Текст книги "Кровавая вода Африки. Достояние Англии. Книга III"

И вдруг все ахнули, задвигались и отступили, все, кроме стоящего у воды колдуна, а вода в озере заколебалась, потому что на её поверхности показались крокодилы – сначала один, потом второй, а потом их стало много, очень много, и они ринулись к берегу, как бешеные. И вот самый сильный из них и быстрый, огромное чешуйчатое чудовище, вылез на берег, раскрыл пасть, медленно и словно бы лениво, и вдруг, схватив за ногу полумёртвого от страха туземца, потащил его в воду. Туземец стал биться и кричать, его сородичи на берегу тоже стали кричать, но что было дальше, мистер Трелони уже не видел, потому что к ним подошёл капитан, и мистер Трелони сказал ему, почти закричал белыми трясущимися губами:

– Капитан, пойдёмте отсюда!..

Вечером у костра, конечно, стали говорить о колдунах, о похоронах и сегодняшнем происшествии. Жуан знал о колдунах почти всё, и дон Родригу стал медленно, посматривая на своих слушателей умными глазами и изредка улыбаясь, переводить его слова:

– Чтобы превратиться в хищника, колдун набрасывает на себя шкуру зверя, в которого он хочет обратиться. Это может быть крокодил, леопард или гиена… Такой оборотень тёмными безлунными ночами крадёт жизненную силу у своих жертв. Затем, когда приговорённый им человек умирает и его хоронят, колдун выкапывает труп из земли, оживляет его, делая «зомби» – ожившим мертвецом, и уже тут во второй раз убивает и поедает его тело. Иногда же колдун превращает «зомби» в своего безропотного слугу и приказывает ему идти туда, куда он пожелает, и совершить какое-нибудь особо страшное преступление… А распознать оборотней и колдунов можно по красным глазам, сероватой или светлой коже и пронзительному, просто таки, огненному взгляду, которым они и поражают внутренности обречённых на смерть людей…

И от себя дон Родригу добавил, что оборотнями в Африке считают уродов, паралитиков, психопатов, альбиносов, прокажённых, а также старух и стариков страшного вида. В общем, всех тех, кто хоть как-то отходит от представлений о нормальном здоровом человеке. И, конечно, колдун – самый почитаемый и внушающий страх человек в Африке. Без него не обходится ни одно действие – рождение и присвоение имени, свадьбы и похороны, посев и сбор урожая, приобретение скота, всевозможные обряды и лечение заболевших людей, особенно, когда считается, что заболевания связаны с отравлением, сглазом и чёрным внушением. Колдун – самая значимая фигура в деревне…

Потом дон Родригу сделал глубокую паузу, во время которой он пригладил свои усы, и произнёс таинственно:

– И чтобы не накликать беду на уважаемых колдунов, называть их по имени запрещено…

– Нет, в этом всё-таки что-то есть, – потрясённо произнёс мистер Трелони. – Вот взять хотя бы сегодняшний страшный случай…

– Мракобесие в этом есть, мистер Трелони, мракобесие и больше ничего, – яростно забубнил доктор.

Растерявшийся сквайр улыбнулся ему странной улыбкой и проговорил с запинкой, вспоминая недавнее:

– Носильщики так прыгали, а между тем… Покойник у них не упал с носилок…

– Не упал, потому что был привязан! – зашипел ему в ответ доктор.

– Как это привязан? – воскликнул сквайр.

– Крепко! Травой! – доктор почти кричал. – Травой он был привязан!..

– Но у них шла пена изо рта… И эти конвульсии, – упорствовал сквайр, пытаясь что-то доказать доктору.

– Ваш дорогой колдун дал им что-нибудь выпить!.. Или они грибов объелись!.. – прокричал доктор злорадно и криво ухмыльнулся.

– Тише, господа, вы разбудите деревню, – сказал им капитан негромко.

Джентльмены перестали спорить, они молча смотрели друг на друга, сверкая глазами. В наступившей тишине вдруг раздался голос португальца, который произнёс:

– Когда этого несчастного тащил крокодил, он кричал: «Я ни в чём не виноват»…

Потом дон Родригу, помолчав, добавил:

– Мне рассказал Жуан…

Мистер Трелони судорожно сглотнул…

***

Ночью капитану приснился сон: он тонул в Северном море и падал на дно Доггерлендской банки. Глаза его были открыты, руки подняты к голове, он быстро и неудержимо скользил ногами вниз, словно увлекаемый сильным подводным течением. Мимо его глаз в сизой прохладной мгле воды проносились пистолеты и ножи всех образцов и времён, они шли на дно быстрее его, но всё же он успевал выхватить, выдернуть взглядом из общего великолепия этого тонущего арсенала особо понравившиеся ему экземпляры, и в этом не было ничего странного… Так и должно быть и так всегда бывает, когда тонешь, думал Дэниэл, глядя вниз на стремительно летящий от него кинжал эпохи Реформации – кинжал крутило, развёртывая всеми гранями, поворачивало и, наконец, втянуло в возникшую вдруг далеко на дне песчаную воронку, которая разрасталась, ширилась и скоро поглотила Дэниэла целиком.

В следующий миг он понял, что стоит на песчаном дне: песок был светлый, волнистый, причудливо извилистый, какой и бывает обычно на отмелях, во все стороны от ног Дэниэла по этому песку тянулись резкие тени, и их было много, и они крутились вокруг его ног в одном направлении, как стрелки огромного циферблата. Потом вода, в которой он стоял, неровно окрасилась красным, алым красным, и этот цвет рос, пульсируя и растворяясь, но становясь почему-то ещё ярче, ещё насыщеннее, и когда Дэниэл перестал уже что-либо видеть и понимать в этой кровавой и мутной воде, он испугался до ужаса и распахнул глаза…

***

Доктор Легг заметил этих муравьёв ещё утром, когда они только-только начали укладывать себе дорожку песком. А вот когда они хлынули потоком мимо их лагеря, тут уж он от них вообще не отходил. Наблюдать за муравьями было интересно, иногда к доктору приходили матросы, хмыкали, крутили головами и опять уходили.

По бокам муравьиной тропы, сцепившись лапками, держась друг на друге и создавая своими телами своеобразный живой коридор, в несколько рядов стояли чёрные крупные муравьи, вооружённые мощными челюстями… Охранники, сразу решил про них доктор. Что челюсти мощные, доктор убедился в ту же минуту, как только попробовал расцепить «охранников» пальцем. Кусались «охранники» пребольно, вгрызаясь всем телом.

– Вот мерзавцы, едрит твою через лапти, – сказал восхищённый доктор.

Он с трудом сбил кусачих «охранников» с пальца – палец горел, как в огне. Доктор, морщась, принялся растирать его.

Внутри коридора из грозных «мерзавцев» туда-сюда сновали мелкие «рабочие» муравьишки, таскавшие личинки. Причём одни их, видимо, выносили и тащили неизвестно куда по этому живому коридору, а навстречу им, параллельным курсом, бежали муравьи уже безо всякой ноши, спешившие, не иначе как, за очередной порцией яиц. И те, и другие не сталкивались и друг другу не мешали.

Хитрый доктор взял веточку и пошевелил ею муравьиный поток. Тотчас же боевые муравьи пришли в страшное беспокойство – они разбежались в разные стороны, всем своим видом показывая, что дадут отпор любому врагу. Доктор отступил. Боевые «мерзавцы» опять сцепились на «обочине». Доктор взял камушек и положил его в середину муравьиного потока. Камушек тут же оказался облеплен «охранниками»: они тащили его медленно и незаметно глазу, но через несколько минут камень был выдворен с муравьиного пути.

Тогда, довольно посмеиваясь своему коварству, доктор взял камень покрупнее и положил его прямо на бегущих муравьёв. Всё повторилось сначала: «охранники», убрав раздавленных собратьев, облепили камень, но почувствовав, что им с ним не справиться, стали устраивать под него подкоп. Рабочие муравьи в это время обтекали преграду, но скоро они благополучно вернулись в прежнее «русло».

Мимо лагеря белых людей по широкой тропе прошли женщины с ношами на голове, за ними бежали дети. Доктор исподтишка покосился на них: женщины были молодые и стройные. В сторону лагеря никто из них опять не смотрел, словно бы его и не было, но от толпы женщин незаметно для всех отстала девочка лет семи. Она, как заворожённая, глядела на доктора и боком-боком подходила к столбу, гладкому и белёсому, стоящему здесь на обочине тропинки, видимо, бог знает с какого древнего времени. Девочка обхватила столб рукой и закрутилась вокруг него на одной ножке, дрыгая второй, при этом она улыбалась и умильно или даже как-то кокетливо поблёскивала на доктора своими чёрненькими глазками.

– Красотка-шимпанзе, – добродушно пробормотал доктор, ухмыльнулся и опять занялся своими муравьями.

Но тут он услышал крики: к девочке бежала, придерживая корзину на голове, и что-то кричала ей женщина, и доктор с интересом узнал в женщине Олибу, красивую главную жену вождя. Подскочив к девочке, Олиба стала тянуть её от столба. Девочка, не спуская глаз с доктора, залилась отчаянным плачем, ещё сильнее облепив столб всем своим телом. Доктор стоял растерянно, комкая в руках свою шляпу, неловко улыбаясь и не зная, что ему делать.

Тут на крики женщины и плач ребёнка из лагеря быстрым шагом пришёл капитан. Узнав жену вождя, капитан снял шляпу и низко ей поклонился, а когда выпрямился, то встретился взглядом с глазами прекрасной Олибы – та, отпустив руку дочери и сделав несколько несмелых шажков к капитану, стояла молча и неотрывно смотрела на него. Забытая корзина покоилась на её голове, впрочем, совсем ей не мешая. Между капитаном и женщиной тёк муравьиный поток, но его никто не замечал, даже доктор на муравьёв больше не смотрел, потому что он, оторопело улыбаясь, переводил взгляд с капитана на женщину.

А капитана от взгляда Олибы вдруг обдало жаром, обдало всего, с ног до головы. По спине его потёк пот, и тут же в голове откуда-то взялись явно не его мысли. Мысли были чужие, он их чувствовал с пронзительным ужасом, он ясно чувствовал, как они тяжело проворачиваются в его голове, смешиваясь и захлёстывая друг друга, а самое жуткое было то, что эти мысли были женские…

Капитан думал, что встать ему завтра надо до петухов… Ещё он думал о корнях маниоки, сваленных вчера за хижиной, он представлял, как он режет эти, пока ещё, ядовитые корни, сваливает их в ступу и бьёт, и бьёт их пестом, и по всей деревне, возле каждой хижины, раздаётся такой же деревянный стук, а пест у него слишком тяжёлый и сделан не по росту, и ему трудно его поднимать, а потом тяжело носить воду из реки, несколько суток вымачивать яд из корней, потом сушить их на солнце, а высушенные корни растирать в муку между двух больших гладких камней, сидя в тени дерева рядом с остальными женщинами…

Это было жутко. Капитан обомлел, сердце у него замерло и остановилось, будто бы он во сне падал со скалы.

Подошёл Платон и встал рядом с капитаном. Олиба словно очнулась, отпрянула, потом глянула вниз под ноги, увидела муравьёв, вскрикнула и, ухватив дочь за плечо, потащила её в деревню. Она бежала, не оглядываясь, и волокла за собой упиравшегося ребёнка. Мужчины смотрели ей в след, капитан растерянно улыбался.

– Ни… Че… Го… Не понимаю! – вдруг отчеканил доктор потрясённо.

Капитан отрешённо покосился на доктора голубым глазом.

– Ничего не понимаю я в этих муравьях! – повторил доктор, он повернулся и запустил свою шляпу в лагерь.

Шляпа доктора, изрядно помятая за долгую дорогу, полетела по странной кривой траектории и непременно угодила бы в костёр, если бы её ловко не подхватил Жуан. Капитан, Платон и доктор Легг пошли к палаткам.

– Нет, как он делает, что всё женщины от него столбенеют? – спросил доктор у Платона.

Платон посмотрел на доктора виновато и ничего не ответил по своему обыкновению. Капитан тоже ничего не ответил, он был напуган тем, что с ним произошло, потрясён, как после кошмарного сна, и с трудом приходил в себя.

К ним навстречу встал от костра дон Родригу.

– Что случилось? – встретил он их вопросом.

– Наш доктор разочаровался в муравьях, – тихо ответил ему капитан первое, что пришло ему в голову.

Платон и доктор заулыбались, но португалец словно бы не заметил их улыбок.

– В каких муравьях? – спросил он почти с тревогой.

– Да доктор нашёл муравьёв за нашим лагерем, – сказал капитан.

Дон Родригу перевёл эти слова Жуану. Жуан нахмурился и бросился туда, откуда пришли джентльмены – к муравьям. Доктор Легг пошёл за ним, по дороге он взял у Жуана свою шляпу и, поправив платок на голове, надел её. Жуан подошёл к муравьиной тропе, пристально оглядел её и двинулся вдоль тропы. Из деревни уже бежали жители, в основном мужчины. Их чёрные лица были встревожены, глаза блуждали по земле, осматривая её, руки сжимали горящие факелы. Жуан призывно замахал им рукой. Мужчины подбежали к нему, они пошли за муравьиной армией и скоро скрылись из глаз.

Жуан и доктор, пройдя ещё немного и убедившись, что муравьиный путь ушёл от их лагеря, вернулись на костровище. Дон Родригу в это время рассказывал матросам о муравьях.

– Вы думаете, что в Африке самые страшные звери – это лев и крокодил?.. – говорил он со своим приятным португальским акцентом. – Нет… Муравьи, ведомые постоянным голодом – они самые страшные. И дикие звери бегут от них, как от самых опасных врагов, а тот, кто не смог убежать, будет обглодан дочиста. И главное оружие кочевых муравьёв – их челюсти, мощи которых хватает, чтобы прокусить даже толстую кожу носорога.

Не имея постоянного жилища, они выращивают своё потомство внутри роя на временных стоянках, которые создаются вечером. Вечером рабочие муравьи сцепляются лапками, образуя живой копошащийся ком, внутри которого находятся единственная царица и личинки. А утром – снова в путь. Цепляясь друг за друга, они закидывают живые «лестницы» на деревья, подтягиваясь, ползут вверх по стволам, с веток спускаются опять на землю, сцепившись ножками и челюстями – так они штурмуют деревья. И горе тем птицам, которые свили там гнезда и вывели птенцов…

– Жители деревни так всполошились? Неужели муравьи уничтожат посевы! – спросил взволнованный доктор.

– Нет, растения они не едят, – ответил дон Родригу. – А вот кур в закрытом курятнике… Привязанных коров, овец… Сначала закусают до смерти, потом оставят один скелет…

– А людей? – спросил сквайр.

– Случается, что обгладывают младенцев, забытых в колыбели… Лежащих больных, – ответил дон Родригу. – Здоровые люди от них убегут, ведь муравьи не умеют быстро бегать. Зато они умеют плавать… Собираясь всё в тот же огромный копошащийся ком, они штурмуют водные преграды… Когда этот ком, внутри которого находится царица, прибивает к другому берегу, он распадается и муравьи всё в том же порядке движутся дальше…

– И что же теперь делать? – спросил мистер Трелони.

– С заходом солнца муравьи уснут, и будут спать всю ночь, а утром жители опять проверят, куда лежит муравьиный путь. Если в деревню – то кострами их попытаются отпугнуть и повернуть в сторону…

И день неспешно потёк дальше. Сегодня было особенно душно и жарко, и на небе откуда-то появилось большое серое облако, которое росло, росло, пока не заполонило собой всё небо. Послышались раскаты дальнего грома, и Жуан, который учил Платона стрелять из лука, сказал ему, что скоро пойдёт дождь. Матросы спешно варили в котлах на двух кострах рис. Они взяли в деревне ощипанных кур, пальмовое масло и местный щавель и обещали всем знатный гвинейский обед.

К вечеру в лагерь европейцев пришёл Йаро и сказал, что вождь Драаго зовёт предводителя белых людей вождя Линча к себе… Приём в резиденции, подумал капитан и невесело улыбнулся. Он собирался идти к вождю, конечно же, с доном Родригу, как с переводчиком, и с Платоном.

Они шли за Йаро по деревне и присматривались: возле своих круглых глинобитных хижин, прямо на улице, чернокожие женщины стирали, занимались рукоделием и готовили что-то на дымных очагах – все были заняты своим делом, на белых людей опять никто не смотрел.

– Вот так они здесь и живут… – сказал дон Родригу. – Денег они не знают… Ямс здесь меняют на кукурузу, кукурузу на ямс или курицу, а рабов меняют на скот – прожить можно. Живут же люди и в худших условиях…

Вождь Драаго жил отдельно от остальной деревни. «Резиденция» его состояла из круглых маленьких хижин, соединённых между собой открытыми проходами и широкими дворами. Капитан уже знал, что такие гвинейские хижины называются «каза». Здесь, как сказал дон Родригу, проживала вся семья вождя: старые женщины – в одном доме, молодые родственницы – во втором, жены вождя – в третьем, а его дети – в четвёртом. Вечернее солнце окрашивало стены каз в насыщенные цвета тёмной охры, а домашние животные, – козы, овцы и куры, – свободно бродили из хижины в хижину, словно по комнатам большого дома.

В дверях одной хижины капитан заметил главную жену вождя Олибу. Она застыла в проёме, на фоне занавешивающей его циновки, в позе заправской хозяйки, как любая английская женщина – плечо опирается о косяк, руки скрещены на груди, голова склонена набок. Встретившись глазами с капитаном, жена вождя встрепенулась и стремглав бросилась в дом.

На самом большом дворе, под тенистым навесом, сидел вождь Драаго. Мужчины подошли к нему, поздоровались и встали на почтительном отдалении. Капитан приблизился и с поклоном протянул вождю саблю – в подарок.

Вождь Драаго взял саблю, положил её на колени и махнул длинной рукой, и к ним откуда-то подбежал туземец с подносом, на котором высились три кучки каких-то серых крупинок. Дон Родригу взял щепотку из одной кучки и сказал капитану и Платону:

– Это надо съесть… Это всего лишь соль… В этих местах бытует поверье, что некоторые люди даже после смерти остаются жить среди живых… И они будут вести себя, как живые, до тех пор, пока не попробуют соли… И только тогда они поймут, что уже мёртвые…

Португалец проглотил соль, не поморщившись. Капитан и Платон последовали его примеру и приготовились ждать, предчувствуя неторопливую беседу. Но вождь был удивительно немногословен.

– Я оказал вам гостеприимство и хочу, чтобы ты, вождь Линч, отдал мне вот этого раба, – сказал он капитану и показал на Платона.

Когда дон Родригу перевёл это, глаза его засверкали, а от аристократической расслабленности не осталось и следа. Капитан тоже вспыхнул.

– Платон не раб, – ответил он вождю потрясённо, но твёрдо, и уже растерянно добавил. – Платон… Платон – вождь…

– Вождь не может носить корзины, – сказал Драаго, и глаза его хитро сощурились, а полные губы заулыбались. – Корзины носят только женщины и рабы…

– А у нас корзины носят все, – решительно ответил капитан. – Вот я, вождь, а ношу корзины тоже…

– Ты – другое дело, ты – белый человек, – ответил ему Драаго, его круглое лицо выражало довольство своей находчивостью. – Белые люди – странные люди…

– За гостеприимство я подарю тебе часы, вождь, – поспешил сказать капитан. – Они золотые и громко тикают…

Вождь Драаго, казалось, задумался – глаза его застыли и слегка округлились, несколько секунд он молчал, потом быстро произнёс:

– И часы тоже…

После этого он поднялся со своего сидения и с достоинством удалился, зажав подаренную саблю под мышкой.

***

Капитан вернулся в лагерь в бешенстве, Платон был тих и молчал по-своему обыкновению, у дона Родригу гордо сверкали глаза. Мистер Трелони и доктор, которые ждали их возвращения, бросились к ним с расспросами. Все они сгрудились в тесной палатке, стараясь говорить тихо и сдержанно. Тихо и сдержанно капитан стал рассказывать, что местный царёк Драаго, этот жирный вонючий козел, – тут капитан захлебнулся яростью и молчал несколько секунд, собираясь с силами, – требует отдать ему Платона в качестве подарка за гостеприимство.

– Джентльмены, нам надо бежать, и чем скорее – тем лучше, – сразу предложил доктор Легг.

– А, может быть, принять предложение Йаро? – сказал мистер Трелони после минутного размышления, он сидел по-турецки и задумчиво покусывал травинку, прищурив один глаз. – Ну, постреляем немножко…

– Я не буду помогать этому интригану Йаро и освобождать для него местный трон, – резко сказал капитан. – Это не наша распря… Мы здесь чужие…

– Кот в перчатках мышей не поймает, – глубокомысленно изрёк мистер Трелони.

– Нет, – отрезал капитан.

– Тогда я предлагаю Платона опять усыпить, – доктор заулыбался, словно через силу, и подморгнул Платону левым глазом.

– Они не поверят, – сказал капитан. – Я уже думал об этом… Они начнут делать из Платона «зомби» или чучело…

– Палатки придётся бросить, – сказал сквайр, он уже обдумывал детали побега. – Не начинать же складывать их на виду у всей деревни… Да и нести их будет тяжело, мы одни столько теперь не унесём…

– Самое важное мы возьмём: оружие и медикаменты, – ответил капитан.

Тут подал голос дон Родригу.

– У меня сложилось впечатление, господа, что вождю нужен не столько Платон, сколько его амулет, – осторожно произнёс он.

– Да, я тоже это заметил, – ответил капитан. – Этот Драаго глаз с амулета не спускал.

И уже обращаясь к Платону, капитан сказал сквозь зубы, словно бы устало:

– Я тебя прошу – сними ты эту штуку с себя пока… Сними и спрячь, за ради господа бога…

Платон снял амулет, накрутил на него бечёвку, на которой тот висел, и зажал амулет в кулаке.

– И пусть Платон пока никуда не отходит от лагеря, – вставил своё соображение мистер Трелони.

Тут снаружи палатки раздался голос Жуана, который звал своего отца. Дон Родригу выглянул: Жуан что-то ему сказал. Когда дон Родригу залез обратно в палатку, лицо его выражало непомерное удивление. Посидев недолго с оторопелым видом, словно подбирая слова, португалец тихо произнёс:

– Здешний колдун, имя которого произносить запрещено, зовёт вождя Линча к себе… Сейчас же… Он прислал провожатого…

Капитан выругался сквозь зубы и стал собираться: он решил идти, конечно же, с доном Родригу, взяв обязательно в подарок для колдуна часы.

***

Капитан выглянул из палатки: он увидел чернокожего мальчика, стоящего поодаль и терпеливо ожидающего его. Капитан потряс свои сапоги, чтобы вытряхнуть из них насекомых, которые туда могли заползти, и стал их натягивать, следом за ним вылез и стал обуваться, с такими же предосторожностями, дон Родригу. Мальчик повёл белых людей быстро, иногда оглядываясь на них.

Место, в которое они вскоре пришли, было уединённое и дикое, неприветливые скалы почти отвесно уходили здесь в тёмную воду. Обогнув их, они пошли за мальчиком вдоль берега озера, вспугнув нескольких поспешно скользнувших в воду крокодилов, поднялись на пологий холм и зашагали по сухим серым ракушкам, по скорлупе крокодильих яиц и по многочисленным змеиным выползкам – ороговевшим кускам кожи, сброшенной змеями во время линьки. Высохшая скорлупа яиц крокодила зловеще хрустела под их ногами.

Вершина холма была покрыта какой-то ползучей растительностью. Здесь, на самой вершине, стояло одинокое дерево, от ствола которого дон Родригу, остановившись, отковырнул кусочек, понюхал и протянул капитану. Капитан тоже понюхал: пахло ладаном, это оказалась смола ладанного дерева. Капитан зажал её в руке и оглядел окрестности.

Он увидел размытые очертания пологих холмов, изрезанных глубокими трещинами, и нагромождения огромных глыб, обрамляющих идущую к горизонту цепочку тёмных угрюмых гор. Ничто не оживляло этого застывшего пейзажа, даже звуки, окружающие их до этого, смолкли, казалось, навеки, и капитана почему-то охватило щемящее чувство одиночества… Да, в приятном месте живёт этот колдун, подумал капитан и опять поднёс к носу кусочек ладана.

И тут же какие-то неясные воспоминания всплыли у него в сознании паутиной зыбких, неопределённых и путаных линий, но это были странные образы, с реальной жизнью никак не связанные: кружевной зонтик, лежащий на анатомическом столе в окружении каких-то хирургических инструментов отвратительного вида, женская туфелька, истекающая кровью, и огромный перевёрнутый таракан, шевелящийся между чьих-то раздвинутых голых ног…

Капитан резко отшвырнул ладан и поспешно вытер руку об одежду.

Мальчик поторопил их. Повинуясь ему, капитан и дон Родригу прибавили шаг. Было пасмурно, но чувствовалось, что солнце вот-вот сядет в горы, потому что с каждой минутой становилось сумрачнее. Мальчик подошёл к пролому в скале и скользнул в него. Джентльмены последовали за ним – пролом оказался довольно просторным, за проломом шёл проход в глубину скалы, а где-то впереди, впрочем, недалеко, трепетал огонь светильника, так что идти было не трудно. И здесь опять пахло ладаном.

Проход был не глубок, и скоро они вошли в небольшую пещеру. Колдун сидел на полу, на циновке, и смотрел на капитана удивительно смышлёными, даже хитрыми глазами, у его ног горел масляный чадящий светильник, который неестественно, снизу, освещал его чёрное лицо. Не зная, что делать, капитан поклонился колдуну и протянул ему часы – в свете светильника серебряная пузатая «луковица» часов, мягко поблёскивая привязанным ключиком, быстро закрутилась на крупной цепи. Колдун улыбнулся и протянул длинную руку. Капитан вложил часы в эту руку и отступил от колдуна.

Может быть, дон Родригу и переводил ему слова колдуна – капитан этого не помнил. Он как будто всё понимал и без всякого перевода. Очень медленно и внятно колдун сказал ему:

– Уходи к горным фульбе… И не надо слушать Йаро, пусть он идёт своей дорогой… А я задержу вождя… И задержу дожди… Не верь гиенам, они обманщики… Избегай львов, они отнимают друзей… А вот горная лань тебе поможет… А теперь иди…

И словно что-то толкнуло капитана в грудь так, что он даже покачнулся. Капитан попятился, посмотрел на колдуна потрясённо, но тот уже закрыл глаза и, казалось, погрузился в глубокий сон – лицо его расслабилось, грудь мерно задышала. Капитан выругался тихо, сквозь зубы, резко повернулся, мотнул головой дону Родригу, призывая его за собой, и двинулся на выход за мальчиком, который уже засеменил прочь.

Идти обратно было удивительно далеко. Капитан прекрасно помнил, что здесь до выхода в проломе было буквально два шага, а они шли уже минут пять и всё никак не могли выбраться наружу. Позади себя он слышал осторожные шаги дона Родригу, впереди всё так же бодро семенил мальчишка. Капитан хорошо видел его чёрные худенькие ножки, они мелькали перед его глазами всё быстрее и быстрее, и капитан прибавил шаг, вопросительно оглядываясь на португальца, и когда тот ободряюще кивнул ему, капитан пошёл скорее, едва успевая, впрочем, за мальчиком, который, сворачивая в какие-то закоулки и повороты прохода, неловко оступался ногой, и всё же шёл так быстро, что капитан спустя какое-то время схватил дона Родригу за руку и потащил его за собой. Они почти бежали, но всё же с трудом поспевали за мальчишкой…

Капитан очнулся на поверхности. Он стоял возле пролома в скале и крепко держал за руку дона Родригу, который удивлённо, но молча, смотрел на него. Было так же сумрачно, солнце так же садилось в горы. Мальчик стоял поодаль в ожидании. Откуда-то невыносимо тянуло ладаном.

***

Когда капитан и дон Родригу вернулись в деревню, они увидели вокруг своего лагеря часовых – четверо могучих, как на подбор, африканцев с копьями в руках повернули головы в их сторону. Матросы и джентльмены, как обычно, сидели у двух костров, разложенных неподалёку друг от друга.

– Что они здесь делают? – спросил капитан про воинов, подходя к кострам.

– Их привёл Йаро и сказал одно слово – «Драаго», – ответил ему Платон, отодвигаясь в сторону, чтобы освободить капитану место. – Я думаю, что так приказал вождь…

– Вот сука, – обругал капитан непонятно кого.

Он сел к костру рядом с Платоном и зябко протянул руки к огню.

– Ну что? – спросил у него мистер Трелони коротко.

– Он сказал, чтобы мы уходили, – ответил капитан зло, он смотрел на свои пальцы, красные от огня костра и был словно не в себе.

– А вот это уже приказ! – воскликнул дон Родригу, он как-то вдруг сразу заволновался.

Капитан поднял глаза и оглядел всех.

– Вы, конечно, уже всё понимаете? – спросил он и добавил. – Надо уходить… Сегодня… Перед рассветом… Часовых мы с Платоном берём на себя…

Тут он посмотрел на дона Родригу, который сидел рядом с сыном, и спросил:

– Дон Родригу, вы с Жуаном идёте с нами?

– Да, конечно, – поспешно ответил португалец и что-то сказал сыну.

Жуан посмотрел на капитана и кивнул ему головой. Капитан улыбнулся Жуану ободряюще. Некоторое время все сидели молча, думая каждый о своём и готовясь мысленно к завтрашнему дню.

– Как вам местный колдун? – вдруг спросил мистер Трелони.

– Угм, – хмыкнул капитан как-то неопределённо. – Производит впечатление…

– И главное: он ведь старый уже мужчина, – сказал сквайр чуть ли не с одобрением.

– Старый?.. – переспросил капитан, он казался удивлённым. – Мне он показался не старше вас… Мускулистый такой…

– Мускулистый?.. Да нет же!.. – заспорил сквайр. – Сухонький, тщедушный старичок, но сильный ещё, кажется, жилистый…

– Может мы говорим о разных колдунах?.. – произнёс капитан и обратился к португальцу. – Скажите, дон Родригу, ведь вы этого колдуна уже видели раньше… Как он вам сегодня показался?

– Я его сегодня не видел, – сказал португалец коротко.

– Ну как же?.. – ахнул капитан. – Мы пришли, он сидел на полу… У его ног горел светильник…

Дон Родригу помолчал, потом он потёр себе виски изящным жестом и, не спуская застывших глаз с костра, проговорил медленно:

– Может быть, он и сидел на полу, но он сидел за ширмой… Что-то наподобие ширмы, зелёной такой… Из травы и веток…

У капитана вытянулось лицо. Он потрясённо смотрел на проводника.

– Мать его разтак!.. И бабку!.. – вскричал доктор Легг в полнейшем изумлении.

Остальные ошарашенно молчали, не зная, что и сказать. Тишину нарушил капитан.

– Всем приготовиться, проверить оружие и спать, – сказал он, вставая. – Мы с Платоном – на вахте.

Потом он подошёл к костру матросов и стал с ними о чём-то договариваться.