Текст книги "Цветы эмиграции"

Глава 8. Густав переехал в Германию. Встреча сестёр

Инга и ее сестра Эмма плакали в аэропорту, крепко обняв друг друга. Они радовались встрече и грустили, что мать до неё не дожила. Сёстры были копией друг друга с разницей в возрасте. Инга более простая, чем холёная Эмма. Веснушки, разбрызганные по лицу обеих, придавали им задорный вид. И волосы, волосы рыжего цвета, дополняли общую картину.

Пока женщины разговаривали, мужья разглядывали друг друга.

– Медведь, точно медведь, далеко не красавец, – думал Людвиг, смотря на Густава, полного и невысокого увальня. Действительно, красавцем его нельзя было назвать даже с натяжкой: скромного роста, с намечавшимся брюшком и лысоватым черепом. Но стоило собеседнику встретить взгляд его серых глаз, он оказывался в их плену. Умные и цепкие, разбавленные дружелюбием и обладающие непонятным притяжением. Вот и Людвиг улыбнулся «медведю».

– Ариец, сухопарый и выхоленный. Руки-ноги длинные, как в машине только помещается. Рыжеватый, под стать жене, хорошо хоть без веснушек. Жердь высохшая, короче, вовсе не красавец, – обласкал про себя Густав нового родственника и улыбнулся ему.

Устав разглядывать друг друга, они повернулись к заплаканным от счастья жёнам.

Людвиг мягко сказал жене, что пора ехать домой, гости должны отдохнуть после долгой дороги, там можно разговаривать до утра и пересказать друг другу все секреты.

Инга извинилась, что обедать будут дома, а не в ресторане: надо привести себя в порядок и немного отдохнуть с дороги. Ехали они недолго, да и дорога, ровная, как шёлк, не была утомительной. Машина остановилась у двухэтажного дома. Эмма первой вышла из машины, тряхнула белокурыми кудрями, улыбнулась и подала руку сестрёнке:

– Дорогая, мы приехали. Мужчины будут возиться с багажом, а мы приготовим обед.

В зале на первом этаже стоял стол внушительных размеров, накрытый белой скатертью. Они расставили большие тарелки и серебряные столовые приборы, на столе уже были высокие подсвечники и накрахмаленные салфетки, перехваченные серебряными кольцами.

Хозяин вынес ведёрко с шампанским, обложенное льдом.

– Дамам, – пафосно произнёс хозяин. И потом заговорщическим тоном продолжил, обращаясь к Густаву, – нам – виски.

– А мне кока-колу, – встрял Дэн, которого посадили рядом с сыном Эммы, похожим на отца.

– О, мы не имеем кока-колу, это вредно.

– Ну хоть воду.

Сын Эммы был старше Дэна лет на пять. Взрослый юноша, который делал вид, что ему интересно принимать участие в беседе с родственниками мамы, о которых он был наслышан. Учился в университете на политолога. Ему поручили развлекать Дэна, пока взрослые беседовали друг с другом. Говорили в основном женщины. Мужчины молчали, потому что не знали, какой язык использовать: Людвиг не разговаривал на русском, а Густав не знал немецкого.

Объединила их еда. Суп, похожий на густой компот, мясо с овощами на второе и десерт. В маленькие чашечки Эмма разлила кофе и поставила на стол торт, украшенный клубникой.

Густав был в недоумении: как такое можно есть? Мясо без вкуса, овощи на пару, жидкий суп цвета детской неожиданности; ни одного кусочка колбасы или хлеба, рыбы тоже не было, даже хвостика от селёдки.

Желудок урчал и издавал неприличные звуки. Густав улыбался и пытался держать себя в руках, чтобы не выдать раздражение; ему хотелось выйти на улицу, купить батон и кусок колбасы, вгрызться зубами в пахучую розовую мякоть. Клубника добила его: красивая, но синтетическая, без запаха и вкуса, твёрдая – еле надкусил.

