Текст книги "Две его тени. Научно-нефантастическая и реально-немистическая повесть"

Глава 33. Треугольник жизни

Doctrina multiplex, veritas una (лат.).

Учений много, истина одна

…Прошло около двух месяцев. Эксперименты были закончены с результатами, которых никто не ожидал: исследования никак не повлияли на состояние Сгорина. Он продолжал идти все тем же тернистым маршрутом, на который вступил, вернувшись на родину. Ухабистая дорога могла завести в бездну, а могла и вывести к солнцу. Стремясь осознать себя полноценной личностью, Игорь боролся неистово, днем и ночью, наяву и во сне, пытаясь вернуть сознанию целостность, не позволяя операции дробить его на прошлое «до» и настоящее «после». К тому же он постоянно терзался мучительным беспокойством, которое осложняло борьбу, играя на стороне противника.

Игорь заглушал эту навязчивую тревогу книгами, общением с друзьями, долгими многочасовыми прогулками по парку. Он полюбил вечерние службы в маленькой деревянной церкви неподалеку, после которых «душа вставала на место», а смута в сознании на некоторое время полностью исчезала…

Сгорин становился другим, и это понимали все, кто окружал и помогал ему.

В тот день Игорь вернулся затемно: погода выдалась теплая, и он долго гулял, пока сумерки и сырость парковых тропинок не прогнали его к домашнему очагу. Поздно вечером позвонил Илья с неожиданным вопросом: «Как насчет того, чтобы дыхнуть адекватности?»

– Ну ты же знаешь: у неадекватных она всегда в дефиците; поэтому я за.

– Значит, завтра с утра – в Сергиев Посад. Там у меня однокурсник в духовной академии учится. Давно в гости приглашает. Я за тобой в полшестого заеду. Идет?

– А что ж не в пять-то?

– Да ладно, потом отоспишься. На службе побудем. Я давно в Лавре не был.

Раннее утро бодрило холодным ветром. Игорь любил подобные моменты, когда из прошлого веяло насыщенной и полноценной жизнью, и он уже научился доставать определенную дозу оптимизма из таких воспоминаний.

Илья ждал в машине и по старой привычке ночной совы добивал термос с горячим кофе.

– Серега меня давно приглашал приехать, да все как-то времени не хватало, – рассказывал он, демонстрируя чудеса вежливого вождения, – а ведь таких людей нечасто встретишь… Мы с ним в Бауманке вместе учились. Многие ему завидовали: из него тогда уже компьютерный гений откровенно выпирал. Потом на родину работал, даже награду заслужил. Никто и предположить не мог, что он такой разворот сделает, от физики к философии. Хотя, надо сказать, я не очень-то удивился, когда узнал, что он в духовную академию пошел. Ему всегда всего мало было, он как будто от жажды мучился. Я, кстати, часто вспоминал о нем, когда ты у нас появился, – Илья вдруг неожиданно весело подмигнул Сгорину. – Увидишь: очень интересный человек, глубокий.

…День оказался длинным и насыщенным, но Игорь был рад такой здоровой усталости. Во-первых, он смог воспринимать происходящее адекватно, если употреблять любимое слово Ильи, и в течение дня у него не было «уходов» и «провалов», все еще продолжающих терзать его. А это, несомненно, относилось к разряду высоких достижений. Во-вторых, он сумел взглянуть на себя отстраненно, как бы со стороны, что стало необыкновенно важным для его личности с момента начала рокового этапа «после»… Неожиданно он почувствовал себя даже умиротворенно, непостижимым образом избавившись от мучительных терзаний на то короткое время, за которое можно хотя бы наспех зализать раны и передохнуть.

После обеда Илье позвонили и он, не особо стараясь скрыть разочарование, уехал на работу. Игорь и Сергей остались вдвоем и еще несколько часов подряд разговаривали, прогуливаясь по древним каменным дорожкам, пока сырая вечерняя мгла не начала накрывать лавру. Они жадно и долго обсуждали работу человеческого мозга, нервной системы, спецслужб, а заодно и способы кибербезопасности вместе с секретами психотропной войны… Дойдя, наконец, до личности Сгорина, Сергей спросил, быстро взглянув на него:

– А тебе самому иногда не кажется, что ты находишься в квантовой суперпозиции: продолжаешь жить, не выйдя из состояния смерти?

– Намекаешь на то, что я кот Шредингера? Таким меня еще никто не награждал, – Игорь криво ухмыльнулся, слегка опешив от вопроса. – Я, конечно, не сомневаюсь в существовании взаимоисключающих состояний, доказанном квантовыми науками, но…

– Ведь главное в том, откроешь ли ты глаза, – Сергей вдруг горячо перебил его, – а если и откроешь, то проснешься ли. Знаешь, иногда бывает, что встал утром, но не проснулся.

– Да, это когда тебя подняли, а разбудить забыли. Мы в армии так шутили.

– Мудрый окопный юмор? – улыбнулся Сергей. – Между прочим, кот Шредингера находится в вероятностных состояниях, а значит, и в разных точках пространства одновременно. В принципе, как и электрон…

– В принципе, как и мое разорванное надвое сознание, – угрюмо усмехнулся Игорь: – Первое – под кодовым названием «до» и второе – под кодовым названием «после». А моя задача – примирить их, чтобы не свихнуться в этой квантовой суперпозиции. Но как из двух целых частей сделать одну? Разрубить пополам и потом соединить? – и не скрывая раздражения, добавил: – А какие половинки выкинуть: правые или левые?

– Ты говоришь о личности… Самому справиться с этим невозможно, не стóит и рассчитывать. Иначе залезешь в такую безнадежную глушь, куда пленных не берут. Господь из любви к людям закрыл им вход туда. Смирись и обращайся за помощью к Богу!

Потом Сергей еле слышно произнес, будто про себя: – Abyssus abyssum invocat.

– Что? – Игорь остановился, пристально глядя на него.

– Латынь: бездна взывает к бездне… Чтобы измениться, уничтожь в себе тьму. Тогда магнит не будет действовать и тебя не притянет…

Они шли какое-то время молча, и Сгорин с удивлением ощущал покой, которым был наполнен монастырский воздух: «Хорошо здесь, безмятежно! Непривычно…»

Молчание прервал Сергей:

– Кстати, Шредингер считал, что сознание не может быть описано в терминах физики, так как оно есть основа всего.

– Отбросив ложную скромность, скажу, что в этом разрезе я мог бы послужить живым материалом для Шредингера.

– Молодец, Игорь! Юмор – признак крепкой психики… Похоже, ты много литературы перевернул за последнее время?

– Пришлось. Ответы искал… и в философии, и в медицине, да и куда только ни погружался… даже высшую математику вспомнил, пытался уравнения решать.

– Скажи, а приходилось тебе задумываться о свойствах реальности?

– Вот с этого места, пожалуйста, поподробнее, – ответил Сгорин полушутя-полусерьезно.

– Я имею в виду, думал ли ты над тем, что характеристики созданной тобою реальности будут зависеть от твоих конкретных действий?

– Давай постепенно! Я всего лишь доктор Ватсон, а не Шерлок Холмс.

При этих словах у Сергея появилась открытая и мягкая улыбка:

– Странно и поразительно, что еще в 1900 году Макс Планк использовал понятие «квант». В 1918 году – Нобелевская премия. Давно, да? А общество до сих пор делает вид, что ничего этого не было, ни премий, ни Сольвеевских конгрессов.

– Каких конгрессов? – Сгорин прервал его.

– В начале прошлого века в Брюсселе стали проводить Сольвеевские конгрессы с участием ведущих физиков и химиков.

– Название какое-то странное.

– Эрнест Сольве был их организатором и спонсором. В Бельгии до сих пор работают его химические предприятия… В 1911 году на первом конгрессе уже стоял вопрос об излучениях и квантах. А на пятом, в 1927, вовсю обсуждали понятие свободы на субатомном уровне. И это считается началом диалога между религиозным и научным мировоззрениями.

– Я мало знаю на эту тему. Интересно!

– Еще бы! – горячо воскликнул Сергей. – Ведь вопрос о смысле квантовой механики больше относится к философии, чем к физике, потому что пытается раскрыть природу реальности… Религия и наука – две стороны одной медали.

– Считаешь, они настолько близки друг другу?

– Близки? Не совсем. Но соотносятся примерно как вершина и основание треугольника, которые составляют одну фигуру. Для религии Бог – фундамент. Для науки – вершина.

– Интересный взгляд… мудрый, – задумчиво сказал Сгорин.

– Это не мой, а Макса Планка, создателя квантовой физики.

– Так в 27-м году пришли к чему-то, относительно мировоззрения?

– Знаменитый спор между Бором и Эйнштейном о сути физики и природе реальности, по мнению участников конгресса, закончился победой Бора.

– И? Что это значит?

– Бор и Гейзенберг утверждали, что не существует никакой, лежащей в основе квантового мира реальности, которая не зависела бы от наблюдателя. Для Эйнштейна же, наоборот, именно такая, независимая от наблюдателя, реальность, и была главным… Позже я узнал историю о смерти его друга Бессо. Эйнштейн сказал тогда: «Теперь Бессо отошел от этого странного мира немного раньше меня. Это ничего не значит. Мы знаем, что различие между прошлым, настоящим и будущим – только стойкая иллюзия».

– Извечный философский вопрос?

– Да уж… Нильс Бор считал, что свет – это не просто частица и не просто волна, а одновременно есть и частица, и волна, то есть представляет квантово-механическую реальность. И какие свойства природы будут проявлены в конкретном случае, зависит именно от самого случая.

– Значит, насколько я понимаю про реальность, она создается под влиянием моих личных параметров?

– Ну да, ты сам ее строишь, и именно от твоих действий будут зависеть ее характеристики… Кстати, Вернер Гейзенберг, который получил Нобелевку уже позже, в 33-м, считал, что частицы сами по себе не совсем реальны, а скорее образуют мир возможностей и вероятностей, а не вещей и фактов. Улавливаешь?

– Знаешь, в этом ракурсе мне еще не приходилось задумываться о жизни… Интересные, однако, конгрессы и вся эта наука! – улыбнулся Сгорин.

– Хм, а адреналина сколько дает! – будто с сожалением сказал Сергей. – В том знаменитом споре на пятом конгрессе Эйнштейн заявлял, что Бог не играет в кости, а Бор ему отвечал: «Не нам указывать Господу, как управлять миром».

Они долго шли молча, думая каждый о своем. Прерывая тишину, Игорь спросил:

– Не жалеешь, что сменил сферу?

– Наоборот, счастлив просто! Я столько о себе узнал…

– Рад за тебя! – И, помолчав, Сгорин добавил: – А общество, которое делает вид, что не было ни премий, ни конгрессов… так ему всегда нужны чудо, герои, яркие вспышки. Да и мало кому хочется ловить рыбу, будучи голодным, и подолгу упражняться с удочкой, – рутинный труд. Есть ее в готовом виде намного легче и проще. Как говорится, «Хлеба и зрелищ!», ничего нового.

– Это верно. «Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было», – так сказано у Екклезиаста… Но человек продолжает быть подобием Бога-Творца, если, конечно, он хочет им оставаться. Свобода выбора есть всегда.

– Я рад нашему знакомству, – Игорь протянул Сергею руку. Тот крепко пожал ее, потом обнял Сгорина со словами:

– Давай живи!

Впервые после операции по удалению чипа Сгорин почувствовал, как вера в себя, не раз спасавшая его от гибели, и едва было не потерянная, возвращается к нему… Он пошел бодрой походкой, с невероятным удовлетворением ощущая почти забытую твердость каждого шага. Остававшаяся позади лавра неторопливо погружалась в густой вечерний туман, через который едва пробивалось тихое пение монахов… Игорь остановился и долго еще, как завороженный, смотрел на уходящие в темнеющее небо купола и кресты, пытаясь уловить звуки братской молитвы.

