Текст книги "Бег навстречу себе. О марафонах, жизни и надежде"

Пребывая в дофаминовом рабстве, мы склонны ставить перед собой большие цели: нам уже недостаточно пробежаться возле дома, мы хотим одолеть марафон, переплыть Гибралтар или стать «железным человеком». Большие цели – это неплохо, однако во время подобных соревнований организм испытывает огромные нагрузки. Когда тело работает на пределе возможностей, риски повышаются. Причем проблемы могут возникнуть как во время соревнований, так и после них[36]36
  Scheer V., Tiller N. B., Doutreleau S. et al. Potential Long-Term Health Problems Associated with Ultra-Endurance Running: A Narrative Review // PubMed Central. URL: https://www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC8450723/. Популярность ультрамарафонов растет. Участие в них в целом полезно для здоровья, но появляется все больше данных, свидетельствующих о том, что ультра могут иметь негативные последствия для здоровья в долгосрочной перспективе, особенно для сердечно-сосудистой, дыхательной и костно-мышечной систем. Тем не менее до конца не установлено, является ли это результатом больших объемов тренировок или скорее периодического стресса, получаемого во время гонок.


[Закрыть].

Эти слова подтверждаются статистикой[37]37
  Slow, steady increase in exercise intensity is best for heart health // MedicalXpress. February 26, 2020. URL: https://medicalxpress.com/news/2020-02-steady-intensity-heart-health.html.


[Закрыть]. Марафоны и триатлоны повышают вероятность сбоев в работе сердечно-сосудистой системы, хотя доля внезапных сердечных смертей бегунов во время марафона очень мала и составляет всего 5–6 процентов от всех подобных случаев среди населения в целом[38]38
  https://www.jcpconline.org/article.asp?issn=2250–3528;year=2016;volume=5;issue=4;spage=113;epage=124;aulast=Burkule#ft10


[Закрыть]. Причем среди участников триатлонов почти сорок процентов инцидентов происходят с новичками. А во время марафонов половина кардиособытий случается на последних полутора километрах, то есть когда организм тратит последние ресурсы.

И все равно: бегать – фантастически здорово.

Противостояние дофамину

«Нет счастья превыше покоя», – говорил Будда, имея в виду, что ум человека всегда движется из одной крайности в другую и быть в покое и равновесии – самая трудная задача для ума.

В природе человека – впадать в крайности. Мы не можем жить без зависимости от чего-либо. Врач-психотерапевт Владимир Дашевский сравнивает это с огромной дырой в душе, с которой рождаются все люди: «Человеку страшно оставаться наедине с этой дырой, и он заполняет ее либо алкоголем, либо наркотиками, либо отношениями, либо чем угодно другим. Это следствие тотальной недолюбленности»[39]39
  Почему одни попадают в зависимость, а другие нет? // The Village. 15 марта 2016. URL: https://www.the-village.ru/city/asking-question/233017-addict.


[Закрыть].

Однако зависимости не стоит воспринимать только лишь в негативном ключе. Они не только приводят к разрушению, они также создают нас, поэтому бороться нужно не со всеми из них, а только с теми, которые мешают жить. Это те ситуации, когда обычное желание превращается в нездоровую одержимость. Нет ничего плохого в том, чтобы бегать, но если бег становится целью существования и человек не может думать ни о чем другом и жить ничем другим, то такая зависимость – это биопсихосоциодуховное заболевание.

Все лекарство, и все яд. Бег может быть вреден, если не контролируемо потребляется. Так, в одном долгосрочном исследовании авторы отслеживали здоровье более пятидесяти двух тысяч человек в течение тридцати лет[40]40
  O’Riordan M. The Not-So-Long Run: Mortality Benefit of Running Less Than 20 Miles per Week // Medscape. Junt 6, 2012. URL: https://www.medscape.com/viewarticle/765209.


[Закрыть]. У тех, кто занимался бегом, риск смерти был в среднем на девятнадцать процентов ниже, чем у людей, не имеющих такой привычки. Однако для тех, кто бегал более двадцати километров в неделю, более шести дней в неделю или быстрее восьми километров в час, польза снижалась. Самое высокое снижение риска (на двадцать пять процентов) было у тех, кто бегал от пяти до девятнадцати километров в неделю со скоростью от шести до семи километров в час, причем эти нагрузки были распределены на три-четыре дня в неделю.

