, – откуда, по-моему, и появился этот череп, помнишь, я тебе рассказывал? В других частях света тоже нашли такие же храмы, кладка стен у них оказалась одинаковая, отсюда сделали вывод, что когда-то существовала единая религия.

Кэрри вспомнила, как они впервые шли по этому лесу, и вся похолодела, хотя день стоял теплый и у них над головой, над верхушками темных тисовых деревьев по-прежнему ярко светило солнце.

– Помнишь, когда мы в первый раз пришли к вам? – зашептала она, вовсе не собираясь шептать, но так уж у нее получилось. – Мы ужасно напугались. Так вот, нас напугал не только мистер Джонни. Еще до того, как мы услышали его, мы слышали что-то вроде глубокого вздоха. Или стона. Не смейся!

– Я не смеюсь, – сказал Альберт. – Смеяться над чужими страхами не менее глупо, чем бояться. Здесь не страшней, чем в церкви. По-моему, просто места, где в старину стояли храмы, вызывают у людей какое-то странное чувство… – Помолчав, он добавил шепотом, как и Кэрри: – Если, конечно, не существует какой-нибудь таинственной силы…

– Ты меня дразнишь! – возмутилась Кэрри, и он засмеялся.

Они уже дошли до конца тропинки и очутились возле насыпи, залитой солнцем.

Из туннеля показался поезд. Он простучал мимо, обдувая ветром их одежду и волосы. Ник, который шел впереди, был уже у поворота, где полотно железной дороги огибало гору, и Кэрри увидела, как он зажал уши руками, когда паровоз загудел.

– Бедный Ник, – заметила она. – Он ненавидит гудки.

– Кэрри… – позвал ее Альберт, и, когда она обернулась, его лицо было близко-близко. Он поцеловал ее, ткнувшись очками в ее нос, и сказал: – Поздравляю тебя с днем рождения!

Кэрри не сумела придумать, что сказать в ответ.

– Большое спасибо, – наконец очень вежливо выдавила она.

– Девочки не говорят спасибо, когда их целуют. – Хотя у Альберта по-прежнему был спокойный, менторский тон, лицо у него загорелось. Он поспешно отвернулся, помахал, не глядя, рукой на прощание и побежал вниз по дорожке. И как только скрылся из виду, громко запел.

Кэрри тоже пела, прыгая по шпалам, пела и смеялась про себя. Когда она поравнялась с Ником, он спросил:

– Чего ты смеешься?

– Что, мне нельзя смеяться? Такого закона нет. Слышал ли ты когда-нибудь про закон, который запрещает смеяться, мистер Умник-Разумник?

Но такой закон, по-видимому существовал. Не настоящий закон, разумеется, а правило, которое Кэрри выработала для себя и которого до сегодняшнего дня, когда она забыла о нем, старалась неуклонно придерживаться. Забыла, что нельзя показывать мистеру Эвансу свою радость…

Подпрыгивая и напевая, она бежала вверх по улице, пока не очутилась в лавочке у мистера Эванса. Смех так и пузырился у нее внутри, и, когда мистер Эванс поднял глаза и сказал: «А, это ты!», она не смогла сдержаться и засмеялась.

– А кто вы думали? – спросила она. – Кошка?

И эта глупая шутка вызвала у нее такой прилив смеха, что на глазах появились слезы.

Он стоял, не сводя с нее глаз, и, когда заговорил, голос его был зловеще спокойным:

– Что в тебя вселилось, девочка?

Но даже это не остановило ее. Она поглупела от радости.

– Ничего, мистер Эванс, просто все хорошо, – ответила она и побежала из лавки в кухню.

Он пошел за ней. Она стояла у раковины, наливая воду в стакан, и он остановился рядом. Она налила воды и выпила.

– Вы, я вижу, не спешите? – зашипел он. – Забыли, что на свете есть еще люди, кроме вас? Когда мне, наконец, подадут чай?

От холодной воды, ручейком бежавшей у нее в груди, Кэрри задохнулась. Когда она наконец перевела дух, она сказала:

– Я предупредила тетю Лу, что мы сразу после школы пойдем к Хепзебе. Мы не опоздали.

