Текст книги "«Вернусь только с Победой…» Фронтовые письма 1941—1945 гг."

Но я уверен, что 1945 год будет для нас счастливым годом. Я уверен, что я еще встречусь со своими друзьями и тогда уж мы выпьем как следует. Встретимся, Рая, с тобой…

Ф. М-33. Оп. 1. Д. 1398.

Бубиновский Борис Евгеньевич – г.р. 1914. В армии занимался комсомольской работой в 1941–1942 гг. Пропал без вести в сентябре 1942 г. Был помкомандира огнеметного взвода.

19.10.1941 г. Куйбышев. Здравствуй, моя дорогая милая ципуничка.

Наш путь подходит к концу. Завтра по всей вероятности будем на месте. Команда мне попала неплохая. Веселые ребята. Дорогой купили гитару, балалайку. Песни горланим. С питанием еще в этих краях неважно. Начиная от Петропавловска и кончая Куйбышевым, достать чего-либо из съестного стоит больших трудов. Хорошо, что я в Акмоле взял булки хлеба. Правда в Уфе я получил хлеба на команду, но, что это… 500 гр на человека. Людям раздал, и они на один присест съели его. Яйца я съел, выезжая из Челябинска. Ругаю себя за то, что не взял с собой мяса. Горячей пищи не ели от ст. Макунино Омской ж.д. В буфетах на станциях творится такой бардак, что ужас. И особенно ломают весь порядок наш брат, военные. Как бараны везде лезут, хватают. Иногда до возмущения доводит эта картина.

Погода здесь стоит холодная. Везде снег. Это хорошо. Немцам не по вкусу зима. У них одни шинели. Дорогой разговаривал с людьми, побывавшими в боях и возвращающихся сейчас из госпиталя. Интересные эпизоды рассказывают. Пока все.

Целую тебя крепко, крепко. Любящий тебя. Твой Борис.

03.11.1941 г. Здравствуй, моя родная ципуничка!

Наконец-то мой корабль пристал к определенному берегу. Теперь твой муж снова старший сержант – помощник командира огнеметного взвода, в/десанта.

Жизнь устраиваем помалости, но здоровье начинает себя «показывать»; окончательно стоит, и в более сложных условиях начало кисовать. С 24 октября по сей день дрищу, основательно режет в желудке, сильная изжога, а сегодня ночью дело дошло более сложного – до рвоты с кровью. Был у врача, говорит, что повлияла перемена воды. До некоторой степени это так, но в основном все-таки желудок барахлит. Если бы ты, ципуничка, посмотрела на меня сейчас, не узнала бы. За какие-то 15 дней я потерял минимум кгр. три. Совсем сухарем стал.

Завтра говорят будет м/ [медицинский. – Н.П.] осмотр людей. И у меня создается мнение как бы меня с моим здоровьем… обратно не отправили. Раньше времени, конечно, умирать не собираюсь. Милая Кроша, у меня к тебе просьба: если тебя не трудно, пришли мне курево. Из-за курева страдаем все.

Пиши чаще. Напиши, купила ли ты шубу, работаешь или нет, что слышно о Саше, М.М., маме, Оле, как живут Алферовы? Пока все.

Целую тебя, моя дорогая милая кровиночка миллион раз.

Любящий тебя, твой Борис.

P.S. Поздравляю тебя с приближающимся великим праздником – 24 годовщиной Октября. Пиши. Жду ответа, как соловей лета.

01.12.1941 г. Здравствуй, моя родимая ципочка!

В первых строках шлю тебе свой горячий привет и массу наилучших пожеланий в жизни. С тех пор как я покинул Акмолинск, прошло уже полтора месяца. За этот период я послал тебе, как не ошибаюсь, четыре письма (не считая этого), ответа же от тебя нет. Чем объяснить такое явление – не приложу головы. Или муж за порог, так жена плюет в потолок?! Делаю скидку на плохую работу почты, все-таки считаю, что за этот срок можно было написать письмо мне. Знаешь ведь как приятно для меня получить от тебя письмо?! Жизнь идет по-старому. Учимся понемногу. На днях я отправил тебе телеграфом 400 рублей. Это остаток денег взятых из дома и моя зарплата полученная здесь. Денег я получаю достаточно – 125 рублей в месяц. На эти деньги можно было бы кое-что купить, в частности, папирос, мыла, одеколону, махорки, но, к сожалению, здесь ничего этого нет. Даже спичек в магазине нет. Какая-то поганая дыра, а не село. Не дождусь, когда двинемся на дело. Колхозники здесь какие-то нелюди. Жадничают. На деньги ничего не продают. Давай им тряпье, обувь.

