Текст книги "Порочная невинность"

– Ну-ну, Джози, тебе и не следует такое видеть.

Она опять провела ногой по его щиколотке.

– Наверное, то, что я скажу, прозвучит очень мрачно и даже отталкивающе, но, по-моему, в этом зрелище должно быть нечто… назидательное.

Тедди знал, что поступает неправильно, но трудно было противостоять Джози Лонгстрит, когда она на что-то решилась. К тому же они были достаточно пьяны, и их то и дело разбирал смех, так что ему пришлось три раза вставлять ключ в замок черного хода Палмеровского похоронного бюро.

– Отсюда выдают трупы? – и Джози прикрыла рот рукой, подавляя нервный смешок.

Тедди впал в по-детски шаловливое настроение.

– «Вы их убиваете, мы их разнимаете…»

Джози так расхохоталась, что пришлось согнуться и покрепче сжать ноги. Споткнувшись о порог, они наконец вошли в холл.

– Черт возьми, как темно!

– Сейчас зажгу свет.

– Нет, не надо. – Сердце у нее гулко забилось. Она взяла его руку и прижала к груди. – Нет, это испортит впечатление.

Не теряя времени, Тедди прижал Джози к двери и насладился длинным, мокрым поцелуем, а потом сунул руки ей под блузку. Ее груди вывалились из гипюровых чашечек прямо ему в ладони. Соски были длинные и твердые, как камень.

– Иисусе! – Тедди тяжело, прерывисто задышал. – У тебя просто потрясающий мускульный тургор.

Он прижался к ее груди губами и начал стаскивать с нее шорты.

– Подожди, миленький, ты уж слишком торопишься. – Джози рассмеялась и оттолкнула его. – Дай я найду фонарик.

Сунув руку в сумку, она долго в ней что-то нащупывала и наконец извлекла фонарик величиной с ладонь. Когда Джози повела лучом по стенам, окружающая тьма задрожала, а у нее самой голова пошла кругом от страха и возбуждения, словно она смотрела ужастик в «Поднебесном».

– Куда нам идти?

Тедди шутливо, для пущего веселья, пробежался пальцами по ее руке, и Джози испуганно вскрикнула.

– Вот сюда.

Он пошел перед ней, подпрыгивая от нетерпения, и она снова захихикала.

– Ну, Тедди, ты и кадр! Пахнет вроде увядшими розами и… еще бог знает чем.

– Это призрачный запах отлетевших душ, дорогая!

Незачем ей сообщать, что пахнет бальзамирующей жидкостью, формальдегидом и карболовым мылом. Тедди подошел ко второй двери и при свете ее фонарика отыскал нужный ключ.

– Не боишься?

Джози с усилием сглотнула и покачала головой.

Тедди распахнул дверь, пожалев в душе, что Палмеры чересчур аккуратны и вовремя смазывают петли: протяжный, жалобный скрип был бы сейчас очень кстати. Джози сделала глубокий вздох и зажгла свет.

– Вот черт! – Она вытерла потные ладони о блузку. – Но вообще-то похоже на зубоврачебный кабинет. А зачем тут этот гибкий шланг?

Тедди улыбнулся, вздернув брови.

– Ты что, действительно хочешь знать, зачем?

Джози облизнула пересохшие губы.

– Нет, наверное, не очень. А это… – и она указала на нечто бесформенное под белой простыней.

– Это она, единственная и неповторимая!

У Джози все задрожало внутри.

– Я хочу посмотреть.

– Хорошо, но, чур, ничего не трогать.

Тедди подошел к столу, откинул простыню, и голова Джози снова закружилась.

– Боже, – прошептала она, – Боже, какая она серая!

– Не успели еще сделать макияж.

Прижав руку к желудку, Джози шагнула вперед.

– А горло у нее…

– Это и есть причина смерти. – Тедди не удержался и похлопал Джози по попке, твердой, как яблоко. – Нож с семидюймовым лезвием. Теперь смотри сюда. Видишь, запястье совсем бесцветное и кожа содрана? Ее связали обычной бельевой веревкой.

– Вау!

– Она, между прочим, грызла ногти. – Тедди осуждающе поцокал языком и повернул голову Эдды Лу. – У основания черепа кровоподтек, значит, ее ударили по голове, прежде чем связать. При такой плотной комплекции с женщиной довольно трудно справиться. В рот ей сунули кляп: на языке остались частицы ярко-красной хлопчатобумажной ткани.