Разговор между мужчинами не клеился, несмотря на виски, который Людвиг плескал на дно толстого стакана, украшенного серебряным вензелем. Густав сцепил руки, чтобы не налить самому виски до краёв и втянуть в себя тягучую медную жидкость.

– Как тебе пища богов? – спросил жену, когда остались одни.

– Что делать, если здесь так готовят.

– Так я скоро помру с такой едой!

– В чужой монастырь, сам знаешь.

– Ты, как всегда, права.

Потрясения, которые получил Густав на новом месте, встряхнули ум программиста.

Открытия были ошеломительными: его семья оформила документы в посольстве без очередей, но скоро народ двинется за новой жизнью, закон о беженцах наберёт обороты и вернётся к ним в виде многочисленной толпы желающих ринуться в райскую жизнь.

Им нужен поводырь, он будет водить их, как Моисей, по новой стране с бюрократическими зацепочками.

Когда путники наконец-то обретут кров, они останутся без пищи. Потому что от такой еды переселенец умрёт голодной смертью или будет готов. Готов покупать за золото русскую колбасу с жирком, пахнущую чесночком. Густав сглотнул слюну, накопившуюся во рту при воспоминании о розовых кружочках докторской, и лихорадочно собирал видения в одно целое. В действия, которые он станет предпринимать. А этот высохший член бундестага пусть помогает советами, куда он денется. Вытащил же их сюда первыми.

Программист по образованию, Густав окончил факультет электронно-вычислительной техники в ТАШГУ, думал формулами и компьютерным языком, отметая в сторону эмоции. Он привык мыслить схематично и первое, что сделал, – начертил схему действий.

Первая линия – юридическая помощь переселенцам там, в Москве, и здесь, в Германии.

Вторая – еда. Надо открыть магазины с русскими продуктами: колбаса, тушёнка, сгущёнка, хлеб, пряники.

Один он не сможет это сделать, надо искать компаньонов. С мыслями о будущей работе он спустился вниз к завтраку. Кстати, завтрак оказался вкуснее, чем праздничный обед.

Вкуснее, но меньше, детская порция: ломтик поджаренного хлеба, шоколадная паста для желающих и тонко нарезанные кусочки колбасы и ветчины, похоже, по одному кусочку на человека и по стакану свежевыжатого апельсинового сока. Откусив колбасы, Густав едва сдержал ругательство. Кусок был коричневого цвета, совершенно безвкусный, скользкий, похожий на мыло. Людвиг со вкусом слопал свой бутерброд, стоя за столом, запил соком и вышел из кухни, помахав всем на прощание.

Дэн разглядывал книги и одним глазом смотрел новости по телевизору, ничего не понимая, всё было на немецком языке.

Эмма перешла в гостиную и достала документы. Инга с Густавом принесли свои.

У них были гостевые визы на девяносто дней, полных три месяца. Если гости не выедут из Германии в указанный срок, то пригласившей стороне грозят неприятности и крупный денежный штраф. Людвиг попытается подать документы на воссоединение с семьёй, чтоб Инге и её мужу с сыном разрешили ждать окончания процедуры здесь, не выезжая за пределы Германии. Он работал в парламенте и знал, что страна готова принять этнических немцев назад по программе, которая уже была узаконена. Эмма спросила прямо, хочет ли Инга остаться жить в Германии вместе с семьёй? Она не знала, что возвращаться им некуда: надо начинать жизнь на новом месте, попытаться пустить корни, потому что Дэну будет сложно учиться и работать в Союзе, где сейчас происходят странные вещи.

– Плохо там сейчас, непонятно, чем все изменения закончатся. Мы хотели бы остаться жить в Германии, – раскрыл карты Густав.

– Решение принято. У вас три месяца в запасе, чтобы выучить немецкий язык до разговорного уровня. Я подобрала вам в городе курсы для взрослых и отдельно для Дэна. Всё остальное потом. Экскурсии проводить некогда, потому что дома будете закреплять учебный материал по языку. С завтрашнего дня все переходим на немецкий. Вот вам большой русско-немецкий словарь. Самые необходимые слова будем выписывать сегодня после обеда и запоминать.

