Текст книги "Золото Колчака"

АМЕРИКА: КРИЗИС НАЛИЧНОСТИ И «ЧЕРНАЯ НЕБЛАГОДАРНОСТЬ»

К сентябрю 1925 года Угет исчерпал наличность и был вынужден обратиться для подкрепления своего счета к «европейцам»; Миллер и Новицкий ссудили ему 5 тыс. ф. ст. По иронии судьбы, часть средств Угет был вынужден тратить на оплату хранения в помещении Американской банкнотной компании 2500 ящиков с денежными знаками, отпечатанными когда-то для проведения денежной реформы в Сибири; в сентябре планировалось выработать схему для их уничтожения.

Финансовое положение некогда могущественного Угета было столь плачевным, что он не смог вовремя вернуть ссуду в полном объеме, чем вызвал жесткое письмо Миллера. «Я твердо рассчитывал, – писал Миллер, – что долг будет погашен к концу года и что в ближайшем будущем я смогу использовать свои бумаги для получения ссуды, необходимой для покрытия так называемых „общегосударственных расходов“. Благодаря получению от Вас 1000 фунтов я временно имею возможность обернуться, но все же я должен Вас убедительно просить принять все меры к тому, чтобы рассчитаться возможно скорее, а в крайнем случае внести хотя бы половину долга в течение января, иначе здесь создастся совершенно неудобное для всех нас положение. Если бы вопрос не стоял так остро, я разумеется не стал бы так настаивать и торопить».

На краткое послание Миллера уязвленный Угет ответил тремя с половиной страницами текста. Он объяснял задержку платежа тем, что, в свою очередь, не завершилась в срок продажа вагонов. По-видимому, покупателем было правительство Латвии, ибо Угет ссылался на перемены в латвийском кабинете как на причину задержки. Не удалось ему продать и акции.

С большим трудом Угет выкрутился из финансовых затруднений. В начале мая 1926 года в письме бывшему сослуживцу по Кредитной канцелярии С. П. Ермолаеву, в прошлом чиновнику по особым поручениям Министерства финансов, которого судьба занесла в Константинополь, он признавался, что его едва не постигла «полная катастрофа». С начала 1926 года, когда предоставленные ему «европейцами» средства иссякли, все российские учреждения в Америке держались за счет займов, делавшихся под личные обязательства Угета. Вскоре его долг достиг 15 тыс. долл. Угет опасался обращаться за помощью к американской администрации, ибо та, в свою очередь, должна была получить одобрение конгресса на предоставление ссуды дипломатическому представительству несуществующего правительства. Это могло не только создать сложности для администрации. Будирование «русского вопроса» могло, по мнению Угета, ускорить признание СССР.

Угет рассчитывал на продажу железнодорожного инвентаря, по его же словам, «крайне трудно поддававшегося ликвидации», к тому же съедавшего более 2 тыс. долл. в месяц (стоимость его хранения). Если бы продать железнодорожное имущество не удалось, признавался Угет, то, не располагая никакими личными средствами, он был бы не в состоянии расплатиться с долгами. Но все же его финансовое положение не было бесперспективным, учитывая остатки российского имущества, находившиеся под его контролем, а также судебные процессы по претензиям российской казны к американским компаниям. Однако сколь бы ни были велики суммы, которые теоретически мог получить Угет в результате судебных исков (самое удивительное, что ему действительно удалось кое-что получить), все вырученные средства должны были пойти на уплату долгов российского правительства. Долги Соединенным Штатам российского государства, представителем которого все еще признавался Угет, превышали 190 млн долл.

Угет не советовал Ермолаеву, который просил его посодействовать в получении американской визы, перебираться в США. Бывшим чинам Кредитной канцелярии, потерявшим места на государственной службе, сделать карьеру в Северной Америке не удалось. Д. Г. Тер-Асатуров получил было в 1922 году работу в Монреале, но лишь благодаря женитьбе на канадке «с большим положением»; однако через три года лишился места. Перцов уехал в Европу; С. А. Петров, прибывший в 1922 году «на положении беженца», развозил молоко. Только А. И. Данилова, вернувшегося в 1920 году из Сибири, Угету удалось устроить в банк «Киддер, Пибоди и К^о», и то только потому, что на счетах банка находились крупные суммы российских денег.

