Текст книги "Золото Колчака"

Тем временем угроза для банка и финансовых агентов, весьма довольных наличием своего банка, через который можно было проводить операции, не опасаясь ареста денег кредиторами, и который мог послужить неплохим местом для «трудоустройства» (вскоре примеру фон Замена последовал Новицкий), возникла с неожиданной стороны. Ситуация с государственными деньгами, помещенными в частный банк, который мог распоряжаться ими в своих собственных, а не национальных интересах, все более смущала автора «Положения» о Национальном фонде Маклакова.

В обширном письме Бахметеву, датированном 25 апреля 1922 года, Маклаков напомнил другу, что «создание банка более Ваше дело, чем наше». Вернувшись из США после подписания Вашингтонского протокола, Новицкий рассказывал, что если к способу хранения государственных средств Бахметев отнесся отрицательно, то идею создания банка для будущей работы с Россией, наоборот, приветствовал и решил поместить в него гораздо большую сумму, чем мог предположить кто-либо из «европейцев». Маклаков, по его словам, изначально относился к затее сдержанно и, составляя «Положение» о Национальном фонде, не случайно «совершенно устранил» от ведения фондом Совещание послов.

Осторожный адвокат писал:

Откровенно скажу, что не хотел брать ответственность за то, что будет делать Новицкий; если Новицкий, храня деньги, как он сам говорил, считал своим долгом играть на курсовой разнице, я предпочел это не знать, а, следовательно, не быть обязанным это знать; я лично не стал бы этого делать с чужими деньгами и считал бы себя не вправе так делать… Каюсь, что если худо ли, хорошо ли, но мы разрешили вопросы, которые перед нами стояли, т. е. возможность злоупотребления со стороны финансовых агентов, их смерти и т. д., то я ни разу не ставил того вопроса, который стал сейчас, о характере деятельности самого банка… О том, что банк может вести сомнительные операции, я не подумал. Когда теперь обнаружилось, что это так и что ответственность за такие операции лежит на нас, я не хочу прятаться за то, что это нас не касается; с большим сожалением вижу, что кто сказал «а», должен сказать и «б» и что мы должны принимать на себя эту ответственность…

Через три дня после отправки этого письма на заседании Совещания послов 29 апреля 1922 года с участием Бернацкого, Шателена и Новицкого Маклаков выступил с речью, выразив сомнения в прочности банка и предложив подумать о другой форме хранения. Маклакова тревожило, что банк, хотя и не понес убытков, не принес прибыли, что, с его точки зрения, означало потерю «веса» его акций, то есть убытки для казны.

«Хотя Маклаков и оговорился, – с раздражением писал о выступлении посла Новицкий, – что он отличается чрезмерной трусостью в денежных делах, трусостью, которая однажды заставила его отказаться от наследства из боязни лишних для себя осложнений, где он, сопоставляя себя с ролью рабов в притче о талантах, является рабом ленивым и лукавым, предпочитавшим зарывать таланты в землю, тем не менее проявленное им в первой части его речи отношение к делам не только Банка вообще, но и финансов в частности, поразило всех присутствующих своей невероятной наивностью и предвзятостью».

Однако дружный отпор со стороны финансовых агентов не успокоил Маклакова, и он продолжал бить тревогу. В начале следующего, 1923 года он вновь выразил сомнение в целесообразности хранения денег в лондонском банке. Причем, по его словам, впечатление ошибочности принятого решения сложилось также у Гирса и Бернацкого: «Тревожное чувство, что В. И. [Новицкий] заманил со своим банком нас в сомнительную сделку, не улеглось, а пока только усилилось».

Банк сотрясали внутренние кризисы, связанные с конфликтом между московской группой, точнее – группой Московского купеческого банка во главе с Г. Д. Чаманским, и остальными участниками дела. Внутренняя борьба закончилась не в пользу Чаманского, и его сменил британец Энгус Макфейл.

В ответ на тревожные послания Маклакова Бахметев уверенно писал, что «разговоры о неурядицах в Банке сущий вздор». Ему импонировал новый управляющий Макфейл, которого он считал полезнее «десяти представителей казны».