Пока все. Сообщи, купила или нет себе шубу, если нет, почему? Где мама и каково ее самочувствие? Что слышно о Ване и его семье? Работаешь ли ты, где и кем? Как идет жизнь в Акмоле? Что нового у нас в редакции?… Посылай скорее курево, спичек, мыла и одеколону. Полученные деньги от меня используй на заготовку продуктов на зиму.

Целую тебя крепко, крепко. Любящий тебя твой муж Борис.

23.12.1941 г. Сегодня получил твое письмо. Милая крошка… Как приятно чувствовать, ощущать, что не одинок, что где-то вдали от тебя существует самая близкая, дорогая родненькая ципанька, живущая с тобой едиными мыслями, чувствами.

Зинуль, ты сообщаешь, что к тебе хотят вселить. Действительно до какой низости доходят люди. Великолепно знают, что ты жена военнослужащего и имеешь законное право занимать данную жилплощадь только одна, и все-таки пытаются еще кого-то всунуть. Совершенно правильно ты и сделала, что не пустила в квартиру Зотову. Если они еще вздумают настаивать, сходи в Облвоенкомат к военкому и попроси его, чтобы он призвал к порядку зарвавшихся чинуш из НЖЧ и НЖ. Пусть эти негодяи не забывают, что я пошел защищать свою страну как честный гражданин любимой родины – добровольно, а это разные (нрзб.) беглецы, сбежавшие с боевого поста во имя спасения собственной шкуры.

Я не могу нарадоваться, что ты купила шубу. С меня как гора заботы свалилась. Береги себя, свое здоровье. Вернусь, настоящую шубу купим. А Оле передай, чтобы не сильно хвасталась своей Надюхой. Живы, здоровы будем и у нас будет Надюха не хуже.

Хорошо бы мама к тебе приехала. Все же тебе было бы веселее. Передай Марии Леопольдовне и бабусе большое спасибо за заботу о тебе. Забота о тебе – забота обо мне.

Ну, пока все, пишу тороплюсь. Через несколько часов я должен покинуть проклятый Экгейм. Куда же поеду неизвестно. Да это для меня и неважно. У меня сейчас одно желание: быстрее встретиться лицом к лицу с врагом и разгромить, уничтожить его навсегда. Будь счастлива, моя родненькая ципуничка. О новом месте проживания сообщу.

Целую тебя крепко, крепко. Любящий тебя, твой муж Борис.

30.12.1941. Здравствуй, милая, дорогая Зинусик!

Сегодня тебе пишу первое письмо с нового места пребывания – сердце нашей любимой родины, красавицы Москвы, куда пожаловал сегодня. Долго ли здесь буду жить и вообще буду ли здесь жить, сказать сейчас затрудняюсь. Время покажет… Во всяком случае, пребывание моей персоны в Москве сюрприз для меня и весьма лестный. Жаль одно, что такая удача постигла меня в период войны, когда отброшенный враг еще пытается что-то сделать для достижения цели. И я не свободный, вольнопроживающий человек, а воин Рабоче-Крестьянской Красной Армии, что заставляет отбросить временно все личное, интересующее меня. Ну, ничего. Придет пора, когда я опять, как месяца четыре тому назад, буду свободно ходить, двигаться, ездить, вспоминая о прошедшем, как о каком-то кошмарном сне, потрясшем на мгновение весь мир. Это будет и скоро будет, моя крошка. Банды международных бандитов, шулера Гитлера будут разгромлены и уничтожены. Настроение у меня хорошее. Чувствую себя хорошо. Жалею об одном – посылка придет в Экгейм, а там меня нет. Но ничего не поделаешь. С куревом теперь у меня лучше. Мыло получу, а одеколона как-нибудь достану и все в порядке. Ежедневно вспоминаю о тебе, особенно в часы досуга, когда более или менее представлен себе. Как хочется взглянуть, хоть одним глазком, на тебя, на твое житье, обнять и крепко, крепко поцеловать. Как в былые минуты, когда мы были вместе, а может даже и сильнее. Надеюсь, что это дорогое время наступит. Ну, пока, моя крошка. Целую тебя крепко, крепко. Любящий тебя, твой Борис.