– Сегодня? – округлил глаза Густав и принял испуганный вид.

– Именно сегодня. Спасибо, – закончила Эмма на немецком языке и весело кивнула, тряхнув кудрями.

Инга не сводила глаз с сестры и ходила за ней как привязанная. Они отправились на кухню готовить обед, а Густав вышел на террасу с чашкой кофе и стал удивляться. Кругом царила чистота. Газон на каждом сантиметре зеленел одинаково, каждая травинка стояла ровно, как солдат на плацу. Деревьев не было. Потом ему объяснили, что это мера предосторожности: воры могут прятаться в тени деревьев, пространство перед домом должно быть открытое. Насмотревшись на искусственную красоту, подумал:

– И еда у них такая же подстриженная, невкусная.

Мысли Густава вернулись к информации. Какая из неё правдивая? Людвиг вчера уставился на него стеклянными глазами, вытер уголком салфетки узкие губы, опять разложил её на своих велюровых штанах и сухим голосом начал говорить долго и нудно. Как будто стоял на трибуне в своём парламенте, даже руку вперёд выставил. Густав перепугался, что услышит приветствие времён войны на немецкой земле. Слава богу, Людвиг опустил руку и повторил, глядя на Густава, что закон о возвращении этнических немцев уже принят.

Значит, ещё раз повторил про себя Густав, скоро хлынут земляки из Казахстана и Средней Азии, Поволжья и Сибири плюс евреи, которым вообще дадут зелёный свет. И все будут плеваться, отведав заморской еды. Что здесь готовят и продают в супермаркетах – есть невозможно. Значит, надо бить в эту точку, открыть магазины для наших, кормить их так же, как прежде в Средней Азии. Будет тяжелее, потому что надо знать, где брать русские продукты, как перевозить их через границу. Густав разволновался, начал ходить по комнате и думать.

Когда вечером Людвиг сообщил, что в Германии нет русских продуктовых магазинов, Густав обхватил его и сжал в объятиях. Отпустив упирающегося родственника, он позвал Эмму и попросил перевести то, что он сейчас будет говорить.

– Сразу прошу не обижаться. Людвиг, слушай меня внимательно и поправь, если я скажу неправильно. Верно, что Германия приняла закон о возвращении этнических немцев на историческую родину?

– Да, – удивился Людвиг.

– Въедут евреи и беженцы тоже?

– Да.

– В Германии нет магазинов с русскими продуктами?

– Нет, сегодня я сам проверял статистику.

– Ты знаешь, сколько русскоязычных немцев въедет в страну?

– Называли цифру около 2 миллионов.

– Им всем будет нужна еда, своя еда, к которой они привыкли с детства, а то, что у вас, кушать невозможно.

Увидев, как у Эммы глаза округлились, Густав засмеялся и замахал руками:

– Нет, ты готовишь отлично, но у тех людей свой вкус. Надо открыть магазины для переселенцев, хочу этим заниматься. По профессии я программист-компьютерщик, но последние пять лет работал торговым представителем, ездил по стране и скупал продукты, чтобы продавать в тех местах, где их не было. Сейчас надо будет узнать условия работы для переселенцев, позволят ли им заниматься бизнесом. Поможешь? Мне нужно знание законов.

Густав опять разволновался, вытер пот со лба и выжидающе смотрел на нового родственника.

Людвиг был приятно удивлён. Густав не был похож на русского медведя или на неотёсанного деревенского мужика: прилично одет, есть манеры, немного насмешливый взгляд. Но самое главное, он хотел работать, а не сидеть на пособии. Принимая закон о возвращении этнических немцев с Востока, немецкие власти готовились, что блудных сыновей придётся приучать к порядку и труду, от которого они отвыкли на чужбине. Кнут и пряник для этого были уже приготовлены в виде социальных пособий и льгот, чтобы держать их на крючке послушания.