1923–1924: НОВЫЕ НЕУРЯДИЦЫ

Успехи банка были, мягко говоря, невелики; 1922 год он закончил с убытком. Однако Новицкий, видимо, метивший на теплое место под крышей банка, и Угет, заинтересованный в банке для проведения секретных (прежде всего для сокрытия средств от кредиторов) операций, были настроены более оптимистично.

Угет отправил Гирсу в конце июня 1923 года «совершенно личное» письмо, в котором объяснял причины неудач банка тем, что его основной капитал был недостаточно велик (500 тыс. ф. ст.), в то время как для успешных операций необходим основной капитал не менее 1 млн ф. ст.; банк, указывал Угет, проводит операции в основном за счет собственного капитала, что сужает его возможности. Он считал возможным существование банка в «безразличном равновесии», только если его директором-распорядителем будет англичанин, конкретно – Макфейл, «не банковский гений, но человек, прекрасно знающий рынок, технику и рутину своего дела», и при контроле со стороны Правления банк может вполне держаться на плаву и даже выплачивать небольшие дивиденды.

Действительно, в 1923 году банк покрыл убыток предыдущего года. Взамен выбывшей со скандалом группы Московского купеческого банка в него вступила группа акционеров Русского для внешней торговли банка (Давыдов, Добрый, Кестлин), превращавшегося во французское кредитное учреждение при участии Парижско-Нидерландского банка. Этим новым союзом акционеры лондонского банка были весьма довольны; Русский для внешней торговли банк принадлежал к числу крупнейших российских банков, а его директор-распорядитель Леонид Федорович Давыдов, действительный статский советник и камергер, был в свое время человеком «государственным» и в мире финансов весьма авторитетным.

Угет с удовлетворением писал фон Замену:

Вместе с Тобой радуюсь, что после упорной и утомительной борьбы из Банка с корнем вырваны источники интриг, недоброжелательства и взаимной борьбы.

Однако радовался Угет, как оказалось, рано. Предположение Маклакова о том, что, выдвигая идею о хранении государственных денег в акциях частного банка, Новицкий преследовал и личные интересы, рассчитывая при случае получить в этом банке место, полностью оправдалось. 1 января 1924 года Новицкий оставил должность Главноуполномоченного по финансово-экономическим делам, вышел из Финансового совета и всех посольских организаций и перешел на службу в банк, в укреплении позиций которого сыграл столь важную роль, войдя в его правление. С апреля 1924 года закрывалось Финансовое агентство в Лондоне, которым также заведовал Новицкий. Должность Главноуполномоченного упразднялась; фактически его обязанности были возложены на Бернацкого. Однако Новицкий продолжал в частном порядке помогать своим бывшим коллегам по Финансовому совету.

В 1924 году дела банка пошли вроде неплохо; особую активность он развил на восточноевропейском направлении. «Ригу мы завоевали», – с удовлетворением констатировал фон Замен. Неплохо шли дела и в Польше; правда, ситуация осложнилась в связи с уходом братьев Цатуровых. Однако это были цветочки; Давыдов, союзу с которым совсем недавно так радовались учредители, вел себя агрессивно, и Шателен высказывал опасение относительно его намерения захватить банк. Расклад сил в Правлении перед предполагаемой схваткой представлялся Угету следующим образом: «Против нас: Давыдов, Кестлин, Мак Фейль, Замен. С нами: Нобель, Глазберг, Топпинг, Шателен, Новицкий».

Тревожила представителей несуществующего государства и политическая неразборчивость Давыдова. На одном из заседаний правления рассматривался среди прочего доклад менеджера Р. Джерзалия о посещении им Ревеля (Таллина) и о предложении со стороны Ревельского банка принять участие вместе с некоторыми другими учреждениями в финансировании вывоза продуктов, в том числе муки, из Москвы.

Председательствовавший на заседании Глазберг прервал докладчика, напомнив о принципиальном решении правления о недопустимости торговли с большевиками, на что последовала реплика Давыдова, заметившего: «Принципами кормиться нельзя, надо иметь прибыли». Замен с ним согласился в том, что, не участвуя прямо в торговле с большевиками, банк может участвовать в ней косвенно. «Мне пришлось очень резко выступить, – информировал Угета Шателен, – указав, что нельзя такой вопрос решать в случайном порядке, а надо его обсудить в полном составе правления, вспомнив положенные в основание банка принципы и идеи. До такого обсуждения я не могу допустить никакого решения и никакой подготовительной работы».