P.S. Поздравляю тебя с Новым годом, днем рождения. Адрес постараюсь сообщить телеграфом.

13.01.1942 г. Здравствуй моя родненькая, дорогая ципуличка! В первых строках своего письма шлю тебе свой сердечный привет и массу наилучших пожеланий. Жизнь идет неплохо. Готовлюсь стать достойным воином Рабоче-Крестьянской Красной Армии – достойным мужем дорогой моей конапушеньки. Работы хватает. Ведь я не только помкомвзвода, но и руководитель струнного оркестра, 1-й заместитель секретаря бюро ВЛКСМ части. Жизнь по сравнению с Экгеймом – рай. Природа – богатая. Кругом бор. Давно уж я не видел таких мест. Пойдешь на занятие – сердце радуется. Иногда прямо не хочется уходить из лесу. Городок сам тоже красивый. Если ты видела картину «Валерий Чкалов», тогда тебе должны быть знакомы эти места. Сейчас у нас стоят солидные морозы. Сегодня, например, было не меньше градусов 40. Но переносятся они также легко, как и в Сибири. Посылаю тебе свою фотоморду. Здесь вина и фотографа, однако большая доля вины падает на меня. Каков есть, таков и получился. Что интересно говорят тебе карты? Наверное, частенько вечерком ворожишь? А? Или забросила? Ну, пока все… Привет [далее перечисление всех. – Н.П.]. Целую тебя крепко, крепко. Любящий тебя твой муж Борис. Где и что с мамой?

04.02.1942 г. Сегодня получил от тебя первое письмо, за которое тебе большое спасибо. Того письма, которое ты написала по новому адресу первым, я не получил. Долго идет. Но раз ты послала, значит дойдет и оно. Телеграмму получил.

Я очень рад, что наконец-то деньги, посланные тебе еще из Экгейма, ты получила. Я как знал, что они тебя пригодятся. Представится возможность, еще пришлю. Сейчас пока еще денег не скопил. Как известно, послал тебе 40 м ленты на ковер. Сегодня купил два газовых шарфа, которые постараюсь выслать тебе завтра же. Рекомендую их использовать на оконные шторы (навесные). Ты же знаешь, что я люблю, когда в комнате уютно, на окнах, дверях болтаются тряпки. Если понравятся, оставь для носки.

Напиши мне, много ли у тебя долгов? Получила или нет гонорар? Если нет, почему? В отношении квартирантов. Должен тебе признаться, что при вести о квартиранте и его проводах, меня забеспокоило. Чует сердце, что от этих квартирантов добра не будет. Ноет проклятое. А уж коли у меня сердце заныло, беде не миновать. Какая она эта беда будет, предсказать трудно, но видимо мне ее не избежать. «Слова», конечно, Вы женщины должны быть сознательными, может быть вашим тоже приходится так, – говорят уже кое-что. Они бы уже лучше прямо говорили, но, что мол, что там… Ваши мужья на фронте, так пользуйтесь моментом, кройте во всю, с кем попадя. Здесь мы по-иному рассуждаем. За разврат, даже попытки к этому пресекаем. За такие пошлые слова голову оторвать мало. Вообще время покажет, время свое возьмет.

Дальше. Ципанька, ты удивлена вниманием Виктора Павловича. По-моему оно и должно быть. В письме на имя Перелишина я крепко поставил вопрос о помощи тебе. И сейчас мне приятно это слышать от тебя. Люди прочувствовали всю ту ответственность, которая ложится на них за судьбы наших семей. Завтра я напишу им по письму.

От всей души рад, что тебе живется хорошо. Ты права, что маленькие невзгоды, встречающиеся на пути, чепуха.

Лучше полгода, год просидите в полуголодном состоянии, чем быть вечными рабами фашистских разбойников. О! Как я их ненавижу! Я с нетерпением жду дни, когда мне представится возможность встретиться с врагом. Уж я сведу счеты. Жизнь свою дешево не отдам. Если придется, буду бить их пока будут двигаться руки, ноги. Руки откажут, зубами глотку выдеру. Если же придется умереть, умру как русский! А как умирает русский гитлеровским молодчикам известно. Но о смерти я и думать не хочу.

С победой домой – вот мой девиз.

