Текст книги "Рождение и развитие ислама и мусульманской империи (VII-VIII вв.)"

Глава 11. Внутренний кризис мусульманской общины

Политика Усмана

Для быстро развивающегося общества и государства в период становления, а именно таким был ранний Халифат, каждое десятилетие – целый этап, имеющий свое лицо, свои характерные черты, которые на фоне смены правителей невольно хочется объяснить особенностями их личностей. Задача историка в этом случае – отделить глубинные сущностные явления от поверхностных черт, и в самом деле зависящих от личности правителя.

После сурового Умара, стремившегося сохранить хотя бы внешние приметы спартанского образа жизни ранней мусульманской общины, Усман выглядит слабохарактерным правителем, не способным справиться с серьезными государственными проблемами. Впрочем, начало правления Усмана было внешне спокойным и не требовало никаких серьезных решений. Ему не надо было формировать основы рождающейся государственной машины, достаточно было отлаживать на ходу ее работу. Главное же, что курайшиты с одобрением относились к его внутренней политике. Как показывают некоторые сообщения, различия между двумя халифами имели вполне конкретное выражение. Начать хотя бы с того, что Умар неохотно разрешал курайшитам, принявшим ислам только после завоевания Мекки, участвовать в завоевательных походах и выселяться за пределы Аравии. Усман же через год после прихода к власти отменил эти ограничения.

Он не был таким несгибаемым догматиком, как Умар, и меньше обращал внимание на то, какую позицию занимал тот или иной человек до завоевания Мекки, тем более что среди старых врагов пророка было немало его родичей из клана Абдшамс, привязанность к которым у него порой перевешивала долг истинного мусульманина. Одним из первых актов Усмана было возвращение из Таифа своего дяди по отцу ал-Хакама ибн Абу-л-Аса, сосланного туда пророком.

Он первым из халифов выстроил в Медине большой каменный дом, достойный главы государства, и приобрел немало недвижимости за пределами Аравии. Но от него не отставали и другие. Аз-Зубайр обзавелся в Медине 11 домами, в Басре построил два дома, при одном из которых были торговые ряды; по одному дому имелось у него в Куфе, Фустате и Александрии, в Габа, одном из плодороднейших мест Мединского оазиса, он купил участок земли за 170000 дирхемов. Владения Талхи в Ираке приносили ему по 1000 дирхемов в день. О богатстве Абдаррахмана мы уже говорили, характеризуя каждого из участников совета выборщиков.

У других мусульманских вождей владения были скромнее, но и они не стеснялись в средствах и имели, как правило, в запасе по нескольку десятков тысяч дирхемов. Приток квалифицированной рабочей силы в виде военнопленных-рабов способствовал интенсивному строительству в столице Халифата, которая потеряла прежний деревенский облик.

Дошла очередь и до старой мечети. В декабре 649 г. Усман разрушил прежнюю глинобитную мечеть, крытую пальмовыми листьями, и к осени 650 г. выстроил новую, более просторную (80×75 м), из тесаного камня, с каменными колоннами и потолком из индийского тикового дерева. Монументальность постройки вызывала у некоторых мусульман, привыкших к скромной галерее на пальмовых стволах, подозрение, не нарушена ли этой перестройкой сунна пророка. В связи с расширением мечети был разрушен дом Хафсы, вдовы Мухаммада, в возмещение Усман построил ей новый.

Важнейшим вкладом Усмана в формирование ислама было создание стандартного текста Корана. Записи проповедей Мухаммада еще при жизни вели его секретари Убайй ибн Ка‘б и Зайд ибн Сабит; фиксировали их в письменном виде и некоторые его сподвижники и близкие, такие как Али, Абдаллах ибн Мас‘уд, какие-то записи имелись у его жен: Аиши, Хафсы и Умм Саламы. Значительная часть мусульман хранила и передавала проповеди изустно, затем они для памяти записывались на различном подручном материале: черепках, коже, бараньих лопатках. Ни о каком сводном тексте речи быть не могло. Согласно мусульманской исторической традиции, первую попытку письменной фиксации всего объема проповедей предпринял Абу Бакр после битвы в «саду смерти», когда погибло много устных хранителей Корана. Может быть, главным результатом этой инициативы была лишь активизация записи того, что прежде держалось в памяти.

Понятно, что при всем благоговении перед текстом откровения объем хранившегося в памяти и в записях разных людей, которых к тому же завоевательные походы разбросали по обширной территории, был различным, а в совпадающем объеме текста имелось множество мелких и крупных разночтений.