На заседании Правления 5 ноября 1924 года Давыдов преподнес очередной сюрприз, проинформировав своих недавних деловых партнеров, что контрольные пакеты акций в Русском для внешней торговли банке и банке «Женераль» проданы фирме «Бауэр, Маршал и К^о». Давыдов извинился, что не сообщил об этом раньше, так как «коммерческое понимание дела не допускало возможности обсуждать его до заключения сделки».

Топпинг сказал Давыдову, что «его извинения напоминают ему извинения убийцы перед трупами своих жертв». Мало того, что между «Истрабанком» и Русским для внешней торговли банком был произведен обмен акциями и, таким образом, Правление оказалось поставленным перед фактом появления нового и совершенно неизвестного ему акционера, так еще вдобавок о «Бауэр, Маршал и К^о» ходили слухи, что они связаны с большевиками. Слухи оказались беспочвенными, однако паника поначалу поднялась нешуточная.

Эта история навела бывшего министра Бернацкого на грустные размышления, которыми он «совершенно доверительно» делился с общей «жилеткой» для собирания слез российских финансистов – Угетом:

Наиболее печальным является то обстоятельство, что, несмотря на частые уверения, единство в нашей Коллегии отсутствует. Скажу даже больше, Коллегии, как таковой, нет…

Бедному нашему Банку никак не удается стать на твердую почву. В значительно степени виной этому – мы сами.

«РАЗБРОНИРОВАНИЕ» НАЦИОНАЛЬНОГО ФОНДА. РОСПУСК КОЛЛЕГИИ ПОПЕЧИТЕЛЕЙ

Существованию Национального фонда в том размере и с той системой управления, которая оформилась в декабре 1921 года, тем временем пришел конец, и совсем не вследствие нестроений в банке, а по внешним и более фундаментальным причинам.

Еще 15 мая 1923 года на совещании Миллера, Угета и Новицкого было решено, в случае если после 1 июля 1924 года не окажется свободных средств для продолжения ассигнований на содержание официальных органов и помощь беженцам, освободить на эти нужды 40 тыс. ф. ст. из Национального фонда (по 20 тыс. из европейской и американской частей) и 20 тыс. ф. ст. из Неприкосновенного фонда (японская часть), контролировавшегося Миллером. Год спустя, 25 июня 1924 года, финансовые агенты решили, что этот момент настал.

На следующий день состоялось заседание Коллегии попечителей под председательством Гирса и при участии Маклакова, Бернацкого, Угета и Новицкого. Коллегия поддержала решение финансовых агентов. Однако, согласно «Положению о Национальном фонде», решение такого рода могло быть только единогласным, то есть без согласия Бахметева «разбронировать» часть фонда было невозможно, а бывший посол в Вашингтоне с мнением большинства, доведенным до него письмом Гирса, не согласился.

Убедить своего заокеанского друга взялся Маклаков. Он напомнил, что в свое время Бахметев «очень кисло» отнесся к идее Национального фонда и что она была не его выдумкой; что он «не одобрял иммобилизации денег, которые могли бы понадобиться», и что поэтому неудивительно, что он поддерживает «идею разбронирования фонда». Маклаков доказывал Бахметеву, что «разбронировать» часть Национального фонда необходимо. В итоге Бахметев свои возражения снял. Однако после «разбронирования» стало очевидным, что существование Коллегии попечителей в прежнем виде потеряло смысл. Это и было констатировано на заседании Коллегии 18 мая 1925 года, денонсировавшем «Положение об установлении и распоряжении Национальным фондом» от 20 декабря 1921 года. В заседании участвовали Гирс, Маклаков, М. В. Бернацкий, В. М. Бернацкий, Угет, Новицкий и приглашенные лица – Н. В. Савич и К. К. Миллер.

Ввиду «медленности освобождения России» и, вследствие этого, необходимости продолжительного хранения сумм в «крайне замаскированной форме», что могло потребовать принятия оперативных решений, члены Коллегии единогласно постановили, что наступили условия, при которых ее существование «становится фактически невозможным».