Конечно, я не собираюсь врага закидать шапками. Что и говорить, враг еще силен. Но как бы враг не был силен, он будет побежден. Моторы, плюс русское мужество, стойкость, сознание за что ты борешься – делали и делают нас непобедимыми. Ближайшие 1,5–2 месяца, по-моему, должны дать определенные результаты. Ибо чем дольше, тем сильнее будет расти отпор врагу. Сейчас я жалею только об одном. Не оставил наследника или наследницу. Правда, тебе пришлось бы немного труднее, но за то… на старости лет имели бы надежную опору, гордость. Однако, теперь уже об этом говорить поздно. Не сделали, наш грех. Но надеюсь, что в будущем ликвидируем эту недоимку.

Ну, пока все. Видишь, как я много тебе написал. Пиши чаще, сообщи, где мама и почему не едет к тебе? Как ее здоровье? Получала ли ты от Марии Михайловны? Где Саша? Слышно ли что о нем?

Целую тебя крепко, крепко. Любящий тебя, твой рыжий муж Борис. (С квартирантами, наверное, весело!) А с отправкой письма видно не торопилась: 19.I.42 написала, а 21.I только опустила. Конечно, где там до мужей, когда квартиранты есть.

Ну, прощай. Жду ответа, как соловей лета. Послал тебе фотокарточку – миниатюрную. Правда херовая, ну что поделаешь, какая есть.

02.04.1942 г. Здравствуй, моя дорогая, родненькая ципуничка-канапушенка! Сегодня от тебя получил сразу два письма (10.3, 12.3), за которые тебе большое спасибо. Я не буду писать какое впечатление они произвели на меня, ты сама должна знать, как это приятно, радостно. Двумя днями раньше получил от тебя две телеграммы. В частности, ответ на мой запрос. Но знай, почему-то я чувствовал, что ты дашь мне отрицательный ответ. Настаивать не буду. Пусть и на сей раз будет по-твоему. Ты же у меня мудрец, Зинусик. Почему ты меня обижаешь? Что значит «зачем ты только это делаешь?», «…деньги твои получила». Делаю я это потому, что я пока остаюсь главой семьи и обязан делать так как лучше. Использовать средства там, где они могут дать больше пользы, лучше использовать. Поэтому считаю правильным, что посылаю тебе деньги. Зарплата у меня не так-то велика, не больше 250–300 руб. в месяц. А купить кое-что нужно? И везде деньги… Стало быть требуется дополнительные средства. Я же одет, обут, сыт по горло. Чего же мне еще нужно? И мне совершено некуда девать деньги, карманы мне нужны для другого.

Второе. Деньги эти не мои, а общие, проще – наши с тобой! Куда было бы правильнее, если бы ты написала «деньги от тебя получила», или «перевод получила». Я с детства не привык делить деньги в семье «на твои» и «мои» – труд, жизнь общие и стало быть деньги общие, наши. Вот оно дело-то, какая установка. Убедительно прошу тебя больше так о деньгах мне не писать.

От мамы я тоже получил письмо. Пишет, что здоровье у нее незавидное, еле ходит. Недавно ходил к комиссару по поводу литера. Обещал помочь. Думаю, что комиссар сдержит слово. Он у нас авторитетный, всеми любимый. Это действительно коммунист – душа части. И если сказал, дело будет. О своей матери. Писать я ей не собираюсь. Жаль мне ее как человека, но как мама – она для меня не существует. При том я не знаю, где она живет…

Пару слов о себе. Чувствую себя хорошо. Учеба идет сносно. За отличные результаты в боевой и политической подготовке отделения, которым я командую, за личные успехи в учебе и работе моя фотоморда вывешена на доске отличников: отсюда можешь судить как твой муж выполняет твой наказ, наказ комсомольской организации Акмолинской области. В день 24-й годовщины Красной Армии я тоже принял участие в массовом лыжном кроссе. Правда, у меня намного хуже твоих показатели во времени, но все-таки в грязь лицом не ударил. 5 км прошел за 26 минут, вместо 30 мин. по норме. По-стариковски и это говорят не плохо. Если надо будет, так пройдем еще быстрее.

Моральное самочувствие – какое было, таким и осталось. Одним не сильно доволен. Долго нас держат. Кажется, что давно бы пора нас отправить на работу, а нас держат. С другой стороны, приятно сознавать, чувствовать, что действительно в нашей стране неисчислимые резервы, что наша армия такая, что позволяет прекрасно подготовить резервы к бою.

Посылаю тебе две миниатюры со своей рожей и одну фотокарточку командира взвода. Подарил на память. Думаю, что они сохранятся до моего приезда (если конечно дождусь). Приеду, сфотографируемся по-настоящему.

