Текст книги "По лицу он меня не бил. История о насилии, абьюзе и освобождении"

Акция «Фиксация»

10 ноября 2013 года

Павленский, заявление: «Голый художник, смотрящий на свои прибитые к кремлевской брусчатке яйца, – метафора апатии, политической индифферентности и фатализма современного российского общества. Не чиновничий беспредел лишает общество возможности действовать, а фиксация на своих поражениях и потерях все сильнее прибивает нас к кремлевской брусчатке, создавая из людей армию апатичных истуканов, терпеливо ждущих своей участи».

Туман

Он, ее партнер, ее друг, ее любовь, сказал ей, что она часть него. Она должна делать много усилий, чтобы быть этой частью. Она не размышляла, она любила, она готова была отдать себя всю.

Она следует за его уверенной поступью, он ведет ее к свету.

Он символ движения. Он стал для нее всем миром, только через него до нее доходило знание, доходили частички его размышлений. Он упорно трудится, он познает. Она ждет корм с его руки. Попутно делая тысячу дел по взращиванию маленьких личностей, обвивая его уютом домашнего тепла. Она гнала от себя мысли об остывающей теплоте между ними, говорила, что он слишком занят размышлениями, пищей для ее ума. Она начала видеть себя его глазами, начала говорить его словами, начала жить его идеями. Стала боевой подругой. Она вставала вместе с ним в схватке его борьбы. Она верное плечо, та, на кого всегда можно положиться. Она всегда рядом.

Маленькие личности растут, он размышляет. Вопрос «кто я?» все настойчивее заявляет о себе, в моменты перерывов между боями. Она чувствует пустоту на месте ответа. Она гонит от себя этот пугающий вопрос, наполняя пустоту им.

Он напряженный, натянутый как струна, все чаще и чаще забывает о ней, вспоминая лишь в моменты нужды разного толка. Она, как всегда, рядом, она всегда ждет, она готова на все в любую минуту.

Он впервые не выдерживает и впервые наказывает ее. Ее мир разлетается на куски. Она удивлена и растерянна, она чувствует, что он предал ее, он отринул ее, он разделил их навек, разверзлась пропасть от обиды. Она уже собака, которую ударил хозяин за ее несвоевременный лай. Собака не понимает, из ее глаз текут слезы, она лижет ноги хозяина в надежде, что он снова погладит ее, как раньше.

Потом он долго говорит с ней, объясняет, что с ней по-другому нельзя, что она понимает только язык силы и что у него не было выбора, ведь она говорит пустые банальные вещи, в то время как ему нужно размышлять и вести за собой человечество. Она радуется как ребенок, что он говорит о ней, что он видит ее, что он рядом. Она с двойным воодушевлением берется за дела, берет на себя серьезные решения. Он становится божеством в ее глазах. Он сияет и иногда протягивает ногу с пьедестала, чтобы простимулировать ее снова.

Она не любит эти моменты, зато потом он говорит ей, какая она хорошая, просто иногда она неправильно себя ведет, и это единственная проблема, которую ей нужно решить. Она стала замечать, что в голове появился туман, который становится все плотнее, она уже не может думать даже короткие мысли. Как она ни старается, она все никак не может исправить свои ошибки, продолжает упорно говорить не то и не так.

Она приземленная, глупая, неправильно воспитывающая маленьких личностей, ее надо постоянно контролировать и наставлять, а потом долго объяснять, в чем была суть очередного наставления. После каждого наставления остаются шрамы на сердце и теле.

Она стала пугливой и заискивающе покорной. Но каждый раз он так долго говорит о ней после. Значит, она что-то да стоит, раз он тратит на нее свое драгоценное время, отнимая его у всего человечества.

Она не понимает, почему стала влюбляться в первых встречных, почему стала делать странные вещи, почему туман становится все плотнее и все сложнее сосредоточиться. Она перестала замечать дни, маленьких личностей, перестала смотреть на любимое небо и радоваться лучам солнца на коже, она стала раздраженной, сухой и ломкой. Она живет в ожидании его внимания в темном влажном климате тумана, иногда он спускается к ней проверить, насколько все стало хуже, ведь наставления нельзя давать по одним и тем же поводам. И опять долгий разговор после, опять солнечный свет, спустившийся с ним, согревает ее и дарит надежду. Она нежится в его лучах, он так любит ее, а она совсем расслабилась в своей темноте. Она снова рвется в бой, и темнота рассеивается на время, чтобы потом снова сомкнуться.