Бывает, что наркоманы прекращают принимать наркотики. Выходит, есть в мозгу какие-то цепочки, которые оказываются достаточно сильны, чтобы противостоять дофамину. Дэниел Либерман и Майкл Лонг[41]41
  Либерман Д., Лонг М. Самый нужный гормон. Дофамин правит всем. М.: АСТ, 2021.


[Закрыть] считают, что это сам дофамин. Цепочка, противостоящая цепочке желания дофамина, включает рациональную, лобную, долю мозга – неокортекс.

«Неокортекс дает нам представление о будущем, в которое нас может погрузить цепочка желаний, но так, чтобы мы могли строить планы на это будущее», – пишут исследователи. Планирование стратегий позволяет нам получить контроль над окружающим миром. Цепочка контроля дофамина дает возможность заглянуть в будущее, чтобы увидеть последствия, которые ожидают нас, если мы без раздумий примем то или иное решение. «Таким образом, мы можем выбрать будущее, которое будет более предпочтительным для нас», – считают авторы книги «Самый нужный гормон. Дофамин правит всем».

Умение предсказать долгосрочные последствия неконтролируемого увлечения является первым шагом к избавлению от зависимости от какого-либо занятия (в том числе бега). Большинство людей не видит связи между наркотиком и отложенными пагубными последствиями, которые вызывает этот наркотик. Задумайтесь, к чему в действительности может привести ваше увлечение бегать по двести километров в неделю – для здоровья, для вашей карьеры, для общего уровня жизни? Все ли вас устраивает в таком жизненном раскладе?

Далее, чтобы вернуться к здоровым отношениям со своим увлечением, то есть взять ситуацию под контроль, нужно прекратить просаживать нервную систему и восстановить чувствительность рецепторов к дофамину. Тогда вы сможете вновь испытать удовольствие от других занятий, менее затратных для обслуживания нервными клетками.

Я была зависимой. От силы и уверенности, которых прибавлялось с каждыми новыми соревнованиями. От известности и авторитета, которым, как мне казалось, я обладала в нашем маленьком беговом сообществе. От того, как бег укреплял мое эго, хотя и требовал для этого все более внушительных результатов. Спустя уже пару лет после начала занятий марафонским бегом практически каждый сезон у меня возникали сомнения по поводу несоразмерности трудовременных затрат на тренировки и их несопоставимости с получаемым результатом. Все это накладывалось на общее ощущение себя несчастной – замученной, вечно занятой, предсказуемой. То, что случилось со мной впоследствии, было ожидаемо, но даже если я и предполагала вероятность такого исхода, то была слишком самонадеянна для того, чтобы думать, что моей железной дисциплины и силы воли хватит на то, чтобы все преодолеть. Как сильно я ошибалась…

Глава III. Перелом

Быстрее. Выше. Сильнее

Марафонский клуб «Гепард» возник сразу после первого Московского марафона в 2013 году. Легенда гласит, что Максим Денисов (или, возможно, Сергей Сорокин) изучил финишные протоколы и пригласил на пробную тренировку ребят, которые выбежали из четырех часов, как наиболее перспективных учеников. «В сравнении с результатами массовых марафонов Америки и Европы результаты участников ММ (Московского марафона) оказались очень невысокими. Зная в деталях всю методику подготовки к марафонам, Максим Денисов поставил себе задачу поднять уровень любительского бега в России. Сделать так, чтобы наши бегуны стремились не только добраться до финиша и получить медальку, а захотели бы добиваться высоких результатов и расти как спортсмены», – говорилось на официальном сайте клуба. И отчасти Максиму это удалось.

В 2013 году альтернативой «Гепарду» был по большому счету только тот самый I Love Running, многократно превосходивший новый клуб по количеству бегунов. Однако «Гепард» привлекал другим: во главу угла здесь ставился результат, а не общение и совместные поездки на старты – формат тренировок, который я быстро отмела. На предложение Максима присоединиться к клубу я сразу же согласилась.

