Текст книги "Любовь на Таганке"

Снова Любимов

Май 1988 года

В конце восьмидесятых годов в нашу культуру возвращались дорогие опальные имена, восстанавливались спектакли, снимались с полок фильмы.

И вот в это время в Москву по приглашению главного режиссера Театра на Таганке Николая Губенко на 10 дней после долгой пятилетней разлуки с родным домом, городом, страной приезжает Юрий Петрович Любимов.

Ах, как захлебывался от счастья театр! Как мы все вдруг ожили, помолодели, радость разрывала наши души, сердца. Своей необузданной любовью мы обволакивали нашего дорогого, долгожданного Петровича, также ошалевшего, по-моему, от такой встречи.

Из интервью Любимова «Московским новостям» от 22 мая 1988 года: «Прожив всю жизнь в Москве, я, наверное, впервые ощутил, что такое московское гостеприимство… Я переполнен той добротой и сердечностью, которую испытал в театре не только от актеров, но буквально от всех, включая билетеров, электриков, не говорю уже о зрителях – давнишних поклонниках театра».

И вот она, фотография на моей кухонной стене – каждодневное напоминание о тех незабываемо счастливых днях.

12 мая 1988 года

На сцене театра был сыгран восстановленный спектакль «Владимир Высоцкий». После спектакля долго не смолкали овации, аплодисментам, казалось, не было конца. Гитара, стоявшая в глубине сцены, утопала в цветах. И лица актеров, сидящих в глубине сцены по обе стороны от гитары, – наши лица – омывались горько-счастливыми слезами…

Фантастическое ощущение свершившегося чуда: Володя УСЛЫШАЛ наш призыв и ПРИШЕЛ к нам на свидание.

Кто-то из зрительного зала крикнул Любимову: «Останьтесь!» И зал поддержал, и зал кричал: «Останьтесь, останьтесь!» По щекам Юрия Петровича тоже текли слезы…

Где-то в интервью Юрия Петровича прочитала, что Высоцкого как еврея не хотели пускать на гастроли в Югославию со спектаклем «Гамлет». Странно: рожденный русской женщиной – Ниной Максимовной, он и по характеру, и по глубине своего огромного таланта – русский, как и некоторые его слабости – русские. И жил он с азартом русского человека.

А для нас с Лёней спектакль «Владимир Высоцкий» был еще событием, где он (артист Л.Филатов) через Володины стихи открыто, на весь зрительный зал объяснялся мне в любви.

 
Люблю тебя сейчас…
Не тайно – напоказ…
 

Кончался спектакль, и мы с Лёней могли, сидя на полу и держась за руки, прижаться друг к другу.

Любой праздник когда-нибудь кончается, и после незабываемых счастливых десяти дней Юрий Петрович снова уехал в ФРГ ставить спектакли по заключенным ранее контрактам.

Январь 1989 года

Любимов вновь приезжает работать в Москву, теперь уже на три месяца. За это время был восстановлен один из самых лучших спектаклей театра – «Живой» по повести Б.Можаева «Из жизни Федора Кузькина».

И опять невероятно громкий успех у театрального зрителя.

Отдавая дань талантливой игре артистов, в частности Валерия Золотухина, нельзя было не восхититься оформлением спектакля гениальным художником – Давидом Боровским.

По его замыслу, в начале спектакля стоявшие на сцене артисты, одетые в поношенные крестьянские одежды, держали в руках тоненькие стволы берез, на верхушках которых были прикреплены игрушечные избушки, церквушка и что-то еще, символизирующее крестьянское хозяйство.

После очень тихого хорового исполнения частушки, из которой помню только конец: «…да не будьте простоваты, понимайте, что к чему», эти березки устанавливались в специально заготовленные отверстия, и образовывалась березовая роща, где и происходило действие спектакля, о котором можно говорить бесконечно, а вспоминая – аплодировать! Аплодировать! Аплодировать!..

23 апреля 1989 года – 25 лет Театру на Таганке! 25 лет постоянного аншлага!

1989 год

Президиум Верховного Совета СССР рассмотрел и удовлетворил просьбу Любимова Ю.П. о восстановлении его в советском гражданстве.

1990 год

После долгих лет отсутствия Юрий Петрович вновь становится во главе Театра на Таганке и работает в Москве по контракту. У него двойное гражданство – израильское и советское, и его дом, где он живет с семьей, в Иерусалиме.

Работая в театре, он не забывает, что должен выполнять старые (валютные) контракты: в Гамбурге – «Леди Макбет Мценского уезда», в Мюнхене – «Любовь к трем апельсинам» и, наконец, «Пиковая дама» в Карлсруэ.

Из интервью Ю.Любимова:

«– Юрий Петрович, Вы в Израиле, Таганка в Москве. Остались ли Вы руководителем театра или будете постановщиком, или вообще не будете работать в Союзе?

ЛЮБИМОВ: Я в Израиле четвертый год. В первый приезд в “Габиме” (еврейский театр) меня довольно радушно встретили, мне понравилось страна, потом уехал в Америку работать в полупрофессиональный, с моей точки зрения, театр и вот оттуда, поссорившись, опять приехал в Израиль. И вот прошло шесть с лишним лет и произошло отчуждение от Таганки. И вот что же произошло в моих отношениях с Таганкой. Если просто ответить – дом без хозяина. Я считаю трагическим приход Анатолия Васильевича Эфроса. Это была ошибка его, он был человек, надломленный советской властью, как многие талантливые люди… Все это не могло не отразиться на состоянии театра. Я пробыл там 9 месяцев, восстанавливал старые спектакли, работа шла трудно, меня многое разочаровало, и я сказал им: “Как же так? Я работал с артистами Бергмана, с языковым барьером работал – легче!” Но, видимо, то, что происходит в стране, сказывается на театре.

…Я старался все, что мог, восстановить, в какой-то мере, наверно, дал им возможность продлить жизнь… Я говорил моим актерам: “Вы врете! Вы так привыкли к двоедушию, все эти интонации советские, вы разучились быть контактными, не чувствуете друг друга, вы в прострации!” До сих пор правит партия. Все эти МВД, КГБ – змеиный клубок, все это сплелось. И я сказал в театре: “ПОКА ЭТА ПАРТИЯ ПРАВИТ, я не вижу возможности вернуться…” Я не могу узнать Николая! Всякая власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно…Израиль – страна нетеатральная. У нее нет традиций, нет школы настоящей. И они не хотят ее приобретать. Но я всегда защищал Израиль. Что бы там ни было, как бы ни было, они создали при войне из пустыни цветущее государство. А мы превратили страну в пустыню зараженную, которую мир боится, как заразы…»

В этом интервью в Израиле Юрий Петрович сказал, что на Таганке он будет делать спектакль «Электра» для фестиваля в Афинах. На вопрос, будет ли он работать над этим спектаклем в России, Любимов ответил: «Там проведется половина работы», а потом он продолжит ее в Афинах. То есть, получив обратно и гражданство, и театр, Любимов предпочитает работать на Западе по валютным контрактам.

«– Юрий Петрович, неприятный вопрос. Некоторые люди считают, что вы “не прошли” в Израиле как режиссер.

ЛЮБИМОВ: Ну, вы знаете, важно, кто говорит… И потом, что значит “не прошел”? Это измеряется историей. Мне в Европе, безусловно, работалось легче. Мне хотелось бы что-то сделать для Израиля. Я вот помогал тут с архивом любавического ребе… Старался… Эти архивы считаются святыми. Горбачев, видите ли, поручил министру разобраться, как поступить с этими архивами. Копии дали, а архив отдать не хотят. Я внушал министру культуры СССР – Губенко, что нехорошо воровать. Краденое надо отдавать, и заставил его написать, поздравить ребе…

Министр возглавляет эту комиссию по архивам. Горбачев сказал: “Вот как комиссия решит… Я за то, чтобы отдать”. Но это же все игры! Выдумали какую-то глупейшую идею: они, видите ли, создадут Центр еврейской культуры в Москве, и архивы будут там лежать. Все евреи оттуда бегут, а они будут центр создавать!»

Любимов в Израиле, а в Москве мы, артисты, опять без своего учителя. Наши умы занимал единственный вопрос: когда же наконец мы воссоединимся с нашим – или уже не нашим – Юрием Петровичем… Новости узнавали из разных источников: вдруг кто-то «откопает» его интервью в газете или журнале или кто-то, приехав с Запада, расскажет о встрече с ним, о его настроениях и твердом нежелании вернуться в Россию. В воздухе витало пока еще неясное слово – предательство. Как выматывало душу чувство брошенных детей, и мозг никак не мог справиться с ответом на главный вопрос: когда же наконец Судьба решится повернуть колесо удачи в сторону несчастной Таганки.

Театр на Таганке перестал быть Меккой, хотя еще долго служил прекрасной памятью всему достойному и правдивому. И все ждали – вернется Мастер, тогда… Мастер вернулся и – НИЧЕГО…

Декабрь 1991 года

В интервью «Независимой газете» Юрий Петрович заявил, что приехал в Москву, чтобы встретиться с Г. Поповым (мэром Москвы) по вопросу приватизации Театра на Таганке. «Театр – не богадельня. Почему я должен обеспечивать людей в полном расцвете сил и энергии?» – отвечал он на вопрос, почему при нем театр дошел до нынешнего своего состояния.

Вернувшись из санатория в Москву, в театр, мы (я и Лёня) нашли артистов в состоянии отчаяния и безумия. Окружив Лёню, они наперебой изливали свою горечь и обиду, и именно от них мы узнали о приезде Любимова в Москву на три дня и о его встрече с мэром по вопросу приватизации Театра на Таганке.

В дальнейшем Юрий Петрович говорил, что артисты во время его отсутствия в стране взломали и выкрали у него из сейфа проект контракта с правительством Москвы, в котором было упомянуто о возможной приватизации им театра. Это неверно. Контракт появился у актеров очень просто: Борис Глаголин, который в то время был директором театра, передал его своей молодой секретарше – Ирине Серебряковой, от которой артисты и узнали о его содержании. Согласно ПРОЕКТУ контракта, предложенному им мэру Москвы Г.Попову, в том случае, если будет разрешена приватизация театра, Любимов должен был обладать правом приоритета выкупа здания с привлечением иностранных партнеров по его выбору.

Театр на Таганке – современное, хорошо оборудованное здание в центре Москвы площадью 11 тыс. кв. м, приспособленное для проведения различных мероприятий, совещаний… Юрий Петрович, понимая, что творческий потенциал иссякает в силу естественного старения, решил обеспечить себе и своим наследникам безбедное существование – решил приватизировать здание театра.

Для осуществления этого плана необходимо было ликвидировать Театр на Таганке, прекратить существование его как юридического лица. Отсюда и дальнейший отказ Любимова регистрировать театр и подписывать уставные документы в соответствии с законом, согласно которому все театры до конца 1991 года должны были зарегистрироваться, а для этого на общем собрании утвердить устав организации. Не успевшие осуществить перерегистрацию до января 1992 года перестали бы существовать как юридические лица.

На основании контракта с мэром города театр превращался бы в частное предприятие или акционерное общество, где единственным акционером со стороны России был бы сам Любимов.

И наш театр могли бы закрыть, если бы сотрудники театра по собственной инициативе не провели бы собрание по этому поводу. Таким образом, первая попытка Юрия Петровича добиться разрешения на приватизацию здания театра была пресечена. Любимову не дали протолкнуть контрактную систему, позволяющую избавляться от ненужных ему артистов.

К тому же в то время существовал запрет на приватизацию учреждений культуры (Указ президента России Б.Ельцина). Но Юрий Петрович вскоре предпринял новую попытку обойти этот запрет и добиться своей цели.

Пользуясь хорошим отношением к нему руководителя администрации президента С.А.Филатова, он начал борьбу за захват здания театра через правительство России.

Был подготовлен проект решения правительства о реорганизации Театра на Таганке в Международный экспериментальный центр искусств, согласно которому здание Театра на Таганке передавалось в аренду Ю.П.Любимову или его наследникам на 99 ЛЕТ С ПРАВОМ ВЫКУПА.

Этот проект был подан на подпись первому вицепремьеру правительства России В.Ф.Шумейко и приостановлен только благодаря визиту к нему Леонида Филатова и Николая Губенко, давших разъяснения о позиции коллектива театра по этому вопросу.

Поддерживающие Любимова в правительстве были настолько уверены в том, что Постановление о создании Международного центра будет подписано, что, не дожидаясь подписи Шумейко, министр труда Меликьянц выпустил Постановление Министерства труда РФ № 15 от 3 февраля 1993 г., где Театр на Таганке уже фигурирует в качестве Международного экспериментального центра искусств. Постоянная труппа центру не требуется. Важно обладание зданием, а дальше – владелец, получивший его в аренду на 99 лет, решит, что делать с этим зданием и с его обитателями.

То есть закрытие Театра на Таганке и открытие нового юридического лица «Международный центр», а потом 99 лет аренды с правом выкупа – это фактическая приватизация, и при этом отлучение от этого процесса всех сотрудников театра.

С ликвидацией Театра на Таганке отпадала необходимость учитывать интересы людей, которые на протяжении 30 лет вместе с Любимовым создавали славу этого театра. Теперь они выбрасывались на улицу за ненадобностью.

В конце сезона на дверях театра появилось объявление – «ТЕАТР ЗАКРЫТ ДО РЕШЕНИЯ АРБИТРАЖНОГО СУДА».

Но и после решения арбитражного суда не в пользу Любимова театр продолжал оставаться закрытым для москвичей и функционировал только за рубежом.

13 мая 1992 года

Из интервью Ю.Любимова газете «Столица»:

«Я в коллективы не верю. Это советский бред – коллектив! Вот это их и пугает. Это они и боятся, что столько “коллектива” мне в театре не надо. Мне задают вопрос, как я думаю реанимировать театр, а я говорю, что не собираюсь этого делать. ЕСЛИ ТРУП, ТО ПУСТЬ И УМИРАЕТ».

Не найти слов, чтобы живописать установившийся в театре психологический климат. Эмоции душили, отравляли воздух, который, казалось, шевелился от эмоциональных вибрации и губил ту чудесную ауру, которая столько лет грела наши актерские души, сплачивая и поддерживая даже в самых трудных ситуациях.

Мы, артисты, всегда были одним целым, но теперь былое единение разбилось вдребезги.

8 сентября 1992 года

На собрании труппы театра было зачитано письмо Юрия Петровича из Афин, в котором говорилось, что он СЧИТАЕТ НЕВОЗМОЖНЫМ ДАЛЬНЕЙШУЮ РАБОТУ ТРУППЫ В МОСКВЕ, но что при этом театр продолжит работу за рубежом, оставив здание театра в Москве как бесплатную репетиционную базу при сохранении госфинансирования.

Валерий Золотухин пишет воззвание, обращенное к коллективу театра:

«Всем! Всем! Всем!

Уважаемые коллеги и работники театра!

30 сентября 1992 года исполняется 75 лет художественному руководителю и создателю нашего театра Ю.П. Любимову!

Приличным исполнением его спектаклей и по возможности достойным поведением встретим этот юбилей!

Не поддавайтесь на провокации отдельных нечестивцев, которые сулят вам золотые горы после раскола театра. Не принимайте участия ни в каких предприятиях и голосованиях по разделу театра, тем более в отсутствие его руководителя.

Впрочем, если хотят разделяться – пусть роятся, отпочковываются и улетают! Не покроем себя окончательным позором в глазах потомков! Вспомним на минуту – что дети скажут?

Председатель СТК

В.Золотухин.

28 сентября 1992 года».

В ответ на это воззвание Леонид Филатов пишет открытое письмо:

«Председателю Совета трудового коллектива

Народному артисту РФ Валерию Золотухину

от всего лишь русского артиста Леонида Филатова.

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО

Уважаемый Валерий Золотухин!

Зная Вашу любовь к эпистолярию, включая такой популярный в России литературный жанр, как жанр политического доноса, рискую обратиться к Вам в форме нелюбимого мною открытого письма.

Ввиду того, что я в отличие от Вас не ощущаю себя в России Яковом Свердловым, то я не могу предварить свое скромное послание пламенным призывом “Всем! Всем! Всем!..”.

Нет, не всем, а только Вам, уважаемый Валерий Сергеевич!

Объясните, пожалуйста, стране, откуда такая истерика?.. Кто убивает Мастера?.. Чего у него отнимают?.. Его репутацию?.. Его имя?.. Его имущество?.. Кто стреляет по нему из пулемета?.. И из каких кустов?.. Кто эти низкие твари?.. Поименно, пожалуйста.

Как только мы узнаем имена этих сволочей, – вся творческая интеллигенция Москвы выйдет с дрекольем на Красную площадь. В том числе и я с матерью, с женой и с сыном!

Вы только покажите нам, где скрываются эти суки?.. Кто обижает великого Мастера?.. Кто отнимает у него его славу?.. Кто макает его лицом в грязь?

Я имел счастье слушать Ваше выступление в Моссовете. Вы сказали: “Раздел театра – это гибель театра!” Редкий по силе афоризм. Почти Лесков. Если вдуматься, можно сойти с ума. Честно говоря, только в эту минуту я понял, почему Валентин Распутин называет Вашу прозу “инструментальной”.

К сожалению, Вы никак не прокомментировали свой великий тезис, поэтому он выглядел так же бездоказательно, как лозунг “Слава КПСС”.

Но, в конце концов, гений говорит, а мир ловит. Будем надеяться, что потомки расшифруют эту загадочную фразу.

В своем обращении к народу Вы пишете: “Не поддавайтесь на провокации отдельных нечестивцев…”

Ну, во-первых, нельзя сказать, что Вы большой скромняга. С таким обращением мог бы выступить как минимум Александр Невский, и то накануне Чудского озера.

А во-вторых, кто эти “нечестивцы”?.. Поди, те же евреи?.. Или коммуняки, тайно возглавляемые Лигачевым?

Не лукавьте, Валерий Сергеевич, назовите их по именам. Глядишь, и разговор пойдет более серьезный…

И в-третьих. Поскольку Вы клеймите “нечестивцев”, то, надо полагать, Вы считаете себя человеком чести?..

А можно поинтересоваться, кто Вам это сказал?.. Вы проводили опрос на территории России? Так и хочется спросить: “Вы это серьезно?”

Но если это серьезно, то и я скажу всерьез: я Вам завидую, Валерий Сергеевич! Завидую Вашей наглости, Вашей отваге, Вашей глупости, наконец. Вы раскованны, как кошка. Вам даже не страшно, что Вас наблюдают сотни неглупых глаз.

Когда я был секретарем Союза кинематографистов бывшего СССР, меня все-таки выбирали. А Вы даже на малом пространстве Театра на Таганке выбрали себя сами. Вы теперь председатель трудового коллектива, о чем трудовой коллектив даже не подозревает.

Вы заканчиваете свое последнее литературное произведение патетическим криком: “Что дети скажут?” Ох, пораньше бы Вам задуматься на эту тему, Валерий Сергеевич!.. Лично я знаю, что скажут о Вас Ваши дети. Во всяком случае, один из них, которого я воспитываю. Но пересказывать не буду. Спросите сами.

Не стану делать вид, что жду диалога. Я знаю, что Вам нечего мне ответить. Ну, разумеется, кроме мутной и однообразной демагогии: “Мастер… Учитель… Создатель”.

Да, разумеется, Мастер. Уж я-то это понимаю, как никто другой. Я оплатил громадным куском своей жизни свою Любовь к Мастеру. В отличие от Вас, Валерий Сергеевич. Вы в это время принимали очередную присягу на предательство. Вы предали не одного Мастера. Нескольких. И именно в ту пору, когда они нуждались в Вашей защите. Сегодня защищать Мастера легко – за это никто не отрубит Вам голову. Да и не от кого – никто не рискнет напасть.

Кто желает зла Юрию Петровичу Любимову?.. Елена Габец?.. Никита Прозоровский?.. Николай Губенко, наконец?..

Окститесь, Валерий Сергеевич. Не станцуется у Вас этот сценарий. Не получится. Ну никак не выходит параллели ни с Мейерхольдом, ни с королем Лиром, ну никак… Не соврется, не сложится.

С кем Вы воюете?.. Кого и от кого защищаете? Вы же верующий человек. Ну и спросят у Вас на Страшном суде: “Где твой брат Авель?” Что Вы ответите?.. “Я не сторож брату моему?”

Скорее всего, так и ответите?.. Вы и на Страшный суд явитесь с удостоверением народного артиста РФ. Как в былые времена в райком.

Но Господу ведь все равно – народный Вы или нет, артист или сантехник.

При том, что я Вам завидую, мне Вас еще жаль. Жаль глубоко и всерьез. Я даже не знаю, что пронзительнее – зависть или жалость.

С одной стороны, конечно, занятно прожить жизнь таким незамысловатым прохвостом, как Вы, а с другой стороны – ввиду наличия Господа Бога – небезопасно. Светского способа спастись я не знаю. Может, помыться в бане и немножко подумать?.. А?..

С уважением (хоть Вы и не поверите), Леонид Филатов».

Раскол в театре

Разговор Любимова с коллективом театра все-таки состоялся. Это произошло в то время, когда Юрий Петрович репетировал «Электру». На собрание приходить он долго отказывался, но через некоторое время все-таки явился и выступил с речью:

– В театре произошло недоразумение. Люди заварили некрасивую и, в общем, подлую интригу. Мы еще встаем на путь демократии, и вместо рынка ряд людей решили устроить базар в театре… Сейчас надо театр реорганизовать – он в рыночных условиях, а вы устроили базар, барахолку.

После монолога Юрия Петровича выступили несколько артистов, отметивших, что руководитель театра слишком много занимается имущественными вопросами и слишком мало – творчеством, несмотря на то что ему созданы для этого все условия. Но самым хлестким и обидным для Любимова было выступление Николая Губенко.

– Позвольте на правах ведущего актера – я в театре с 1964 года… 1983 год, вы бросаете коллектив. Впоследствии неоднократно во время пребывания в Италии, Франции, Англии я как частное лицо пытался выйти на вас через Некрасова по телефону. Вы ни разу не пошли на контакт с нами. 1987 год – ребята просят меня взять театр. Я беру, бьюсь с Политбюро, где Лигачев, Громыко… И единственный, чей голос перевешивает чашу весов в пользу вашего возвращения, – Горбачев… Восстанавливаю все ваши спектакли, с огромным уважением относясь к вашему замыслу… Испания… Слезы счастья от того, что вы вернетесь.

…А вы растаптываете меня в прессе… Вы – лжец! Вы прокляли все, что было в этой комнате, растоптали и предали. (Крик Бориса Глаголина: «Вы не имеете права так с ним говорить!..») Вы руководите нами по телефону через Бориса Алексеевича Глаголина, эту пристяжную бл…дь, предателя, мыслящего только во благо себе. Вы хотите работать в Советском Союзе? В СНГ? Если нет – скажите. Или вы будете руководить театром из Израиля? Мы вас любили, но прежнего, а нынешнего – ненавидим! Вы – лжец.

Юрий Петрович слушал, пытался отвечать и в какойто момент растерялся. Только в конце сорвался: «…человек, который назвал меня лжецом, жил у моей матери…

Я уйду, а вы выбирайте. Пока он не уйдет, меня не будет!..»

После собрания Лёню окружили журналисты, которым он в ответ на их вопросы объяснил, что в конфронтации с Любимовым не состоит, просто всегда высказывает собственную точку зрения. Но при этом помнит, что Любимов – гений, а он – его ученик. А вообще, ситуация на сегодняшний день не исчерпана, много неясного. И хорошо бы руководствоваться известным правилом: не навреди! Надо учитывать, что вокруг живые люди со своими проблемами, характерами. Думаю, в этой ситуации нужен компромисс. Без Любимова театра НЕТ!

«Конечно, это право руководителя, – говорил Леонид Филатов, – подписывать контракты, делать реорганизации… Но если бы он жил здесь, разделял с нами тяготы в умирающем театре и в обезумевшей стране. И чтобы распоряжаться жизнью других людей, надо как минимум делить с ними похлебку. Этично ли, находясь за границей, устраивать тут операцию с запрограммированным летальным исходом? Зачем затевать реорганизации, перспектив у которых нет, потому что он опять уедет, и опять надолго?

Почему не заняться творчеством? Почему не сделать спектакль? Не может здесь подолгу жить – приноровимся, попробуем быстро репетировать, как на Западе. Ну, об искусстве-то хоть немножко. Нет, все о капитализме, о положении в стране… Конечно, Любимов – гений, он останется в истории. Но так, видно, распорядилась Судьба, что теперь у нас проблемы с отцом. Актеры позволяли ему все, они его любили, обожали, получали очередную порцию хамства и – прощали, считали: пока не опустился занавес, мы должны быть с ним. Но получилось, что он не с нами. Я не думаю, чтобы он мог внятно объяснить, зачем ему на фоне этой чумы, которая происходит в стране, живя там, в благополучной ситуации, упразднять театр-символ, затевать всю эту дележку на чистых и нечистых, на каинов и авелей, одни из которых должны иметь работу за счет других. В чем виноваты артисты? И не просто артисты, а именно эти, столь много и для него лично сделавшие – они таскались по начальству, защищали его, не спали ночами, противостояли, когда надо было. Они сделали многое, не получая ничего. В этом театре вообще никогда не работали за деньги, работала ЛЮБОВЬ, работала КОМАНДА. И вот теперь, когда им по 50 лет, он решил, что им надо умирать. Когда умирает “Таганка”, что-то умирает вообще.

И ты оглядываешься с удивлением, вдруг обнаруживая, где громко, где тихо, но ушли практически все духовные символы нашего прошлого».

Перечитывая многочисленные Лёнины интервью того времени, вспоминаю, как близко к сердцу он воспринимал происходящее тогда – и в театре, и во всей нашей многострадальной стране:

«Мне кажется, что сегодня культурный уровень падает, и не только в бывших республиках, но и в России тоже. Говорят: вот будет экономика, будет и культура… Чушь! С чего это она вдруг возьмется? От нищеты? Бедность, бывает, рождает гениев, нищета – никогда.

У меня в спектакле “Еще раз о голом короле”, который идет в “Современнике”, есть такой диалог:

 
 – Не учинили мы переворота.
 – К победе нас не вывела стезя.
 – Мы не учли специфику народа.
 – Такой народ планировать нельзя.
 

Русский народ нельзя прогнозировать. Так же, впрочем, как и осколки советского народа, то же самое можно сказать и о киргизах, и о белорусах – обо всех.

В Белоруссии, конечно, будет по-другому. Там другой народ.

Или возьмем Украину. Ее геополитическое положение рождает такие амбиции! И вроде бы возможности большие, а умения ими распорядиться нет. Кто виноват? У нас всегда – евреи, а там, конечно, москали. Кто же еще? И на этой почве возникает национализм. И в национальные герои выходят Бандера, Мазепа… А Богдан Хмельницкий, конечно, предатель. Вот оно, это самое великодержавие при отсутствии реальной основы. Ну хорошо, раньше вам москали мешали. Но сейчас-то уж никто не мешает, даже русский язык упразднили, а умения как не было, так и нет.

Новое поколение уже не назовешь “другой Россией”. Скорее они будут тем, чем мы хотим называть себя сейчас: граждане мира. Они не будут бояться ассимиляции. Правда, обидно, если забудется русский язык. В нем слишком много русской культуры. Слишком много.

Я не принимал постгорбачевскую власть. А люди не понимали, как это можно не любить демократов? Можно. И это совсем не означает, что я разделяю большевистские взгляды. Просто демократы – это не те люди, которых я могу уважать, оценивая их поступки на уровне “хорошо – плохо”.

Плохо, что страна обнищала? Плохо. И никакие обоснования тут не уместны. Цель не может оправдывать средства, все это демагогия.

Беспризорники – это плохо? Плохо. Проститутки, тринадцатилетние девочки, – хорошо или плохо? Плохо.

А раз плохо, то, значит, все, что связано с этими людьми, именующими себя демократами, – плохо. Значит, они не просто где-то ошиблись, а запальчиво кинули народ, огромную нацию, в бездну, пропасть.

Не надо было бежать впереди прогресса и кричать: “Мы знаем, куда идем!” Не знаете! Весь мир живет так, а в России надо было по-другому. Как по-другому – не знаю. Я не звал никого в новую жизнь, хотя понимал, что старая остро нуждается в корректировке.

Гайдар: “…Будем как они, научимся…” Не научимся никогда! Другая, как это ни по´шло звучит, ментальность, другое геополитическое нахождение. Миссия и задача России была в том, что она служила буфером между развивающимся Западом и крайне агрессивным Востоком. И на такой огромной территории Восток просто “заблудился”. Это, конечно, было неосознанной миссией, но так получилось. И так будет всегда. Потому что, если эта территория станет такой же, как Запад, или такой, как Восток, образуется “черная дыра”, которая вообще взорвет мир».

* * *

«О, эта русская тусовка – суть причудливого русского характера! О, полузабытое исконно российское понятие “богема”, где актеры общались, обсуждали, боготворили друг друга!

Богемных тусовок у нас сегодня – пруд пруди. Помянем в связи с этим русский менталитет, намекнем вскользь: начинается возрождение России. И все же внутреннее чувство подсказывает мне: Россия тут ни при чем. В той салонной, блоковской России и говорили не о том, и пили медленнее, и держались достойней».

* * *

«Бесспорно, тезис “Гуляй, мужик, однова живем” – из области российских заповедей. Но и достоинство – черта россиян. Предложение “Гуляй, однова живем” без достоинства – лозунг уже другой формации.

Вот снаряжается с пышностью великий фестивальный корабль – шестьсот прокатчиков едут за границу. Ничего дурного в этом факте я не вижу, и все же, по-моему, люди интеллектуального труда должны понимать: это не есть норма.

Допускаю, что мне, занудно поучающему, возразят: давно у нас не было праздников! И тут же все свалят на Пушкина. Но Пушкин не про это говорил, у него все герои во время чумы находились в совершенно равных условиях. У нас же сегодня не столько “Пир во время чумы” Александра Пушкина, сколько “Большая жратва” Марко Феррери. Одни едят досыта и пьют с криками “Однова живем, и смерть уже близка”, другим кажется, вскоре совсем нечего будет есть. У умирающих от голода и погибающих от переедания – условия разные, не так ли?

Тем не менее как жить – не знаю. Дальше невеселых рассуждений дело не идет. Хотелось бы держаться потише и подостойнее. Чтобы побольше искусства и поменьше шума: кино мы снимаем все больше про свои беды и горести. Они, конечно, надоедают. Вокруг все только и кричат: “Хватит чернухи, светлуху хотим!” Только как ее снимать, светлуху, если ты голоден или, наоборот, наелся до отвала, если ты зол, и в воздухе висит ненависть, и тянет всех разоблачать?

А веселиться, конечно, можно. Но тихонечко. Скорее для того, чтобы не падать духом, и обязательно с оглядкой на унылый пейзаж за окном, на наше заоконное бытие».

* * *

«На судьбе театра не могло не сказаться долгое отсутствие Любимова. Его нынешние приезды, отъезды. Но как бы ни был наш театр политизирован, он был замешан, создан и всегда существовал на любви.

А сейчас любовь внутри кончилась… И зритель это почувствовал и оттолкнулся от нашего театра. На Таганку уже можно купить билет, а в “Современник”, например, нет. Потому что там не только замечательные артисты и своя школа, но потому что там – ЛЮБОВЬ! Никакие финансовые вливания никакой театр не спасут – только любовь и идея. А тут еще это ускорение смерти и желание доказать (я имею в виду историю с приватизацией театра), что сие есть, наоборот, его реанимация.