Густой туман скрывал от нее почти все, она брела в нем на ощупь, шла на его голос, натыкаясь на его руки и ноги, испытывая боль от этих столкновений, но потом ей всегда становилось тепло. Вот бы всегда было тепло, а не в эту темную влагу тумана. Там ей каждую ночь снится один и тот же сон, что она опять все испортила, подвела его, подвела все человечество. Она надолго остается одна в темном липком тумане.

Она замирала в ожидании его теплого света. Она не замечала времени. Она ничего не помнила. Только он один имел значение.

Он всегда приходил, он всегда спускался, напряженный, сильный, сияющий, искрящийся новым знанием. Она любила эти моменты, ради них она жила, в них видела цель постоянного ожидания. Однажды, после очередного непонятного происшествия в тумане и в момент привычного наставления, его свет стал нестерпимо ярким и таким обжигающим, что ее тело почернело и стало трудно дышать.

Потом уже не было долгого разговора о ней, наставление не кончалось. Его свет обжигал ее каждый день, любое его прикосновение оставляло на теле черные следы, но она заметила, что около маленьких личностей его свет смягчался и не жег ее. Она стала проводить больше времени с ними, из густого тумана зазвучал их переливающийся смех, и маленькие нежные ручки водили по черным следам, принося временное облегчение.

Эти маленькие передышки поддерживали в ней жизнь перед очередным наставлением. Он неизменно возникал в проеме комнаты, он был прекрасен в своем неутомимом желании. Она любила его еще сильнее.

Однажды, после вспышки яркого теплого света и горящего окна рядом, дверь за ней закрылась на замок. Она осталась без него, без маленьких личностей рядом. Только сухие светлые стены и тысячи птиц за большим окном. Его свет померк, она больше не натыкалась на его руки и ноги. Туман стал менее плотным. Она по привычке нуждалась в его наставлениях, она пробовала наставлять себя сама, она тыкалась в стены, искала в своих глазах отблеск его света.

Без тумана было непривычно, он был давним спутником, было странно слышать свои короткие мысли, удерживать впечатления, чувствовать. Слова из книг не исчезали сразу после прочтения.

С постепенным исчезновением темной влаги тумана дни разделились на свет и тьму. Она снова увидела небо, солнечные лучики снова стали дарить радость. Она смотрела на свои сухие усталые руки, сидя в тишине светлых стен. Через шум в голове прорывались веселые голоски маленьких личностей, она вторила им улыбкой. Его свет совсем пропал.

Каждый день за закрытой дверью дарил радость тишины и покоя, мысли набирали скорость и силу, ей принесли тетради и ручки. Сначала выходило плохо, но потом тетради заполнили ряды ровных уверенных букв. Писалось само, стоило только раскрыть тетрадь.

Туман плотно окутывал все события прошлого.

Акция «Свобода»

23 февраля 2014 года

Павленский, заявление: «Горящие покрышки, флаги Украины, чёрные флаги и грохот ударов по железу – это песня освобождения и революции. Майдан необратимо распространяется и проникает в сердце Империи. Борьба с имперским шовинизмом продолжается; храм Спаса на Крови – это место, где народовольцы совершили успешное покушение на императора, жестоко расправлявшегося с освободительными восстаниями в Правобережной Украине, Польше, Литве и Белоруссии. Мы боремся за нашу и вашу свободу. В этот день, когда государство призывает праздновать День защитника Отечества – мы призываем всех встать на праздник Майдана и защиту своей свободы. Мосты горят, и назад дороги уже нет».

Тайное всегда становится явным

Лето 2014 года

Костя, вор в законе

Костя появился внезапно посреди жаркого питерского лета на Петропавловском пляже. Солнце в то лето палило нещадно, выжигая кожу коричневым цветом. Он проплыл мимо, синея бескомпромиссными воровскими звездами.

Пляж сделался местом моего постоянного пребывания. Мы познакомились. Мгновенно, посреди всей этой жары, вспыхнула и наша страсть. Я не просто ей поддалась, я ее разжигала. На свидание он приехал на «мерседесе» с букетом красных роз. Все было красиво. Старомодно, но очаровательно. Его загар оттенял мои белые волосы, на его фоне я смотрелась утонченно и загадочно. Мы гуляли по Невскому проспекту, держась за руки. Все происходило стремительно.

В моей голове все настойчивее звучало: «Ты должна рассказать про него. Это становится твоей тайной. Тайн быть не должно».

