Текст книги "Золото Колчака"

Поехать в Россию Ильяшенко, по-видимому, вызвался добровольно, рассчитывая разыскать в Таганроге родных. Узнав, что они отправились в Кисловодск, он не без оснований решил, что вряд ли их разыщет, зато уже не сможет выбраться из России; особенно его пугали рассказы о том, что всех мужчин от 18 до 55 лет, невзирая на наличие каких бы то ни было документов, мобилизуют и отправляют хотя бы на рытье окопов. Даже с учетом того, что Ильяшенко самовольно отказался выполнить возложенное на него поручение и был склонен сгущать краски, нарисованная им картина в целом соответствовала действительности.

Ильяшенко отмечал, что картина, которую он наблюдал в Константинополе, отражала состояние тыла Вооруженных сил Юга России. Ярким образцом коррупции была встреченная им в Константинополе комиссия бывшего Мариупольского земства, направлявшаяся для закупки карандашей и чернил… в Швейцарию! Ильяшенко уверял, что сам видел соответствующие бумаги. Большинство беженцев, прибывших в Константинополь, были обречены на нищету. По наблюдениям Ильяшенко, жизнь в Константинополе была в два раза дороже, чем в США, а за 1200–1400 «донских» рублей, основной валюты беженцев, давали всего один доллар.

Ранней весной 1920 года ожидаемое свершилось. 26–28 марта разразилась Новороссийская катастрофа деникинской армии, остатки которой были эвакуированы отчасти в Крым, отчасти за границу. Правда, эвакуироваться успели далеко не все, и в руки красных попали около 22 тысяч пленных.

ПРИШЕСТВИЕ ВРАНГЕЛЯ

22 марта (4 апреля) 1920 года генерал Деникин подал в отставку и передал верховное командование генералу Врангелю. Свершилось чудо: в разложившейся армии был наведен порядок, и она начала наносить большевикам чувствительные удары; правительство, контролировавшее только Таврическую губернию бывшей Российской империи, добилось того, что не удалось ни Колчаку, ни Деникину, – признания де-факто Францией, одной из великих держав; наконец начались аграрная реформа и реформа местного самоуправления.

Одним из первых документов, подписанных Врангелем после прихода к власти, стало удостоверение, уполномочивавшее начальника Управления финансов Вооруженных сил Юга России М. В. Бернацкого «распоряжаться всеми денежными средствами и прочим казенным имуществом, находящимся за границей».

Врангель, контролировавший лишь Крымский полуостров с его ограниченными материальными ресурсами, нуждался в заграничном снабжении более, чем кто-либо другой из вождей Белого движения. Его надежды были связаны прежде всего с получением заграничных денежных средств, оставшихся от правительств Колчака и Деникина. Однако получить их оказалось непросто. «Политическая физиономия» Врангеля была неясна; в либерально-демократических кругах его считали реакционером, монархистом и германофилом. Неясно было также, насколько прочны его позиции в военном отношении и не последует ли вслед за новороссийской катастрофой Деникина крымская катастрофа Врангеля.

«Кадровая политика» Врангеля – в том числе увольнение Сазонова и назначение на его место дилетанта в дипломатии П. Б. Струве, увольнение посланника в Константинополе А. И. Щербатского с одновременным назначением представителем командования в этом важнейшем для врангелевского Крыма пункте генерала А. С. Лукомского, вообще неясность намерений Врангеля – вызывала настороженность «русского Парижа».

К тому же Врангель считал, что после увольнения Сазонова, деятельность которого он оценивал крайне скептически, существование Делегации теряло смысл. Ему не импонировали «общественные деятели», входившие в состав Делегации; он телеграфировал послу в Париже, что «в дальнейшем все сношения будут вестись исключительно через него одного». Приказы Врангеля поначалу не возымели действия. Сазонова не перестали считать министром, а Делегация не собиралась самораспускаться.

«Вся эта серия мероприятий вызывает только недоумение, – воспроизводил первые впечатления русских парижан о новом Главкоме Нольде. – Пока в Париже ограничились только тем, что запросили юг, собираются ли там бороться с большевиками, и от ответа поставили в зависимость отношение ко всем частным „актам власти“».