Ну, пока все. До скорого свидания. Целую тебя крепко, крепко. Любящий тебя, твой рыжий муж Борис.

15.04.1942 г. Здравствуй, моя дорогая, родненькая ципунька!

Шлю тебе свой горячий, армейский привет и массу наилучших пожеланий в твоей жизни и работе. Позавчера и вчера получил от тебя письма, за которые от всей души благодарю. Сколько радостных минут предоставляют мне твои письма! Каждое твое письмо зачитываю буквально до дыр. Многие из них заучил наизусть.

Милая крошка! Ты пишешь, что научилась у матерей плакать. Пишешь – плачешь, читаешь – плачешь. Это же естественно, что материнские слезы, благородные слезы. А ты ведь у меня тоже милая мамочка.

Да, Зинусик, тяжело переживать разлуку! Но я твердо уверен, что настанет день, когда, возвратившись с победой домой, заключу в свои объятия мою дорогую, родненькую цыпапушичку. Этот день не далек. О, это будет самым счастливым днем, память о котором сохраниться в моей сердце до конца жизни!

На днях отправил в военкомат отношение комиссара, в котором он предлагает обеспечить проезд мамы по железной дороге от ст. до ст. Акмолинск. Думаю, что маме создадут обстановку для благополучного проезда до Акмола. Первые строки сообщения о Тонюсике меня обрадовали. Молодец, что решила выйти замуж. Но конец сообщения не важный… Прожить три недели, а потом расстаться, незавидное дело. Точнее это значит – быть замужем. Но будем надеяться, что дело уладится.

Я возмущен повелением деляг из НЖ и ПЖУ, в частности поведением Снегирева. Так бесчинно может поступать человек, чуждый нашему строю, нашей родине. Сидит этакий Снегирев в кабинете, скрипит пером и сквозь очки дальше своего носа не желает видеть. Заберется такой гнида в советское учреждение и думает, что теперь он царь и бог, на него управы нет. Жаль, что мне не представляется пока возможность побывать дома, а то бы я на нем выспался. Пусть не забывает гавнюк, что и на него найдется усмирительная рубашка. Сегодня подам докладную комиссару по этому поводу. Прошу, чтобы через Облвоенкомат призвали к порядку зарвавшуюся тыловую свинью. Надеюсь, что этому безобразию будет окончательно положен конец. Твои действия по отношению к работникам НЖ и ПЖУ одобряю. Со свиньями по-свински и поступают. Гони их в шею. Мало, от имени меня пошли их к… матери. Пусть они знают край, да не падают. Очень рад, что ты кое-что себе купила, а то у меня думка одна, как ты там, все ли имеется у моей родненькой красавки. Главное не зевай. Имеется возможность бери.

На днях ходил на почту, узнавал в отношении посланных пакетов. Здесь все в порядке. Отправили своевременно и точно по адресу. Это, видимо, дело рук почтарей в Акмолинске или дорогой. В отношении телеграммы. Если они не получили, то вторично подавать нет смысла. Да и они должны были сами хорошо знать, что рекомендации следует выслать. Адрес они могли всегда узнать у тебя. Это просто их, видимо, не желание заниматься положенными делами. Сегодня у нас прошел митинг, посвященный выпуску займа. Я подписался на 200 рублей. Пусть мой скромный вклад в общее дело обороны приблизит час окончательной победы над врагом.

Чувствую себя хорошо, учеба идет неплохо. По всем предметам получил за половину апреля 5 баллов. Отделение, которым я командую, получило оценку 4,6 баллов. Оно заняло первое место в батальоне. Соц. соревнование идет полным ходом. Однако, все это моих бойцов не удовлетворяет и во второй половине апреля мы обязательно добьемся еще лучших результатов в боевой и политической подготовке. Надеюсь, что коллектив слово сдержит. А я как твой муж, а ты моя жена – вызываю тебя на социалистическое соревнование. Я буду беспощадно громить немецких гадов на временно оккупированной или вражеской территории, а ты обязана показывать образцы самопожертвования….

27.05.1942 г. Здравствуйте, моя дорогая, родненькая Зинуська и мама!

Шлю вам свой сердечный привет и массу наилучших пожеланий.