Меня сковывал страх возможного непонимания, неожиданной плохой реакции, возможной агрессии на правду. Страх пересиливал. Я скрывала. Тайна росла, глубина тайны тоже.

Однажды утром все стало явным.

«Почему ты не рассказала? Хватило бы всего одного слова, и этой ситуации не было бы».

Мои вещи в который раз полетели с балкона. Компьютер вдребезги разлетелся под его ногами, осколки нового белого телефона попали на стены. Слезы детей, его белое напряженное лицо, 15 минут на сборы, проклятия в адрес моего предательства.

Я на улице с сумкой. Без связи, без денег, без надежды.

Костя оказался не готов к такому крутому повороту.

Скитания по городу, отчаяние, тоска по детям.

Я предательница, мне нечему научить детей, мне к ним нельзя. Я плачу вечерами. Днями болтаюсь бесцельно по городу. Сижу на скамейках в парках. Иногда незнакомцы спасают меня парой теплых слов. Тогда я снова обретаю надежду. Шанс на то, чтобы снова стать человеком. Но пока я предательница и должна страдать. Лето проходило, заноза в сердце кровоточила и ныла не переставая. Я наказывала себя каждый день, я говорила себе страшную правду о своем непростительном поступке. О том, что пути назад нет. Я перешла черту. «Никогда, слышишь, Оксана, никогда ты больше не увидишь своих девочек, не посмеешь поднять на них свои предательские глаза». Тоска и отчаяние ели меня изнутри. Я много и долго ходила по городу. Он был моим единственным другом тогда. Одна мысль прожигала мой воспаленный мозг. Вернуться. Вернуться любой ценой. К нему, к моим девочкам.

Девушка из Харькова

Мы встретились на Большом проспекте, я должна была отдать ему долг. Я заработала эти деньги, искалывая пальцы в мастерской по пошиву костюмов для фильма «Матильда». Однообразное тоскливое существование, перемежаемое сигаретами и многочасовыми прогулками после работы. Я не вижу детей. Он не позволяет. Я отрезана от моей прошлой жизни после инцидента с Костей.

Он пришел в бежевой кофте, которую мы купили вместе, и шортах, которые я подарила ему в самом начале знакомства. Свежий, легкий, веселый. Улыбается искрящимися глазами. В сердце больно кольнуло. Я увидела ее внутренним взглядом. Сразу почувствовала ее присутствие.

Он едет в Харьков, читать лекцию о политическом искусстве. Я – темная, замершая, остывшая. Не видящая жизни дальше этой мимолетной встречи. Светит солнце, но мне очень холодно, я не могу согреться. Растягиваю мгновения, смотрю на его родное лицо. Цепляюсь за каждую секунду. Он предвкушает будущее, он говорит о нем, его жизнь продолжается. Мы по-приятельски перекидываемся ничего не значащими фразами.

Скоро конец.

Скоро он скажет: ну ладно, давай, пока.

Там обрыв. Темнота снова поглотит меня.

Я спрашиваю, кто приглашает в Харьков, его ответ все ставит на свои места. Девушка из галереи. Да, она существует. И я точно знаю, что между ними будет.

Эта мысль слишком тяжела, она способна убить меня. Это бомба для моего остывшего мозга, сердце давно остановилось, прекратило свой бой.

Стираю эту мысль. Ее больше нет. Я предпочитаю надеяться, что когда-нибудь он простит меня. Что придет день, и мы снова будем вместе.

Он говорит те самые слова.

Прощаюсь с ним на автомате, делаю шаг в пропасть одиночества и тоски. Снова возвращаюсь в мастерскую и выдуманный мир кино. Там я не существую, я становлюсь декорацией. Замираю в ожидании его прощения.

Через неделю он уезжает в Харьков.

Осень 2014 года

Мы с П постепенно сближаемся. Разрыв сокращается. Я ему понадобилась для работы. На эту жертву он готов пойти.

Иногда встречаемся в кафе, чтобы обсудить акцию. Планируем «Отделение».

Она существует. Ее зовут Вика. Красивая девушка.

У них был секс. Он рассказал мне о том, как это было. Она становится моей одержимостью. Я каждый день смотрю ее страницу, ее фотографии. Меня жжет ревность, я сравниваю себя с ней, не в свою пользу. У меня никогда не будет таких волос, такого лица, такой белоснежной кожи, я просто недоразумение рядом с такой красавицей. Я ненавижу себя, я прекращаю есть совсем. Я должна быть худой. Всегда. Я все равно недостаточно хороша. Никогда не буду. Я жалкое существо.