Она видела, что тетя Лу уже накрыла стол к чаю: чистая скатерть, тарелка с бутербродами и маленький пирог со свечками.

Мистер Эванс чмокнул вставными зубами, его бесцветные глаза блеснули холодом.

– Нет, нет, разумеется, не опоздали. Извините, ради бога. Пожалуйста, приходите и уходите, когда вам будет угодно. Зал свободы устроили из моего дома! Праздничный чай давно ждет, но ты предпочитаешь развлекаться где-то на стороне! Пожалуйста, не оправдывайся. У тебя все написано на лице.

– Я обещала вернуться к половине седьмого, и мы вернулись, – упорствовала Кэрри.

– Прикажете подавать? Слуг, значит, из нас сделали? А благодарности никакой? Тетя ухаживает за вами, в кровь стирая руки, а «спасибо» слышит мисс Грин? И за что, могу я поинтересоваться? За чужой счет легко быть щедрой! Мисс Грин имеет возможность приглашать в дом кого ей заблагорассудится, ибо счета оплачивает не она.

– Кроме нас с Ником, там никто не бывает, – сказала Кэрри.

– А вас туда, между прочим, приглашали? Это ведь дом моей сестры. Она вас приглашала? Нет. Но вас это мало волнует, поскольку вы ее ни разу не видели. Зато держать бедняжку подальше от людских взоров очень устраивает мисс Грин.

– Никто ее не держит, она просто больна! – выкрикнул Ник. До сих пор он слушал молча, стоя у дверей, но теперь прошел в середину комнаты и уставился на мистера Эванса горящими от гнева глазами. – И Кэрри, между прочим, ее видела, – добавил он.

Мистер Эванс перевел взгляд на Кэрри, и она задрожала.

– Только один раз, – еле слышно проронила она.

– А почему ты не сказала мне об этом?

– Я не думала…

– Не думала! О чем не думала? Что мне может быть интересно? Моя родная сестра – и мне неинтересно услышать о ней?

– Да не о чем особенно рассказывать-то.

– Она ничего не говорила? Сидела и молчала? Ничего не просила передать мне, ее брату?

Кэрри почувствовала, что задыхается. Лицо мистера Эванса, бледное и влажное, как сыр, нависло над нею.

– Говори, девочка, и не пытайся лгать!

Кэрри затрясла головой. Говорить она не могла. Ей казалось, что сбывается дурной сон, было так страшно, хотя она не понимала почему. Бесцветные глаза мистера Эванса впивались в нее, спасения не было…

Ее спасла тетя Лу.

– У вас новая блузка, тебя Лу? – звонким голосом спросил Ник, и мистер Эванс, забыв про Кэрри, повернулся к сестре.

Она стояла в дверях и растерянно улыбалась. На ней была розовая с оборочками блузка, совсем не похожая на ту, что она носила всегда, волосы гладко причесаны, а губы накрашены! У нее был совсем другой вид. Она стала почти хорошенькой.

– Легкомысленная женщина – оскорбление взора божьего, – страшным голосом возвестил мистер Эванс.

Тетя Лу перестала улыбаться.

– Тебе нравится моя блузка, Ник? – храбро спросила она. – Ее мне подарила приятельница, у которой я гостила. И помаду дала тоже она.

– Помаду! – завопил мистер Эванс.

– Большинство женщин пользуются помадой, Сэмюэл, – тихо вздохнув, сказала тетя Лу. – Я хочу быть как все, когда мы пойдем на танцы. В лагерь, – прошептала она. Голосок тети Лу был едва слышен. – На американскую базу.

– К американским солдатам? – взревел мистер Эванс. Он повернулся к детям. – Марш отсюда оба! Мне нужно поговорить с сестрой.

Они выбежали из кухни во двор, туда, где еще светило солнце. Прочь с глаз, но чтобы было слышно. Правда, их совсем не интересовало, что скажет мистер Эванс, потому что они слышали это уже раньше. Женщины, которые мазали губы, носили короткие платья и гуляли с американскими солдатами, по его мнению, обречены на вечные муки. И тетя Лу знала это.