Кстати, гость ни разу не спросил о льготах для переселенцев, почему бы ему не помочь, да и Эмма будет счастлива, расцвела за последнее время, общаясь с сестрой. Улыбка не сходила с лица, глаза искрились, как в молодости, когда они познакомились. Потом она несколько увяла, тосковала о матери и сестре. Если бы не жена, разве стал бы он разглашать информацию, принятую совсем недавно в парламенте? Толстяк, видимо, любитель поесть, привычка странная, поглаживает себя по животу. Наверное, в стране, откуда они приехали, совсем плохо было с продуктами. Людвиг строго произнёс, подняв указательный палец вверх:

– Хорошо. Только всё будем делать по закону.

– А разве можно иначе? – улыбнулся Густав.

Они выпили виски, квадратную бутылку взял в руки гость и, щедро наполнив стаканы чуть ли не до краёв, хлопнул по плечу родственника:

– Давай, за здоровье, брат!

– Давай! – и опрокинул вслед за Густавом виски в рот, проглотил, выпучил глаза и закашлялся. Потом смахнул слёзы, выступившие на глазах, и помотал головой:

– Нет!

– Что – нет?

– Так не пьют виски.

– Но ты же выпил.

Оба засмеялись и подняли большой палец.

Глава 9. Интеграция Шахина и Айши

В сентябре дети пошли в школу. Айша готовила им каждое утро бутерброды, складывала их в пластиковые контейнеры и наливала в специальные бутылочки питьевую воду. Домой дети возвращались после четырёх часов дня.

В среду занятия длились до часу дня, поэтому в этот день Айша была свободна.

Айша медленнее обычного выпила чай, оделась и торопливо пошла в сторону автобусной остановки и железнодорожного вокзала, они находились рядом. Как-то смогли подстроить друг под друга разные виды общественного транспорта: приехал на автобусе и успеваешь на поезд, приехал на поезде – успеваешь на автобус. Удобно. Залы ожидания на вокзалах по ночам закрывали, не поспишь и просто так не посидишь. Железнодорожный билет действовал в течение суток: не успел на этот рейс – поедешь на другом, не надо догонять поезд и запрыгивать в последний вагон на ходу.

Группа Айши не из социального ресторана, а из интеграционного центра, собиралась на автобусной остановке.

Каждую среду беженцев, получивших позитивный ответ из Управления делами беженцев, готовили к жизни в Германии, знакомили с бытовыми порядками. Первая поездка в контейнерный парк, огромный, заставленный сетками и ящиками для мусора, впечатлила всех. Им показывали отдельно рассортированные бутылки и пластик, текстиль и картон с бумагой, использованное масло в специальной посуде. Казалось, что сортировка мусора – один из важнейших вопросов немецкой жизни.

– О Аллах! – произнесла Айша, когда они вышли за территорию контейнерного парка.

– О Аллах, – произнесла она ещё раз, когда вошли в городскую больницу. В приёмной находилось 13 окон, из которых выглядывали озабоченные лица регистраторов. Цифры очередности высвечивались на большом экране в углу зала.

Самым важным было направление от домашнего врача – письмо для специалиста, от которого уже шли направления на обследования и анализы. «Фамилию домашнего врача, адрес и номер телефона надо знать наизусть», – объяснила гид и раздала лист со списком домашних врачей. Их выбирали по желанию.

У некоторых окошечек сидели люди с чемоданами, как будто собрались в дальнюю поездку, а не на госпитализацию.

– О Аллах! – произнесла она в третий раз, когда увидела учебные кабинеты в школе, которую выбрали её дети для учёбы. В приёмной записали их домашний адрес, чтобы школьный автобус останавливался у дома.

– Вам не надо за это платить, потому что вы живёте далеко от школы.

– А если жили бы рядом?

– Тогда пришлось бы оплачивать проезд, потому что это уже прихоть, а не необходимость, – улыбнулась секретарша.