Я пытаю себя каленым железом ненависти.

Я живу ей, я просыпаюсь и засыпаю в мучениях, с мыслью о ней. Моя одержимость растет.

Я сосредоточена только на них. Они все время на связи. Вижу, как приходят ее сообщения на его телефон. Он меняется в лице. Просит не обращать на это внимания. Сердце разрывается от сладкой боли. Ревность – особенное чувство. Та, другая становится заклятой подругой, палачом, каждый день отрезающим от тебя по кусочку.

Акция «Отделение»

19 октября 2014 года

Москва. Забор института психиатрии им. Сербского. Лестница. Отрезанное ухо. Два с половиной часа ожидания на московском морозе. Он в это время думает о бессрочных голодовках в российских тюрьмах. Это помогло его обнаженному телу выдержать пытку холодом.

Павленский, заявление: «Нож отделяет мочку уха от тела. Бетонная стена психиатрии отделяет общество разумных от безумных больных. Возвращая использование психиатрии в политических целях – полицейский аппарат возвращает себе власть определять порог между разумом и безумием. Вооружаясь психиатрическими диагнозами, бюрократ в белом халате отрезает от общества те куски, которые мешают ему установить монолитный диктат единой для всех и обязательной для каждого нормы».

Я терзаюсь чувством вины и надежды. Чувство вины перевешивает. Я готова исполнить любой его приказ.

Мы опять отдаляемся. Мои услуги ему больше не нужны. Акция сделана. Моя роль уходит на второй план. Я уезжаю обратно в Питер. Я опять одна в маленькой комнате на Чернышевской. Беспросветность.

День рождения Лили

23 декабря 2014 года

Квартира на Апраксином переулке.

Я что-то сказала не так. П разозлился. Я защищаюсь словами. Не помогает.

Большой кухонный нож в его руках вонзается в мой пуховик, снова, снова и снова, перья повсюду, он переходит к моим любимым кроссовкам. Он что-то требует от меня, чего я не могу сделать или сказать, я не помню. Я хочу уйти оттуда, забрать девочек и уйти. Он закрывает дверь своим телом. Я не могу уйти, не сделав того, что ему нужно. Он не выпускает меня.

Я вызываю полицию. Впервые в жизни. Сейчас не до принципов, я спасаю себя. Он будет припоминать мне это все оставшиеся годы.

Приезжает полиция. Его заставляют отойти от двери и дать мне уйти.

Он отходит от двери. Я свободна. В который раз закончился очередной кошмар.

Собираю мои порезанные вещи в пакеты, в одной кофте иду с девочками в кафе вниз, вызываю такси.

Все, мы снова в безопасности в маленькой комнате на Чернышевской. Я поселилась там совсем недавно. Большая светлая комната в коммунальной квартире. Старая соседка варит капусту днем и ночью. Воздух тяжелый. Потолки под 5 метров. Длинный темный коридор ведет в туалет и кухню. Таких коммуналок в Петербурге много. Светлые идеалы коммунистов потерпели крах. Они искренне верили, что сознательные граждане и товарищи должны жить вместе, помогать друг другу, вместе готовить на общей кухне, мыться в общем душе, чтобы все было общее, всем можно было делиться. Закончилось это подсыпанием отравы в оставленные вариться без присмотра борщи, мелкие подлости соседей по квартире, выкручивание лампочек в туалете. Никто не хотел ничем делиться. Чувство собственности взяло верх. Идея с треском провалилась. Но жилплощадь осталась, соседи становились врагами, невозможность разменять квартиру усугубляла ситуацию. Коммунальные квартиры – тема сложная, наболевшая. Но по-прежнему актуальная в России. Моя комната была уголком спокойствия для меня, там были белые стены и два больших окна.

Там я оставалась одна. Много грустила. Ходила из угла в угол. Искала решение проблем.

Встретили в ней Новый 2014 год с Алисой и Лилей. Основное время они живут с ним, иногда он отпускает их ночевать ко мне. П уехал отмечать в Москву, к своим друзьям.

Спарринг

Я одна. Мне тошно посреди тоскливой питерской зимы. Решаю взять жизнь в свои руки. На момент выныриваю из пучины страдания и бесконечной вины. Записываюсь на тайский бокс.