Теперь положение в корне изменилось: остатки денег, вырученных некогда от «золотого займа», были Угетом полностью израсходованы.

АМЕРИКА: ПРОДАЖИ ИМУЩЕСТВА

Балансовая стоимость имущества, остававшегося в распоряжении Финансового агентства на 15 февраля 1921 года, составляла 6 964 990 долл. Кроме того, в период с 31 мая 1921‐го по 28 апреля 1923 года поступило в результате ликвидации контрактов с фирмой «Ремингтон» имущества на 116 374 долл. Это имущество общей стоимостью 7 079 487 долл. было продано к марту 1927 года за 726 556 долл., в десять раз дешевле балансовой стоимости. По соглашению, заключенному между Угетом и Казначейством, все средства от продажи имущества должны были пойти на погашение процентов по американскому кредиту.

Продажи имущества производились в зависимости от политического положения и возможности оплачивать хранение, тем более что платежи за хранение порой превышали его реальную стоимость. Так, на 1 января 1922 года они исчислялись суммой 4811 долл. в месяц, к 1 января 1923 года ежемесячные платежи снизились до 4420 долл. В 1921 году были проданы только часть патронов и некоторые мелочи. После того как в апреле 1922 года выяснилось, что с 1 июля посольство будет закрыто, стала очевидной необходимость продажи всего имущества, кроме тех грузов, которые «в будущем могли бы быть использованы в России при любых обстоятельствах». Российские дипломаты резонно предполагали, что американская администрация не разрешит никаких отправок в Россию до тех пор, пока не признает какое-либо российское правительство. Поскольку они рассчитывали, что таким правительством будет какое угодно, кроме большевистского, было понятно, что ждать предстоит долго.

Тогда же за имущество инвентарной стоимостью 1 310 003 долл. было выручено 53 277 долл. «Грандиозные убытки, якобы понесенные казной с реализацией части грузов, в действительности носят лишь кажущийся характер», – резонно писал Угет. Во-первых, имущество заказывалось в военное время, когда цены были взвинчены. Во-вторых, имущество, перешедшее в собственность российской казны после ликвидации завода «Ремингтон» и состоявшее из ружейных частей, рабочих лекал, специальных станков, проходивших по книгам Финансового агентства по контрактной стоимости, теперь могло быть продано только по цене металлолома. Так, за 22 станка инвентарной стоимостью 22 938 долл. было выручено 477 долл., за ружейные патроны инвентарной стоимостью 11 546 долл. – 500 долл. и т. д.

За три подъемных крана общей инвентарной стоимостью 50 тыс. долл. удалось выручить лишь 11 тыс., поскольку они были изношены и использование их в России представлялось, по заключению российских инженеров, маловероятным. После закрытия склада миссии российского Министерства путей сообщения в Сиэтле краны не использовались, пришлось бы платить за их хранение. Примерно с тем же успехом шли продажи и в последующие годы. Лишь дистанционные трубки удалось продать существенно выше инвентарной стоимости в 26 302 долл. – за 37 тыс. Целью Угета было распродать все, кроме железнодорожного имущества, хранившегося на частном складе в Сиэтле (при сравнительно небольшом его количестве это было дешевле, чем содержать собственный склад), общей стоимостью 1 830 922 долл. Это привело бы и к снижению платежей за хранение почти в два раза.

Продажи имущества шли неравномерно, временами финансовое положение Агентства становилось отчаянным. К сентябрю 1925 года, как уже говорилось выше, вся наличность была исчерпана. Однако в критический момент, в мае 1926 года, Угету удалось продать 976 комплектов металлических частей для товарных вагонов, что дало 125 тыс. долл. Это позволило не только расплатиться с долгами и освободиться от ежемесячных платежей за хранение (2 тыс. долл.), но и обеспечить содержание здания посольства и архива (он хранился в арендованном складе в Нью-Йорке) до 1 января 1930 года.