Ко времени Усмана каждый из крупных провинциальных центров имел свою, авторитетную для него редакцию: в Басре это была редакция Абу Мусы ал-Аш‘ари, в Куфе – Абдаллаха ибн Мас‘уда, в Сирии – Убаййа ибн Ка‘ба. В Медине каноническими считались, по-видимому, списки Зайда ибн Сабита и Хафсы или же существовал какой-то иной общепринятый в среде старейших сподвижников свод текста, так как ни о каких текстологических разногласиях в Медине не сообщается. В спорных случаях опрашивали несколько авторитетов: «Слышал ли ты, как посланник Аллаха сказал то-то и то-то?» – их подтверждения было достаточно.

Иначе обстояло дело в провинциях. Наметившееся к этому времени политическое соперничество между ними отражалось и в спорах о тексте Корана. Как сообщает один из ранних средневековых знатоков истории текста Корана, острота разногласий в Куфе доходила до того, что в одном углу мечети собирались для чтения Корана «по Абу Мусе», а в другом – по «Ибн Мас‘уду». Очевидцы подобных споров обратились к Усману с предложением утвердить текст, который был бы принят всеми и снял бы опасные разногласия.

Усман предложил всем принести имеющиеся у них записи и, положив в основу списки Зайда и Хафсы, составил сводный текст. С этого списка были сделаны несколько копий и разосланы в крупнейшие гарнизонные города, остальные списки было приказано уничтожить.

Композицию этой так называемой Усмановской редакции Корана нельзя признать удачной. Материал в ней был расположен не в хронологическом порядке, а по размеру главок (сур) – от самой длинной суры «Корова» в 286 стихов (айатов) до небольших сур молитвенного характера в 3–6 айатов. В нарушение этого принципа в начало была помещена сура-молитва «Фатиха» («Открывающая»): «Во имя Аллаха, милостивого, милосердного. Хвала Аллаху, Господу миров, милостивому, милосердному, царю в день суда! Тебе мы поклоняемся и просим помочь! Веди нас по дороге прямой, по дороге тех, кого Ты облагодетельствовал, – не тех, которые находятся под гневом, и не заблудших». (Кор., I, 1–7).

Как свидетельствуют средневековые знатоки истории текста Корана, «Фатиха» отсутствовала в своде Абдаллаха ибн Мас‘уда, так же как завершающие две суры-молитвы (113-я и 114-я). Сообщаемый этими знатоками перечень сур свода Ибн Мас‘уда и Убаййа свидетельствует, что, несмотря на все различия, общий принцип расположения сур был тот же, что в Усмановской редакции. И во всех случаях Коран начинался (если не считать «Фатиху») с первой мединской суры «Корова». Это позволяет предполагать, что такой порядок сложился на раннем этапе письменной фиксации, скорее всего в первые годы хиджры, а не был установлен при Усмане.

Несмотря на распоряжение уничтожить индивидуальные списки, многие из них сохранились и находили приверженцев. По утверждению некоторых источников, отказался уничтожить свой список Ибн Мас‘уд, говоря: «Да я читал [слышанные] из уст посланника, да благословит его Аллах и да приветствует, семьдесят сур, когда Зайд ибн Сабит с двумя косичками еще играл с мальчишками». Можно понять его возмущение предпочтением, оказанным списку Зайда, ведь он действительно слышал и заучивал откровения в пору гонений, хранил свои записи как драгоценную реликвию, а их приговорили к уничтожению, предпочтя записи мальчишки. Сохранились также отдельные копии других провинциальных списков, которыми пользовались составители первых комментариев к Корану. Но все они после утверждения канонического текста утратили прежнее значение. Другие нововведения Усмана касались внешней стороны обрядности: он добавил третий призыв к молитве и вместо двух рак‘атов молитвы в Мина стал делать четыре.

Назревание конфликта

Интенсивное обогащение верхушки мусульманского общества и победоносное шествие арабских армий, сопровождавшие все годы правления Усмана, составляют фасадную сторону событий этого времени, за которой скрывается малоприметный процесс внутреннего развития государства, протекавший не столь однозначно, как завоевания, и приведший Халифат к серьезному внутреннему кризису.