Мы практиковали «серьезный» подход: получали планы на неделю вперед, проводили действительно сложные тренировки, зимой бегали в манеже и даже, как настоящие спортсмены, выезжали на сборы в Кисловодск. В «Гепарде» я узнала, что существуют не только интервальные, но еще и темповые, и длительные, и восстановительные тренировки. Познакомилась со специальной марафонской диетой и узнала, что сам марафон нужно выбегать из трех часов. Наконец, я открыла для себя, что NewRunners – не единственный сайт, где публикуется информация о соревнованиях, и второй свой марафон пробежала уже в Париже.

Результаты росли, и в конце 2014 года я снова пробежала Московский марафон с новым личным рекордом 3:07:44. В клуб приходили все новые и новые ребята, у нас образовалось потрясающее сообщество. Развеселый некогда чат «Гепарда» существовал еще долгое время после того, как клуба, каким я его запомнила, не стало. Мы любили «Гепард» и нашего порой немного эксцентричного тренера. Не без удовольствия проводили летние вечера, бегая от «лавки у Воробьевых», по-настоящему болели нашим клубом и вкладывались в его продвижение: все вместе рисовали и печатали клубные футболки, придумывали сайт, регистрировали товарный знак. Конечно же, соревновались и ставили все новые и новые личники[42]42
  Личный рекорд, лучший результат на определенной дистанции.


[Закрыть].

Мой бег стал совершенно другим. Я становилась быстрее. В отличие от времен первого марафона, когда тренировка в пятнадцать километров воспринималась как длительная, тридцать километров стали для меня привычной нагрузкой, а пятьдесят одна минута на десятке – время ординарного восстановительного кросса. Понимание себя и своих пределов стремительно менялось, требования к себе росли. На второй год работы с Максимом я впервые выбежала марафон «из трех», что в 2015 году было настоящей сенсацией: еще никто из известных мне спортсменок-любительниц не пробивал заветного порога. Все чаще я стала занимать призовые места, почувствовала «вкус крови». Я была, что называется, на коне – сильной, успешной и очень жадной до соревнований.

С Максимом мы пробежим одиннадцать шоссейных марафонов, лучший – с результатом 2:54:42 (Берлин, 2015 год). Я начну заниматься трейлами, в 2017-м получу медаль за участие во всех мейджорах[43]43
  World Marathon Majors, марафоны «Большой шестерки», которые включают в себя Бостон, Берлин, Нью-Йорк, Чикаго, Токио и Лондон.


[Закрыть] и вскоре после этого уйду от него с мыслью больше никогда не возвращаться в бег. Про наше расставание я еще расскажу. Сейчас же самое время вспомнить, как я не стала первой россиянкой, пробежавшей шесть великих марафонов.

Все началось в 2015 году, в течение которого мне посчастливилось пробежать сразу три марафона «Большой шестерки»: самый первый быстрее трех часов – Бостонский, самый быстрый – Берлинский и самый атмосферный – Нью-Йоркский.

Бостон (20 апреля 2015 года, 2:59:00)

«Поворот. На трекере уже почти сорок два километра, время с момента старта – два часа пятьдесят семь минут. Бегут, бегут секунды. Финиш где-то совсем рядом. Остается еще немного потерпеть. Ну же! Почти. Так близко. Такой реальной мечта не была никогда. Неужели не вытяну?!

Подъем?! Но откуда? Как?! Сейчас это может все испортить. Нет, нет, не дам. “Поднимай бедро выше. Работай ногами”.

На периферии – люди, флаги, дома. “Six six о five! Six six о five!” Слышу, как кто-то выкрикивает мой номер. Мокрый асфальт под ногами, серое бостонское небо. Все предельно просто: я здесь и сейчас, вся в настоящем моменте. Продолжаю бежать. Изо всех последних сил. Темп поразительным образом держится на одном уровне – 4:11 на километр. Внезапно вспоминаю, что два года назад где-то здесь раздались взрывы. Boston Strong.

Начинаются самые долгие метры и самые быстрые секунды. Я уже вижу финишные баннеры. Они кажутся такими близкими, но, несмотря на все мои усилия, никак не приближаются. Я будто бегу на месте. Бог мой, как же хочется успеть!