Бывшему деникинскому министру финансов Бернацкому вместе со Струве пришлось если не «усмирять», то убеждать «русских парижан» признать крымскую власть. Без этого невозможно было получить доступ к российским деньгам за границей, тем более что Бернацкий имел смутное представление о суммах, находившихся на счетах финансовых агентов и дипломатических представителей за рубежом. Выяснить это путем переписки не представлялось возможным: связь была крайне ненадежна и медленна. Оставался единственный выход – отправиться в Европу, чтобы попытаться взять под свой контроль стремительно мелеющие «финансовые потоки». Еще одной задачей было централизовать распоряжение российскими деньгами и имуществом за границей, сосредоточить их по возможности в одних руках.

Бернацкий прибыл в Париж в мае 1920 года. Встретили его поначалу настороженно. Одним из последних своих распоряжений генерал Деникин уволил всех членов Южнорусского правительства за исключением Бернацкого, «оставленного для производства ликвидации». «Уезжая из Крыма, генерал Деникин был в уверенности, что Бернацкий не согласится остаться на посту при бароне Врангеле», – пересказал на заседании Делегации свой разговор с Деникиным встречавшийся с ним в Лондоне П. Н. Милюков. Деникин считал, что передает Врангелю лишь главное командование, а не верховную власть. В то же время он признавал «крайне нежелательным чем бы то ни было мешать работе барона Врангеля». «Не мешайте Врангелю», – такова была «последняя директива» бывшего Главкома.

Бернацкий и в самом деле подал было в отставку. Однако Врангелю удалось убедить его забрать прошение. «Его уход в эти дни оставил бы меня в беспомощном положении», – признавался впоследствии новый Главком. Бернацкий оказался единственным связующим звеном между старым и новым правительствами. Вряд ли с кем-нибудь другим держатели государственных средств за рубежом стали бы разговаривать на деликатные финансовые темы, тем более обсуждать вопрос об их передаче.

Однако Бернацкий оказался чужеродным телом во врангелевском правительстве. Не вдаваясь в детали «нового курса» Врангеля, напомним, что он, наученный горьким опытом Деникина, собирался проводить, по выражению Струве, «левую политику правыми руками». Главой врангелевского правительства стал бывший царский министр, близкий сотрудник П. А. Столыпина А. В. Кривошеин, в числе руководителей управлений (министерств) и ведомств оказались сенатор Г. В. Глинка, бывший директор Департамента полиции Е. К. Климович и др. Не говоря уже о самом Струве, заметно поправевшем.

Бернацкий был на этом фоне, если перефразировать известную поговорку, «левой вороной». В 1920 году ему исполнялось 44 года. В свое время он окончил юридический факультет Киевского университета и был оставлен при кафедре политической экономии «для приготовления к профессорскому званию». В порядке «приготовления» слушал в Берлине лекции знаменитого в то время экономиста Адольфа Вагнера и «с тех пор навсегда остался под влиянием „кафедрального социализма“, проповедовавшего введение социальных реформ мирным путем». Увлекался марксизмом, формальный разрыв с которым обозначился в 1911 году в его магистерской диссертации «Теоретики государственного социализма в Германии и социально-политические воззрения князя Бисмарка».

Преподавал политэкономию сначала в Тенишевском училище, затем в Политехническом и Технологическом институтах в Петербурге. В Политехническом читал курс лекций по теории денежного обращения. После Февральской революции профессор Бернацкий был привлечен к государственной работе. В июле 1917 года стал товарищем министра финансов Временного правительства, а в сентябре – министром. В ночь большевистского переворота был арестован в Зимнем дворце вместе с другими членами правительства и отправлен в Петропавловскую крепость. После двухмесячного заключения Бернацкий был освобожден; в мае 1918 года он уехал в Киев, где сотрудничал с правительством гетмана П. П. Скоропадского, отказавшись, правда, войти в его состав. Осенью перебрался в Одессу, в январе 1919 года – в Екатеринодар. 10 января Деникин назначил его управляющим Финансовым отделом Особого совещания, после преобразования отделов в управления – начальником Управления финансов. В этой «министерской» должности ему предстояло пребывать до конца существования Белого движения.