Как отмечают средневековые историки, первые шесть лет правления Усмана, т. е. примерно до 650 г., не вызывали недовольства мусульман, затем начинаются не вполне ясные конфликты, которые в источниках излагаются как следствие дурных решений халифа, нарушавшего клятвенные обещания, данные при его избрании. Усман действительно не всегда поступал осмотрительно и со временем утратил представление о границах своей власти, но несомненно, что в основе конфликтов, возникших в начале пятидесятых годов, лежали глубинные социально-экономические процессы.

Какие же внутренние процессы происходили в мусульманском обществе за парадным фасадом военных успехов? Прежде всего, следует сказать, что в этот период еще не произошло полного совпадения государства и мусульманской общины. Последняя не столько управляла государством, сколько пользовалась продуктами его деятельности. Разнообразные государственные и территориальные образования, объединенные в Халифате силой оружия, имели свои автономные, веками складывавшиеся административно-фискальные и хозяйственные механизмы, которые продолжали надежно функционировать, невзирая на смены высшей власти (если только она не разрушала их улучшениями). Халифам не было нужды задумываться над организацией производства на новых началах. Взаимоотношения этих систем с мусульманской властью были красноречиво сформулированы в договоре с жителями Мерва: «На них лежит раскладка дани, а на мусульманах – только ее получение». Главной заботой халифа было не устроение государства, а получение и распределение доходов.

Как мы видели, проблему распределения получаемых налоговых поступлений Умар решил более или менее удовлетворительно, но только применительно к нуждам армии-завоевательницы, в условиях, когда халиф был в роли главнокомандующего, определявшего стратегические цели и распределявшего стратегические резервы, а подавляющая масса обитателей выдвинутых вперед военных баз, вроде Куфы и Фустата, состояла из воинов, получавших жалованье в соответствии со стажем участия в военных действиях.

Создание Куфы, Басры и других военных баз, в которых концентрировались основные вооруженные силы Халифата, было неотвратимой потребностью армии, нацеленной на завоевания, но в нем была заложена неотвратимость утраты Мединой положения столицы. Не только потому, что через пятнадцать лет после основания каждый из этих городов превзошел Медину по численности населения: главное, что за эти годы зона военных действий отодвинулась от этих форпостов мусульманского государства еще не менее чем на 1000 км. Балх и Мерв, через которые в 652 г. пролегла восточная граница Халифата, отстояли от Басры на 2000 км – вдвое больше, чем Басра от Медины. Прежние форпосты стали для пограничных гарнизонов таким же (и даже более глубоким) тылом, каким совсем недавно была Медина для этих форпостов.

Непосредственное управление войсками из Медины стало невозможным; более того, наместники гарнизонных городов также не могли непосредственно управлять своими обширными наместничествами и назначали, когда от себя, когда по воле халифа, наместников низшего ранга. Фактически реальная власть перешла к наместникам высшего ранга, в руках которых находилась армия, в отличие от халифа, который не располагал никакими вооруженными силами. Наместники были независимы от него как в финансовом отношении (выплата жалованья производилась из собственных средств провинций), так и в отношении пополнения людьми: во-первых, шел постоянный стихийный приток населения в гарнизонные города, во-вторых, контингент воинов на жалованье пополнялся за счет быстрого естественного прироста – в конце правления Усмана армию уже пополняли юноши, родившиеся в Куфе, Басре и других подобных городах.

Что же имелось в распоряжении халифа кроме авторитета? Прежде всего, у него концентрировались значительные средства, поступавшие в виде хумса. В абсолютном измерении они были не больше, чем у каждого отдельно взятого наместника высшего ранга, но в отличие от них халиф тратил меньшую часть денег на жалованье, так как не расходовался на армию. Поэтому в его казне был больший остаток свободных средств, чем у наместников.

Кроме того, в распоряжении халифа была вся садака Аравии. При Умаре только на заповедных пастбищах (хима) паслось 30000 верблюдов, собранных в виде садаки, при Усмане их стало 40000. О количестве мелкого рогатого скота сведений нет, но, судя по обычному составу стад и соотношению числа верблюдов и овец в добыче, захватывавшейся при Мухаммаде, овец и коз должно было быть в 5–6 раз больше.

Еще одним важным финансовым ресурсом халифа было распоряжение землями савафи. Налог с них был частью общих налоговых поступлений провинций, а не шел отдельно в Медину, но халифу принадлежало право дарить земли этого фонда мусульманам. Доход с этих дарений (кати‘а) поступал их держателям. Десятую часть дохода они отдавали в виде налога (ушр). Кати‘а не переходили в собственность, и халиф мог отобрать кати‘а или передать другому пользователю. Всех, конечно, прельщало приобретение земли в собственность. В первые годы завоевания наиболее предприимчивые мусульмане разными способами, правыми и неправыми, обзавелись земельной собственностью (милк), иногда из фонда савафи. Словом, поле для конфликтов между собственниками и властями было велико. Претензии возникали у землевладельцев друг к другу и к решениям халифа.