– Она, должно быть, совсем рехнулась, раз вошла в кухню и дала ему увидеть себя в таком виде. Как будто не знает, что он собой представляет.

– Она сделала это только для того, чтобы он отстал от тебя, – объяснил Ник. – И не ругал тебя в твой день рождения.

– Правда? – переспросила Кэрри и добавила: – Как ты думаешь, долго он будет ее бранить?

– Пока она не заплачет. Тогда он велит ей умыться, и мы будем пить чай. Ты хочешь есть, Кэрри?

– Нет.

– И я не хочу. У меня кусок в горло не полезет. – Он сидел, сгорбившись и прислушиваясь к доносившемуся из кухни реву. – Хоть это и не в первый раз, а привыкнуть все равно трудно. Противный он, мерзкий и болтливый кабан. За что он к тебе привязался? Что требовал сказать?

– Не знаю.

– А при нем ты знала, – взглянул на нее Ник. – По твоему лицу было видно, что ты знаешь. И он это тоже понимал.

Кэрри застонала и так широко развела руки в стороны, что у нее заболели лопатки. Потом она опустилась рядом с ним и уткнулась головой в колени.

– По-моему, он хотел, чтобы я сказала что-нибудь плохое про Хепзебу. Что она, например, плохо обращается с его сестрой. Но не только это. – И, с ужасом припомнив, что поручила ей передать своему брату миссис Готобед, добавила громко и решительно: – Не буду я шпионить для него, не буду! И ничего ему не скажу!

– Не кипятись, сестричка, – мягко посоветовал ей удивленный Ник. – Никто этого и не требует. Не может же он тебя заставить.

– Не знаю. – Уверенности у Кэрри не было.

8

– Мистер Эванс ненавидит американцев, – рассказывала Кэрри Хепзебе. – Тетя Лу собиралась вчера навестить свою приятельницу, но он ей не позволил, потому что в тот раз, когда она ездила к ней, они ходили на танцы с американскими солдатами. Не понимаю, почему он не разрешает. Американцы ведь приехали сюда помогать нам воевать с Гитлером.

Хепзеба и Кэрри были на кухне одни. Хепзеба гладила. А поскольку в Долине друидов электричества не было, то она пользовалась двумя чугунными утюгами, попеременно ставя их на огонь. Когда один утюг становился холодным, она брала другой и, послюнив палец, пробовала, достаточно ли он горячий. Вот и сейчас попробовала, и утюг сердито зашипел.

– Да, мистер Эванс не любит американцев.

– И вообще он противный! – возмущалась Кэрри. – Бедная тетя Лу, как она плакала! Стояла у мойки, мыла посуду после чая, а по щекам у нее бежали слезы. – Вспомнив об этом, Кэрри чуть не задохнулась от гнева и беспомощности. – Миссис Готобед тоже назвала его злым и бесчестным.

– У него была тяжелая жизнь, вот он и стал неприветливым и злым, – объяснила Хепзеба. Она гладила рубашку мистера Джонни, и в кухне пахло влажностью и крахмалом. – Он видел, как погиб под землей его отец, и не мог его спасти. Тогда он поклялся, что никогда не спустится в шахту. И остался верен своей клятве. Он нашел себе место в продуктовой лавке, где должен был убирать помещение и разносить продукты, и старался экономить каждую копейку, пока не накопил достаточно для того, чтобы, взяв заем в банке, откупить эту лавку. Жена его была ему плохой помощницей, она часто болела, а у него на руках были еще его младшая сестра и собственный сын. Миссис Готобед с удовольствием забрала бы сестру, но он не разрешал. Он считал Готобедов легкомысленными, потому что они играли в азартные игры, путешествовали и наслаждались жизнью, а Луиза, говорил он, должна воспитываться в страхе перед богом.

– Бедная тетя Лу, – вздохнула Кэрри.