Коллегия была распущена, а ее функции перешли к финансовым агентам. В то же время важнейшие решения, такие как траты, изменение порядка хранения и т. п., должны были приниматься совместно финансовыми агентами и Совещанием послов. Было решено, что специально для этого случая Совещание послов собирается в составе Гирса (председатель), Маклакова, Бахметева, Бернацкого, Савича и К. К. Миллера; управление делами Совещания послов возлагалось на Бернацкого. Протокол печатался в трех экземплярах, которые должны были храниться в Нью-Йорке (фирма «Кудерт Бразерс»), Лондоне («Истрабанк») и Париже («Банкерс Траст»).

ЛОНДОНСКИЙ И ВОСТОЧНЫЙ ТОРГОВЫЙ БАНК В 1925–1946. «ОБНАЛИЧИВАНИЕ» НАЦИОНАЛЬНОГО ФОНДА

На 31 мая 1925 года список акционеров «Истрабанка» и тех, у кого акции находились в доверительном управлении, выглядел следующим образом:

Акционеры:

Jean Charles Kaestlin (London) – 500

George Henry Kaestlin (London) – 500

Paul Renee Kaestlin (Switzerland) – 500

Abraham Dobry (Paris) – 1500

Douglas Ingram (Twickenham) & Arthur Julian Haward – 8495

Держатели акций в доверительном управлении:

Leonide Davydoff (Paris) – 4000

Gustav Nobel (Paris) – 13520

Angus McFail – 3060

Внутренняя борьба в банке не утихала. Угет стал подумывать о продаже принадлежавших казне акций за 75% их стоимости, лишь бы уйти из банка. «Мне думается, что чем больше Ты хочешь уйти, – предостерегал его Шателен, – тем менее нужно, чтобы об этом знали, иначе будут выжимать, да еще показывать соус, что будто благодетельствуют и исполняют Твое желание».

Выход Угет видел в консолидации «казенной группы», которая должна твердо взять управление банком в свои руки. О том, насколько далеко зашли раздоры и взаимная подозрительность, говорит тот факт, что Угет готов был допустить сговор Новицкого и Миллера с Давыдовым. А тогда, меланхолично заключал он, «по-видимому, останется лишь ждать сначала призыва к новым жертвам, а вслед за коими, довольно уже быстро теперь, последует и принудительная ликвидация банка».

Пессимизм оказался неоправданным. Представителям «казенных интересов» удалось составить большинство и стабилизировать положение банка. Председателем правления был избран Г. Л. Нобель. В 1928–1931 годах банк даже выплачивал дивиденды.

Однако на этом относительное процветание банка закончилось. Мировой экономический кризис добрался до банка – как, впрочем, и до всех британских кредитных учреждений – 21 сентября 1931 года. В этот день Великобритания в связи с ухудшением состояния платежного баланса и уменьшением золотых резервов страны отказалась от золотого стандарта. Был прекращен размен фунта стерлингов на золото, а его курс снижен на 30,5%. Для банка, чья деятельность в значительной степени была связана с валютными операциями, удар оказался особенно тяжелым. По расчетам правления, на начало 1933 года, после оплаты всех обязательств, свободный остаток капитала должен был составить около 400 тыс. ф. ст. Основной капитал банка «похудел» более чем на 100 тыс. ф. ст. Тем не менее банк остался на плаву, хотя о выплате дивидендов, конечно, теперь не могло быть и речи.

Маклаков, возглавивший в 1932 году, после смерти Гирса, Совет послов и фактически исполнявший неформальную роль координатора деятельности Нансеновских офисов по делам русских беженцев, так представлял проблему «сегодняшнего дня»:

Меня ужас взял, когда я познакомился с финансовой стороной нашего дела. Сколько наших представительств, небесполезных на месте, живут на свой счет, т. е. в условиях ненормальных; сколько получают те, кто получает; подумайте, что такие центры, как Берлин и Женева, получают в месяц по 25 фунтов; Франция, где сосредоточено наибольшее количество беженцев и где они дают наибольшую сумму хлопот, благодаря разным французским законам, в этой Франции я лично, который несу две должности, получаю менее 1500 фр. в месяц. Мы дошли до предела, когда какие-либо серьезные сокращения превратятся в уничтожение.