Со временем стало понятно, что и хранение столь необходимого России железнодорожного имущества потеряло всякий смысл.

Последняя крупная продажа – 9 паровозов Маллета англо-чилийской селитренной корпорации за 50 тыс. долл. – состоялась в июне – июле 1926 года. «Послесловием» к этой сделке стала продажа 12 октября 1926 года листового железа, из которого был изготовлен навес над паровозами. За железо выручили 75 долл. За Финансовым агентством продолжали числиться 2484 ящика денежных знаков, так и не поступивших в обращение. Эта бесполезная теперь бумага хранилась бесплатно в Американской банкнотной компании. Каким-то образом Угету удалось договориться, чтобы денежные знаки были уничтожены за счет компании, хотя, по расчетам ее представителей, уничтожение денег должно было потребовать строительства двух дополнительных печей и около года работы. Однако управились быстрее: вопрос о сожжении денежных знаков был согласован в декабре 1926 года, а уже 10 февраля 1927‐го компания уведомила Угета, что деньги в буквальном смысле пущены на ветер.

В апреле 1927 года Угет представил итоговый отчет Казначейству, а 10 июня завершил работу над «Памятной запиской» о ликвидации российского имущества в США. 16 июля в Париже состоялось совместное заседание Совещания послов, финансовых агентов и приглашенных лиц (М. Н. Гирс, В. А. Маклаков, С. А. Угет, В. И. Новицкий, К. К. Миллер, М. В. Бернацкий, Н. В. Савич), на котором была заслушана «Памятная записка». Совещание констатировало: «Ныне все остатки русского казенного имущества в Соединенных Штатах Северной Америки ликвидированы и в ведении Финансового Агента продолжает числиться лишь судебный процесс против Lehigh Valley Railroad Company».

Дело против железнодорожной компании «Лихай-Вэлли» по поводу взрыва на острове Блэк Том в июле 1916 года, в результате чего погибло много имущества, принадлежавшего российской казне, окончательно завершилось 12 декабря 1927 года, когда Верховный суд США отклонил апелляцию железнодорожной компании. Российское государство, которое представлял Угет, давно кануло в Лету, но судебная машина сработала в конечном счете весьма четко. Однако выигрыш дела доставил Угету скорее моральное удовлетворение, ибо львиная доля причитавшегося с компании без малого миллиона долларов (984 104 долл.) была внесена им в Федеральный резервный банк (764 554 долл.), остальное пошло на гонорары адвокатам (196 820 долл.), оплату судебных издержек (19 863 долл.) и удовлетворение британской претензии (2865 долл.).

Содержание Финансового агентства стоило поначалу немалых денег. Содержание делопроизводства в 1925 году обошлось в 29 209 долл. Однако со временем расходы сокращались, сокращался и персонал. 31 декабря 1925 года оставил службу в агентстве Д. П. Перцов. С 1 октября того же года содержание М. М. Карповича, состоявшего при агентстве по политической части, было сокращено с 450 до 250 долл. в месяц. В 1929 году содержание агентства обошлось в 15 586 долл., причем значительную часть расходов составила зарплата самого Угета – 10 800 долл. Аренда помещения обошлась в 1520 долл. за год, содержание бухгалтера и «переписчицы» (машинистки) – 125 и 100 долл. в месяц (в конце года их оклады были сокращены до 100 и 75 долл. соответственно). «На подхвате» был Карпович, уже не состоявший в штате, но замещавший Угета во время его двухмесячной поездки в Европу; Карповичу платили 150 долл. в месяц. Оклад финансового агента (после отставки Бахметева Угет совмещал эту должность с должностью поверенного в делах) вплоть до 1 сентября 1927 года оставался на прежнем уровне – 1208 долл. 23 цента в месяц, затем был сокращен до 1000 долл., а с 1 января 1928 года – до 900 долл. в месяц.