– Как хорошо, – обрадовалась Айша. Но случилось неожиданное: детей посадили в классы с учениками на год младше; Абиль обиженно произнёс: «С малышами буду учиться!» С самого начала не заладилось у них в школе, приезжали домой после занятий усталые и без настроения. Айша переживала, что не может ничем помочь детям. Шахин хмурился, листая страницы учебников. Он ничего не понимал, не знал, что делать, и осторожно спросил сына, познакомился ли он с кем-нибудь из одноклассников.

– Нет, – ответил Абиль, убирая отросшие волосы со лба, – а с кем там знакомиться, одна малышня, и разговаривают они по-другому, я их не понимаю.

Шахин приехал в школу, где учился сын, чтобы завезти справки в секретариат, увидел его в коридоре. Абиль стоял у стены. Понурый. Разглядывал что-то в тетради, может быть, делал вид, что занят важным. Вокруг другие ученики громко смеялись, бегали и догоняли друг друга, только долговязая фигура сына одиноко подпирала стены и не имела отношения к суете, которая царила вокруг.

– Наверняка каждый день так стоит, – мелькнуло в голове у отца.

Директор школы приняла его дружелюбно, вызвала с урока Абиля и, оглядев отца с сыном, медленно произнесла:

– Педагоги считают, что тебе надо выучить немецкий язык в полном объёме. Придётся перейти в языковую школу. Вернёшься к нам через год.

– Что делать, будем учить язык, – развёл руками Шахин.

Они вышли из кабинета, Абиль молчал и смотрел в сторону, изо всех сил удерживая слёзы, шмыгнул носом:

– Опять придётся привыкать к классу.

– Иногда, сын, надо уметь сделать шаг назад, потом будет два вперёд. Нам всем сейчас тяжело, мужчина должен научиться терпению, – решительным голосом сказал Шахин, чтоб скрыть огорчение.

К новому году Абиль умел свободно читать, разговаривать и писать на немецком языке. Он изменился, стал веселее и охотно рассказывал дома родителям о новой школе и друзьях, таких же приезжих – учащихся языковой школы. Иногда вечерами подтрунивал над родителями, предлагая им разговаривать только на немецком. И им приходилось «играть», потому что без знания языка никуда нельзя было ступить самостоятельно. Айша, стиснув зубы, учила наизусть фразы и слова после визита к гинекологу. Абиль выступал в роли переводчика. На вопросы врача о менструальном цикле он густо покраснел и замялся, поглядывая на мать. Потом попросил врача записать необходимые вопросы, быстро перевёл их, записал и отдал матери молча. Она написала ответы, которые сын опять перевёл, записал и отдал врачу.

– Выучить надо немецкий, а не таскать сына по гинекологам, – разозлилась она на себя и твердила фразы, как попугай.

У мужа дела с немецким вообще шли плохо.

– Говори, как получится, как мама, – подсказывала ему дочь.

Молчун по характеру, на родном языке он тоже был не очень разговорчив, а на чужом вообще не раскрывал рта. Потом выбрал для себя другую методику: переписывал много раз одни и те же слова и запоминал их. Дети переглядывались и улыбались – отец старательно выводил буквы, облизывая губы и мотая головой. Свет в комнате у родителей горел допоздна. Они учились.

Лучше всех чувствовала себя дочь. Не ломала себе голову, выполняла домашние задания ровно столько, сколько задавали в школе, бойко разговаривала, получала неплохие оценки-пункты по всем предметам и не строила особенных планов на будущее.

– И так всё понимаю, – отрезала она разговоры матери о дополнительном чтении.

Глава 10. Густав открывает русские магазины

Густав предполагал, что в скором времени появится немало желающих вернуться в Германию, но не ожидал, что их будет так много. Василий остался в Москве, чтоб помогать прибывшим в Москву.

Густав встречал прибывших в Германию: отвозил во Фридланд (лагерь для переселенцев) и помогал им заполнять документы на немецком языке, обустроиться на новом месте. Два года Густав и Василий работали без перерыва.

