Текст книги "Рождение и развитие ислама и мусульманской империи (VII-VIII вв.)"

Начало религиозной проповеди Мухаммада

Участие в ремонте Ка‘бы было, несомненно, самым большим событием в общественной жизни Мухаммада. За ним потекли размеренные будни: Мухаммад торговал, выдавал замуж старших дочерей – Зайнаб, Рукаййю и Умм Кулсум. Дома остались только Зайд и маленькая дочь Фатима. Поэтому Мухаммад охотно взял на воспитание сына совершенно разорившегося Абу Талиба, Али, который мог заполнить в сердце пустоту, образовавшуюся после смерти ал-Касима.

Мухаммад не мог похвастаться большими жизненными успехами: коммерческого таланта у него не было, и капитал жены он не сумел приумножить, приходилось, наверное, иметь дело и с заимодавцами, дравшими за ссуду большой процент. Не отличался он ни красноречием, ни поэтическим даром, ценившимися в то время. А главное, он был одинок, без братьев и сестер, всегда несколько чужой всем окружающим. Любовь Хадиджи не могла возместить ему этот недостаток за пределами дома, в кругу сверстников. Конечно, тяжело переживал он и отсутствие сыновей, поднимавших авторитет мужчины в обществе. Усыновление Зайда было жестом отчаяния.

Ощущение неприкаянности и постоянной ущемленности накапливало в его душе смутное недовольство, состояние внутренней напряженности. Пищу для размышлений могли дать Мухаммеду беседы с двоюродным братом Хадиджи, Варакой ибн Науфалем, который «знал Писание», «жил по Писанию» или даже исповедовал христианство. Вряд ли его теологические познания были сколько-нибудь основательны; скорее всего, они состояли из некоторых христианских идей, почерпнутых у гонимых проповедников еретических учений, искавших убежище в Аравии, подальше от служителей официальных церквей. От Вараки Мухаммад мог получить представление о воздаянии в потустороннем мире за грехи, о Страшном суде, который вот-вот наступит (а это представление характерно как раз для гонимых учений) и к которому надо готовить себя, очищаясь от скверны. Главное же, Мухаммад мог ознакомиться с представлением о всемогущем боге, единственном вседержителе.

Варака был ближайшим, наиболее доступным, но не единственным источником сведений о христианской концепции монотеизма. По крайней мере, две встречи с христианскими проповедниками, упоминаемые средневековыми источниками, выглядят достоверными. Наконец, в Мекке и других центрах Аравии были представители неопределенного монотеизма, называвшиеся ханифами, внешним отличием которых был отказ от жертвоприношений идолам и употребления в пищу мяса жертвенных животных. Ничего более конкретного об их взглядах мы не знаем.

Мухаммад стал уединяться в пещере на горе Хира, около которой, по мекканскому обычаю, благочестивцы или люди, которым предстояло принять важное решение, проводили несколько дней в посте и размышлениях и кормили бедняков, прежде чем, очистившись таким образом, совершить обход Ка‘бы.

Постоянное нервное напряжение, уединение в пещере, пост привели к появлению у Мухаммада каких-то видений. Этот исходный момент в истории рождения ислама, по существу, никем не анализировался с объективных материалистических позиций. Для верующих мусульман откровение, данное Мухаммаду, есть непреложная истина, не требующая никакого анализа. Между тем самое любопытное, самое важное здесь – исследование механизма рождения нового религиозного учения; не история формирования догматики и религиозных институтов, а первый толчок, который заряжает проповедника той неотразимой силой убежденности, ведущей за ним огромные массы людей, не требующих никаких логических доказательств правоты нового учения.

Во всех мнениях, высказанных до сих пор, есть доля истины: не исключено, что Мухаммад обладал повышенной возбудимостью, возможно, что в каких-то случаях экстатические состояния вызывались специальным аутотренингом (хотя этого понятия тогда не существовало) и даже употреблением каких-то трав (однако это, по нашему мнению, маловероятно), не исключено, что Мухаммад оказался под впечатлением какого-то оптического обмана, но все это лишь условия, которые могли подтолкнуть процессы, которые происходили в сознании самого Мухаммада.

Слуховые, зрительные и даже осязательные галлюцинации случаются не только у больных людей. Вероятно, каждому из нас приходилось хоть раз в жизни услышать, как его кто-то окликает, когда никого рядом нет. Для этого не надо иметь больное воображение. Наши органы чувств непрерывно подают сигналы мозгу, и среди них сигналы ложные, особенно когда количество внешних раздражителей резко сокращается по сравнению с нормой. Опыты длительного пребывания в сурдокамере или в глубокой пещере в полной темноте и тишине при постоянной температуре доказывают возможность возникновения сильных ложных сигналов органов чувств, которые могут быть приняты за истинные, дело лишь в степени критичности сознания индивидуума.