Много усилий требовало составление ежегодных отчетов – огромных фолиантов, в которые включались не только объяснительные записки к бухгалтерским отчетам, но и политические обзоры. Со временем отчеты, составлявшие некогда по нескольку томов, сократились до одного, а сами тома становились все тоньше. В преамбуле к последнему отчету, охватывающему период с 1 сентября 1928‐го по 1 сентября 1929 года, а фактически доведенному до 1 января 1930 года, Угет писал, что последняя дата «имеет особое психологическое значение»: именно к 1 января 1930 года должны были подойти к концу средства на содержание здания посольства. Сюда же, в здание посольства, был перевезен в ноябре – декабре 1928 года посольский архив.

Агентство просуществовало еще почти четыре года, до признания Соединенными Штатами СССР. Однако средств у него не оставалось даже на составление отчета. Впрочем, за отсутствием денежных сумм сами отчеты уже не имели никакого смысла.

ДАЛЬНИЙ ВОСТОК: КАРЛ МИЛЛЕР И МИХАИЛ ПОДТЯГИН МЕЖДУ ТОКИО И ПАРИЖЕМ

Основным держателем казенных сумм на Дальнем Востоке, как мы знаем, был К. К. Миллер. В 1921–1922 годах он оказывал помощь русским беженцам в Японии, в Харбине и Шанхае, а также Особому совещанию Российского общества Красного Креста. Но основные его расходы приходились на Европу, куда в 1921 году он перевел в общей сложности около 3 млн иен, что составило приблизительно 75% всех его трат. Кроме того, из его средств покрывались расходы на содержание дипломатических представительств не только на Дальнем Востоке, но и в Европе.

К сожалению, обнаружить подробные ведомости расходов Миллера на Дальнем Востоке удалось лишь за второе полугодие 1921 года. Однако они достаточно репрезентативны. В Японии за этот период он выдал пособий отдельным лицам, в основном на выезд из страны, на сумму 25 тыс. иен. Русскому обществу в Японии было отпущено 21 300 иен – на пособия на выезд и благотворительные цели. Всего в Японии на цели благотворительного характера было потрачено 59 280 иен, в других странах Дальнего Востока – 88 715 иен. На что конкретно шли отпускаемые средства, можно судить по отчету Особого совещания Российского общества Красного Креста на Дальнем Востоке от 9 сентября 1921 года. Приведем для примера сведения о расходах на некоторые учреждения РОКК в Харбине, главном центре российской эмиграции на Дальнем Востоке (статьи расхода приведены выборочно):

1. Прачешная и баня (ежемесячно бесплатно моет 1040 чел., платно 500 чел., прачешная стирает бесплатно 9000 шт. и платно 6000 шт.), за выключением (sic!) получаемых с клиентов денег требуется 830 иен в мес.

2. Хлебная лавка (в настоящее время раздает бесплатно 1108 порций в день) – 350/мес.

3. Общежитие для беженцев (на 20 чел. бесплатно) – 628.

Вне Харбина действовали два санитарных поезда (на 200 коек каждый; по 4434 иен в месяц), дешевая столовая во Владивостоке (на 500 порций в день; 300 иен в месяц), лазарет в селе Раздольном (на 50 коек; 500 иен в месяц) и т. д. На содержание и ликвидацию правительственных учреждений на Дальнем Востоке пошло 166 392 иены.

Миллер, как и другие финансовые агенты, не только тратил деньги, но и старался их приумножить. Проценты и прочие доходы с капитала, прибыль от продажи и покупки процентных бумаг составили за отчетный период 91 675 иен. На 1 января 1922 года на счетах Миллера оставалось 3 683 802 иен (1 841 090 долл.).