Рывок, еще один. Выдох. Разрешаю себе остановиться. Финишная черта оказывается за моей спиной. Останавливаю таймер, вытираю дождь с лица. Мне так холодно, будто я не бежала, а плыла сорок два километра в открытой воде где-нибудь в северных широтах, но самое главное, что я здесь; мокрая, замерзшая, на негнущихся ногах – жалкое, в общем-то, зрелище… Но я выбежала. Выбежала из этих невозможных трех часов! Это момент самого неподдельного счастья, ради которого я и проделала весь этот долгий путь.

Бреду на выход. Дрожащими руками принимаю медаль, улыбаюсь девочке-волонтеру, показывая на часы: “Look! I’ve done it out of three!”»

2:59:00 – время, превзошедшее мои самые смелые ожидания и прогнозы тренера. Покидая Москву, я твердо решила, что любой результат в пределах текущего личного рекорда – 3:07 – будет достойным завершением Бостонского марафона. Но втайне именно на этом марафоне мне очень хотелось не просто пробежать с новым рекордом, но выбежать из трех часов.

Бостонский марафон проводится с 1897 года и считается старейшим в мире. Трасса марафона объединяет восемь городов штата Массачусетс: Хопкинтон, Ошленд, Фрамингам, Натик, Вилисли, Ньютон, Бруклин и непосредственно сам Бостон, где проходят всего три километра дистанции. А 15 апреля 2013 года на финише Бостонского марафона произошел крупнейший теракт на территории США со времен трагедии 11 сентября. С тех пор у марафона появился слоган Boston Strong, а само участие в забеге приобрело особую символичность.

Для Бостона марафон – тот же Новый год. Сотни людей в марафонских куртках ярких фиолетовых, синих, желтых цветов гуляют по улицам, с гордостью нося на груди марафонские паспорта. Во всех витринах, на автобусных остановках, в окнах и на стенах домов – мотивирующие надписи в духе Nobody runs like Boston. Повсюду нарциссы в горшках, украшенных надписью Boston Strong – Marathon Daffodils. Идут последние приготовления трассы: на асфальте крупными буквами надпись Finish. Стоят пустующие пока трибуны. Светит солнце, немного ветрено, но все улыбаются, приветствуют друг друга. К незнакомцам обращаются с традиционным вопросом: «Is it your first Boston?» – который не оставляет сомнений, что одного Бостонского марафона явно недостаточно.

Бостонский марафон is all about managing the course: успех на марафоне зависит от того, насколько хорошо вы контролируете дистанцию. Виной тому, что на этой трассе не фиксируют рекорды, является перепад высот, который на Бостонском марафоне составляет 136 метров, что превосходит нормативы ИААФ[44]44
  Международная ассоциация легкоатлетических федераций (IAAF).


[Закрыть].

Сама по себе трасса очень интересная. Первые десять километров дорога идет равномерно вниз, перемежаясь незначительными подъемами и плоскими участками. После двадцатого километра начинаются подъемы (Ньютонские холмы). Их четыре, а самый тяжелый, последний, получил поэтичное название холм Разбитого Сердца (Heartbreak Hill). Протяженность этого подъема, который расположился где-то между тридцать вторым и тридцать четвертым километрами, составляет около шестисот метров. По легенде, в 1936 году Джон Келли, защищая свой чемпионский титул, ускорился в этом самом месте с целью обойти своего главного соперника – Эллисона Брауна. В итоге Джон проиграл, и, как сказал один из журналистов, освещавших событие, это «разбило ему сердце».

Все эти факторы (долгий спуск, на котором могут забиться ноги, подъемы, которые приходятся на самую тяжелую, финальную, часть марафона, частые смены рельефа) нужно учитывать, планируя стратегию забега. Дополнительным фактором в день моего марафона также стала погода: на улице задувал довольно сильный ветер, а на следующий день обещали дождь и всего восемь градусов тепла.

Погрузившись в раздумья о предстоящем забеге, я направилась к выходу с ЭКСПО, как вдруг в толпе в дальнем углу выставки заметила улыбчивую энергичную женщину, щедро раздающую автографы. Не веря своим глазам, я подошла ближе: прямо передо мной стояла живая легенда – Кэтрин Свитцер, которая известна как первая женщина-марафонец, в 1967 году официально финишировавшая в Бостоне.