Сохранение Национального фонда Маклаков считал в такой ситуации бессмыслицей. В то же время он понимал, что реализация акций банка в условиях экономического кризиса крайне затруднительна и что акции могут быть проданы только за бесценок. Такая операция не привела бы к существенному улучшению финансового положения эмигрантских учреждений. Тому, как превратить Национальный фонд в «живые деньги», Шателен и Новицкий посвятили совещание с П. Л. Барком, последним министром финансов царской России, пользовавшимся большим авторитетом в британских банковских кругах. Однако решения они так и не нашли.

Первоначальная цель создания Национального фонда – использование его после «освобождения России» для ее восстановления – звучала теперь, по словам Маклакова, как насмешка. Он сетовал на то, что в свое время распорядители государственных средств «прожили капитал», вместо того чтобы жить на доходы с него. Теперь же, «если бы нам пришлось закрыться, а общественность узнала бы, что деньги есть, но они засунуты в акции, то она подняла бы такой гвалт… Поминать старое и его ошибки – конечно, занятие бесцельное. Но все старое воскреснет в день представления счетов „общественному мнению“, а это будет, когда у нас не будет больше ничего».

Дипломатическая карьера Угета закончилась в ноябре 1933 года: Соединенные Штаты признали Советский Союз, и здание посольства перешло к советскому Наркомату иностранных дел. В связи с этим возникли обстоятельства, которые, по словам Угета, не позволяли ему продолжать нести ответственность «по управлению пакетом американской доли». По согласованию с Бахметевым Угет передал управление «пакетом» Шателену, на чье имя и были переписаны сертификаты.

В 1940 году «Истрабанк» еще сводил концы с концами, хотя и не относился к преуспевающим. Председателем совета директоров по-прежнему был Г. Л. Нобель, число директоров заметно сократилось, теперь их, кроме председателя, было всего трое: Шателен, Новицкий и Джерзалия. Тот же состав фигурирует и в банковском справочнике за 1945–1946 годы. Решающий удар банку нанесла война. Вслед за балансом банка в справочнике за 1946–1947 годы следовало весьма неприятное примечание: не менее четверти вложений банка (132 707 ф. ст.) приходилось на страны Восточной и Центральной Европы. Трудно предположить, что сколько-нибудь значительные суммы вернулись из‐за «железного занавеса». На 31 октября 1945 года председателем совета директоров был все еще Нобель, а одним из директоров – Новицкий. Добавились двое директоров-англичан, менеджером банка стал некий Р. Фосетт. Нам неизвестно, почему из банка ушел Джерзалия; относительно Шателена, умершего в 1946 году, можно предположить, что продолжить работу в прежнем качестве ему помешала болезнь. В 1946 году акции банка перешли в руки новых владельцев, и в распоряжении российских финансистов оказались остатки денег, некогда в эти акции вложенных.

После смерти Шателена в управление освободившимися средствами опять вступил Угет. Маклаков просил Бахметева, чтобы «из американской доли была оказана помощь Европе и, в частности, Франции… Помогите нам получить это согласие, а если нельзя, то лишите нас этой надежды; а то мы здесь на это надеемся». Речь, конечно, шла о помощи русским эмигрантам во Франции, находившимся в бедственном положении.

Бахметев, не откладывая, переговорил с Угетом, «формальным хозяином» «английских интересов», и в результате переговоров Париж – Лондон – Нью-Йорк остатки Национального фонда были переданы Маклакову.

О том, как распорядился «парижский губернатор» этими деньгами, вырученными по большей части от продажи последней части «колчаковского золота», мы поговорим в заключительной главе.

Глава 7. ПОСЛЕДНИЕ ДЕНЬГИ

АМЕРИКА: «ОТМЫВАНИЕ» ДЕНЕГ. СЕКРЕТНЫЕ ОПЕРАЦИИ С ЛОНДОНСКИМ БАНКОМ

30 июня 1922 года российский посол в Вашингтоне Б. А. Бахметев в результате кампании, которая развернулась в Конгрессе против политики администрации, признававшей никого не представляющее посольство, ушел в отставку. Один из критиков администрации, профессор международного права Амос Херши, иронизировал: «Не кажется ли достаточно ясным, что его (Бахметева. – О. Б.) миссия должна была считаться законченной, как только стало понятно, что режим Керенского, который он представлял, окончательно свергнут и что перспективы его возрождения очень малы или вовсе отсутствуют?..»