– Как знать. Я не уверена, лучше ли ей было бы здесь. Жить у богатых людей в нахлебниках тоже несладко. – Хепзеба сказала это так, будто сама прошла через подобное испытание. Она сложила выглаженную рубашку и расправила воротник. А потом улыбнулась Кэрри. – Словом, мистеру Эвансу выпала нелегкая доля сражаться в одиночку за свой кусок хлеба, а потому он стал злиться на тех, кому больше повезло. Именно в этом он и упрекает миссис Готобед, она прожила легкую жизнь.

– Он не может простить миссис Готобед, говорит тетя Лу, потому что она вышла замуж за сына владельца шахты. Они были плохие хозяева, считает он, и по их вине погиб его отец.

– Отчасти это так, – согласилась Хепзеба. – Но главная причина в том, что ему пришлось всю жизнь тяжко трудиться, в то время как она, не пошевелив и пальцем, приобрела положение в свете, когда вышла замуж за человека из богатой семьи. И наверное, в свое время она дала ему почувствовать разницу между ними. Когда мы с мистером Джонни впервые здесь появились – он был тогда совсем мальчиком, да и я не намного старше, – у Готобедов еще водились деньги и дом был поставлен на широкую ногу. Держали дворецкого, кухарку, горничных, был даже управляющий имением. Бакалейные товары закупались в большом лондонском магазине, но скоропортящиеся продукты она брала у брата, а потом посылала служанку с жалобой на их качество. Он же объяснялся с ней через человека, который доставлял продукты. Они ни разу не сказали друг другу ни слова! Они стоят друг друга, говорили люди. Гордые, как павлины, да к тому же упрямые, ни на шаг не хотят уступить. В этом-то и беда. Она ведь любит его, но все эти годы они были в ссоре, а сейчас мириться уже поздно. Он ни за что не простит ей того образа жизни, который она вела, а она не желает, чтобы он узнал, до чего она дошла. По ее понятиям, она бедна, как церковная мышь, да и физически совсем ослабла.

История эта расстроила Кэрри. Она пересказала ее Нику и добавила:

– Давай никогда в жизни не ссориться.

– А почему мы должны поссориться?

– Не знаю. Но давай не ссориться.

– Я не буду, если ты не начнешь.

– Даешь слово?

– Пожалуйста. – Ник не очень охотно, но тем не менее лизнул указательный палец и провел им по горлу.

Кэрри сделала то же самое.

– Жалко мне мистера Эванса, – вздохнула она.

– Еще чего? – возмутился Ник. – Ты что, совсем спятила, что ли?

Спустя два дня, когда они были в доме одни, зазвонил звонок у входной двери. Кэрри пошла открывать. На пороге стоял американский солдат. Он был очень высокий и очень вежливый. Сняв фуражку, он, растягивая слова, учтиво сказал:

– Майор Харпер к вашим услугам, мэм. Майор Кэс Харпер. Могу я видеть мисс Луизу Эванс?

Мистер Эванс был на заседании муниципального совета, а тетя Лу отправилась в приходскую церковь сделать там уборку перед воскресным днем.

– Сейчас дома только мы с Ником, – ответила Кэрри.

Майор Харпер улыбнулся, и в уголках глаз у него набежали морщинки. «Он довольно старый», – решила Кэрри, глядя на складки на его пухлых розовых щеках и на залысины по бокам головы.

– Можно мне подождать мисс Луизу? – спросил он.

В доме Эвансов ни разу не было гостей. У тети Лу были в городе приятельницы, которые иногда приглашали ее на чай, но она никогда не осмеливалась позвать их к себе. «Один раз пригласишь, потом не выгонишь, – утверждал мистер Эванс. – Будут ходить взад и вперед, туда и сюда, вверх и вниз, днем и ночью…»

У Кэрри схватило живот, когда она подумала о том, что скажет мистер Эванс, если по возвращении домой с заседания муниципального совета увидит у себя в гостиной американского солдата.

– Нет, нельзя, – наконец решилась Кэрри. – Извините, пожалуйста, но дело в том, что мистер Эванс может вернуться домой первым.

Майор Харпер слегка удивился.

– Брат мисс Луизы? Что ж, буду очень рад с ним познакомиться.