Нервное напряжение, в котором, видимо, находился в этот период Мухаммад, голодание, отрешенность от внешнего мира в пещере создавали великолепные условия для видений любого рода. Степень их яркости зависела от состояния его нервной системы, а готовность к соответствующему их восприятию была налицо.

О характере видений, внушивших Мухаммаду мысль о пророческой миссии, мы можем судить по свидетельствам двух родов: это несколько стихов (айатов) Корана, появившихся под непосредственным впечатлением видений, и более поздние рассказы Мухаммада, интерпретировавшего виденное в духе более поздних представлений его самого и его слушателей, передававших потом эти рассказы.

В Коране первое видение описывается следующим образом: «…вот он воздвигся и был на самом краю неба, потом приблизился и спустился, и был он на расстоянии двух луков или ближе…» (Коран, LIII)[3]3
  Ссылка в форме (Коран, пер.) относится к переводу Корана И. Ю. Крачковским (Коран. Перевод и комментарии И. Ю. Крачковского, изд. I, M., 1963, изд. 2, М., 1986). Ссылка в форме (Коран…) относится к собственным переводам автора этих строк или уточненным им переводам И. Ю. Крачковского.


[Закрыть].

Насколько можно реконструировать ход событий по воспоминаниям близких к Мухаммаду людей, все началось с того, что, бродя в раздумье в окрестностях города, он услышал, как его окликают: «Эй, Мухаммад!» Оглянувшись и никого не увидев, он испугался и побежал домой. Даже современному человеку бывает в таких случаях неприятно, а арабы того времени твердо знали, что окликает человека в пустынных местах шайтан, и неизвестно, какая беда может приключиться после этого. В другой раз, может быть после видения, он, дрожа от ужаса, просил закутать его в покрывало, чтобы укрыться, избавиться от кошмара.

Впрочем, даже сподвижники Мухаммада не ручались за то, что ему были явлены видения, свидетельствующие о пророческой миссии. Известный знаток хадисов ал-Хасан ал-Басри (642–728) спросил как-то одного из сподвижников Мухаммада: «Было ли дано посланнику Аллаха, да благословит его Аллах и да приветствует, узреть видение пророчества?» Тот ответил: «Аллах лучше знает, но какой-то свет он видел».

Словом, первые симптомы будущего пророчества были не столь очевидны и ярки, как представила их позже мусульманская традиция, – какие-то голоса, неопределенные зрительные видения, какой-то свет, который потом стал интерпретироваться как фигура ангела или архангела, а то и самого Аллаха. Если бы Мухаммад действительно воспринял внутренним слухом слова: «Ты – пророк», то вряд ли испытывал бы какие-то сомнения. Убеждение, что необычные явления, происходящие с ним, суть знаки пророческой миссии, пришло к Мухаммаду не сразу, и, вероятно, немалую роль сыграло мнение Вараки, к которому Хадиджа обращалась за советом по поводу происходившего с ее мужем.

Скорее всего, после этого в голове Мухаммада стали складываться первые торжественные рифмованные фразы. Появление, словно из ниоткуда, организованной ритмической или рифмованной речи всем народам древности казалось чудом, результатом воздействия могущественной силы, завладевшей человеком и внушающей ему эту небывалую, недоступную другим речь. В Аравии, как мы знаем, посредником между миром людей и миром могущественных таинственных сил считался шайтан, а поэт – ша‘ир («ведун») – представлялся рупором этих сил, родным братом прорицателя-кахина.

Для Мухаммада, до того момента не обладавшего поэтическим даром, сложение первых необычных фраз, настойчиво звучавших в голове, само по себе было потрясением, свидетельством влияния сверхъестественных сил. По словам самого Мухаммада, первые фразы Корана явились ему во сне, когда некто (отождествленный потом с Джабраилом) со свитком в руках велел: «Читай!» Мухаммад трижды отказывался, но, принуждаемый силой, наконец, прочел написанное. «Когда я проснулся, то эти слова были словно записаны в моем сердце».

В этом эпизоде нет ничего сверхъестественного: хорошо известно, что у людей, мозг которых неотступно занят какой-то проблемой, решение иногда приходит во сне, а композиторы и наяву нередко слышат новую музыку (С. В. Рахманинов, например, слышал новую музыку так отчетливо, будто ее кто-то проигрывал на рояле, и ему только оставалось ее записать и оркестровать). Видимо, и у Мухаммада текст проповедей рождался в звуковой форме и воспринимался как диктуемый.