Однако Соединенные Штаты не признали Советскую Россию, более того – представительство антибольшевистской России было сохранено. Старшим представителем несуществующего правительства в ранге поверенного в делах стал С. А. Угет. Посольство в Вашингтоне было закрыто, Угет по-прежнему квартировал в Нью-Йорке, центре деловой жизни, где находилось российское Финансовое агентство. Сохраняя дипломатический статус Угета, американское правительство преследовало, кроме политической, сугубо прагматическую цель – возвращение части отпущенных некогда кредитов. В распоряжении Угета находилось еще некоторое количество имущества, подлежавшего реализации, он вел ряд процессов, которые в случае успеха могли принести немалые суммы, подлежащие перечислению в американскую казну.

При всей декларируемой ими лояльности по отношению к американской администрации российские дипломаты в США постарались укрыть от не слишком бдительного ока казначейства, как и от других кредиторов, остатки казенных сумм. Угет выработал сложную и достаточно эффективную схему сокрытия денег, позволявшую этими деньгами свободно распоряжаться. Схема могла функционировать только при наличии доверенного банка, каковым и стал лондонский «Истрабанк». Последний открыл российскому Финансовому агентству в США кредит у нью-йоркской хлопковой фирмы «Гватми и К^о» в размере сумм, которые агентство намеревалось внести в «Истрабанк» в обеспечение этого кредита. В свою очередь, Угет открыл счет в Национальном банке Филадельфии для кредитования счета лондонского банка. Всего Угет внес на этот счет 250 тыс. долл. Эта сумма была кредитована в лондонском банке по счету, открытому на имя Угета. Таким образом, Угет или его заместитель Д. П. Перцов могли получать от «Гватми и К^о» в Нью-Йорке необходимые суммы в пределах средств, кредитованных финансовым агентом лондонскому банку, в Национальном банке Филадельфии. Фирма «Гватми» извещала банк в Лондоне о произведенных ею выплатах, и банк возмещал фирме потраченные суммы, снимая их с долларового счета Угета.

В результате, обеспечивая защиту от ареста счетов по судебным искам в США, Угет получал возможность оперативно распоряжаться деньгами, несмотря на географическую удаленность Лондона от Нью-Йорка.

В Лондоне казенные деньги могла подстерегать другая опасность: в случае признания советской России Англией большевики могли, узнав о наличии в «Истрабанке» российских государственных средств, захватить их, ведь в книгах банка значился счет на имя Угета. Заметим, что страхи были сильно преувеличены; тем не менее все возможные предосторожности были приняты. Суммы, находившиеся в векселях, были помещены на счет директора-распорядителя «Истрабанка» Макфейла, с которым было подписано соответствующее соглашение, удостоверявшее, что деньги принадлежат Финансовому агентству. По мере необходимости деньги с долларового счета Макфейла переводились на долларовый счет Угета, а затем – фирме «Гватми и К^о» для возмещения платежей, произведенных ею Финансовому агентству.

Таким образом, счет Угета в лондонском банке был промежуточным и служил для проведения платежей; деньги всегда перечислялись американской фирме, служившей «крышей» для финансовых операций агентства в США; деньги с ее счета лишь однажды были переведены на официальный счет Угета; во всех остальных случаях суммы зачислялись на специальный счет Перцова в «Ситибанке», операционный счет агентства, «с которого, после наложения запрещения на официальные счета г. финансового агента, производились платежи по операциям Агентства, проходящим по его общим книгам, и на который ставились поступления по этим операциям». Два других счета на имя Перцова являлись резервными; об их существовании знали только финансовый агент и его заместитель.