– И ты все это сам обнаружил? – Джози жадно ловила каждое его слово.

– Все это и еще кое-что.

– А ее… ну… изнасиловали?

– Я как раз сейчас провожу анализы. Если повезет и мы обнаружим сперму, тогда сумеем установить формулу ДНК.

Джози когда-то приходилось слышать этот термин, и она прониклась к Тедди еще большим уважением.

– Кто бы это ни совершил, он убил сразу двоих: и мать, и ребенка.

– Нет, леди умерла в одиночестве, – возразил Тедди. – Гормоны показали нулевую отметку.

– Извини, что?

– В ее духовке не было бобов.

– О, правда? – Джози взглянула на серое, безжизненное лицо и задумчиво вытянула губы трубочкой. – Ну я же ему говорила, что она соврала!

– Кому говорила?

Но Джози только тряхнула головой: незачем тут приплетать имя Такера. Она отвернулась от тела и обвела взглядом комнату.

Что и говорить, есть во всем этом что-то захватывающее. Все эти сосуды, бутылки, трубы, тонкие блестящие инструменты… Она взяла скальпель, попробовала лезвие и порезала большой палец.

– Дьявольщина!

– Бэби, я же сказал, чтобы ты ничего здесь не трогала.

Преисполненный сочувствием, Тедди вытащил носовой платок и промокнул узкую полоску крови. А Джози смотрела поверх его склоненной головы на серое лицо; от пива у нее шумело в голове.

– Не знала, что он такой острый.

– Такой острый, что мне ничего не стоит разрубить тебя на кусочки.

Тедди хмыкнул, опять промокнул кровь, и Джози наконец улыбнулась. Нет, он все-таки самый забавный тип, который когда-либо встречался!

– Кровь быстрее остановится, если пососать, – и Джози поднесла палец к его губам.

Он лизал палец, а она закрыла глаза. Какое интимное, потрясающее прикосновение! Когда она снова открыла глаза, в них горела нестерпимая, тяжелая похоть.

– У меня кое-что найдется для тебя, Тедди.

Он всосал ее палец в рот, а рука его легко скользнула ей в шорты, отчего Джози задрожала всем телом.

– Вот ты и достал меня. – Глаза ее заполыхали золотистым огнем, легонько вздохнув, она вынула из сумки презерватив и расстегнула ему «молнию». – Дай-ка надену.

Брюки Тедди упали до щиколоток, и он гостеприимно возгласил:

– Будь как дома!

Когда Джози в два часа ночи въехала на подъездную аллею «Сладких Вод», обессиленная и насытившаяся, Билли Ти скорчился в три погибели под передним фендером красного «Порше» и выругался, поскольку свет фар разрезал темноту в трех дюймах от его головы. Ему не хватило всего десяти минут, чтобы все закончить и убрать восвояси!

Джози ударила по тормозам, и сердце у него застучало, как мотор: на сапоги ему брызнул гравий из-под колес ее автомобиля.

Она вылезла из машины. Билли Ти сжался в комок и смотрел на ее ноги. Без чулок, босая, ногти покрыты ярко-красным лаком, вокруг щиколотки обвилась тонкая золотая цепочка. Он внезапно почувствовал возбуждение: от нее пахло тяжелыми и сладкими духами и недавним сексом.

Что-то мурлыкая себе под нос, Джози споткнулась и уронила сумку. Посыпались палочки помады, мелочь, ярко-красная косметичка, два зеркальца, пачка презервативов, пузырек с аспирином, маленький перламутровый револьвер и три коробочки «Тик-так». Билли Ти едва не выругался и прикусил себе язык, когда она наклонилась, чтобы подобрать свое имущество.

Из-под «Порше» Билли Ти наблюдал, как она присела, согнув длинные ноги, и начала бросать вещи обратно в сумку, загребая попутно и гравий.

– Провались оно все к черту! – пробормотала Джози, громко зевнула, поднялась и направилась к дому.

После того, как захлопнулась дверь, Билли Ти полминуты прождал и снова принялся за работу.

Глава 9

По воскресным утрам большинство жителей Инносенса направлялись в какую-нибудь одну из его трех церквей. Методисты собирались в церкви Искупления грехов – маленьком квадратном, похожем на короб, здании в центре города. Она была построена в 1926 году на месте Первой Методистской церкви, которую унесло наводнением вместе с достопочтенным Скоттсдэйлом и церковным старостой, в компании которого проповедник нарушал некоторые заповеди.

В южном конце Инносенса была расположена Библейская церковь, где молились черные. Никто теперь паству насильно не сегрегировал, но традиции часто сильнее закона. И каждое благословленное воскресенье дивный хор голосов, исполнявших псалмы, лился из открытых окон с ясностью и чистотой, с которыми методистам было соперничать не под силу.

В двух кварталах от церкви Искупления располагалась лютеранская кирха Св. Троицы. Она была знаменита своими пирогами и плюшками, которыми торговали по воскресным дням. И Делла Дункан, заправлявшая этим делом, нередко хвасталась, что «Троица» заработала на продаже пирогов с кремом столько, что смогла купить себе цветной витраж. А это, в свою очередь, подвигло Хэппи Фуллер устроить три платных концерта, что позволило приобрести для «Искупления» витраж еще больше.

Ну а что касается Библейской церкви, то ее прихожан вполне удовлетворяли простые, чисто вымытые стекла и столь же чистые голоса.

Воскресенья были днями благочестивых размышлений, покаянного созерцания своих грехов и яростного соперничества. С трех кафедр громогласно звучало слово Божие, и грех предавался поношению. На твердых деревянных скамьях старики и дети согласно клевали носами от жары, а женщины усердно обмахивались веерами. Орга́ны трубили, младенцы хныкали, в тарелки для пожертвований опускались тяжким трудом заработанные деньги, и с прихожан градом катился пот.

Во всех трех церквах пастыри, склонив головы, помянули Эдду Лу Хэттингер. Были вознесены молитвы о помощи Мэвис Хэттингер, ее мужу – ни в одной из церквей Остина не назвали по имени – и их оставшимся детям.

На задней скамье церкви Искупления, бледная, потерянная от горя, молча плакала Мэвис Хэттингер. Трое из ее пяти детей были рядом. Вернон, унаследовавший угрюмый вид и злобный характер отца, сидел подле своей жены Лоретты, которая тщетно пыталась утихомирить их едва начавшего ходить малыша. Лоретта опять была беременна, и ее огромный живот туго обтягивало ситцевое платье. Рядом с матерью сидела молчаливая Русанна. Ей исполнилось восемнадцать, и она десять дней назад окончила среднюю школу Джефферсона Дэвиса. Русанна не плакала: он не любила Эдду Лу, хотя ей, конечно, грустно, что сестра умерла. Сидя в душной церкви, она думала только о том, как бы поскорее заработать денег и уехать навсегда из Инносенса.

Юному Саю было скучно и очень хотелось очутиться где-нибудь подальше от церкви. Ему пришлось влезть в тяжелые черные ботинки, которые были уже на размер меньше, чем надо, а шея болела от жесткого, накрахмаленного матерью воротничка. Сай стыдился своей семьи, но ему было всего четырнадцать, и пока он был с ней крепко связан. Ему очень не нравилось, что проповедник призывает всех жалеть их и молиться о них. В церкви было полно его ровесников, и он каждый раз краснел, когда кто-нибудь оборачивался и глазел на него через плечо.

Для Сая было большим облегчением, когда служба наконец кончилась. Когда надушенные леди потянулись цепочкой к матери, чтобы выразить соболезнование, он выскочил с другого конца скамьи и поспешил наружу, чтобы покурить, спрятавшись за магазином Ларссона.

«Все идет кувырком», – подумал Сай, затягиваясь одной из трех сигарет «Пэлл-Мэлл», которые свистнул у Вернона, и ослабил узел галстука. Сестра мертва, отец и старший брат в тюрьме. А мама только ломает руки и собирается обратиться в Службу социальной помощи в Гринвилле. Вернон же все твердит, что надо кое-кому отомстить, а Лоретта соглашается с каждым его словом. Она вообще быстро научилась соглашаться: знает, что иначе синяк под глазом обеспечен.

«У Русанны побольше ума, чем у остальных», – решил Сай. Она бралась за любую работу, только бы скопить деньжат, и все время их пересчитывала. Сай знал, что она хранит сбережения в коробке с гигиеническими прокладками – уж туда отец точно никогда не сунет нос. А так как Сай от души желал ей поскорее покинуть Инносенс, то никому и не говорил об этой тайне.

Сай тоже всегда мечтал убраться отсюда и был уверен, что сделает это в тот самый момент, когда получит в руки аттестат об окончании средней школы. Жаль только, что шансов поступить в колледж у него никаких. У Сая был острый, жадный до знаний ум, и это обстоятельство он переживал довольно болезненно. Однако, будучи прагматиком, он принимал вещи такими, как они есть.

– Привет! – Джим Марч тоже украдкой скользнул за магазин. Это был высокий, компанейский темнокожий парнишка, в воскресном костюме, как и Сай. – Что поделываешь?

– Да вот, курю, а ты?

– Так, ничего.

Они давно и хорошо знали друг друга, и молчать им было легко.

– Чертовски здорово, что завязали со школой, – сказал после долгой паузы Джим.

– Ага. – Сай был слишком стеснителен, чтобы признаваться в своей любви к учебе. – Теперь впереди целое лето. – Саю оно казалось бесконечным.

– Работать собираешься?

Сай пожал плечами:

– Да где же ее найти, работу?

Джим аккуратно свернул свой ярко-красный галстук и сунул его в карман.

– Мой папаша делает кое-что для этой мисс Уэверли. – Из вежливости Джим не упомянул, что его отец вставляет стекла, которые выбил отец Сая. – И будет заново красить весь дом. Я уже начал помогать.

– Ну, ты на этом разбогатеешь!

– А что? – Джим ухмыльнулся и принялся чертить ботинком узоры в пыли. – Я уже заработал два доллара.

– Ровно на два больше, чем имеется у меня.

Джим вытянул губы трубочкой и бросил на него лукавый взгляд. Предполагалось, что они не могут и не должны дружить, но они все-таки дружили – потихоньку от всех.

– Я слышал, что Лонгстриты набирают народ на полевые работы.

Сай крякнул и передал Джиму недокуренную сигарету.

– Да мой папаша шкуру с меня спустит, если я только близко подойду к «Сладким Водам»!

– Да уж, наверное…

«Но отец в тюрьме, – припомнил Сай. – А если я буду работать, то, как Русанна, смогу начать копить».

– Ты точно знаешь, что они нанимают работников?

– Так я слышал. Кстати, мисс Делла продает сейчас свои пироги. Можешь у нее спросить. – Он улыбнулся. – У них там есть один, лимонный… Вдруг продаст за два доллара? Тогда можно бы слинять на Гусиный ручей, половить сомиков.

– Конечно, можно! – Сай взглянул на приятеля и тоже улыбнулся. Улыбка у него была на удивление кроткая и добродушная. – Я, так и быть, помогу тебе управиться с пирогом, не то тебя стошнит.

Пока мальчики вели переговоры о пироге, а женщины демонстрировали воскресные платья, Такер валялся на постели в блаженной полудреме.

Он любил воскресенья. В доме было тихо, как в могиле, потому что Делла уезжала в город, а все остальные не торопились вставать.

При жизни матери было иначе. Тогда они всей семьей маршировали в церковь – чистенькие и напомаженные до блеска, – чтобы занять свои места на передней скамье. От матери пахло лавандой, и она всегда надевала бабушкины жемчуга…

А потом они все вместе садились за воскресный обед. Ветчина в желе, сладкий картофель, печенье, только что из духовки, соус из зеленой фасоли, ореховый пирог… И цветы. На столе всегда должны были стоять цветы. Мать очень строго за этим следила.

Из уважения к ней отец Такера никогда не притрагивался в воскресенье к бутылке – до самого вечера. Наверное, поэтому те долгие послеобеденные часы сейчас ему казались такими приятными. Но, может быть, это всего лишь иллюзия, хотя и утешительная?

В душе Такер отчасти жалел, что теперь все изменилось. А с другой стороны, можно только радоваться возможности вот так лежать в легком полусне, когда в доме тишина, слышны только щебетание птиц и жужжание вентилятора, и очень приятно сознавать, что никуда не надо сейчас идти и что-то делать.

Услышав, как подъехала машина, Такер повернулся на другой бок. Движение причинило боль: все еще давали себя знать полученные ушибы.

Когда раздался стук в парадную дверь, он тихонько выругался и решил притвориться спящим, предоставив все хлопоты Джози или Дуэйну. Но комната Джози была на другой стороне дома, а Дуэйн, наверное, в таком же бессознательном состоянии, как вчера вечером, когда Такер приволок его домой с озера.

– Убирайтесь вы все к черту!

На счастье, стук прекратился, и он уютно зарылся головой в подушку, желая снова забыться в дремоте. Но прежде чем он успел порадоваться такой удаче, внизу, под окном, раздался голос Берка:

– Такер, выходи, я знаю, что ты дома. У меня есть к тебе разговор. Проклятье, Тэк, это же важно!

– Всегда все у тебя чертовски важно, – пробормотал Такер, вытаскивая себя из постели. И сразу же заболели все ушибленные места, ожили заботы и неприятности. Злой и голый, он распахнул двери террасы.

– Господи помилуй! – Берк вынул изо рта сигарету и долгим внимательным взглядом окинул его тело. Оно все было черно-сине-желтое. – Здорово же он тебя отделал, сынок.

– Неужели ты проделал столь длинный путь и разбудил меня только затем, чтобы сделать это потрясающее заявление?

– Выходи, и я объясню, зачем приехал. Только сначала оденься, иначе я арестую тебя за появление в непристойном виде.

– Слушаюсь, шериф.

Такер, спотыкаясь, поднялся в спальню, с сожалением посмотрел на смятые простыни, схватил подвернувшиеся под руку бумажные полосатые брюки и темные очки. По его мнению, без них нельзя было чувствовать себя полностью одетым.

– Даже чашки кофе выпить не успел, черт возьми! – проворчал он, выходя на порог.

Берк сидел в качалке. По тому, как блестели ботинки и топорщилась накрахмаленная рубашка, было ясно, что он явился прямо из конторы.

– Сожалею, что так рано поднял тебя. Ведь сейчас, наверное, только начало первого.

– Дай сигарету, ублюдок.

Берк с готовностью протянул сигарету и подождал, пока Такер не покончит с обычным ритуалом.

– Неужели ты действительно думаешь, что, укорачивая их, быстрее бросишь курить?

– Постепенно брошу.

Такер втянул в ноздри дым, мигнул, потому что обжегся, и сплюнул. Опять с наслаждением затянулся, почувствовал себя гораздо лучше и сел на ступеньки крыльца.

– Так что тебе от меня надо?

Берк, хмурясь, взглянул на пионы, которые Такер уже пытался как-то привести в порядок.

– Я видел сегодня этого доктора Рубинстайна. Он завтракал в «Болтай, но жуй» и махнул мне, чтобы я зашел.

– Гммм…

Эта информация заставила Такера тоже подумать о завтраке. Может, удастся упросить Деллу, чтобы она изжарила немного блинчиков?

– Он хотел кое-что мне сообщить – наверное, чтобы насолить Бернсу. Мне Бернс тоже не слишком нравится: очень уж официально держится и хозяйничает у меня в конторе, как у себя дома.

– Выражаю тебе свое сочувствие. А теперь мне можно пойти досыпать?

– Такер, это касается Эдды Лу.

Берк потеребил шерифскую повязку на рукаве. Он понимал, что нарушает профессиональный долг, сообщая Такеру какую бы то ни было информацию. Особенно если учесть, что агент из Бюро расследований все еще держит его на подозрении. Но некоторые обстоятельства, а главное – некоторые отношения заставляют порой нарушать закон.

– Ребенка не было, Тэк.

– А?

Берк вздохнул.

– Она не была беременна. Это выяснилось при вскрытии. Никакого ребенка не было. И я подумал, что ты имеешь право об этом знать.

Такер внимательно рассматривал кончик сигареты, дожидаясь, когда пульс придет в норму. Потом он сказал тихо и протяжно:

– Значит, она не была беременна…

– Нет.

– Точно?

– Рубинстайн знает свое дело, а он говорит, что не была.

Закрыв глаза, Такер медленно покачивался взад-вперед. Он теперь понимал, что чувствовал себя виноватым главным образом из-за ребенка. Но ребенка не было. Его никогда не существовало, и горечь неудержимо перерастала в ярость.

– Она мне соврала?

– Боюсь, что так.

– Значит, она стояла там, перед всеми теми людьми, и попросту врала?!

Чувствуя, что ничем не может помочь, Берк поднялся.

– Я подумал, что тебе надо знать. Было бы несправедливо, если… Ну, одним словом, я решил тебе сказать об этом, чтобы ты знал, как оно есть на самом деле.

Благодарить за такую новость было вроде неудобно, поэтому Такер только кивнул и сидел с закрытыми глазами, пока Берк заводил мотор и потом ехал вниз по длинной, петляющей подъездной аллее. Внутри кипела черная нерассуждающая ярость. Она била в голову, он ощущал во рту ее скверный привкус. Хотелось все крушить, давить, рвать на клочки, смешивать с грязью!

Одним прыжком Такер вскочил на крыльцо и бросился наверх. В комнате он сорвал с кресла рубашку, на ходу сунув руки в рукава, схватил ключи от машины и доставил себе небольшое удовольствие, вдребезги разбив лампу.

– Тэк!

По коридору в красном шелковом халате шла Джози с опухшими после бурной ночи глазами.

– Тэк, я хочу кое-что тебе сказать.

От одного-единственного злобного взгляда, который он бросил на нее, прежде чем ринуться вниз, у Джози сразу пропал весь сон. Путаясь в полах халата, она помчалась за ним и догнала только у машины.

– Такер, что случилось?

Он изо всех сил сжал кулаки, пытаясь удержать на цепи зверя внутри себя.

– Держись от меня подальше!

– Но я просто хочу тебе помочь. Мы же одна семья…

Джози хотела было отнять у него ключи от машины, но он толкнул ее и уселся за руль.

– Убирайся от меня к черту!

На глаза Джози навернулись слезы.

– Но позволь же мне поговорить с тобой! Такер, прошлой ночью я была с доктором. Доктором из Бюро расследований. – И она закричала во всю мочь, потому что «Порше» оглушительно взревел: – Эдда Лу не была беременна! Ребенка не было, Тэк! Это была ловушка, как я тебе и говорила!

Он резко повернулся, и взгляд у него был жесткий и острый, как нож.

– Знаю.

Из-под колес взметнулся гравий, и машина рванула вниз.

Когда Такер круто повернул, чтобы выехать на дорогу, ведущую в город, руль как-то странно задрожал у него под рукой, а тормозная педаль не встала на место. Но он был слишком разъярен, чтобы замечать подобные мелочи.

Нет, это ей даром не пройдет! Так легко она от него не отделается! Стиснув зубы, он ударил кулаком по акселератору, и стрелка-указатель подскочила к отметке восемьдесят миль в час.

Такер не сознавал, что обращается к мертвой женщине. Он не знал, куда едет и что будет делать, но что-то он обязательно сейчас сделает. Прямо сейчас.

У поворота к Макнейрам Такер переключил скорость, но, повернув вправо руль, вдруг потерял управление. Машина летела стрелой. Он бешено выкрутил руль и изо всех сил нажал на тормоз, но с ужасом почувствовал, что это бесполезно.

Надев одну из бабушкиных шляп с большими полями, затеняющими лицо, Кэролайн атаковала заросли дикого винограда, увившего деревья у подъездной аллеи. Несмотря на томительную жару, она просто наслаждалась работой. Садовые ножницы были острые, как бритва, а деревянные ручки – гладкие от долгого использования. На руки она надела бабушкины садовые перчатки, защищавшие от волдырей и мозолей.

Кэролайн знала, что с зарослями можно и повременить или поручить их заботам Тоби, но эта простая работа и острый свежий запах зелени доставляли ей искреннюю радость. Вокруг раздавались птичьи голоса, она была одна и наслаждалась этим великолепным одиночеством. Прервавшись на минутку, чтобы растереть уставшее плечо, Кэролайн срезала виноградную плеть толщиной в большой палец.

Послышался рев автомобиля. И еще не успев взглянуть в сторону небольшого отрезка дороги, видневшейся с аллеи, она уже знала, что это Такер.

Машина летела стремглав. «В ближайшем будущем, – подумала Кэролайн, упершись рукой в бедро, – он превратит свой автомобиль в груду металлолома, а сам попадет в больницу». И если он направляется к ней, то она ему обязательно задаст. Да этот человек просто…

Ее мысль прервал пронзительный визг резины на мостовой. Кэролайн услышала крик, и, хотя в нем было больше ярости, чем страха, она уже бежала туда – еще до того, как послышались звон разбитого стекла и металлический лязг.

– Господи боже!

Она увидела поломанные кусты при въезде на аллею и красный «Порше», уткнувшийся, словно пьяница, в столб с ее почтовым ящиком. На дороге тысячей бриллиантов сверкали осколки стекла. Голова Такера неподвижно лежала на руле.

– О господи, господи! Такер!

Кэролайн бросилась к машине, легонько обеими руками дотронулась до его лица и громко вскрикнула, когда он дернулся, поднял голову и сказал:

– Черт возьми!

Она три раза прерывисто вздохнула:

– Ты идиот! Я уже думала, что ты погиб… И ты обязательно погибнешь, если будешь так ездить! Взрослый человек, а носишься по дорогам, как хиппующий подросток. Не понимаю, как ты можешь…

– Заткнись, Кэро.

В голове стучали молотки. Такер поднес к ней ладонь и ничуть не удивился, увидев кровь. С трудом он стал нашаривать ручку дверцы, тогда Кэролайн дернула ее и открыла сама.

– Не будь ты ранен, я бы сама тебя сейчас исколотила, – приговаривала она, помогая ему вылезти из машины.

– Я сейчас в таком настроении, что сам кого хочешь поколочу.

В глазах у него потемнело, что его еще больше разозлило, и он был вынужден прислониться к неповрежденному заднему фендеру.

– Выключи радио, а? И возьми ключи.

Кэролайн все еще не могла прийти в себя.

– Ты уничтожил мой почтовый ящик! И, наверное, надо спасибо сказать, что ты врезался в него, а не во встречный автомобиль.

– Завтра же у тебя будет новый.

– Как легко ты все старое заменяешь новым!

– О, да, я часто так поступаю – и во многих отношениях.

«Сейчас моя дурацкая голова просто отвалится, – подумал он. – А ее будет заменить не так-то просто».

Кэролайн решительно обняла его за пояс и повела по аллее к дому. Такер чувствовал, как по виску стекает ручейком кровь. Очертания дома поплыли перед глазами, и он испугался, что может потерять сознание.

– Подожди немного, Кэролайн.

В его голосе было нечто такое, что ей стало не по себе.

– Обопрись на меня как следует, – сказала она тихо. – Я сильнее, чем кажусь.

– Ты кажешься былинкой, которую может унести порыв ветра. Как странно: раньше мне никогда не нравились худые женщины…

– Очевидно, я должна расценивать это как комплимент?

– На самом деле не такая уж ты худая. Ты стройная женщина, Кэро, и тебе на меня наплевать… Только подожди, не набрасывайся на меня опять и не кричи.

Голос Такера звучал как-то бесцветно и монотонно, и Кэролайн поняла, что состояние у него почти обморочное. «В таком случае пусть уж лучше злится, – сказала она себе. – Если он сейчас упадет, я его не подниму».

– Разумеется, мне наплевать, если ты попадешь в аварию и разобьешься всмятку. Я бы только предпочла, чтобы это было подальше от моей аллеи.

– В следующий раз постараюсь. Детка, мне нужно сесть…

– Но мы почти дошли. Там ты сможешь посидеть.

Она тащила его изо всех сил. Еще шаг, еще…

– Ох, никогда не любил властных женщин.

– Ну, значит, я в безопасности.

Они дотащились до крыльца, но Кэролайн подумала, что если он усядется здесь, то едва ли встанет, и поволокла его в дом.

– Ты же сказала, что я могу сесть.

– Я соврала.

Такер слабо, не без горечи рассмеялся:

– Женщины всегда врут.

– Вот теперь можешь сесть. – Она помогла ему опуститься на диван с простреленной подушкой, подняла на диван его ноги и сунула подушку под голову. – Пойду позвоню доктору Шейсу, а потом умою тебя.

Он хотел схватить ее за руку и промахнулся, но она все равно остановилась.

– Не надо никуда звонить. Я просто шишку себе набил, так бывало.

– У тебя может быть сотрясение мозга.

– И много чего другого. Но единственное, на что способен Шейс, это сделать укол, а я просто ненавижу шприц, понимаешь?

Она очень хорошо его понимала и поэтому заколебалась. Шишка, в конце концов, была не такой уж страшной.

– Ладно, промою тебе рану, а там посмотрим.

– Чудесно. А как насчет ведерка со льдом и немножко пива?

– Лед – да, пиво – нет. И лежи спокойно.

– Никогда мне женщины пива не дают! – тяжело вздохнул Такер. – Я здесь истекаю кровью, а она только издевается надо мной и ругается.

Он закрыл глаза и не открывал до тех пор, пока Кэролайн не приложила холодную примочку к ссадине на лбу.

– Послушай, а почему это на тебе такая безобразная шляпа?

– Она не безобразная.

Кэролайн почувствовала невольное облегчение, увидев, что рана неглубокая.

– Понимаешь, детка, ты ведь себя не видишь, а я на нее все время смотрю. Так что можешь мне поверить, что она безобразна.

– Прекрасно!

Она обиженно сорвала шляпу с головы и взяла пузырек с йодом из шкафчика, где помещалась ее аптечка. Такер испуганно взглянул на пузырек.

– Ой, не надо!

– Перестань, Такер. Стыдно.

Кэролайн решительно прижгла ранку йодом. Он взвыл и выругался.

– Боже мой! Могла бы хоть подуть на это место.

Она так и сделала, и рука Такера мгновенно скользнула ей на бедро. Кэролайн нахмурилась и шлепнула его по руке.

– Это так ты сочувствуешь пострадавшему?

– Не двигайся, пока я тебя перевязываю. – Она взяла бинт и тампон. – А если опять будешь давать волю рукам, я поставлю тебе еще одну шишку, в два раза больше.

– Да, мэм.

Руки у нее были нежные и прохладные, как дождь. Если не считать того, что молот продолжал стучать по голове, Такер чувствовал себя уже значительно лучше.

– Есть еще какие-нибудь раны?

– Трудно сказать. Может, ты меня осмотришь?

Не обращая внимания на его смешок, Кэролайн расстегнула ему рубашку.

– Надеюсь, это послужит тебе уроком… О господи, Такер!

Он сразу же широко раскрыл глаза.

– Что там, где?

– Ты же весь иссиня-черный!

Такер с облегчением вздохнул.

– Ну, это старые синяки. Это Остин.

– Да, но это же просто страшно! – От возмущения у нее задрожал голос, а глаза стали зелеными, как изумруды. – Его нужно держать под замком.

– Но он и сидит под замком, дорогая. Он крепко-накрепко заперт в окружной тюрьме. Его туда вчера отвез Карл. Слушай, сделай мне одолжение. Позвони Тэлботу Младшему. Надо его вызвать, чтобы он отбуксировал мою машину.

– Я позвоню. – Она встала и бросила на него строгий взгляд: – Не вздумай заснуть. Если у тебя сотрясение, спать нельзя.

– Почему?

От усталости и пережитого стресса она ответила несколько резко:

– Не знаю, почему. Я не врач. Но об этом все говорят.

– Я не буду спать, если ты обещаешь, что опять придешь и будешь держать меня за руку.

Кэролайн вздернула бровь:

– А если ты заснешь, я вызову доктора Шейса и попрошу захватить самую длинную иглу.

– Господи, какая ты злючка! – Но губы у него сами собой растянулись в улыбке, когда она пошла к выходу.

Не прошло и трех минут, как Кэролайн вернулась с кубиками льда. Он даже и задремать не успел.

– Тэлбот сказал, что приедет сразу же, как только освободится. Может быть, мне позвонить твоим домашним?

– Нет, пока не надо. Делла еще не успела приехать из города: у нее сегодня распродажа пирогов. А Джози все равно никуда не поедет, особенно если Дуэйн проснулся и страдает от своего обычного воскресного похмелья. Не думаю, чтобы они очень разволновались. В конце концов, это у нас семейное хобби – разбивать машины.

Кэролайн нахмурилась. Такер вдруг почувствовал, что безумно устал. И это была не приятная, сонливая, послеобеденная усталость. Он устал до мозга костей.

– Лучше бы вам переключиться на игру в крокет или вышивание. Куда ты, черт возьми, летел сломя голову?