Мусульманские биографы Мухаммада и историки Корана расходились в том, какие разделы его самые ранние. Общепринято считать ими начало 96-й суры: «₍₁₎Читай! Во имя господа твоего, который сотворил, ₍₂₎сотворил человека из сгустка. ₍₃₎Читай! Ведь господь твой щедрейший, ₍₄₎который научил каламу ₍₅₎научил человека тому, чего он не знал. ₍₆₎Но нет! Человек восстает, ₍₇₎оттого что видит себя разбогатевшим». Европейские исследователи, следуя за традицией, обычно также называют эту суру первой, хотя и оговаривают существование других мнений.

Если принять на веру рассказ о начале Корана, прочитанном во сне, то нельзя не признать странным, что самые первые слова, сложившиеся ли в голове Мухаммада или, как считают верующие, данные в откровении, словно вырваны откуда-то: «Ведь господь твой щедрейший, который научил каламом…» Гораздо естественнее как начальные звучат слова 74-й суры: «₍₁₎0 закутанный [в плащ]! ₍₂₎Встань и увещевай! ₍₃₎И господа твоего возвеличивай! ₍₄₎И одежды свои очисть! ₍₅₎И скверны беги! ₍₆₎И не оказывай благодеяния ради многократного [воздаяния]! ₍₇₎И ради господа твоего терпи!» (Коран, пер., LXXIV).

Независимо от того, какой из двух текстов старше, оба следует признать неподходящими для публичной проповеди. В Коране не сохранились те фразы, с которыми Мухаммад впервые обратился к своим последователям. Первыми его последователями были члены семьи и ближайшие друзья. Все, что сохранялось и передавалось потомству, относится к более позднему этапу. Постепенно число последователей росло и моления уже не вмещались в маленький дом Мухаммада. Когда число их перевалило за 30, проповеди и моления переместились в дом Аркама ибн Абу Аркама. К этому времени проповеди приобрели более систематизированный и обработанный вид. Менялось и восприятие самим Мухаммедом своих первых экстатических видений.

Во многих сурах этого периода звучат призывы к благотворительности, поношение жадных богачей, которые надеются, что богатство спасет их от наказания: «₍₁₎Горе всякому хулителю, поносителю, ₍₂₎который собрал богатство и сосчитал его! ₍₃₎Полагает он, что богатство сделает его вечным. ₍₄₎Так нет же! Будет ввергнут он в сокрушилище. ₍₅₎Как постичь тебе, что такое сокрушилище? ₍₆₎Это – огонь Аллаха пламенеющий, ₍₇₎который вздымается над сердцами. ₍₈₎Он над ними сомкнут ₍₉₎на колоннах вытянутых» (Коран, пер., CIV). Спастись от адского пламени могут только люди, уверовавшие в Аллаха и следующие за его посланником, – мусульмане (муслим – «отдавший себя»). Им обеспечено вечное блаженство. В этой проповеди несомненно влияние христианских идей о воздаянии за грехи и вознаграждении за благочестие. Возможно, что и на форму самих проповедей повлияли христианские образцы.

Характерно, что Мухаммад еще не говорит о единственности своего бога и не выступает против многобожия и идолопоклонства. Видимо, поклонение этому «господу» еще не выделилось в его сознании из общего круга религиозных представлений курайшитов. Его бог был могущественным владыкой Ка‘бы, известным всем и без того, и не требовалось никаких особых разъяснений.

Коранические тексты этого периода не содержат никаких предписаний относительно обряда молитвы, числа молитв и т. д. Предписания такого рода исходили от самого Мухаммада. Не отказываясь от традиционной формы поклонения Ка‘бе, Мухаммад ввел новую, незнакомую для арабов форму изъявления покорности Господу: цикл последовательных поз благоговения с произнесением соответствующих сакральных выражений («Хвала Аллаху», «Аллах велик» и т. д.), набор которых для того времени неизвестен, так как важнейшая часть установившейся позже молитвы – чтение «Открывающей» суры (Фатихи) – тогда отсутствовала. Цикл молитвенных поз, завершавшийся простиранием в земном поклоне, назывался рак‘ат. Эта невиданная поза унижения возмущала мекканцев. Именно об этом поклоне, который не желают совершать гордецы, не покоряющиеся Аллаху, говорится в конце 77-й суры. Утренняя и вечерняя молитвы состояли каждая из двух рак‘атов.