Глава 34. Ожившее сердце

– Войди в свое сердце и найдешь там небо!

– Но как это возможно?

– Сердце и небо – это одно и то же.

Разговор старца с иноком

Ранним утром ослепительный и настойчивый солнечный луч, бесцеремонно пробившись через щель в занавесках и по-хозяйски расположившись в спальне, вынудил пробудиться крепко спящего Сгорина.

Он открыл глаза и с видимым удовольствием подставил лицо яркому солнцу. Потом улыбнулся, прислушавшись к себе, и решил немного пробежаться.

Приобретя богатый опыт в трудной борьбе, Сгорин научился быть осторожным и потому наметил легкий и короткий маршрут. Пробежка далась не слишком тяжело и, хотя в конце пути усталость все-таки появилась, она нисколько не расстроила: Игорь уверенно ощущал себя гораздо более крепким, чем раньше. Это чувство привело его в настоящий восторг.

На радостях он взлетел по лестнице, но не смог попасть ключом в замочную скважину: неожиданно дверь вместе с замком и рукой, сжимающей ключ, поехала вниз. Левой рукой Игорь попытался схватиться за перила, но они вдруг размякли, и он не сумел их поймать. Внезапно невероятный холод сковал его изнутри, от ужаса стало невозможно пошевелиться, будто само вселенское зло, вырвавшись из недр реликтового сознания, дыхнуло на него гибелью…

Игорь заледенел. В голове возникло знакомое и омерзительное воспоминание о каком-то небытии, куда он мог попасть против своей воли, будучи попросту похищенным из жизни, которую так жаждал продолжить нормальным человеком. Четко понимая, что этот миг становится последней реальностью, все его существо лихорадочно искало опору, чтобы уцепиться за жизнь…

Вдруг перед ним открылся бесконечный коридор, несомненно, ведущий в вечность. Глубоко потрясенный, Игорь застыл в онемении, когда в этом тоннеле времени начала вырисовываться старинная икона, тяжелая, на толстом дереве… Она медленно приближалась с неизбежностью Страшного Суда, становилась все выше, увеличиваясь в размерах, и, казалось, доходила уже до неба. Он взглянул на нее, преодолев трепет, и узнал тот монастырский образ, тихо освещаемый лампадой, перед которым молился отец Тихон, – «Сошествие во ад». Игорь сразу вспомнил слова монаха: «Если тебе нужен Бог – тяни руку, тогда Христос тебя выведет… даже из ада».

Теряя сознание, он напряг каждый нерв и каждую клетку и откуда-то из глубины гибнущей плоти прохрипел: «Господи, помоги мне!»

…Когда Сгорин пришел в себя, он сидел на корточках у своего порога. Лицо его было мокрым от слез, по лбу лил пот.

Медленно поднявшись, он открыл ключом дверь и, сбросив кроссовки, рухнул на диван…

Через пару часов его разбудил сильный и однообразный шум, доносившийся с улицы. Яркое солнце неожиданно сменил дождь, превратившийся в настоящий ливень и низвергающийся на землю гулкими потоками.

Игорь встал и удивился необыкновенной легкости внутри.

Он открыл ящик, в котором хранились фотографии из жизни «до», и впервые спокойно посмотрел на Соню. Затем убрал все фото в большой конверт, заклеил его и засунул на полку между книг.

Потом достал медальон, подаренный отцом Тихоном, повесил его на шею, надел куртку с капюшоном и вышел под дождь.

Ливень закончился так же внезапно, как и начался, оставив заполненными водой тротуары.

Игорь всей грудью вдыхал насыщенный небесной свежестью воздух, свободно шагая по безбрежным разливам, похожим на море, не замечая ни промокших ног, ни настойчивого холодного ветра…

Когда порывы его вдруг прекратились, водная рябь на огромных лужах исчезла, мгновенно превратившись в зеркало, в котором, как на безграничном экране отразилось небо с вечно радостными солнечными лучами и облаками, бесконечно меняющими форму.

…Сгорин шел давно и долго, не чувствуя усталости и не останавливаясь, а под ногами его все ярче и ярче блестело небо.