Кроме незаконного захвата земли или покупки стать собственником можно было, освоив неорошенную или заболоченную землю.

В Куфе можно говорить лишь о перераспределении собственности, поскольку вся пригодная для обработки земля была так или иначе освоена, а в Басре был большой массив бесхозных солончаково-болотистых пойменных земель, которые вводились в оборот по мере проведения каналов. Первый канал от Убуллы до Басры начали копать при Умаре, но закончен он был только при Усмане. Тогда же появися канал ал-Файд, от Басры до Шатт ал-Араба.

Согласно мусульманскому праву, человек, выкопавший канал или колодец и оросивший пустовавшую землю, становится ее хозяином. Такой обычай существовал в Аравии и до ислама, поэтому можно предполагать, что из него родилось данное положение мусульманского права. В этом случае все земли Басры орошенные каналами, проведенными на деньги казны, должны были считаться государственными. На это как будто указывает тот факт, что Ибн Амир, как наместник, наделил своего брата по матери Абдаллаха ибн Умайра 8000 джерибов земли и тот выкопал для ее орошения канал, названный по нему каналом Ибн Умайра. О массовом наделении басрийцев землей после проведения магистральных каналов сведений не имеется, но остается фактом, что все это пространство примерно в 220–250 кв. км к концу правления Усмана было собственностью мусульман, плативших со своих земель десятину. Часть из них, вероятно, резервировалась за халифом, так как сообщается, что Усман ибн Аффан владел значительным участком в Басре. Разбросанность владений характерна для всех крупных землевладельцев-мусульман. Контроль за строительством в гарнизонных городах со стороны халифа был значительным. Например, разрешение на строительство кем-либо бани требовалось получать у халифа. Но такое вмешательство халифа в отношения собственности делало его ответственным за все конфликтные ситуации, так что, в конце концов, Усман стал объектом ненависти в провинциях.

Социальное неравенство в среде воинов-переселенцев, усилившееся за десятилетие с момента основания базовых гарнизонных городов, могло считаться виной Усмана. Огромные жалованья мусульманской элиты позволяли ей обзаводиться в зависимых странах обширными владениями, скупавшимися у местных землевладельцев. Попытки, предпринимавшиеся Умаром, могли быть успешными только короткое время, но и его авторитет не мог бы остановить процессы, продиктованные экономическими закономерностями. Проживи Умар еще пяток лет, и ему пришлось бы столкнуться с теми же проблемами, что и Усману.

Рост социальной напряженности в гарнизонных городах определялся не только усилением имущественного неравенства между мусульманами-арабами. В них складывается значительная прослойка мусульман-неарабов. Имеются в виду не привилегированные кавалеристы сасанидской армии, принявшие ислам и поселившиеся в Басре: их было немного, и они по жалованью были приравнены к участникам сражения при Кадисии, а низшие слои.

Начальный этап исламизации неарабов совершенно неизвестен. Прежде всего, ислам принимали, конечно, пленные, обращенные в рабство и обслуживавшие семьи арабов. Обычно принявших ислам рабов отпускали на свободу. Они становились клиентами (мавали) и оставались в составе рода или большой семьи бывшего хозяина, часто в роли секретарей, уполномоченных, принимали участие в походах бок о бок с патроном. Становясь свободными, они не уравнивались с арабами, как это следовало по духу учения Мухаммада, среди соратников которого на равных были богач Абдаррахман ибн Ауф и бывшие рабы Билал или Убада ибн ас-Самит. Но воспринять любое уравнительное учение способно лишь небольшое число его адептов; распространяясь широко, оно трансформируется в духе взглядов большинства данного общества. Так было с христианством, так произошло и с исламом. Ислам был принят арабами как победоносная религия, принятие которой отождествлялось, прежде всего, с внешней обрядностью, а этическая сторона учения большинством не воспринималось вообще. Люди, привыкшие жить в системе племенных отношений, не могли считать чужеземца, даже собрата по вере, равным себе. Он все равно был ‘илдж – варвар, неараб. И, наоборот, – в среде новообращенных неарабов наибольшее внимание привлекало учение о равенстве мусульман, и это создавало благоприятную почву для разработки этической стороны учения, а с ней и для внедрения религиозно-философских идей, отсутствовавших в сознании ранней мусульманской общины.