В начале 1922 года Миллер перевел «на содержание в течение полугодия чинов Дипломатического ведомства и находящихся в его распоряжении агентов» 1,5 млн фр. Целевым назначением он перевел 30 тыс. фр. для Общества служащих Министерства иностранных дел, образованного в Париже. Затем такую же сумму – для Объединения служащих Министерства финансов.

В сентябре 1922 года Миллер закрыл Агентство Министерства торговли и промышленности в Японии (обязанности финансового агента, фактически ставшие основными, он выполнял «по совместительству») и уехал в Париж. Миллер стал по преимуществу финансистом русской эмиграции в Европе, поэтому пребывание в Японии оказалось не очень удобным. К тому же российские официальные учреждения на Дальнем Востоке были полностью ликвидированы.

Некоторые (хотя и существенно меньшие, чем у Миллера) казенные суммы находились в Японии на счетах военного агента генерал-майора М. П. Подтягина. Подтягин свято блюл государственные интересы, сражаясь за казенные деньги и исправно отчитываясь перед врангелевскими представителями в Европе – генералами И. А. Хольмсеном и Е. К. Миллером. Кроме него в «военной агентуре» служил офицер-восточник Осипов. Любопытно, что если жалованье оба получали из средств российского посольства в Токио, то канцелярию Подтягин содержал за счет сумм, «образовавшихся в банках на нарощенные проценты». Обходилась она в 17 515 иен в год. За счет процентов получал добавочные выплаты за выслугу лет и вследствие производства в подполковники Осипов.

Наиболее крупной суммой, израсходованной Подтягиным на Дальнем Востоке в начале 1920‐х годов, были 400 тыс. иен, предоставленные им в 1921 году на снабжение армии Приамурского правительства. На эти же цели Миллер отпустил 100 тыс. иен.

Подтягин задержался в Японии почти на два года дольше Миллера, хотя после установления советской власти на Дальнем Востоке снабжать ему было уже некого. Держал его процесс по делу о «семеновских» деньгах, о чем подробнее будет сказано ниже. Убедившись, что дело затягивается, Подтягин перепоручил его заботам адвокатов, за которыми присматривал поверенный в делах в Японии Д. И. Абрикосов, сменивший в 1921 году ушедшего в отставку посла В. Н. Крупенского.

Летом 1924 года Подтягин перебрался в Европу. Приехал он не с пустыми руками: привез остатки денег, составлявшие, по-видимому, около миллиона франков, и артиллерийские бинокли. Деньги были переданы им генералу Врангелю, что позволило продлить существование остатков армии на Балканах и военных агентур в различных странах еще на полгода. По расчетам Врангеля, имевшиеся в его распоряжении средства позволяли содержать военную организацию до 1 апреля 1925 года; что же касается военных агентур и военных союзов, то они были обеспечены средствами только по 1 января.

Партия артиллерийских биноклей, привезенная Подтягиным из Японии, состояла из 704 шестикратных и 20 двенадцатикратных стоимостью по 300 и 400 фр. соответственно. По оценкам генерала Е. К. Миллера, за бинокли можно было выручить в среднем не менее 250 фр. за штуку, в общей сложности речь шла примерно о 180 тыс. фр.

Однако самая крупная сумма, на которую рассчитывали Подтягин и, соответственно, Врангель, – более 1 млн иен – осталась в Японии. За обладание ею предстояла упорная борьба, конец которой Главнокомандующему увидеть было не суждено.

ДАЛЬНИЙ ВОСТОК: ДАЛЬНЕВОСТОЧНАЯ ПРОХИНДИАДА. «ДЕЛО ПОДТЯГИНА»