Бернацкого постоянно критиковали, считали оторванным от жизни теоретиком (видимо, сказывалось традиционное российское представление о том, что профессор должен быть рассеянным и оторванным от жизни), однако замены ему не находилось, да и вряд ли кто-нибудь из критиков мог предложить действенный рецепт оздоровления финансов Юга России в тогдашних условиях. Никто из видных «практиков» не торопился предложить свои услуги для работы на ответственном посту в Министерстве финансов. Впоследствии, когда Врангель и Кривошеин решили расстаться с Бернацким, ни бывший министр финансов Российской империи П. Л. Барк, ни опытнейший практик, председатель правления Азовско-Донского банка Б. А. Каменка не согласились занять это «горячее» место.

Бернацкий выступил перед Делегацией с позиций новообращенного врангелевца. Основные тезисы его доклада были таковы:

Между генералом Деникиным и генералом Врангелем была рознь, но проявлений неповиновения со стороны последнего не было. Уходя, генерал Деникин передал ему всю полноту власти, которою пользовался сам. И генерал Врангель отнюдь не является ликвидатором, а будет продолжать борьбу с большевиками безусловно, хотя бы может быть и иными приемами, чем прежде, но такую же непримиримую.

Подозрения в германофильстве барона Врангеля ни на чем не основаны, этой тенденции совершенно нет.

Сам по себе он вернее всего монархист, но монархического лозунга не выставит. Напротив, в земельном, например, вопросе, проявляет скорее демагогическое отношение, – что сделано, то сделано, надо лишь создавшееся положение облечь в законную форму.

По отношению к окраинным организациям – генерал Врангель готов признать их как фактически существующие.

Из уст самого левого из врангелевских министров (они назывались начальниками управлений ввиду скромного размера территории, которую контролировал Врангель) апология Врангеля звучала особенно убедительно. Но главным для членов Делегации было то, что Врангель собирался продолжить борьбу с большевиками. Бернацкий же в некотором роде олицетворял преемственность с прежним правительством. Делегация признала крымскую власть и фактически прекратила свою деятельность. Последний ее журнал датирован 31 мая 1920 года.

Главной задачей нового/старого министра финансов было взять под контроль казенные средства, находившиеся за границей. Деятельность Бернацкого по розыску российских средств, включая золото, заметил даже Уинстон Черчилль. Он верно предположил, что бóльшая часть золота, находившегося в распоряжении Колчака, попала в руки советского правительства, которое, однако, получило далеко не всё. «Шесть месяцев спустя министр финансов правительства Врангеля начал неприятные запросы о золоте на миллион долларов, которое, по слухам, поступило в один из банков в Сан-Франциско, – писал Черчилль. – Врангелевское правительство слишком мало оставалось у власти, чтобы выяснить, в чем дело».

В данном случае он ошибался. Бернацкому удалось выяснить, какова судьба денег, а также золота, депонированного под закупки винтовок в США. Но одно дело выяснить, где деньги, другое – взять их под свой контроль. Бернацкий быстро нашел общий язык с фон Заменом и Рафаловичем. Сложнее обстояло дело с российскими финансистами в США и Японии.

20 мая 1920 года Сазонов телеграфировал Бахметеву:

Для продолжения борьбы по восстановлению государственности в России весьма важно объединить все имеющиеся в нашем распоряжении средства. С этой целью сюда приехал Бернацкий, которому необходимо точно выяснить всю наличность остатка средств, находящихся на руках у отдельных финансовых (Агентов) и установить единый порядок дальнейшего расхождения их для удовлетворения нужд в том числе и содержания заграничного состава всех ведомств. Только такое сосредоточение дела в руках Бернацкого, бывшего последним общероссийским Министром Финансов до большевистского переворота и с тех пор непрестанно работавшего в составе Южного Правительства, может оградить отдельных распорядителей сумм от упреков в самовольном распоряжении казенными деньгами по личному усмотрению.