Это событие стало определенной вехой в истории распространения ислама. Арабские источники разделяют по нему лиц, которые приняли ислам, на тех, кто сделал это «до прихода Мухаммада в дом ал-Аркама», «в доме ал-Аркама» и «после дома ал-Аркама», что позволяет нам представить состав группы первых последователей ислама. Длительное время они не привлекали к себе внимания – во всяком случае, мекканская верхушка смотрела на них как на чудаков.

Традиционно днем получения первого откровения считается 17 рамадана на сороковом году жизни Мухаммада, то есть 610 г. Датой перехода проповеди в дом ал-Аркама считается 614 г.

За несколько лет проповедей в доме ал-Аркама число последователей увеличилось не более чем на полтора десятка мужчин и несколько женщин. Но среди них оказались очень заметные люди: Хамза ибн Абдалмутталиб, защищавший племянника от обидчиков, и Умар ибн ал-Хаттаб, занимавший в Мекке высокий общественный пост посла курайшитов, человек с большим авторитетом, несмотря на свои тридцать лет, с решительным характером и мощным телосложением. До него приняли ислам его старший брат Зайд и сестра с мужем. Умар оказался сороковым (или сорок пятым) мусульманином и последним, принявшим ислам в доме ал-Аркама.

После этого Мухаммад решился начать открытую, публичную проповедь. Он созвал курайшитов и объявил им со склона ас-Сафа, что является посланником Аллаха и призывает всех поклоняться единому богу. Проповедь не имела успеха. Родной дядя, свекор двух дочерей Мухаммеда, Абдал‘узза, выслушав его речь, сказал: «Только ради этого ты нас созвал?» – и ушел вместе с остальными.

Отсутствие хотя бы приблизительной датировки мекканских сур Корана и составляющих их фрагментов, относящихся к разному времени и обстоятельствам, не позволяет сказать, с каким объемом выработанных представлений о новой вере Мухаммад начал открытую проповедь. Ясно лишь, что к этому времени безликое рабб – «Господь», которое встречается в первых по времени произнесения тридцати сурах, дополняется или заменяется эпитетом ар-Рахман – «Всемилостивый» (или, как принято переводить, «милостивый»), который встречается в надписях из Южной Аравии и Пальмиры как обозначение верховного божества. Затем ар-Рахман превращается в эпитет единого бога, Аллаха. Мухаммаду даже пришлось специально разъяснять: «Скажи: "Призывайте Аллаха или призывайте ар-Рахмана, как бы вы ни звали, у него самые прекрасные имена"» (Коран, пер., XVII, ПО).

Значительную детализацию приобретает описание райских наслаждений, ожидающих праведников: в тенистых садах прекрасные юноши будут разносить им вино, от которого нет похмелья, их будут развлекать полногрудые, большеглазые красавицы. Описание рая как вечного свадебного пира, возмещающего аскетам-праведникам все, от чего они воздерживались в дольней жизни, явно восходит к христианской монашеской литературе.

Новым элементом по сравнению с первыми проповедями является апелляция к библейским сюжетам, которая прослеживается в словах Мухаммада еще в доме ал-Аркама, но особенно широко истории о непризнанных своими народами пророках разрабатываются с началом открытой проповеди, встретившей безразличное, а затем и враждебное отношение. Устрашение Судным днем и воскресением из мертвых вызывало насмешки мекканцев, практический ум которых не допускал возможности оживления истлевших тел. Скептически настроенные слушатели ехидно предлагали Мухаммаду оживить предков для доказательства связи со всемогущим богом. Ответы на эти насмешки составляют значительную часть Корана. На требования соплеменников совершить чудо в доказательство своей особой миссии Мухаммад отвечал, что он такой же человек, как и они, только ему ниспослано откровение от Бога (илах – именно так, а не Аллах), а они, если хотят встречи с Богом, пусть откажутся от многобожия (Коран, XVIII, ПО).

Возражая скептикам, Мухаммад ссылался на печальный пример древних народов, бесследно исчезнувших с лица земли за грехи: Аллах их предупреждал, но они, как и курайшиты, не верили пророкам, насмехались над ними, и Аллах их уничтожил. Он перечисляет длинный ряд пророков: Нух (Ной), Ибрахим (Авраам), Муса (Моисей), Илйас (Илия), Лут (Лот), Йунус (Иона), Аййуб (Иов). К ним присоединяются персонажи арабских легенд: Худ, посланный к племени гигантов-адитов, Салих, посланный к племени самуд, Шу‘айб, увещевавший народ Мадйана. Их пример совершенно очевиден – их разрушенные жилища стоят в Вади-л-Кура и других местах Аравии. Наконец, разрушение плотины в Саба (Мариб) и запустение некогда цветущих садов – разве не очевидный пример наказания грешников.