История тяжбы за российские деньги в Японии весьма напоминает плутовской роман. Наиболее активную роль в ней играли деятели второго Совета уполномоченных организаций автономной Сибири, образованного сибирскими областниками во Владивостоке в 1921 году и провозгласившего себя Сибирским правительством в октябре 1922 года, за три дня до захвата города большевиками. Это «правительство» продолжило виртуальное существование в эмиграции, в Харбине и Шанхае, якобы получив от атамана Семенова право на «распоряжение деньгами и ценностями, находящимися в его, как Главнокомандующего, распоряжении и перешедшими к нему от Верховного Правителя адмирала Колчака по указу от 4 января 1920 года». От имени Сибирского правительства некий А. В. Балакин заключил с японским подданным Шюном (Шуном) Сузуки (Судзуки) 26 февраля 1923 года договор о праве «взыскания сумм в российской золотой монете и иностранной валюте, вложенных Российским Правительством, возглавляемым Адмиралом Колчаком, в русские и иностранные банки и учреждения».

Как говорилось в подписанном 22 сентября 1923 года главой Сибирского правительства А. В. Сазоновым и министром финансов В. И. Моравским соглашении с тем же Сузуки, он должен был вести дела о «подтягинских» и «миллеровских» деньгах. При этом не правительство платило нанятому им адвокату, а адвокат субсидировал своих нанимателей. Сузуки обязался выплачивать представителям Сибирского правительства 2500 иен золотом ежемесячно. Кроме того, он обязался выплатить Сазонову и Моравскому 2000 иен на поездку в Киото. Независимо от ежемесячных выплат Сузуки обязался до конца ноября предоставить представителям Сибирского правительства 5000 иен золотом заимообразно. Расходы Сузуки должны были покрываться из сумм, на получение которых рассчитывали истцы.

Совершенно очевидно, что Сузуки платил за право заниматься делом, выигрыш которого сулил невиданные барыши. Что же касается деятелей Сибирского правительства, то они играли в беспроигрышную игру: деньги от Сузуки они получали, похоже, независимо от исхода дела. Во всяком случае, в обязательствах не упоминалось о том, будут ли компенсированы затраты адвоката в случае неудачи.

Аналогичная схема была позднее применена Моравским, выступавшим тогда уже в единственном числе, в договоре с неким Владимиром Павловичем Чередниченко о передаче последнему права на получение от китайского правительства 315 тыс. руб. в золотой монете. Деньги, по-видимому, принадлежавшие Приморской земской управе, предназначались для платежа фирме «Менде-Армстрон» за произведенные ею поставки, но были задержаны китайской таможней 6 марта 1920 года в Харбине. Чередниченко в случае успеха получал 10% от указанной суммы. Оставшуюся после выплаты вознаграждения и оплаты расходов по делу сумму предполагалось потратить следующим образом: 25% Чередниченко должен был «употребить» на покупку для Моравского 25% акций Брикетного бельгийского общества («которое в данный момент организуется» – пояснялось в договоре), 50% должен был выдать тому же Обществу взаймы, а 25% выплатить Моравскому наличными. До окончания дела Чередниченко обязывался выплачивать Моравскому ежемесячно 1000 мексиканских долларов. Судя по договору, «министр финансов в изгнании» не собирался делиться со своими «автономными» товарищами деньгами, не принадлежащими ни ему, ни им. Пока же он успешно эксплуатировал свое положение якобы законного преемника антибольшевистских правительств на Востоке России.

Юридическая основа для попыток заполучить захваченные китайскими чиновниками деньги была сформулирована, в частности, в обращении Совета уполномоченных организаций автономной Сибири (Сибирского правительства) к китайскому диктатору маршалу Чжан Цзолиню. В письме на имя маршала от 26 августа 1926 года содержалась просьба распорядиться о возврате золота, принадлежавшего «находящемуся в то время на русской территории антибольшевитскому (sic!) русскому правительству», которое является «единственно правомочным преемником всех антибольшевитских (sic!) правительств, возникавших ранее на территории Сибири и Дальнего Востока». Адмирал Колчак, наверное, перевернулся бы в гробу (если бы был похоронен), узнав о таких преемниках! Надежды на получение денег от китайских властей были близки к нулю, зато можно было использовать возможность получить какие-то средства от желающих поучаствовать в дележе будущих доходов.