Финансисты понимали, что при определенных усилиях можно установить, что счет Перцова в «Ситибанке» на самом деле является операционным счетом российского Финансового агентства. Поэтому «во избежание огласки» платежи с этого счета производились либо наличными, либо чеками, причем чеки за подписью заместителя Угета «посылались только складам и лицам, в отношении которых было полное доверие и уверенность, что факт расплаты по операциям Финансового агентства чеками Д. П. Перцова не повлечет за собой новых осложнений и наложения запрещения на счета последнего».

Описанная выше схема требовала особого порядка учета. Не вдаваясь в частности, отметим, что секретные операции с «Истрабанком» фиксировались в специальной забалансовой книге, а в общих книгах Финансового агентства они показывались, без расшифровки деталей, как операции Министерства финансов, проведенные по счету «Разные ведомства и учреждения», тогда как операции по специальному счету Перцова проводились по счету «Special Account» в счете «Разные лица». Эта двойная бухгалтерия позволяла не запутаться окончательно и в случае необходимости представить отчет о деятельности агентства в наиболее тяжелый для него период. Названные выше условные счета закрыли, когда 31 августа 1925 года было произведено соединение книг и в общие книги Агентства были перенесены балансовые остатки счетов, открытых в особых книгах по операциям с «Истрабанком».

Задним числом Перцов признал, что в структуре операций с «Истрабанком» было сделано значительное упущение, которое могло привести к раскрытию всей схемы. Банк высылал чеки на проценты, начисленные по открытым в нем счетам и полученные по векселям, для зачисления на официальные счета Финансового агентства. Внимательный наблюдатель мог догадаться, что эти небольшие суммы представляют собой не что иное, как проценты по неким операциям, не отраженным в официальной отчетности. К счастью для российских финансистов, такого наблюдателя не нашлось.

Всего в операции с «Истрабанком» за период с 19 декабря 1921‐го по 31 августа 1925 года Финансовым агентством было вложено 650 тыс. долл.

Причина прекращения операций с лондонским банком и закрытия забалансовой книги была весьма печальна для российских финансистов в Америке – у них кончились деньги. 1 октября 1925 года Перцов писал в докладной записке на имя Угета:

Настоящим имею честь доложить, что, вследствие исчерпания средств и согласно полученных мною от Вас указаний, особые книги по операциям с London & Eastern Trade Bank, которые были открыты в свое время ввиду секретного характера этих операций, не позволявшего проводить их по общим книгам Финансового агентства, были закрыты 31‐го августа с. г. путем переноса балансовых остатков этих книг в общие книги Финансового агентства.

На указанное число мною был составлен отчет по проводившимся по этим книгам операциям, а самые книги и относящиеся к ним документы, хранившиеся в моем личном несгораемом шкафу, были подобраны, перенумерованы и припечатаны казенной печатью.

Перцов представил Угету отчет на 18 страницах с 30 приложениями на 13 страницах и объяснительной запиской на 23 страницах. Кроме того, он передал финансовому агенту «две книги, журнал и главную книгу», открытые для проведения операций с лондонским банком, три кассовых книги по его текущему счету в Национальном городском банке Нью-Йорка и 13 папок с различными финансовыми документами, относящимися к операциям с «Истрабанком».

Перцов просил Угета выдать ему удостоверение, снимающее с него ответственность за распоряжение казенными деньгами. «Я позволяю себе просить Вас о выдаче мне такого удостоверения, – пояснял Перцов, – на случай возможной конфискации или уничтожения передаваемых мною Вам при сем книг и документов, для того, чтобы у меня имелся на всякий случай документ, подтверждающий полную сдачу Вам всех находившихся у меня на руках казенных сумм».

Угет наложил 14 октября 1925 года на докладной записке резолюцию: «Прошу продолжать прежний порядок хранения всех оправдательных материалов. На выдачу удостоверительного письма согласен».

Нам неизвестно, какая судьба постигла «оправдательные материалы». Скорее всего, они были уничтожены или не были сданы в Гуверовскую библиотеку и хранятся где-то в другом месте. Однако объяснительная записка Перцова позволяет ответить на два главных вопроса – о методах сокрытия казенных денег и методах управления ими, практиковавшихся российским Финансовым агентством в 1921–1925 годах, а также о размерах сумм, которые находились в распоряжении агентства и проходили через лондонский банк.