Новообращенные мусульмане были еще слишком малочисленны, разрозненны и, кроме того, не вооружены, чтобы представлять самостоятельную оппозиционную силу, но они готовы были поддержать ту сторону во внутриобщинной борьбе, которая выступит против существующего порядка.

За обычными обвинениями правителей в отступлении от обычая пророка и призывами «воздерживаться от осуждаемого и действовать как положено» могут скрываться как неодобряемые изменения в обрядности, так и увеличение налогового бремени: нарушение правил сбора заката со скота (например, обложение налогом коней), установление торговых сборов на базаре или взимание хараджа и джизьи с мусульман. Поэтому угадывать, что скрывается за этими общими словами, приходится по случайным намекам.

О недовольстве мусульманской верхушки Куфы свидетельствует письмо, которое Са‘ид ибн ал-Ас написал халифу, ознакомившись с ситуацией в Куфе: «Дела жителей Куфы расстроены: ее благородные, знатные роды (буйутат), предводители и первые мусульмане принижены, овладели этой страной пришедшие с пополнением (равадиф) и переселившиеся бедуины, пренебрегают благородным и заслуженными воинами, поселившимися там или выросшими там».

Конечно, слова Са‘ида не следует понимать буквально, и сподвижники Мухаммеда и племенная знать не были в загоне, просто рост населения привел к изменению соотношения его различных групп. В ответ на это письмо халиф посоветовал отдавать предпочтение первым мусульманам и предводителям, которым Аллах дал завоевать эту страну. За этой достаточно абстрактной перепиской стояли очень конкретные проблемы. Как показывает дальнейшее, напряженность существовала из-за того, что участники завоеваний в Ираке, возвратившиеся в Медину, сохраняли за собой участки, полученные в надел из земель савафи, в ущерб тем, кто поселился там позже. Усман предложил иракцам продать свои земли в Аравии и за счет этого выкупить участки у тех, кто уехал из Ирака. Из этого вытекает, что какая-то часть земли все-таки была разделена, но когда – при Умаре или при Усмане? И о какой именно земле идет речь: только о районе Куфы или эти участки были разбросаны по всему Ираку? Неясно и то, чьим интересам в первую очередь отвечало это мероприятие: шел не просто выкуп с целью обеспечить жителей Аравии, участвовавших в войнах землей по месту жительства, и за счет их земель в Ираке удовлетворить иракцев. Так, Талха ибн Убайдаллах продал свою долю в Хайбаре и часть других своих владений в Аравии мединцам, воевавшим в Ираке, и на эти деньги купил большое поместье Нашастадж под Куфой и за участок земли под Мединой купил у Усмана какую-то землю в Ираке, а Марван ибн ал-Хакам купил в Ираке Нахр Марван на деньги, которые дал ему Усман. Потом басрийцы покупали у него земли на этом канале за счет их владений, оставшихся в Мекке, Хайфе, Йемене и Хадрамауте. Смысл этого странного хода неясен. Почему сам халиф не мог обменять их без посредничества Марвана? Объяснить его можно только тем, что при этом образовывалась спекулятивная прибыль. О подобном мероприятии в других областях упоминаний нет. Может быть, эта проблема не стояла с такой остротой ни в Сирии, ни в Египте. В Басре же имелась большая площадь свободных земель, которые только-только начали осваивать. Обмен земельных владений не мог сгладить огромный разрыв в имущественном положении мусульман и не лишил богатых мединцев владений в Ираке. Талха сохранил там такие владения, что получал с них ежедневно доход в 1000 дирхемов.

Таким образом, в правление Усмана возникло несколько линий социальной напряженности: между верхушкой мусульманского общества и массой рядовых воинов, между курайшитами и остальными арабами, между столицей и гарнизонными городами, а по мере увеличения числа мусульман-неарабов нарастало противостояние их мусульманам-арабам. Ликвидировать сами противоречия было невозможно, однако разумная политика позволяла не допустить губительного для высшей власти размаха выраставших на этой почве конфликтов: можно было, осторожно лавируя, все время снимать напряженность в обществе либо, имея поддержку господствующего слоя общества, подавлять эти конфликты силой. Как мы видели, в начале правления Усман имел такую опору в лице курайшитов и старых мусульман Медины – ансаров. Сохранение их поддержки целиком зависело от самого халифа.