Неофициально, то есть без номера, годом ранее это сделала Роберта «Бобби» Гибб. Интересно, что Бобби бежала и легендарный Бостонский марафон 1967 года, придя к финишу почти на час раньше Свитцер. Однако отсутствие у Бобби официальной регистрации не позволило считать ее первой. В тот год женщинам еще запрещалось участвовать в марафонах. Кэтрин Свитцер смогла получить стартовый номер, воспользовавшись оплошностью организаторов, которые посчитали ее инициалы мужскими. Уже во время забега ее опознали и пытались остановить, но вопреки всему Кэтрин смогла финишировать.

«You’re amazing!» – только и могла произнести я. Легенда улыбнулась в ответ, спросила, бегу ли я завтра марафон и на какое время рассчитываю. Я, конечно, ответила, что хотела бы уложиться в три часа, но сильно сомневаюсь в реальности этого. Кэтрин внимательно посмотрела мне в глаза и произнесла фразу, которую впору возвести в ранг беговых мантр: «Be fearless and enjoy the run!» Счастливая и ободренная, я направилась в гостиницу – отдыхать и готовиться к забегу.

На следующий день в шесть часов утра, оставив лишние вещи в специальных палатках, я в компании марафонцев, укутанных в целлофановые пакеты и одеяла, на школьном желтом автобусе отправилась в «марафонскую деревню». Здесь, под тентами, прямо на земле, нам и предстояло коротать холодное хопкинтонское утро – до самого старта, который для моей волны был запланирован на десять часов.

Организаторы постарались создать максимально комфортные условия: нам раздавали накидки, наливали кофе и чай, кормили бейглами, бананами и гелями. Но, к сожалению, с погодой Бостонская ассоциация легкой атлетики ничего поделать не могла. Зарядил дождь, который закончился только на следующий день.

Под тентами было многолюдно: марафонцы всех национальностей и возрастов в старой, иногда порванной одежде жались друг к другу, пытаясь согреться. Это походило на лагерь беженцев, ожидающих депортации. А ведь здесь наверняка есть и очень богатые и уважаемые люди, подумала я: врачи, бизнесмены, а может быть, даже юристы. Но все улыбаются, шутят, каждый находится в радостном предвкушении долгожданного праздника.

Я заканчивала последние приготовления. Достала ручку и принялась переписывать на руку цифры. План самый амбициозный: три километра за 12:45, пять – за 21:16, десять – за 42:33, половинка – за 1:29:45, тридцать – за 2:07:39, марафон – за 2:59:33. Мой тренер не верил в возможность такого результата. В нашу последнюю встречу перед Бостоном его прогноз для меня на марафон был 3:05. Но я хотела пробежать гораздо быстрее.

Закрывая глаза, представляла, как буду бежать: на спусках можно отпускать себя, но важно держать скорость, не разгоняясь до предела, на подъемах постараться не сбавлять. У меня все еще не было внутреннего согласия с собой о том, какой темп взять с самого начала. Чтобы успеть за всеми контрольными точками, я должна была бежать в темпе 4:15 на километр и ни в коем случае не сбавлять, но последние «прикидочные» пятнадцать километров в Москве на такой скорости дались мне очень тяжело, и я была почти уверена, что после двадцати километров в таком темпе неминуемо потеряю скорость. Решила рискнуть и бежать по 4:15 хотя бы до того момента, как начнутся подъемы.

Дело в том, что незадолго до отъезда в Бостон со мной произошла поучительная история. Я проходила функциональное тестирование для бегунов в одной из спортивных клиник Москвы. На меня надели датчики, поставили на беговую дорожку и описали задачу: бежать до того момента, как наступит «отказ». Врач спросил про мой рекорд на марафоне. На тот момент это был результат, показанный в Москве в 2014 году, – 3:07. Доктор, видимо, вдохновился этим и, кажется, рассчитывал на рекорд дорожки. Но еще перед началом теста я определила для себя, что если пробегу хотя бы три километра, то это уже будет хорошим результатом. Именно эта цифра фигурировала в большинстве отчетов, которые мне удалось найти в интернете, пока я наводила справки о том, как проводится тестирование.

И вот дорожка постепенно ускоряется. Я бегу, смотрю на счетчик километров перед собой. Бежать откровенно скучно (передо мной датчики и белая стена) и некомфортно (противогаз сильно мешает дышать). Думаю о том, что такое «отказ»: означает ли это, что, запутавшись в ногах на большой скорости, я упаду на дорожку лицом вниз? Периодически бросаю взгляд на приборы. Постепенно мне становится довольно тяжело продолжать бег, дорожка все ускоряется, и, отметив про себя, что три километра я уже пробежала, решаю, что пора остановиться. Тестирование закончилось, и я неожиданно увидела полные глубокого разочарования глаза молодого врача, возлагавшего на меня столько надежд.

– Оксана, почему вы остановились? – спросил он меня.

Я виновато улыбнулась.

– Устала и больше не могла бежать.

– Нет, вы могли бежать еще. – Доктор показывает мне распечатки анализа крови, данные по лактату, что-то еще… – У вас же даже пульс не дошел до максимального.

Из клиники я ушла, так и не определив своих пульсовых зон, но с другим, куда более важным знанием: я останавливаюсь в тот момент, когда сама себе это разрешаю. В действительности мы гораздо сильнее, чем думаем о себе, а усталость и желание сдаться – это то, что мы разрешаем себе чувствовать.

Именно благодаря этому проваленному тестированию в Бостоне спустя две недели я решилась стартовать на результат, который на шесть минут опережал оценку моей готовности тренером (что было весьма самонадеянно).

Тем временем до старта оставалось совсем немного. В девять часов утра марафонскую деревню стройными рядами начали покидать атлеты. Пока еще до моего старта оставалось время, я разминалась, наматывая круги вокруг тентов, пыталась разогреть озябшие мышцы. На улице было около пяти градусов, и раздеваться совсем не хотелось. Но волевым усилием пожертвовала теплые лосины в пользу местной благотворительной организации, сложила гели в укромное место под самое сердце и уверенно двинулась по направлению к стартовым кластерам.

Прошло еще минут сорок, и я успела снова замерзнуть. Разминаться в стартовой зоне уже не разрешалось, поэтому я просто прыгала на месте, стараясь хоть немного согреться. Было очень холодно и волнительно, но я была полностью заряжена на соревнования и мне уже хотелось скорее начать бег. Скинула свитер, запустила таймер. Еще раз бросила взгляд на цифры, которые уже начали растекаться на коже под дождем.

Три, два, один. Толпа впереди меня начала медленное движение. Ровно в 10:04 мой Бостонский марафон стартовал. Как и ожидалось, почти сразу начался спуск. Темп на первый километр – 4:02. Тот, кто быстро стартует, всегда медленно финиширует, вспомнила я и придержала себя до 4:11, что все равно было быстрее темпа, с которым я собиралась бежать. Будущее стало туманным.

Старалась не напрягать плечи и максимальным образом использовать инерцию. Manage the course. Спуск длился около двух километров. Еще через километр начался небольшой подъем, потом плоский участок и снова спуск. Такие отрезки шли первые десять-пятнадцать километров трассы. Спуски, конечно, помогали держать темп выше запланированного, но и довольно ощутимо забивали ноги, не давая выровняться на плоских участках. В итоге темп периодически падал до 4:25 на километр, приходилось подгонять себя.

Примерно через каждые три километра по ходу дистанции стояли точки питания с водой и изотониками. Перед первым подъемом раздавали гели. В этот раз я пропускала некоторые пункты, так как на улице было холодно, мокро и пить не хотелось, но обязательно съедала один гель примерно каждые десять километров. Обычно на дистанции мне хватает трех, но в этот раз последний, четвертый, я съела уже на тридцать шестом километре, опасаясь, что не вытяну нужный темп до конца.

Шел сильный дождь, было по-прежнему холодно, даже на бегу я не могла согреться. В какой-то момент защипало глаза, я попыталась утереться на ходу майкой, но ничего не получилось. Пришлось бежать с полузакрытыми, пока меня не спас кто-то из болельщиков: схватив протянутую салфетку, вытерла лицо и снова прозрела.

Местные жители, несмотря на дождь, в огромном количестве высыпали на улицу и старались поддержать бегунов. Они кричали что-то ободряющее, размахивали плакатами, играли на барабанах, пели, подкармливали и поили нас. Я слышала, как выкрикивают мой номер, но старалась не отвлекаться: контролировала темп, который между тем поразительным образом держался на отметке 4:13. Я уже обогнала себя на несколько секунд и опережала график, но пока еще это ничего не значило: скоро должен был начаться самый сложный отрезок пути, и нужно было очень постараться, чтобы успеть закончить дистанцию, уложившись в заветные три часа.

Мне стало тяжело на двадцать девятом километре. Скорость начала падать, силы – понемногу уходить. Но я приближалась к последней контрольной цифре – 2:07:39 – и понимала, что если успеть преодолеть тридцать километров за это время, то результат менее трех часов станет уже не просто мечтой. (Если хотите выбежать марафон из трех часов, то тридцать километров за 2:08 – ваша главная контрольная точка.)

Чудесным образом на отметке в тридцать километров я оказалась спустя 2:07:01 после старта, что означало, что у меня оставалось целых тридцать восемь секунд в запасе, которые я могла потратить на преодоление последнего подъема – Heartbreak Hill.

Цифры на руке закончились – оставалось только терпеть и держать темп до самого конца. Я знала, что бегу на личный рекорд. Но, как никогда близко подойдя к заветным цифрам, я уже ничего другого не хотела: любое время больше трех часов казалось мне провалом марафона.

Самым трудным стал тридцать четвертый километр, который я пробежала медленнее всего – за четыре минуты тридцать секунд. После него следовал небольшой спуск, на котором не без труда, но мне удалось снова выйти на темп 4:12–4:14, который я и держала до конца марафона.

Бостон. Сил в ногах уже не оставалось, но за спиной было сорок километров и два часа сорок девять минут непрерывного движения. У меня было чуть более десяти минут на то, чтобы преодолеть два километра и сто девяносто пять метров. Просто еще немного потерпеть – всего каких-то десять минут!

Мост, поворот, улица. Сотни людей вокруг. Снова подъем – за четыреста метров до финиша! Его не было на карте, его не показывали в ролике на ЭКСПО – этого подъема не должно было быть! На секунду поддалась панике: я плохо бегаю горки, и в тот момент у меня уже не было сил и секунд в запасе, которые я могла потратить на преодоление. Но все же собралась, предельно сконцентрировалась и скомандовала себе сильнее работать руками, поднимать ноги и держаться, держаться. Попросила у неба еще немного сил.

Закончился и этот – теперь уже точно – последний подъем. И вот я оказалась на финишной прямой, увидела синие флаги. Оставалось совсем немного – последние метры. Знаете, внезапно вырастающая перед твоим взором в конце марафонской дистанции финишная арка (а она всегда появляется внезапно, хотя ты достоверно знаешь, что вот-вот это случится) – это один из самых завораживающих и дух захватывающих видов, которые только можно представить. Я так сильно хотела ее, тянулась вперед, сильнее отталкивалась от земли, то и дело смотря на часы – секунды неумолимо бежали и были быстрее меня. Вот уже пятьдесят восьмая минута подошла к концу. Финальный рывок. И я становлюсь финишером Бостонского марафона, обладателем нового личного рекорда и – просто очень счастливой.

Дрожащими руками схватила бутылку воды. Мне было так холодно, что я не могла ровно идти. Но все закончилось, и марафон «из трех» – мой. Оглянулась на финиш, встречающий других марафонцев. Улыбнулась из последних сил: моя мечта сбылась! И теперь мне было достоверно известно: воплотить в жизнь возможно абсолютно все, если по-настоящему сильно этого желать.

Берлин (27 сентября 2015 года, 2:54:42)

Вернувшись в Москву из Америки с медалью, которой по праву могла гордиться, наступившим летом 2015 года я стояла на пьедестале практически всех соревнований, в которых принимала участие. А уже осенью, после победы на adidas Elbrus World Race (EWR), меня ждал Берлинский марафон, где я неожиданно для себя и опять-таки для своего тренера установила новый личный рекорд, пробежав сорок два километра за 2:54:42.

Я вспоминаю толпу бегунов, в которой было не протолкнуться даже в первом кластере для самых быстрых марафонцев, крутые повороты трассы, сумасшедших болельщиков и смешных собак на обочине. Я помню, как нашла в многотысячной толпе одного близкого мне человека. Оказалось, в тот день мы делили одну трассу на двоих. М.