Заметим, что уже упоминавшийся выше Сузуки не ограничился получением доверенности от Сибирского правительства. Аналогичный документ был выдан ему атаманом Семеновым 13 ноября 1923 года. Семенов уполномочивал Сузуки «принять соответствующие меры к получению денег, внесенных в различные банки на Дальнем Востоке бывшим финансовым агентом в Японии г. Миллером». Однако Миллер уже перебрался в Париж и перевел деньги из японских банков в европейские. Да и правовая основа для предъявления ему иска была слабовата. Что касается «подтягинских» денег, то они действительно были получены российским военным агентом от представителя атамана Семенова. Другое дело, что Семенов, с точки зрения Подтягина, имел право распоряжаться государственными деньгами лишь в то время, когда возглавлял антибольшевистское движение на Дальнем Востоке.

Как бы то ни было, деньги были арестованы, и дело зашло в тупик. Выходом из положения могло стать мировое соглашение. Для того чтобы уговорить на него Подтягина (перебравшегося в Париж еще в 1924 году), искатели денег решили обратиться к великому князю Николаю Николаевичу с просьбой воздействовать на строптивого генерала. Понятно, что письмо сибирских областников великий князь выбросил бы в корзину. Поэтому они попытались уговорить бывшего управляющего Китайско-Восточной железной дороги генерала Д. Л. Хорвата отправить великому князю телеграмму. В одном из проектов телеграммы, сохранившемся среди бумаг Моравского, говорилось как раз о мировом соглашении. В случае его заключения истцы – японские адвокаты Сузуки и Куроки – обещали из основной суммы в 1 061 000 иен отдать на нужды Белого движения 600 тыс. иен, а из набежавших процентов – еще 150 тыс. Великого князя просили дать команду Подтягину уполномочить Хорвата завершить дело миром. Одновременно Совет уполномоченных организаций автономной Сибири обязывался передать дальневосточному Русскому совещательному комитету, ориентировавшемуся на великого князя Николая Николаевича, 50% оставшейся суммы.

Неясно, польстился ли Хорват на предложение областников, сделанное ему осенью 1926 года. Похоже, что нет; во всяком случае, Подтягин на мировую не пошел, а Моравский продолжал искать способы добраться до денег. В его архиве содержатся любопытные письма шанхайского адвоката Ю. А. Явдынского, занимавшегося по поручению Моравского решением этой проблемы. Дело велось по всем правилам конспирации. Приведем фрагмент одного полушифрованного письма Явдынского к Моравскому, относящегося к июню 1927 года:

На днях вернулся из Пекина. Нашел здесь два Ваших письма и узнал от почтенного старика о ряде писем на его имя. По его поручению посетил Лебединое Озеро, чтобы раздобыть нужную Вам справку, вернее копию постановления. Лебедь сообщил мне что для этого нужно постановление лебединого круга, а ввиду того, что вожак сменился, и новый еще не в курсе дел, приходится временить.

Почтенный старец что-то не собирается в Ваши края, очень здесь занят и озабочен, тем более что его коллега, недавний бесплодный посетитель Ваших мест, его внезапно покинул.

…Сам я стараюсь устроить одно дело, по которому мне может быть придется отправиться в Токио, но это еще очень проблематично, так что в общем положение неважное, разве только у Вас назревают события.

В Пекине ничего не удалось сделать. События таковы, что никому там не до наших дел. Виделся с бородачом, но и с этой стороны безнадежно.

Возможно, «бородач» – это генерал Хорват, живший в то время в Пекине и носивший окладистую бороду. О личностях «почтенного старика» и «лебедя» остается только гадать.