Тело обретает прочность, становится сильнее. После тренировки нет сил думать. Я лечу обратно на крыльях усталости и сладко засыпаю. Я почти не ем. Становлюсь пушинкой. Выносливой пушинкой.

Тренер переносит тренировку в другой зал к другому тренеру из того же клуба. К тому же, что тренирует моих девочек.

Переодеваюсь. Выхожу в зал. Знакомый силуэт. Это он.

Меня трясет. Хочется убежать. Мне неловко. Чувствую себя голой.

Тренировка начинается. Я смотрю только на него. Мы не общаемся. Между нами пролегла холодная пропасть.

Время спарринга.

Все образуются в пары. Он остается один. Я тоже. Мы встаем в пару. Начинается спарринг. Я не могу оторвать от него глаз. Тело отрабатывает привычные удары. Он пропускает несколько в челюсть. Я механически продолжаю.

По свистку пары меняются. Я выдыхаю.

Нас связывает многолетняя дружба, общее дело, дети. Мы не перебрасываемся и одним словом. Мы незнакомцы. Для всех – и для нас тоже.

Топор между нами

Декабрь 2014 года

Комната в коммунальной квартире. Он сидит на стуле спиной к окну. Я, дрожащая, сижу напротив. Он не прерывает мой монолог. Я хочу вернуться. Любой ценой. Я извергаю на него поток слов.

Терпеливо слушает. Объясняет мне, что это невозможно сейчас. Я разрушила связь между словом и делом. Она должна быть восстановлена действием. Каким, он не знает. Я сама должна это решить.

Я жадно ловлю каждое слово. Мой мозг цепко хватает эту идею. Я начинаю думать об этом днем и ночью.

Что сделать? Что я должна сделать? Я атакую свой мозг вопросами. Однажды ночью, пока я кручусь в этой горячке, ко мне приходит ответ.

Смотрю в интернете, как можно смыть предательство. Предательство можно смыть только кровью.

Все снова обретает смысл. Это я могу.

Кровью. Кровь. Отрезать! Отрезать часть себя! Что отрезать?

Язык? Нет, тогда я никогда больше не скажу ни слова. Никогда. Нет. Это не подходит. Но я готова и на это. На все, что угодно, лишь бы вернуть былую сладость его взгляда. Лишь бы снова стать человеком, достойным ходить по этой земле.

Тогда что?

Якудза. Палец. Я отрублю себе палец. Это достойная цена. Одна фаланга за один проступок. Я решаю лишить себя двух.

Неделю спустя. Комната в коммунальной квартире. Он сидит на стуле спиной к окну. Разговор снова идет по тому же кругу. Только теперь мне есть что сказать. Я говорю, что теперь я знаю, что делать. Я решила отрубить себе палец.

Он говорит, что так это не делается. Зачем я все это ему рассказываю. Если решила, надо делать и не болтать.

Я понимаю, что опять совершила глупость. Что мне надо держать свой рот закрытым. Всегда. Мысль об отрезанном языке возвращается, она уже не кажется такой уж лишней. Я именно этого и заслуживаю. Язык меня часто подводит. Потом я смогу благородно молчать всю оставшуюся жизнь.

Безвыходная ситуация остается прежней.

* * *

Три дня спустя. Мы сидим за столом друг напротив друга в его квартире. Стол черный. Он его сделал сам. Его глаза изменились, он смотрит на меня по-другому. Я понимаю, что сейчас произойдет важный разговор. Неужели он решил меня простить, видя, что я готова на все ради него.

Я размышлял над тем, что ты мне сказала, в нашу последнюю встречу.

Мое сердце радостно встрепенулось.

Я думаю, идея с пальцем хорошая.

Если ты сможешь это сделать.

Я думаю, разорванная связь будет восстановлена.

Я парю в небесах на волнах возбужденной радости, меня от него отделяет всего лишь несколько шагов. Я уже предвкушаю нашу новую жизнь вместе. Мои глаза сияют. Я улыбаюсь. Я киваю, я говорю, что я все сделаю.

Мы плавно переходим на другие темы.

Он говорит со мной нежно, как раньше. Я таю.

Мы оба понимаем, что вопрос почти решен.

Я смотрю на пустой черный стол и озвучиваю свои мысли.

Но ты же понимаешь, что сейчас на столе между нами лежит топор.

Да. Иначе мы не будем вместе. Иначе связь не восстановить.

Я радостно киваю в ответ.