С такой же быстротой множились деньги – немецкие марки. Денег становилось огромное количество, а вложить их было некуда, потому что банковские счета у каждого жителя страны контролировались. Как объяснить их происхождение, он не знал. Как тратить – тоже не знал, потому что за дорогие покупки надо было отчитываться перед той же налоговой инспекцией. Пришлось ему идти на поклон к надутому индюку – родственнику из бундестага.

На удивление, тот обрадовался желанию Густава работать. Но удивился, когда понял размах Густава, фронт работы. Через неделю пригласил к себе на ужин. Пока сёстры разговаривали о женских делах, родственник начертил схему:

«Арендовать площадь для открытия магазина – взять кредит в банке – найти поставщиков – связаться с польскими и турецкими магазинами – написать список основных продуктов, без которых не обойдутся переселенцы, – попытаться привозить всё напрямую – познакомиться с условиями ввоза импортных товаров в Германию».

Выслушав его, Густав покивал в знак согласия и восхищённо воскликнул:

– Когда всё получится, выпьем с тобой по сто граммов русской водки.

– Конечно, – ответил тот и добавил, что Густав должен быть частым гостем во Фридланде. Реклама магазинов начнётся именно в лагере.

Открыть первые русские супермаркеты надо на юге, севере и западе страны.

– Почему ты мне помогаешь? – спросил Густав.

– Германия приветствует переселенцев, которые не будут сидеть на шее у правительственного бюджета, я не делаю ничего противозаконного.

В памяти всплывал немецкий язык, на котором Густав разговаривал дома с бабушкой и дедушкой, теперь он смог сносно объясниться с родственником, даже без Эммы обошлись.

– Головастый сухарь, не зря законы сочиняет в правительстве, – подумал Густав, улыбаясь родственнику, который оказался неплохим человеком и помог стать главным кормильцем многомиллионных переселенцев – матерью с грудным молоком, без которого новорожденные растут вяло и часто болеют. Материнским молоком стали русские колбасы, сало, тушёнка и сгущёнка, гречка и горох, водка. Она была живительным глотком для всех. Почему? А куда деваться бывшим работягам? После тяжёлой физической работы открывали беленькую и отдыхали на диване: не надо было сажать что-то в огороде, потому что огородов не было, не мычала корова в хлеву, не хрюкали свиньи и не купались в пыли куры. Мир сузился: дом – работа – дом и старые знакомые из тех же мест переселения; держались изо всех сил друг за друга, ездили по свадьбам, дням рождения и крестинам. Звонили и вели долгие беседы, вздыхая и не понимая, почему рай оказался таким мучительным: чисто, но нет радости, есть стабильность, но нет опять радости. Темы были всегда одни и те же: новое место жительства, медицинская страховка и болячки. Больных было много: сердце, ноги, голова, колени, пальцы на ногах и руках – организм всколыхнулся переездом, испугался и требовал лечения. Может быть, жили бы и жили ещё много лет без болячек и головных болей в своих насиженных местах.

Хорошо, что магазины с привычными продуктами открыли в каждой области: находили чем грусть-тоску запивать и заедать.

Продукты чаще всего привозили из Польши – по вкусу они походили на русские, с жирком и чесночком. Жирное мясо в немецких супермаркетах продавали дешевле, чем постное, в русских пускали по одной цене, жир не срезали и не выбрасывали. Колбасы и другие копчёности тоже закупали у поляков. Из Украины шла гречка, из Москвы – конфеты, пряники и сушки, которые пользовались особым спросом. Ассортимент расширялся. Вскоре Густав понял, что многие продукты легче производить на месте: купить оборудование и найти технологов, пригласить их из России, если сами не справятся. Родственник предупредил:

– Кредиты надо брать, тогда все движения будут считаться полезными и много денег государство вернёт назад с налогом. А кэш – наличка – вызывает большое подозрение у налоговых служб.