– Я не уверена, будет ли он рад, – совсем растерялась Кэрри. – Он… Он не любит американских солдат. Не вас лично, вы… Вы хороший. Дело в том…

Она боялась, что майор Харпер рассердится, но он только улыбнулся, поблескивая голубыми глазами.

– Я и вправду неплохой, – заявил он.

Он и вправду хороший, подумала Кэрри. Страшно даже подумать, что будет, если мистер Эванс придет и начнет на него кричать. Мистер Харпер расстроится, расстроится и тетя Лу, а главное, мистер Эванс ни за что не позволит ей снова встретиться с майором.

– Ждать нет смысла, право, нет, – принялась она убеждать его. – Ничего хорошего из этого не выйдет. Даже если вы дождетесь ее, мистер Эванс никуда не разрешит ей пойти с вами: ни на танцы, ни в кино. Он говорит, что танцевальные залы и кинотеатры – это пристанище дьявола и что легкомысленная женщина – это оскорбление взора божьего.

Майор Харпер перестал улыбаться. Его пухлое, розовощекое лицо стало серьезным, равно как и голос:

– Мисс Луиза – славная, благородная женщина, и мне не хотелось бы нарушать ее покой.

– Боюсь, что нарушите, – сказала Кэрри. – Он доведет ее до слез. Он всегда доводит ее до слез.

– Понятно, – наконец уразумел майор Кэс Харпер. – Весьма признателен за разъяснение ситуации. Может, вы передадите… – Он помолчал, словно сомневаясь, сумеет ли Кэрри передать тете Лу. – Скажите ей, что я заходил. И все. И еще, что очень сожалею, что ее не застал.

Кэрри смотрела ему вслед, пока он шел по горбатой главной улице городка. Армейская машина стояла возле «Собаки с уткой» и он, не оглядываясь вошел в кабачок. Кэрри затворила дверь лавки.

– Гадкая, противная девчонка! – налетел на нее Ник. Оказывается, он стоял позади нее, лицо его было пунцовым. – Ее знакомый пришел к ней с визитом, а ты его выгнала!

– Не могла же я позвать его в дом. Вдруг придет мистер Эванс?

– Мистер Эванс, мистер Эванс! Ты только и думаешь про мистера Эванса! А как быть бедной тете Лу?

– Начался бы скандал, она опять бы плакала, – сказала Кэрри. – Я не могу видеть ее слез.

– Не можешь? А ей какое до этого дело? Может, она предпочла бы встретиться со своим знакомым, даже если потом ей суждено плакать, – предположил Ник. – Я пойду и скажу ей.

Оттолкнув ее, он открыл дверь и помчался по улице в сторону бульвара Павших воинов, к приходской церкви. Секунду помедлив, Кэрри бросилась вслед за ним.

– Подожди меня, Ник, – крикнула она.

Он оглянулся, и на лице его появилась ухмылка.

В церкви было холодно, как в подвале. Тетя Лу, стоя на коленях, скребла пол в проходе между рядами. Когда они подбежали к ней, она села на корточки, тыльной стороной ладони откинув упавшую на лицо прядь волос.

– Приходил ваш знакомый, – крикнула Кэрри. – Майор Кэс Харпер.

– Вот как? – отозвалась тетя Лу. Она сидела, не сводя с них глаз.

– Он пошел в «Собаку с уткой». Скорей, а то он уедет.

Тетя Лу поднялась на ноги, снова поправила волосы. Руки ее дрожали, как красные осенние листья, а светлые глаза сияли.

– Оставьте ваши волосы в покое, они в порядке, – сказал Ник. – Снимите только фартук.

Она сняла фартук, сложила его и посмотрела на себя.

– Боже мой, – простонала она. – На мне старая юбка!

– Он такой хороший, что не обратит на это внимания, – сказала Кзрри.

Тетя Лу заломила свои красные руки.

– Я не могу… Не могу я войти в «Собаку с уткой». Мистер Эванс…

– Не узнает, если вы сами ему не скажете, – рассердилась Кэрри. – Никто не скажет, я уверена.

Хорошо бы, если бы так и получилось. В этом городке трудно что-нибудь утаить. Найдутся люди, которым доставит удовольствие доложить члену муниципального совета Эвансу, что его сестру видели в «Собаке с уткой», да еще в сопровождении американского солдата. Не для того чтобы причинить неприятность тете Лу – ее все любили, – а чтобы досадить ему…

– А пол? – вдруг вспомнила тетя Лу. – Я не домыла пол.

– Мы домоем! – решил Ник. И добавил, недурно подражая голосу мистера Эванса: – Ну-ка, девочка, если решила идти, иди. Давай-ка побыстрей!

Они доскребли половицы, убрали ведро и тряпки в комнатку при кафедре, где хранились цветочные горшки и одежда священника и медленно двинулись назад к дому. Возле «Собаки с уткой» уже не было никаких следов армейской машины, но и тетя Лу домой не приходила. Только мистер Эванс сидел за своей бухгалтерией в конторе.

– Не видели тетю? – спросил он.

– Сейчас так хорошо на улице, – ответила Кэрри. – Она пошла погулять. Я обещала приготовить ужин.

Она накрыла стол в кухне, нарезала хлеб, положила в миску жаркое, сварила какао. На улице смеркалось.

– Как ты думаешь, она вернется? – прошептал Ник.

Кэрри отнесла какао мистеру Эвансу в контору. Он сидел, откинувшись на спинку стула, и тер глаза. Глаза покраснели и слезились, а уголки губ у него были опущены вниз.

– Все цифры и цифры, – пробормотал он. – Конца им нет. Для праведника нет отдыха!

– Зачем вы столько работаете? – спросила Кэрри, припомнив, как Хепзеба рассказывала ей, что он трудился всю жизнь, не получая ни от кого помощи.

– Тебе жаль меня? – с удивлением посмотрел на нее он. – Не часто мне доводится слышать слова участия. – И он улыбнулся – не той свирепой ухмылкой, как всегда, а совершенно обычной усталой улыбкой – и сказал: – Пока идет война, я все вынужден делать сам. Не могу найти даже, кто бы доставлял продукты на дом. Однако гордиться следует только тем, что достается тяжким трудом, поэтому я выстою, девочка, не бойся! Иди накорми юного Никодемуса и поужинай сама.

Но Кэрри ушла не сразу, потому что, во-первых, ей вдруг стало в самом деле жаль мистера Эванса, а во-вторых, она чувствовала себя виноватой. Она солгала ему, сказав, что тетя Лу пошла гулять, а тетя Лу об этом и понятия не имеет. Вдруг она придет и скажет ему, что была где-нибудь еще? Ужасно, когда тебя уличают во лжи, ужасно в любое время, но сейчас, когда он так по-дружески с ней поговорил, еще хуже.

– Хотите я помогу вам считать? Я довольно сильна в математике, в школе это мой любимый предмет.

Она снова солгала, щеки ее загорелись от стыда, но он ничего не заметил, потому что тренькнул дверной звонок.

Дверь отворилась и закрылась. Послышались быстрые, легкие шаги, и в контору вошла тетя Лу. Она улыбалась, а лицо ее сияло так, будто внутри у нее горели свечки. Словно елка на рождество, подумала Кэрри.

Увидев, что мистер Эванс повернулся и посмотрел на сестру, она почувствовала, как у нее защемило сердце. Что кричали дежурные во время воздушной тревоги, когда замечали, что в окно пробивается луч света? «Потушите свет!», «Потушите свет, тетя Лу!» – безмолвно молила Кэрри, а вслух спросила:

– Хорошо погуляли?

Тетя Лу рассеянно взглянула на нее, словно Кэрри говорила на каком-то непонятном, иностранном языке. «Не делайте глупости, тетя Лу!» – молила Кэрри, зная наперед, что мольбы ее не будут услышаны. Мистер Эванс обязательно узнает, и будет страшный скандал. Он поймет, что Кэрри солгала ему, обидится и больше не будет ей верить…

Она стояла, опустив голову, и ждала, когда разразится гроза. Но он только сказал:

– Хорошо, хорошо. Гуляют, гуляют и днем и ночью. Идите ужинайте. А я должен работать и зарабатывать на хлеб насущный!