Мухаммад выказывает при этом знание многих библейских сюжетов, хотя и в очень своеобразном переложении, что заставляло некоторых исследователей считать, что они не заимствованы из Библии, а являются достоянием общесемитского мифологического фонда. Во всяком случае, источники знакомства Мухаммада с этими сюжетами остаются не ясными.

Параллельно с уточнением места нового откровения, Корана, в ряду других Мухаммад осмысливает и свою миссию: каждому народу посылалось Писание на его родном языке. Коран – Писание, посланное специально арабам, последнее, наиболее совершенное откровение, а Мухаммад – последний пророк; наказание Аллаха будет последним, страшным судом. На вопросы, когда же он наступит, Мухаммад отвечал: «Я не несу иного, чем другие посланники, и не знаю я, что будет сделано со мной и вами, я лишь следую за тем, что мне внушено, я только ясный увещеватель» (Коран, пер., XLVI, 8). Главной фигурой среди пророков в этот период оказывается Муса, который впервые до Мухаммада получил Писание, скрижали завета. Рассказы о нем многократно повторяются с разной степенью подробности.

Проповеди Мухаммада долгое время не слишком затрагивали самолюбие мекканской верхушки. Взрыв произошел, когда Мухаммад, обличая почтенных сограждан, стал утверждать, что их отцы и предки горят в адском пламени за свое неверие. Это вызвало откровенную враждебность и преследование мусульман. Все же, видимо, открытые моления у Ка‘бы пришлось прекратить и молиться небольшими группами в окрестных ущельях, но и здесь на мусульман иногда нападали, и происходили драки. В пылу борьбы пострадали и дочери Мухаммада, Рукаййа и Умм Кулсум – дядя пророка Абдал‘узза заставил своих сыновей развестись с ними, и они вернулись в отцовский дом.

Как утверждают биографы Мухаммада, он предложил своим последователям спастись от преследований выездом в христианскую Эфиопию. Сначала туда выехала небольшая группа во главе с Усманом ибн Аффаном. Но немного времени спустя Мухаммад решил пойти на компромисс с мекканцами и в одной из проповедей (сура LIII) объявил ал-Лат, ал-Уззу и Манат благородными предстательницами перед Аллахом. Это примирило с ним мекканцев, и они будто бы даже стали молиться вместе с Мухаммадом. Услышав об этом, эмигранты вернулись из Эфиопии. Затем Мухаммад раскаялся в своем компромиссе и объявил эту фразу наущением шайтана. Враждебность мекканцев еще более обострилась, и теперь уже около сотни мусульман, порвав с семьями, переехали в Эфиопию. Затем, вероятно в конце 616 г., в Эфиопию уехала вторая группа мусульман. Среди уехавших оказались такие близкие Мухаммаду люди, как Джа‘фар ибн Абу Талиб и Усман ибн Аффан, который к этому времени женился на дочери Мухаммада, Рукаййе. В Мекке около гонимого пророка осталась небольшая группа наиболее преданных его последователей, которые закалились в гонениях и впоследствии составили надежное ядро общины.

События следующих двух – двух с половиной лет, никак не расчленяются. Рассказы о преследованиях горстки мусульман, о невольных отступничествах под давлением родни никак не датируются. Выносить преследования Мухаммаду помогала поддержка главы рода, Абу Талиба, который хотя и не разделял убеждений племянника и сына, но и не считал возможным оставить их без покровительства. Наконец отцы города решились на крайнюю и небывалую меру: объявили бойкот хашимитам и подписали договор, по которому обязывались не иметь с ними дела (не вступать с ними в браки, ничего им не продавать и ничего у них не покупать). Грамота была помещена для сохранения в Ка‘бу.

Судьбу хашимитов разделили и некоторые представители других родов. Изгнанники переселились на юго-восточную окраину города около дома Абу Талиба. Никаких подробностей о жизни хашимитов в блокаде не сообщается. Видимо, им не препятствовали производить закупки и торговать на стороне, но доставка продуктов была сильно затруднена, так как сообщается о случае, когда племянник Хадиджи ночью тайно провез вьюк зерна. Несмотря на трудности, никто не покинул Мухаммада. В конце концов, родственники изгнанников стали протествовать против бойкота. Наконец, несколько влиятельных лиц из разных родов взяли на себя гарантию неприкосновенности и покровительства (дживар) изгнанникам и положили конец их изоляции.