– Возьму с удовольствием, под такие смешные проценты только дурак откажется, – засмеялся Густав. Решение одной проблемы тянуло за собой другую, пришлось открывать и развивать свою логистическую компанию и централизованные склады. В них хранили продукты, а в нужные сроки развозили их по точкам.

Успех. К Густаву пришёл успех, неожиданный и быстрый. Он решал вопросы и не допускал ошибок, потому что закон не позволял ошибаться: только шаг в сторону и налоговая была тут как тут, требовала объяснений по каждым подозрительным пунктам. Приезжали с проверками и даже кофе не пили, не то что взятки, как в прежние времена, когда на узловых станциях брали деньги, чтобы состав не загоняли в тупик.

Так что Густава можно было назвать великим аналитиком, стратегом своего переселенческого времени.

– Глаза боятся, а руки делают, – думал он, заполняя бумаги для получения кредита в банке. Магазин со складским помещением прежде принадлежал туркам, которые решили переехать в другой район. Густаву повезло: случайно увидел объявление, что площадь сдаётся в аренду. Позвонил по телефону сразу, потому что магазин находился в районе, где жили приезжие. Когда бывшие хозяева съехали, убрав за собой весь хлам, Густав занялся предварительными подсчетами. Жена подсказывала, что надо приобрести, а сын записывал в тетрадь, повторяя за родителями длинный список наименований: холодильные установки, прилавки, морозильные камеры и т. д.

Дэн торопился на улицу, а отец не отпускал его:

– Ты – будущий владелец, уже взрослый, в твоём возрасте я…

Сын прервал отца:

– …работал и семью кормил, слышал уже много раз.

– Хорошо, что запомнил.

И в сотый раз пересказывал притчу об одной семье:

– Дети горевали, и отец на стене большими буквами написал: «Не всегда так будет». Пришло время, и они разбогатели. Дети хотели стереть надпись, но отец ткнул пальцем в стену ещё раз. Так и читали фразу, ставшую основной в их семье. И запомни, что не всегда будешь с нами, учись работать, мне не на кого надеяться: ты мой единственный сын, наследник.

Густав потрепал сына по плечу.

Наследник вздохнул и продолжил записывать, поняв, что улицы сегодня ему не видать.

Турок, седовласый мужчина в возрасте, бывший хозяин, подсказал, что надо необходимое покупать в специальных магазинах для бизнеса: дешевле и с налога потом эта сумма списывается. Густав удивлялся, как щедро делится информацией турок. Однажды спросил его об этом. И тот засмеялся, потом рассказал случай из своей жизни. Торговали они с другом на улице, сплошь усеянной оптовыми магазинами. На одного покупателя приходилось сто продавцов. Турок с другом каждый день просили Аллаха, чтобы они одни торговали на этом месте. Однажды так и случилось: соседи переехали на другое место, и их магазинчик стал единственной оптовой точкой. И произошло странное: покупатели заезжали и тут же возвращались назад, увидев, что улица почти опустела. Торговля остановилась – продавать стало некому. И пошли они тогда в мечеть, где рассказали обо всём мулле, покаялись и стали молиться, читать Коран. Аллах дозволил торговлю, но запретил лихву. Честный торговец попадёт в рай, если будет соблюдать правила: нельзя стяжать имущество друг у друга и желать кому-то зла. До восхода солнца заниматься торговлей запрещено. Необходимо избегать клятв в торговле: обещал – стал должен.

Турок помолчал и добавил, что правил немного, но выполнять их сложно. Деньги слепят глаза и мутят разум.

– Германия – хорошая страна: нет поборов, помогают с налогами, только работай честно. Заходи, когда будут вопросы, за чашкой чая много становится понятней. Мы с тобой соседи, будем помогать друг другу, чтоб наша улица не опустела.