Милая Кокалавка! Ты жалуешься, что редко получаешь от меня письмо. Я не знаю, прямо, что делается на этих почтах. Мало того, что воруют, что посылаешь, так и письма не могут доставить своевременно. Ведь я аккуратно каждую неделю писал тебе письмо. У меня рождается подозрение, что уж не образовалась ли в Акмолинске опять шайка воров-почтальонов, подобно шайке жуликов-почтальонов, раскрытой там в 1941 г. Помнишь, я рассказывал, что в подвале помещения школы ФЗО обнаружили более 2000 писем и случайных корреспонденций, брошенных туда почтальонами после предварительной проверки их содержимого. Так, наверное они опять бросают письма куда-нибудь в подвал.

А относительно письма от 15.4.42 г. Дело получилось просто. 15 апреля вечером я написал тебе письмо. Ночью ушли на занятия и как только вернулись с учебы, так и отправил письмо.

Мой новый и постоянный адрес. Полевая почта № 1909, 17 бригада, 4 батальон. Читай и больше ни слова. Это значит, что к данному адресу добавлять еще что либо нельзя. Что ты сама знаешь (по получении справки), что у нас за бригада. Поэтому, чтобы предупредить возможную ошибку, я и написал тебе, крошка, что «больше ни слова». Я смотрю, ты начинаешь цепляться к каждому слову, чтобы поворчать на меня. Знай, я тебе о справке же я спросил потому, что не получил от тебя сообщения получила ли ты справку.

Дальше. Я не знаю, Зинуся, как тебя еще просить. Ведь сколько раз тебе толковал, получила деньги, сообщи в письме просто «деньги получила». А ты мне опять пытаешься представить целый финансовый отчет. Сколько я тебе выслал денег, не знаю, не подсчитывал и не собираюсь подсчитывать.

Я доволен одним, что деньги, высланные тебе, нашли свое место. Чего и требовалось доказать. А то, что тебе люди должны, это совсем не плохо. Полностью одобряю твои действия в организации приобретения продуктов питания. Молодец!

От мамы ты получила письмо, в котором она тебе сообщает, «что рада, что ее больше не зовут», а мне пишет, что 13 она выезжает в Акмолинск. Я счастливее тебя выходит. Чему я, конечно, беспредельно рад. Ей будет хорошо и тебе прекрасно. В общем, как говорит пословица: самому хорошо и родителям приятно. Теперь тебе надеюсь будет веселее. Все-таки не одна. В отношении переписки у нас тоже что-то деле не клеится. За все время я от него получил только одну открытку, кстати, которую послал тебе в одном из своих писем.

Милая Зинуля! Ты пишешь, что сильно соскучилась. А я-то как! Ты себе представить не можешь. Живу только одной надеждой, что скоро разгромим врага и я вернусь. О! Это будет жизнь. Спокойная, семейная жизнь на долгие годы. Но меня начинает пугать другое, как бы тебя не мобилизовали. Правда, я не знаю как, куда и какие года берут. Но за последнее время замечаю, что у нас появляется все больше и больше бойцов в юбках. Давно пора добраться и до женщин. А то наш брат мужчины воюют, а девки да бабы отсиживаются дома. Пусть и они поучатся воевать.

Борис.

21.06.1942 г. Ст. Чкаловская. Здравствуйте, дорогая, родненькая моя Зинулечка и мама! Шлю вам привет и массу наилучших пожеланий в жизни и работе, доброго здоровья. Живу по-прежнему хорошо и на старом месте. Чувствую себя «отлично». Выполняю твой наказ, моя родненькая канапушенька, причем настойчиво, ревностно. Но признается, пока ничего почти не получается. Однако коли взялся, думаю, что дело доведу до конца. Сокращу.

17 и 18 июня побывал в Москве, в парке культуры и отдыха им. М. Горького. Совершали прыжки с парашютной вышки. Надо сказать, что парк неплохой. Действительно молодежь Москвы баловали и баловали здорово. Понравился мне мост через Москву-реку. Так называемый «Крымский мост». Метро оставляет о себе приятное впечатление. По Москве пошляться не удалось. Отчасти помешала погода. Здесь ежедневно идут дожди. В дни же нашего пребывания в Москве, погода как сдурела. Ветрища ужасный, проливной дождь. Да и не разрешило командование шляться по Москве. Вобщем все это охладило впечатление о посещении Москвы. Если не считать три кружки пива за время пребывания там. Это запомнилось лучше всего. И это законно, так как они встряхнули в душе воспоминания о прошедших днях гражданской, семейной жизни. Укрепилась надежда, что в недалеком будущем это все возвратится, и мы заживем опять вместе с тобой, моя дорогая, родненькая крошенька. О! как я жду этого дня. На днях, как я уже тебе сообщал написал письмо своей матери, отослал ей справку и три миниатюры своей рожи. Пусть полюбуется!