Замен и Рафалович вполне подчинились руководству Бернацкого. Необходимо чтобы Угет и Миллер также оказали ему полное содействие и откликнулись на его призыв. Бернацкий намерен просить Угета приехать сюда для личного участия в разрешении намеченной задачи, а также вопроса о снабжении армий, продолжающих борьбу.

Эта телеграмма Сазонова была одной из последних, которую он дал в качестве министра иностранных дел. 27 мая он сообщил посольствам и миссиям о своей отставке. Ввиду неопытности Струве, а также сомнений в том, что все посольства и миссии безоговорочно подчинятся новому министру, роль «посредника» между ними (по существу, «теневого» министра) взял на себя М. Н. Гирс. Первоначально эту роль Струве предлагал Маклакову, но тот устранился, предложив взамен старейшину русского дипломатического корпуса, назначение которого «не удивит и не возмутит». К тому же «у него в характере та гибкость человека, никогда не игравшего первых ролей, при которой он способен добросовестно следовать и Вашей новой политике, – слегка лукавя, писал Маклаков Струве. – Во-вторых, он имя ни для кого не одиозное, так как все относятся к нему с уважением; он, в-третьих, добросовестный работник».

Как и предвидел Маклаков, назначение Гирса было принято дипломатическим корпусом благосклонно.

Тем временем Бернацкий продолжил поиски денег. Он обратился с запросом о положении дел к бывшему заместителю министра финансов Омского правительства В. И. Новицкому, который «своевременно», как иронизировал Бурышкин, подал в отставку «по состоянию здоровья». Новицкий вернулся через Китай в США, где вновь вступил в должность уполномоченного Министерства финансов. По данным Новицкого, в связи с тем что перед падением колчаковского правительства были сделаны распоряжения о переводе всех сумм Иностранного отделения Кредитной канцелярии на счета находившихся за границей финансовых агентов, в руки социалистического правительства, пришедшего к власти во Владивостоке, попали лишь незначительные суммы.

Впрочем, о точном размере сумм, переведенных на счета агентов, имели весьма приблизительное представление даже высшие чины колчаковского Минфина. В ответ на запрос фон Замена Новицкий сообщил: «Распоряжения о кредитовании счетов агентов были сделаны в разные сроки несколькими лицами – мною, Никольским и Скерстом; ввиду этого точные суммы, поступившие на счета агентов, могут быть получены лишь непосредственно от них».

Очевидно, что во Франции рассчитывать было не на что: даже на деньги, вырученные от продажи золота французскому правительству, был наложен арест. Таким образом, роль Рафаловича в качестве финансового агента была чисто символической.

Фон Замен всецело отдал себя (и находившиеся под его контролем суммы) в распоряжение Врангеля. Он и был назначен на вновь учрежденную должность Главноуполномоченного по финансово-экономическим делам. Это объяснялось не только его лояльностью, но и тем, что он был наиболее высоким по рангу и наиболее опытным финансистом среди своих коллег. В конце мая 1920 года в распоряжении Замена оставались 1700 тыс. ф. ст.

Сведения о принципах взаимоотношений других финансовых агентов с Врангелем приводятся в анонимной «Записке» с грифом «Весьма доверительно», копии которой обнаружены нами как в Фонде российского посольства во Франции в архиве Гуверовского института, так и среди бумаг Бернацкого в Бахметевском архиве. На экземпляре справки, находящейся в фонде Бернацкого, бывший министр надписал, что «Записка» подготовлена К. Миллером в июле 1923 года.

Автор «Записки» свидетельствовал, что в результате переговоров с Бернацким

все хранители казенных средств выразили свое согласие финансировать правительство генерала Врангеля и всемерно осуществляли свое обещание. Однако никакой передачи всех сумм генералу Врангелю не производилось, и работа агентов покоилась на принципе сотрудничества, а не подчинения правительству генерала Врангеля. Это вполне определенно было формулировано послом в Соединенных Штатах Сев[ерной] Америки Б. А. Бахметевым, в распоряжении которого состояла большая часть остатков средств.

Такое отношение финансисты задним числом объясняли, в частности, тем, что прерогативы «Верховного правителя», переданные Деникину Колчаком, не были, в свою очередь, переданы Деникиным Врангелю.