Разговор с бывшим хозяином помещения подтолкнул Густава на размышление о сути торговли, какой она должна быть. Никогда прежде Густав не задумывался об этом и был удивлен, читая клятву «Божьего мира», а позднее – «Божьего перемирия». Торговля была настолько почитаема в древней Германии, что рыцарям запретили сражаться в воскресенье, в церковные праздники, а также в дни проведения ярмарок. Церковь грозила отлучением, если клятва, данная рыцарями, нарушалась. Торговля находилась в тесной связи с богослужением, даже слово «месса» обозначало и обедню, и ярмарку. Иногда торговля проходила в самом храме одновременно со службой. На регулярные ярмарки в Германию пробирались торговцы отовсюду, и никогда не было столкновений между рыцарями и иноземными купцами.

Густав вспомнил, как они работали с Шахином и Василием, возили продукты из одного региона страны в другой. Первая поездка была из Оша – города в Киргизии, где они закупили грецкие орехи с сухофруктами и повезли в Башкирию, чтоб обменять на мёд, которого не было в Средней Азии. Прибыль была ошеломительной. Опять орехи с сухофруктами покатили в среднюю полосу России в обмен на картофель для Узбекистана. Возить стали составами. Густаву нравилось, что их орешки и сухофрукты не гнили в дороге, что им сделается. А за картофелем и ранней капустой нужны были уже вагоны с холодильными установками, можно с ними кататься и до Севера, где ничего не было, кроме мороженой трески. Образование и цепкий ум помогали Густаву разбираться в документах: накладные для товаров, накладные для себя и покупателей. Высчитывал тоннаж закупленного и заказывал точное количество вагонов, чтобы не тратить деньги впустую.

Густав с Василием катались по огромной стране и не скучали. Оба научились по самоучителю играть на гитаре, перебирали струны и пели. Потом Василий стал писать стихи и подбирать к ним музыку. Густав купил учебники по английскому языку и начал заново учить то, что проходили в институте.

За окном проплывали разные пейзажи. Степь была особенно унылой, только весной расцветала на короткое время яркими маками в сочной зелени трав, потом опять становилась серой и безжизненной. Если состав останавливался на полустанке, местные жители бежали к нему с рыбой, вяленой и высушенной ветрами, как их лица. Меняли на всё, что могли.

Почему бы сюда не завозить продукты, как можно жить в этих краях, где по ночам воют волки от тоски и скулят шакалы, чьи худые тени блуждают в степи, голой и беспросветной?

В России, где за окном мелькали перелески, им кивали берёзы, ромашки на полянах, но также пахло беспросветной бедностью. И здесь люди, как и везде, хотели фруктов и свежих овощей.

Почему не обеспечивать голодные места продуктами, которых не было в этих краях? Проезжали же составы со всем необходимым мимо? Заготовительные конторы думали о своей прибыли, вырывали у производителей выращенную сельхозпродукцию и продавали всё втридорога. С начала весенних работ друзья объезжали поля и обещали хорошие цены, чтоб товар не уплыл от них в другие руки. Расчётливо ждали, когда урожай начнёт гнить на корню, чтоб забрать за бесценок. И сдвинуть махину мошеннической схемы на другие рельсы было невозможно. Пиявки на местах мешали этому.

Потом появились крупные игроки – бандиты. Загоняли составы в тупик и не выпускали до тех пор, пока не получали выкуп. Из последней поездки друзья еле унесли ноги.

На узловой станции в Казахстане их задержали. В служебный вагон ворвались незнакомые парни:

– Вы долго будете кататься по нашей земле бесплатно? – пнул ногой по нижней полке здоровенный бугай.

– По чьей земле? С каких пор она стала вашей? – привстал с места Василий.

– Тупой? – громко спросил бугай и с размаху ударил Василия. Остальные начали молотить его по голове. В тесном купе Василию некуда было деваться. Кровь хлынула из рассеченной кожи головы и залила лицо. Он пытался дать сдачи, но ему выкрутили руки. Бугай ритмично начал швырять на пол всё, что попадалось ему на глаза.

– Сегодня вы поедете живыми, а в следующий раз не пропустим без денег.

Когда Густав зашёл в вагон, ужаснулся: лицо друга превратилось в месиво. Он хотел бежать за помощью на станцию, но Василий остановил его: