Текст книги "Кровавая вода Африки. Достояние Англии. Книга III"

Глава 4. Фульбе

Эта ночь была тёмная. В назначенное время, не вставая с земли, капитан подполз к первому туземному часовому, который стоял неподвижно очень давно и не подавал признаков жизни. Капитан бросил в сторону камешек. Тот глухо, но явственно стукнул о землю – часовой даже не повернул голову в ту сторону. Капитан понял к своему удивлению, что часовой спит, причём спит стоя, в сгорбленной позе, опираясь на копьё всем своим могучим телом – грудь часового мерно поднималась и опускалась. Капитан пополз ко второму часовому – тот тоже спал в такой же застывшей, окаменевшей позе. С другого конца лагеря, от других двоих часовых, капитану призывно махнул рукой Платон. Капитан встал на ноги и пошёл к нему.

– Кажется, они спят, – прошептал Платон, он тоже поднялся на ноги.

– Ещё как спят, – ответил ему капитан. – И в такой «удобной» позе… Мы могли бы даже собрать палатки… Собери хотя бы одну. Надо будить наших.

Платон скользнул к палаткам. Капитан приблизился к часовому и посмотрел ему в лицо – часовой спал, глаза его были закрыты, размеренное дыхание было отчётливо слышно. Капитан поводил рукой перед носом часового, потом оглянулся на Платона и пошёл следом за ним.

Из палаток уже вылезали матросы, они молча шли в крайнюю палатку, доставали оттуда заплечные мешки, закидывали их себе на спину, вешали на плечо патронные сумки, брали мушкеты и уходили по направлению к ближайшим зарослям. Жуан помогал Платону собирать самую маленькую палатку. Дон Родригу, мистер Трелони и доктор Легг тоже взяли свой груз и оружие и бесшумно растворились в темноте. Капитан дождался, когда Жуан и Платон уйдут, и ещё раз оглядел красноватые, неясно озаряемые светом совсем прогоревшего костра палатки и застывшие фигуры часовых. Потом он тяжело поднял с земли и закинул себе на плечи мешок, положил мушкет на плечо курком кверху и произнёс едва слышно, угрожающе:

– Но если кто-нибудь решится нас преследовать… Пусть молится тогда всем своим богам…

Он пустился догонять остальных. Когда из зарослей навстречу ему выдвинулись тёмные силуэты, капитан, ни слова не говоря, поднял руку и махнул вперёд. Платон первым пошёл по узкой дорожке мимо деревенских наделов и посадок. Все двинулись за ним. Капитан замыкал шествие.

За ночь долина остыла, и к рассвету стало чуть ли не прохладно. Поднимавшееся солнце высветило клочковатый ночной туман, и в этом зарождающемся свете нового дня отряд пошёл по мокрой от росы траве быстрее. Скоро утреннюю тишину робко проверила первая, ещё сонная птица, ей ответила вторая, потом птицы загомонили на все лады… Петухов не слышно, подумал капитан, значит, мы ушли уже далеко. Он вспомнил перекличку деревенских петухов: начинали кричать почему-то всегда молодые голоса, им вторили хриплые напевы петухов-ветеранов. Тут же, отпущенной пружиной, в деревне мандинка раскручивался очередной день – из островерхих хижин выходили женщины, азартно кудахтали куры, звякали колокольчики горбатых длиннорогих коров, которых босоногий пастух гнал на пастбище.

Платона, идущего впереди отряда, сменил Жуан – места начинались неизведанные, так далеко моряки, охотясь, ещё не заходили. Тропа давно кончилась, незаметно истаяв. Время от времени капитан, идущий последним, оглядывался, и вдруг ему показалось, что на оставленном позади пути стоит белёсая маленькая фигурка и машет ему рукой, как бы прощаясь. Капитан замер, как вкопанный, напряжённо вглядываясь в это видение.

– Что? – обернувшись, спросил у него Платон.

Он тоже остановился и встал рядом, так же усиленно всматриваясь в клубящуюся рассветную мглу – за плечами его висел лук, в руках он держал мушкет.

– Нет… Померещилось что-то, – ответил капитан и попросил. – Ты посматривай назад, ладно?.. Я хочу поговорить с нашими проводниками…

И уже, уходя от Платона, он пробормотал едва слышно:

– А дождя так и не было…

Капитан быстро пошёл, обгоняя идущих матросов и на ходу внимательно приглядываясь к каждому. Трава на земле была жёлтая и сухая, почти лишённая боковых побегов, она постепенно густела и становилась выше, а её стебли, сломанные ногами, были упругие и чувствительно кололись.

Жуан неожиданно, словно почувствовав или услыхав что-то, оглянулся, увидел капитана и остановился. За ним встали и остальные. Капитан подошёл к нему и дону Родригу, про себя отметив, что оба тяжёлых мушкета Жуан несёт сам, отдав отцу свой лук.

– Они далеко живут, эти фульбе? – спросил капитан у дона Родригу, глянув исподтишка на него оценивающе, и ему показалось, что португалец выглядит усталым.

– Не далеко… К вечеру придём, – ответил дон Родригу. – Совсем маленькая деревушка фульбе-язычников расположена вон на том плато.

И он показал на виднеющиеся впереди уступы.

– А какой-нибудь ручей на пути будет?.. – спросил капитан, потом пояснил. – Нам надо бы отдохнуть и поесть…

– Да, сейчас найдём, – быстро ответил дон Родригу и что-то сказал сыну.

Жуан кивнул утвердительно и посмотрел вокруг. Через секунду он двинулся в сторону, а капитан, пропустив всех, опять пошёл самым последним.

Идти было недалеко, до опушки ближайшего леса, на которой, несмотря на жаркое лето, ещё сохранилась небольшая речушка, впрочем, почти пересохшая. Все занялись устройством привала. Доктор Легг с мистером Трелони подошли к капитану, и доктор сказал:

– Капитан, когда вас вчера не было, мы с мистером Трелони сделали в деревне запас провизии на сегодня…

– Да?.. – удивился капитан и понимающе улыбнулся. – И во что вам это обошлось?..

– В м аленькое зеркало для Йаро, – ответил сквайр и хихикнул.

– Ну, тогда накормите нас, пожалуйста, джентльмены, – попросил капитан.

Он пошёл к речке, а доктор расстелил покрывало и с помощью мистера Трелони стал доставать и раскладывать еду из мешка. Потом доктор стал созывать остальных «к столу». Когда все расселись вокруг покрывала, доктор важно, не без гордости произнёс, изображая радушного хозяина и потирая руки:

– Итак, господа путешественники, прошу отведать – настоящий завтрак горных мандинка!

Потом он широкими жестами стал указывать на то, что лежало «на столе»:

– Пожалуйста… Лепёшки мандинка… Куры мандинка … Фрукты мандинка … И даже яйца…

– Яйца тоже мандинка? – спросил капитан, сощурившись и опустив глаза.

– Нет, – начал, было, объяснять доктор, не раскусивший подвоха. – Яйца кури…

Тут он остановился на полуслове, удивлённый взгляд его застыл на капитане.

О, чёрт! – воскликнул он и добродушно рассмеялся. – Как вы меня поймали, капитан!.. Нет, друзья! Яйца не мандинка… Яйца куриные… Кушайте спокойно, пожалуйста…

Все довольно расхохотались и принялись за еду.

Скоро капитан скомандовал «подъём» – бивуак быстро свернули и тронулись в путь.

Какое-то время они шли по краю леса – здесь было не так жарко. Дорогу прорубать теперь нужно было самим, и всем по очереди пришлось поработать тяжёлыми ножами, и матросам, и джентльменам.

Африканский тропический лес поразил доктора Легга приглушённой тишиной и умиротворённостью. В этом лесу даже днём было темно, влажно и жарко, и он был настолько густой, что рассмотреть, что впереди, было невозможно – всё загораживалось кустами, глянцевыми листьями и стволами, заросшими папоротником, лианами и мхами. Солнечный свет, проникая сквозь густые кроны деревьев верхнего яруса мягкими лучами и размытыми пятнами, создавал иллюзию удивительной безмятежности и спокойствия. Вокруг порхали бабочки, гудели пчелы, собирающие мёд с цветов. Где-то высоко на деревьях перекликались птицы. Смешные обезьянки начинали пронзительно кричать и прыгать с ветки на ветку, завидев отряд – там, наверху, обитало многочисленное и разнообразное племя, которое рождалось и умирало высоко наверху, никогда не спускаясь на землю.

Но доктор уже знал, что некоторые листья не так безобидны, как казались на вид, что они защищены смертельной смесью ядов из танина, стрихнина и цианида, что ночью этот лес превращался в царство силы и страха, в арену неистовой борьбы за жизнь, и человек со своими слабыми мускулами в этом царстве играл совсем неприметную роль.

Они вышли из леса к небольшой, круглой, как блюдце, долине, и дон Родригу сказал, протянув руку, что деревня фульбе находится вон за теми деревьями. Доктор посмотрел в том направлении и увидел отдельно стоящие деревья – они словно плавали в знойном мареве долины. Он сморгнул от пота, который застилал ему глаза, потом вытер мокрые брови тыльной стороной руки и двинулся за проводниками дальше.

Несмотря на усталость и жару, все пошли быстрее, увидев чёткое направление и почувствовав, что конец перехода близок. Скоро отряд уже подходил к деревне.

***

Деревня состояла из круглых хижин, стоящих на высоких глинобитных фундаментах. Им никто не встретился на дороге, не повстречался и возле хижин, словно бы все жители разом легли спать, положив рядом с собой и всех своих домашних животных, потому что их тоже не было слышно – было тихо, до одури тихо, тихо до звона в ушах. Матросы насторожились. Джентльмены проверили порох на затравках пистолетов и пошли по деревне, оглядываясь и озираясь. Жуан с капитаном шли впереди.

Подойдя к дверному проёму одной хижины, Жуан застыл на пороге, прислушиваясь, потом что-то негромко спросил. Не получив от хозяев ответа, он откинул травяную циновку, занавешивающую вход и заглянул внутрь. Постояв так недолго, приглядываясь и словно даже принюхиваясь, он опустил циновку, покачал капитану отрицательно головой и медленно двинулся дальше.

Потом они нашли первых убитых, и скоро убитые жители стали попадаться всё чаще и чаще. Некоторые тела лежали в хижинах, иные на пороге или в своих двориках, кто-то даже сжимал в руках копьё или лук, но по всему было видно, что на деревню напали врасплох, и жителей убили внезапно. Женщин среди убитых не было – женщин и детей, как понял капитан, увели живыми.

Жуан вышел из очередной хижины и что-то закричал дону Родригу, по его чёрному, искажённому горем лицу катились слёзы. Он их не стеснялся и не вытирал.

– Он говорит, что их надо похоронить, – сказал дон Родригу и просительно посмотрел на капитана.

– Конечно, мы их похороним, – согласился капитан едва слышно и утвердительно кивнул Жуану.

– Похоронить надо сегодня… Ночью их съедят гиены, – сказал дон Родригу.

Капитан молча кивнул. Глаза его ощупывали хижины, потом он спросил:

– Что здесь могло случиться?

– Особенного – ничего… Просто война, – ответил дон Родригу. – Фульбе-мусульмане воюют против фульбе-язычников и против дьялонке… Это деревня фульбе-язычников.

Капитан подозвал матросов и отдал им приказ.

Вечерело, солнце уже садилось, когда они начали хоронить убитых. Матросы сносили их из хижин и двориков, залитых чёрной застывшей кровью, и складывали в ряд возле костра, который доктор и мистер Трелони развели на краю крошечного поля у окраины деревни. Жуан сначала помогал матросам вытаскивать погибших, потом ушёл в деревню и вернулся уже с двумя мотыгами. Внимательно посмотрев вокруг и что-то прикинув, он стал мотыгой копать землю и ожесточённо сдвигать её в одну сторону. Платон взял вторую мотыгу и стал ему помогать. Через какое-то время капитан принёс им калебас с водой.

Капитан стоял на свежей земле возле могилы, и на душе его было сумрачно, как только и бывает, что во время похорон, а в голове билась странная мысль: «Всё пропало… Навсегда… Безвозвратно». Откуда взялась эта мысль, и что навсегда пропало, капитан не знал, но как только он задумывался над этим, как только он старался, наконец, с этим определиться, мысль ускользала, и какое-то время её не было, и голова его была свободная, пустая и гулкая, а потом неотвязная мысль опять появлялась в его голове и начинала биться в ней испуганной, пойманной птицей.

Капитан потряс головой, сошёл с кучи земли и в наступившей уже темноте увидел, как два матроса за руки и за ноги несут очередное тело. Убитый туземец был высок, и капитану показалось, что тело его провисло до земли и почти по ней волочится. Матросы устало положили тело в общую шеренгу. Капитан нагнулся с факелом над убитым, разглядывая его татуированное, мертвенно-успокоенное лицо, да так и застыл. У этого высокого и сильного африканца была прострелена голова: короткие волосы белёсо курчавились на лбу, подпалённые огнём выстрела в упор. Остекленевшие глаза убитого с немым укором смотрели на капитана, словно это он был во всём виноват… Безвозвратно, безвозвратно, опять подумалось капитану.

Между тем могила была готова, она получилась длинная, как траншея, и совсем неглубокая. Матросы принялись опускать убитых в эту могилу, тело за телом. Жуан, стоя на дне, принимал у матросов тела и устраивал их внизу, и скоро вся могила оказалась заполненной. Потом Жуан выбрался из ямы, накрыл тела циновками, снятыми с дверных проёмов, и все вместе, дружно, словно торопясь побыстрее отделаться от мертвецов, они принялись сдвигать с краёв могилы землю и ссыпать её вниз. Они и правда торопились: все смертельно устали и хотели есть, а от костра до них доносились вкусные, будоражащие запахи – это дон Родригу, доктор и сквайр разделали и зажарили тушу маленькой косули, а ещё принесли воды из ручья, насобирали в деревне дров на ночь и теперь ждали остальных.

Только у костра сегодня было не весело. Разговаривали мало, а если и говорили что-то друг другу, то тихо и приглушённо, а потом и совсем замолчали. Матросы, поев, пошли спать, и скоро они уже устраивались на подстилке из веток, мечтая о мягких аббах, в которые они заворачивались в пустыне. Джентльмены сидели у костра и молчали.

– Да что тут говорить! – вдруг воскликнул мистер Трелони. – Взять хотя бы наши, европейские религиозные войны между католиками и протестантами… Ведь каждый раз причины этих войн были не столько религиозными, сколько экономическими… Вы не находите?

– А ещё за этими войнами стояла борьба за власть, – угрюмо сказал капитан.

– Да это уж, как водится! – воскликнул доктор Легг, он отмахнулся от какого-то зловредного насекомого, который норовил впиться в его отросшую за эти дни рыжую бороду. – И все религиозные войны, особенно в эпоху нашего, европейского Средневековья отличались особой жестокостью…

Глаз у доктора от чьего-то укуса заплыл ещё днём, и сейчас доктор смотрел на всех одним глазом. Мистер Трелони подал ему из костра горящую и дымящуюся ветку, и доктор стал ею отбиваться от назойливого кровопивца.

– И всегда, чтобы захватить новые земли, новых рабов, новое золото, новые города или новые корабли прикрывались верой, – произнёс сквайр. – Ведь это так удобно, когда твои солдаты фанатично преданы тебе, веря, что эта война угодна богу…

На некоторое время наступила тишина, которую прервал дон Родригу.

– Африка – это «глубоко верующий» континент, – тихо сказал он. – Здесь исповедуют христианство, мусульманство и немного иудаизм. Но наряду с традиционными мировыми религиями здесь господствует своя, африканская религия. В Африке верят в Верховное существо – небесное божество, верят в предсказания, когда дух вещает или через уста одержимого или через начертанные на земле знаки, которые толкует служитель культа… Ещё африканцы верят, что в земной и неземной жизни всё взаимосвязано, что после смерти человеческого тела продолжается «неземная жизнь», что душа человека даже может вернуться в земной мир, но уже в другом качестве… И ещё они верят в животных-покровителей. Они говорят: «Зверь и человек – близнецы»… А война между двумя деревнями может произойти вообще по нелепой причине: если колдуна соседнего племени заподозрят в том, что он наводит порчу… Ещё здесь верят, что ничего не может произойти просто так, без причины… А если что-то произошло – ураган, пожар, наводнение, засуха, чья-то смерть, значит, виноват чужой колдун, который навёл сглаз или порчу…

– А что фульбе-мусульмане? – спросил Платон.

– Они славятся огромным желанием распространить свою веру, – ответил дон Родригу коротко.

– Но распространение христианства тоже прошло с помощью меча, – сказал доктор Легг. – Это вся история иезуитов, завоевания испанцев и португальцев в Южной Америке… Столько жестокости и варварства под знаменем католицизма…

Ему никто ничего не ответил – разговаривать, а особенно спорить сейчас как-то не хотелось, и молчание наступило надолго. Потом джентльмены тоже засобирались спать, кроме капитана, который остался на вахте.

Капитан сидел у костра и прислушивался к окружавшим его звукам. Ночь была не тёмная, светили звёзды, и ему показалось, что эта ночь – живая, и что у этой ночи есть своя вязкая суть, своя чуткая плоть, тёплая, тугая и враждебная. И эта плоть словно вбирала его в себя, поглощала, впитывая без остатка. Вдруг кто-то совсем рядом завыл жалобно, резко и неприятно вскрикнув в конце. У капитана холодок пошёл по спине.

И тут он услышал голос мистера Трелони, который спросил, чуть приподнимаясь со своего места:

– Вас словно что-то мучает, капитан?

– Всё в этих местах какое-то нереальное, – ответил капитан, помолчав. – Я здесь, как будто, или сошёл с ума или напился, как лорд, до чёртиков…

Он медленно, даже с каким-то ожесточением потёр лоб двумя руками. Мистер Трелони неясно хмыкнул, сел окончательно и спросил почти весело:

– А может, как раз всё – реальное?

– Что вы хотите этим сказать? – переспросил капитан, покосившись на сквайра.

– Ну, это смотря что мы с вами принимаем за реальность, – проговорил сквайр и задумчиво потрогал свой шрам на заросшей щеке.

Капитан выжидающе смотрел на него. Сквайр поспешно стал объяснять:

– Ну, вот, например, ирландский епископ Клойнский Джордж Беркли удивлён, что среди людей, непонятно почему, преобладает мнение, что дома, горы, реки, одним словом, все чувственные вещи имеют существование, природное или реальное, отличное от того, как их воспринимает разум. Сам он утверждает, что бытие – это есть или то, что воспринимается, или тот, кто воспринимает. По учению Беркли – а он ещё жив, кстати – только дух существует на самом деле, весь же материальный мир является одним обманом наших чувств, и непроизвольность этого обмана коренится в первоначальных представлениях, возбуждённых душой всех душ – самим Богом…

– О господи, мистер Трелони! А нельзя ли попроще!.. – воскликнул капитан.

– Попроще? Пожалуйста, – мистер Трелони на мгновение задумался, а потом сказал. – Бодрствование – просто другой уровень сна… Мы все, дружище, или постоянно спим или находимся… Ну, как бы сказать, чтобы вы поняли… В матрице, что ли?..

– Бог ты мой! Это в какой ещё матрице? – переспросил капитан.

Ну, хорошо… Давайте по-другому! – опять принялся объяснять сквайр. – Ну, например, с чего вы взяли, капитан, что вы – капитан и что вы сейчас сидите у костра?..

– Ну… Я же это знаю… – проговорил капитан, окончательно растерявшись, потом вскричал. – Я это чувствую, чёрт побери!..

– Но во сне вы тоже знаете и чувствуете, – быстро сказал довольный сквайр. – И плачете, и боитесь, и умираете, как на самом деле… Разве нет?

– Чёрт!.. Мистер Трелони, вы меня в конец запутали, – пробормотал капитан и спросил. – А что же тогда, по-вашему, реальность?

– Не знаю, – резко ответил сквайр. – А вот многие наши великосветские вертопрахи уверены, что жизнь – это беспрерывная игра, вроде маскарада или жмурок, когда можно с детской беззаботностью радоваться ей, не принимая близко к сердцу невзгоды, которые и созданы, как им кажется, лишь для того, чтобы было интересно жить, испытывая при этом разные ценные переживания…

– Ну, это уж дудки, – капитан нащупал, наконец, в разговоре знакомую почву и повеселел. – Это надо у наших бедняков спросить – игра жизнь или что другое!..

– Господа философы, ну что вы раскричались? – вдруг раздался из темноты сердитый голос доктора Легга, он приподнялся на локте с земли и смотрел на спорщиков, подслеповато моргая со сна. – Остальным спать не даёте, а завтра день тяжёлый…

– Простите, доктор, – сказал капитан виновато. – В самом деле, спать пора… Завтра вставать рано… Ложитесь, мистер Трелони, завтра договорим…

Мистер Трелони стал снова укладываться и скоро затих. Капитан покосился в его сторону, бросил ветку в огонь и пробормотал:

– Матрица ещё какая-то … Чего только эти епископы не навыдумывают…

Совсем недалеко резко закричала ночная птица. Её крик перекрыл гвалт сверчков, оглушающий треск цикад и несмолкаемый хор лягушек. Потом раздался дальний треск, шум листвы, гул падения, и капитан понял, что где-то в лесу свалилось подгнившее дерево.

Под утро капитана на вахте сменил Платон.

***

Утром уже никто не вспомнил ночной разговор – после завтрака все опять поднялись и стали собираться в путь.

Капитан посмотрел в сторону деревни и сказал:

– Такая богатая земля, а живут они тут бедно…

– А в Московии что? Лучше что ли? А тоже земля богатейшая, – ответил ему доктор, пристраивая поудобнее свой мешок на спине: он подбрасывал его, водил плечами, перекидывая свою ношу сбоку набок, но всё же что-то его не устраивало в этом мешке сегодня.

К доктору сзади подошёл мистер Трелони и, поправив ему на плече перекрученную лямку мешка, сказал:

– Трудно представить, какого величия достигла бы Африка, если бы не вековая работорговля и, как результат её, разложение местных царьков…

Ему никто ничего не ответил – спорить было не о чём. Отряд построился и двинулся за Жуаном и доном Родригу. Замыкающим был сегодня Платон. Уходя, он обернулся на оставляемую ими могилу и вздохнул.

Наступающий день обещал быть опять жарким, а дорога сегодня шла вверх, в горы, и скоро они уже подтягивались, карабкались, тянули друг друга, цепляясь за выступы скал, пока, наконец, не перебрались через них, очутившись на зелёной прогалине среди леса.

Здесь решено было устроить небольшой привал. Все остановились и стали снимать груз. Вдруг послышалось короткое ворчание, и чьё-то жёлто-пятнистое тело, по виду очень хищное и опасное, мелькнуло возле ближайших деревьев и скрылось в пожелтевшей траве.

– Это леопард! – вскричал дон Родригу. – Мы его вспугнули!

– Леопард? – переспросил капитан, уже снимая с плеча мушкет.

Он поспешно двинулся к деревьям, и в ту же секунду другое большое жёлто-золотистое тело, сияя коричневой россыпью пятен, с шумом свалилось с дерева в двух шагах от него, злобно зашипело и исчезло так быстро, что капитан даже не успел прицелиться.

– Второй леопард спал на дереве, – пояснил капитану взволнованный дон Родригу, подходя к нему. – Просто счастье, что никто из нас не стоял у него на пути… Леопард охотится, в основном, в сумерках, а порой и в дневное время, но обычно он днём отдыхает, на земле или на дереве.

– А на кого он охотится? – спросил капитан с усмешкой.

– На крупных травоядных, а когда их не хватает – на обезьян, птиц и даже грызунов, но не брезгует и падалью, а иногда ворует добычу у других хищников, – охотно ответил португалец. – Он подкрадывается к добыче на расстоянии прыжка, бросается на неё и душит, но в случае неудачи не преследует. Остатки крупной добычи леопард затаскивает на дерево, чтобы уберечь от гиен и шакалов… Нет, это просто счастье, капитан, что вы не посмотрели на дерево…

– Почему? – уже без усмешки спросил капитан.

– Большинство животных, видя, что они обнаружены, рычат и обращаются в бегство, – ответил дон Родригу. – Однако леопард не таков. Едва он увидит, что его заметили, он тотчас нападает на охотника… Леопард – зверь очень умный и страшный. Зная, что по его следу идёт охотник, он часто взбирается на дерево и ложится на ветку, висящую над тропой… И если охотник вдруг поднимет голову и встретится глазами с леопардом, зверь бросается на него с быстротой молнии…

Привал был короткий, а потом они опять пошли длинной цепью через лес и шли так уже до самого вечера. Идти по этому лесу было довольно легко: им постоянно попадались слоновьи тропы. Слонов они не видели, но нашли в колючих зарослях скелет слона с прекрасно сохранившимися бивнями – длинными, гладкими, светло-палевыми. Брать бивни сейчас капитан не стал, решив захватить их на обратной дороге, если получится.

Когда они подошли к деревне и встали на окраине, дон Родригу сказал:

– Это богатая деревня фульбе-язычников… Они скотоводы: разводят скот и кочуют с ним… В сухое время года они уходят со стадами на юг, а в сезон дождей, к началу полевых работ, возвращаются на север. И тогда кто-то работает на полях, в основном рабы, а кто-то занимается только скотом: днём пасёт его в долинах, а вечером пригоняет назад в деревню… А выращивают они – рис, сорго, просо и кукурузу… А ещё бобы, овощи и фрукты… И так идёт испокон века, и ещё будет идти…

Капитан посмотрел на деревню. Он увидел всё те же неказистые круглые хижины, стоящие на глиняных фундаментах. Их куполообразные крыши были крыты тростником… Ветки деревьев, глина, солома, подумал капитан. Такой дом может стоять очень долго, если за ним следить и вовремя обмазывать остов глиной после обильных дождей…

Из деревни к ним вышел вождь в великолепном плаще из голубых обезьяньих шкур – невысокий красивый фула, уже давно достигший поры своей зрелости. Держался он с достоинством и даже с каким-то величием. Он и дон Родригу дружески, но церемонно приветствовали друг друга. Джентльмены и матросы склонились перед вождём в низком поклоне.

Вождя сопровождали мужчины деревни, которые разительно отличались от тех негров, которые встречались капитану до этого. У них была не чёрная, а скорее загорелая до красноты кожа, узкое овальное лицо без выступающих вперёд челюстей и губ, губы были тонкие, и нос – тонкий прямой, а глаза большие, и эти туземцы, как на подбор, были все высокие и худощавые. Одеты мужчины были во что-то просторное наподобие туники, по бокам их лба и щёк была нанесена татуировка, а прямые волосы свободно лежали по плечам.

Договариваться с вождём о проводниках и носильщиках в северные горы решено было завтра, а ещё капитаном завтрашний день был отведён на отдых и всякие хозяйственные надобности – надо же и в порядок себя приводить время от времени, да и оружие почистить.

Из деревни им принесли бобов, какой-то зелени, молока и простокваши. Вечером, после немудрящего ужина, все опять с увлечением слушали у костра дона Родригу, который рассказывал про племя фульбе или фула, как их ещё называли.

– Вы по цвету кожи, наверное, догадались, что фульбе не похожи на те народы, в окружении которых они живут, – говорил португалец неспешно. – У них светлая кожа… И трудно сказать, откуда они появились в Африке. Кто-то говорит, что они пришли из Эфиопии, другие утверждают, что они родом из Сомали, третьи – что из Палестины… А вот я считаю, что они перекочевали сюда через Судан из Египта.

Вы уже видели их круглые хижины… Каждая семья занимает несколько таких хижин. Хижины одной семьи располагаются по кругу, а в центре устроен двор, и в него выходят дверные проёмы всех хижин-комнат. Такое жилище называется «вуро». Для каждой жены и каждой наложницы строится отдельная хижина. Женщины фульбе стройны и грациозны – вы их завтра увидите… Особенно они хороши, когда несут на голове калебасы. Одеваются они в длинные рубахи, а на запястьях – браслеты, и им ещё в детстве татуируют лицо…

Разводят фульбе кур, уток, коз и овец на мясо, а ещё коров, только говядины они почти не едят. Скот у них служит мерой богатства, обмена и брачного выкупа. Чем больше у человека коров – тем большее богатство он передаст своим детям… Любимый их скот – особая порода полудиких зебу, которые очень привязаны к хозяину и знают свои имена…

Спать в этот день все легли поздно, кроме вахтенного, который остался у костра караулить лагерь.

***

Когда капитан и доктор Легг на следующее утро вернулись от ручья в лагерь, мистер Трелони был занят штопкой своей рубахи. Нитку он оторвал с запасом, чтобы надолго хватило, и не надо было её каждый раз отрезать, и теперь мучился с нею – ему не хватало длины руки и приходилось нитку перехватывать, чтобы продёрнуть. Но всё равно проклятая нитка путалась, крутилась, и сквайр уже начинал сердиться.

Доктор Легг подошёл к нему. Сквайр, занятый шитьём, на него даже не покосился.

– Мистер Трелони, – сказал ему доктор, улыбаясь. – Я вам сейчас одну вещь скажу, но вы можете хранить молчание…

– Ах, вы, значит, будете мне чёрте что говорить, а я должен хранить молчание? – воскликнул тут сквайр, взорвавшись – капризная нитка вконец запуталась.

– Ну, почему сразу чёрте что? – доктор покраснел, он был растерян и даже возмущён. – Что же я?.. Ничего другого, по-вашему, уже сказать не могу?

– Можете, конечно, но чего это вдруг я должен хранить молчание? – сквайр отшвырнул рубаху и подскочил, уже свирепея, к доктору. – Вы не очень-то всегда молчите…

– Это на что вы изволите намекать, сэр? – доктор уже забыл, что он намеревался сказать только что – он заложил руки за спину и испепелял раздетого по пояс сквайра взглядом сверху вниз.

Всё это время капитан глядел на них с улыбкой, поглаживая свежевыбритый подбородок и покачиваясь с пяток на носки.

– Мистер Трелони! – вдруг сказал он поспешно. – Доктор Легг хочет сказать вам только, что ваша миска уплыла по течению ручья…

– Как? – вскрикнул сквайр, всем телом поворачиваясь к капитану. – Моя единственная миска? Это так ваши матросы моют посуду?..

Сквайр бросился мимо капитана в сторону ручья. Капитан ухватил его за руку, останавливая.

– Она совсем уплыла, потому что её потом подхватила обезьяна, которую Жуан не смог догнать, – объяснил капитан.

– Чёртова макака! – яростно закричал мистер Трелони и топнул ногой. – Она теперь будет лопать из моей миски!.. А ложку мою вы для неё помыли?.. А мне-то что теперь прикажете делать?.. Из чего я теперь буду есть?

– Ну, это же я вам и хочу сказать! – воскликнул доктор Легг, ему, наконец, удалось вставить слово в поток воплей сквайра. – Что я вам отдаю свою миску, а у меня есть ещё одна, медицинская… Поэтому вы можете не расстраиваться и не кричать…

Мистер Трелони замер на месте с открытым ртом.

– Так бы сразу и сказали, – проговорил он растерянно.

– Ну, я же так сразу и сказал: можете хранить молчание… Всё, в конце концов, устроилось, – ответил ему доктор.

– Спасибо, – сказал сквайр, виновато моргая глазами.

Ему было неловко и совестно, он не знал, как теперь быть, и покосился на свою рубаху, валяющуюся на земле. Доктор Легг проследил за его взглядом.

– Давайте я зашью вашу рубаху, – сказал он. – У меня шить всегда получается отменно…

– Спасибо, Джеймс, – сказал сквайр примиряюще. – А то я от этого шитья совсем что-то не в себе… Не обижайтесь на меня, прошу вас…

– А я и не обижаюсь, – ответил доктор.

Он сел на землю и взял в руки шитье сквайра. Очень быстро доктор разобрался с ниткой, попросту сделав её короче, и начал шить. Сквайр ходил возле него, посматривая сконфуженно. Потом он сел рядом и стал веткой отгонять от доктора каких-то мелких кровопивцев. Доктор спросил что-то у сквайра, тот ответил, и скоро они уже разговаривали. Капитан, сидящий у костра, отвёл от них взгляд и, встретившись глазами с Платоном, улыбнулся ему. Платон тоже широко улыбался. Дон Родригу, всё это время напряжённо стоявший с бритвой в руках, опять стал бриться.