Он пожелал мне удачи, а потом я встречала его на финише. Помню, как радовалась и какой бесконечно сильной себя чувствовала. Казалось, впереди ждет только хорошее. После всех финишных ритуалов – первых спокойных глотков воды, облачения в фольгу, неуклюжих фото с медалью – я не смогла вспомнить дорогу до своего отеля. «В следующий раз на одной руке пиши время, а на другой – адрес, где ты живешь», – пошутил М. Он не мог или не хотел бросить меня в такой затруднительной ситуации, и нам пришлось придумывать, как доставить меня домой. Дороги были перекрыты, и мы, смеясь, вскочили в повозку к рикше, который внезапно материализовался недалеко от Рейхстага. Кутаясь в шуршащие накидки и улыбаясь берлинскому солнцу, мы с М., еще пару дней назад бывшие друг другу бывшими, отправились в светлое будущее. Не совсем так, конечно, но это уже совсем другая история.

Хотя почему же… Это все та же история, в которой переплелись две мои страсти. Дело в том, что так хорошо пробежать Берлинский марафон у меня получилось просто потому, что за день до него я снова влюбилась.

С М. мы познакомились годом ранее на тренировках в «Гепарде». Мой второй марафон – в Париже – бежали большой компанией, где был и он. И уже к Афинскому марафону в том же году между нами пробежало что-то вроде искры, которая разгорелась в начале московской зимы. С тех пор мы с М. постоянно то сходились, то расходились. Мы были очень разные, но стоило ему взять меня за руку, как я забывала, почему мы расстались в прошлый раз. Так, как с ним, я больше не чувствовала себя ни с одним мужчиной.

Спортивного соперничества в нашей паре не было: по умолчанию более быстрой была я. Однако мы постоянно отстаивали друг перед другом свои личные границы, и каждый стремился самоутвердиться за счет другого. С детства М. был безапелляционно уверен в том, что все женщины должны ему безусловную любовь, нежность и преданность. Поначалу он пытался вмешаться в мой бесконечный тренировочный процесс: ставил под вопрос участие в некоторых соревнованиях, да и в целом постоянно сражался с моими кроссовками, тренером, ненормированной работой и жестким графиком. Сейчас я понимаю, что он хотел быть хотя бы не менее значимым.

За почти четыре года таких отношений мы неоднократно расходились, порой на несколько месяцев. Но в конце концов кто-то из нас не выдерживал и писал другому простое «Как дела?». И всякий раз мы начинали все заново, будто не было никакого времени порознь.

Было много вещей, за которые мы друг друга могли ненавидеть. Мы неоднократно делали друг другу больно. Однако противоположность любви – вовсе не ненависть, а безразличие. Поэтому наши, как модно сейчас говорить, невротические отношения длились несколько лет – вплоть до того момента, когда я решительно предотвратила очередную попытку ренессанса.

Это случилось в конце декабря 2016-го, когда М. оставил меня одну переживать один из самых пугающих опытов, которые были на тот момент в моей жизни. В тот год врачи обнаружили у меня опухоль щитовидной железы, которая могла быть раком, в связи с чем мне предстояла серьезная, первая в жизни хирургическая операция. Я страшно боялась. Боялась не проснуться. Боялась проснуться и почувствовать боль. Боялась, что врачи заденут голосовые связки, и я лишусь голоса. Боялась, что будут повреждены железы, и у меня выпучит глаза. Боялась уродующего меня шрама на шее. Боялась, что страшный диагноз подтвердится. Больше всего я боялась момента, когда меня переложат на носилки и покатят по холодному больничному коридору в сторону операционной. Я умоляла врача вколоть наркоз еще в палате, чтобы не видеть этого и не считать страшных секунд. Оказалось, что я бесконечно много умею плакать. Я начинала заливаться слезами при одной мысли об операции уже за несколько недель до нее и плакала вплоть до момента, когда увидела над собой лицо анестезиолога и спустя несколько секунд погрузилась в темноту. Физическая боль, а особенно ее ожидание, – то, что я крайне плохо умею терпеть.