Ну, пока все. До скорого свидания. Целую тебя крепко, крепко. Любящий тебя, твой родной муж Борис.

Поцелуй за меня маму. Привет всем родным и знакомым…

27.06.1942 г. Ст. Чкаловское. Здравствуйте моя дорогая, родненькая конопатая Зинулька и мама!

Только что получил от тебя письмо… Что и говорить, зубодробительное посланнице. Но и за него тебе большое спасибо. Я и ему рад. Лучше хоть такое, чем никакого в течение двадцати одного дня.

Мне конечно понятен твой раздражительный тон… Музыка, сад под боком. Люди танцуют, гуляют парами, а ты лежишь в постели одна. Мне знакомы звуки музыки, знакомы чувства, какие она рождает в минуты разлуки. Я сам это переживаю. Но что поделаешь, моя роднуличка. Ведь мы с тобой не одни на свете переживаем горесть разлуки, скуку и одиночество. Нас миллионы. Вот в такой-то момент легче всего узнать человека, его глубину чувств. Все острые углы, неустойки выворачивают наизнанку. Налицо – сближение или удаление, усиление или охлаждение чувств любви друг к другу. Тебе скучно. Верю. Но ведь и мне не слаще, а пожалуй еще горше. Это аксиома, не требующая доказательств. Ты дома. После работы ты имеешь возможность сходить в кино, в сад. В конце концов просто пройтись по улице. Заглянуть к знакомым. Тебя никто не спросит куда и зачем пошла? На какое время? Нужно ли тебе? Где и что делала? Почему долго? И т. д. Я же не имея тебя возле себя, и остального лишен. Правда, иначе и нельзя. Это вызвано необходимостью, обусловлено уставами, это требование войны. Но факт остается фактом. Здесь существует распорядок, правила, которым подчиняюсь я, миллионы таких как я. Ты же пока независимый человек. Встала и пошла. По мне же бьют два конца – твое отсутствие возле меня, обстановка, в какой нахожусь я.

Зинуся! Ты ругаешь меня за то, что я якобы редко пишу тебе. Ну, знаешь ли, я не причем, если проклятая почта так отвратительно работает и затягивают доставку корреспонденций. Виноваты и мои коллеги-железнодорожники. Плохо продвигают поезда на Восток. В качестве примера, как надо писать, приводишь Поморчиху. Не убедительно. Но если это и так, видимо в распоряжении Виктора имеется такое число новостей, которые позволяют ему писать письма ежедневно. Завидую ему в этом. У меня же день на день похож как одна капля воды. Писать же тебе ежедневно о своей скуке по тебе, значит просто наскучить тебе, наводить скуку на тебя, чего мне совершенно не хочется. Наоборот, я желаю, чтобы ты, моя родненькая крошка, была всегда бодрая, веселая.

На твое заявление, что «тебе на месте, наверное, виднее, стоит писать чаще или не стоит», я могу сказать одно – письмо не товар, стоимостью не определяется и не измеряется, не покупается и не продается.

Оно вынашивается в голове, рождается в какой-то промежуток времени, за который человек что-то пережил, что-нибудь увидел, встретил новое, заслуживающее, чтобы об этом сказать, написать. И если бы я имел в своем распоряжении хоть что-нибудь нового, о чем можно было бы сказать, я тоже бы писал тебе ежедневно по письму, а иногда и по три.

Продолжу разговор о доставке писем. Поморчиха, говоришь, получает ежедневно письмо и более. Согласен. Я от тебя за последнее время получаю письма за 10–12 дней (со дня отправки – по штампу), ты же от меня в месяц раз. А интересно знать, за какое время письма доходят до Виктора. Я уверен с таким же опозданием как от меня. Это объясняется просто. Со всех концов Советского Союза железнодорожный поток идет к Москве быстро, в обратную же сторону порожняк, пассажирские поезда встречаются с потоком, опять таки идущим на Москву, а порожняк, пассажирские поезда, идущие на Восток задерживаются, придерживаются как второстепенный поток. Плюс к тому, как я уже сказал выше – почта, в/цензура помогает ликвидировать затяжки своевременной доставке корреспонденций по назначению. Знаешь, ведь пока примут, рассортируют письма, да проверит военная цензура, письма лежат. Все это вместе взятое оттягивает доставку моих писем на месяц. Да только ли моих!.. Ежедневно люди моего взвода получают письма, а вместе с письмами упреки, что редко пишут, что письма болтаются где-то по месяцу, по полтора… Где? Не известно.