В конце концов японские адвокаты, представлявшие интересы сторон, заключили мировое соглашение. Нам неизвестно, что побудило их пойти на этот шаг. Скорее всего опасения, что деньги могут быть переданы «третьей стороне» – советскому правительству, признанному Японией в 1925 году. Две трети суммы должен был получить Подтягин, одну треть намеревались поделить между собой взявшие на себя хлопоты по «извлечению» денег из банка майор Куроки, некий Катори, атаман Семенов и, по-видимому, некоторые другие лица. Однако дело внезапно осложнилось, поскольку тем временем Высший суд (Дайсин) отклонил иск Сузуки (очевидно, действовавшего параллельно с Куроки и К^о) и подтвердил решение апелляционной инстанции суда (Косоин), в котором указывалось, что «подтягинские» деньги принадлежат не кому-либо лично, а общественным группировкам, то есть так называемой Дальневосточной армии, во главе которой находился некогда Семенов.

Решение Высшего суда на практике означало, что законным претендентом на «подтягинские» суммы стал СССР. Ибо после признания советской власти японским правительством ее противники теряли легитимность, а поскольку деньги в конечном счете «происходили» от продажи золота или займов, сделанных под залог части золотого запаса Российской империи, правопреемником которой признавался теперь Советский Союз, решение японского суда в случае обращения в него советских представителей было нетрудно предсказать. И действительно, 10 октября 1929 года японские адвокаты, действовавшие по поручению советского полпредства, получили ордер Токийского суда на арест, впредь до выяснения обстоятельств, подтягинских сумм, депонированных в отделении «Йокогама-спеши-банка». Они немедленно отправились в банк. Каково же было их разочарование, когда выяснилось, что почти 1,5 млн иен (1 460 000) два часа назад были выданы представителю Подтягина Киси. Представитель Подтягина воспользовался тем, что после отказа в иске Сузуки и отзыва искового заявления Куроки арест на суммы был снят и деньги оказались свободны. Несомненно также, что японские власти сквозь пальцы смотрели на передачу денег представителям белых. Они как бы «не заметили» решения Высшего суда по иску Сузуки, и мы, без особого риска ошибиться, можем предположить, что срочная выдача немалой суммы представителю Подтягина была санкционирована японскими властями. Признание признанием, но выдать «премию» советской власти японское правительство вряд ли собиралось.

Это правильно поняли в Москве. «Выдача бывшему царскому военному атташе Подтягину 1. 400 тысяч иен советского золота, уворованного в годы интервенции Колчаком, несомненно, произведет самое тягостное впечатление в СССР, где по достоинству будет оценен этот неслыханный акт, являющийся откровенной антисоветской демонстрацией и поддержкой белогвардейцев», – писали «Известия». Газета связывала выдачу денег с «усилившейся активностью русских белогвардейцев», в свою очередь, вызванной советско-китайским конфликтом по вопросу о контроле над КВЖД. «Известия» выражали уверенность, что «русские белогвардейцы» на Дальнем Востоке получат теперь «кое-какое подкрепление от Подтягина и Семенова, по последним сведениям, помирившихся на общей платформе совместного дележа уворованных денег». В последнем случае анонимный автор статьи явно заблуждался или отдавал дань «публицистическим красотам».

Генерал Подтягин передал около миллиона иен в распоряжение Русского общевоинского союза (РОВС). Что же стало с остальными деньгами? По данным представителя Моравского в Токио, Киси передал Куроки 300 тыс. иен. «Принимая во внимание жадность Куроки, – писал «источник», – и необходимость платить адвокатам 120–150 тысяч, Семенов едва ли получит больше 50 000».

Похоже, что «областники», приложившие столько усилий для получения подтягинских денег, остались на бобах. Однако Моравский и К^о не впали в уныние, а продолжили борьбу за получение российских денег, якобы находящихся в японских и британских банках, на тех же условиях – то есть за счет японских адвокатов. Успех в деле о «подтягинском наследстве» вдохновил японских адвокатов, в особенности Сузуки, на продолжение подобных тяжб. Ведь даже если судить по сведениям «источника» Моравского в Токио, адвокаты получили не менее 120–150 тыс. иен, что было более чем достойным гонораром. И это не считая суммы, доставшейся посредникам и организаторам, прежде всего Куроки и Сузуки.