Дальше. Мне совершенно не нравится твое выражение такого рода «…Сравнялось 9 месяцев, как ты оставил меня и Акмалу». Ты моя жена, половина моего тела и души, а не вещь, которую можно оставить где-то. Это совершено незаслуженное оскорбление. Наше семейное счастье связано со счастьем всего советского народа, которое я как и сотни тысяч других призван защитить, отстоять. Удастся ли мне побывать непосредственно в бою с немецко-фашистскими бандами судить трудно, а тот факт, что я сейчас находясь вблизи Москвы, по существу, защищаю ее от внезапного нападения неопровержимый факт. И этим ты должна гордиться. Я ушел в Красную Армию по призыву партии и комсомола, стало быть не может идти речи о каком-то оставлении.

Очень рад твоим успехам на физкультурном фронте. Расширяй их и закрепляй. Только чересчур не увлекайся, а то из физической культуры может получиться бескультурье, порча здоровья. А оно у тебя и так не завидное. Береги себя.

Я живу по-старому и на старом месте. Чувствую себя ничего. Ты жалуешься на комаров. Не дают покоя. У нас их тоже хоть отбавляй. Причем такие злые гадюки, что спасу нет. Как где тяпнет, так на том месте обязательно волдырь вскочит. Правда, тут несколько дней, когда погода стояла особенно прохладная и дождливая, они гады спрятались. Но только чуть потеплело, они опять целыми табунами зареяли. Да какие нахальные – прямо жуть.

…Ты упоминаешь о появлении Калупанского в наших краях. Его хвастовстве. Однако, не сообщаешь, где он сейчас находится, на должности кого он болтается и о чем так усердно врал. Потом, что он врун и кликуша 1-й класс, мне известно давно. В следующий раз сообщи мне подробнее о его баснях. Мне интересно узнать о его судьбе… Ну, пока все. До скорого свидания. Целую тебя, злюку, крепко, крепко. Любящий тебя твой муж Борис. Поцелуй за меня маму. Привет всем родным и знакомым.

Ф. М-33. Оп. 1. Д. 289.

Ваил Михаил Борисович – 1906 г.р., Триполье. Слесарь. В 1941–1945 гг. связист противотанкового полка. Награжден. Войну закончил в Восточной Пруссии. Сохранилось 970 писем родственникам.

28.03.1942 г. Здравствуй, моя родная, милая!

Вчера я побил все рекорды по получению писем… В общей сложности мною получено 9 писем. Начинаю отвечать на эти письма и конечно, первый ответ тебе. Самым радостным, самым приятным сюрпризом оказалась твоя фотокарточка. Я все время вчера весь вечер только и делал, что смотрел на твои, такие дорогие для меня черты лица. Я смотрел на карточку, а видел перед собой. Сейчас пишу и одновременно смотрю на карточку. Вчера вечером мне нужно было готовиться к занятиям, но я позабыл все на свете и делал только то, что вынимал твою карточку и все смотрел и смотрел на тебя. Сердце сильно защемило от тоски по тебе. Ночью ты мне приснилась и так, что и описать не могу. Я проснулся с радостно щемящим сердцем и больше уже уснуть не мог. Сейчас 5 часов утра и пока все спят, чтобы быть наедине с тобой, я сел тебе писать. Пишу и расстраиваю себя, чувствуя, что когда ты будешь читать, то мое настроение передастся тебе. Как бы хотелось скорей покончить с фашистскими мерзавцами, причинивших столько горя всему нашему народу и в том числе, мне и тебе. Скорей послали бы в бой, бездействие меня уже тяготит. За одну только тебя, я им кажется глотку перегрыз бы. Но всему свое время. И в военном деле требуется терпение. Думаю, что скоро наступят дни решающих боев, и враг будет уничтожен и изгнан из нашей страны. Никогда мне так не хотелось жить, как теперь, для того, чтоб еще хоть раз быть возле тебя. Эту жизнь нужно будет и буду завоевывать. Если даже придется сложить голову, то она будет сложена за правое дело, но в последнюю минуту я буду думать только о тебе.