Главное все же было в том, что российские дипломаты, и прежде всего российский посол в США, не верили в долговечность врангелевского предприятия. Из Вашингтона виделось непринципиальным, продолжается ли сопротивление большевикам в «кубанских степях» или в Крыму. В любом случае дело выглядело безнадежным. Тем не менее российские представители в США оказали Врангелю значительную финансовую и материальную помощь.

Приехавший в Париж в июне 1920 года Угет представил Бернацкому справки о судьбе золотого займа и о других финансовых и материальных ресурсах, находившихся под контролем российских представителей в США на 24–25 мая 1920 года. Однако вряд ли Угет передал ему сведения обо всех многочисленных счетах посольства.

На счетах финансового агентства (Transfers) числилось на 25 мая 1925 года 5 064 077 долл. 64 цента. Это были переводы Омского правительства и остатки золотого займа. Часть денег (2 397 565 долл. 90 центов) хранилась в «Ситибанке», часть (2 666 511 долл. 74 цента) – в банкирском доме «Киддер, Пибоди и К^о». В «Ситибанке» на счете «C» числилось также 94 567 долл. 2 цента – остатки средств Временного правительства, находившихся под контролем американского казначейства. Расходование этих денег могло производиться исключительно с его согласия на оплату обязательств Временного правительства в США.

Бóльшая часть суммы в 22,5 млн долл., полученной в результате золотого займа, была израсходована или «связана». По условиям займа две трети полученных денег предназначались на закупку товаров американского производства. Наиболее крупную сумму предполагалось заплатить компании «Вестерн Картридж» за 100 млн ружейных патронов; более 2 млн ушло на оплату долга «Ситибанку», кредитовавшему закупку винтовок у завода «Ремингтон»; более 2,5 млн было выплачено американскому правительству за 268 тыс. винтовок и 15 млн ружейных патронов; более миллиона получил Союз сибирских маслодельных артелей… Самой бесполезной тратой, как выяснилось позднее, оказалась выплата 855 731 долл. Американской банкнотной компании за изготовление кредитных билетов. И это была не последняя переведенная ей сумма!

Часть денег, находившихся в свободном распоряжении, шла на содержание Информационного бюро в Нью-Йорке, Российского государственного контроля в США, православной епархии в Южной Америке и на другие цели.

К тому времени существенно «усохло» – иногда в прямом смысле этого слова – имущество, находившееся под контролем посольства. Так, закупленные еще в 1917 году 2146 кип подошвенной кожи отправили было осенью 1919 года в Сибирь, однако, узнав о крушении правительства Колчака, Угет был вынужден распорядиться разгрузить кожу в Сан-Франциско. Затем ее перевезли в Сиэтл, где она и находилась в мае 1920 года. Продажа кожи едва ли принесла бы больше половины ее закупочной стоимости: «усохло» приблизительно 180–200 тыс. долл.

Острота проблемы с наличностью побудила Угета, до той поры стремившегося по возможности выполнять обязательства по отношению к американским фирмам (это диктовала не только деловая этика, но и опасение судебных исков и наложения арестов на счета посольства), пойти после переговоров с Бернацким на необычный для него шаг. Угет телеграфировал Новицкому, который выполнял в его отсутствие обязанности финансового агента, о крайней нежелательности «расходования средств на оплату прежних обязательств».

Было решено открыть специальный счет и проводить через него платежи для врангелевского Крыма. Заведовавший финансовым делопроизводством Д. П. Перцов открыл в книгах агентства специальный счет Fond reserves. На него были зачислены суммы, «освободившиеся при погашении займа, полученного Омским правительством от англо-американского синдиката»; суммы, освободившиеся в связи с отказом от половины патронов (50 млн штук), заказанных ранее у фирмы «Вестерн Картридж»; а также суммы, высвободившиеся в связи с отказом от 70 тыс. винтовок и некоторого количества патронов, которые ранее планировалось приобрести у американского правительства. На этот же счет должны были перечисляться «суммы, имеющие поступить от продажи золота, коим обеспечивалась уплата за упомянутые выше винтовки».

Таким образом, счет был поистине «золотым».

Fond reserves был закрыт 1 июля 1921 года. Поступления на счет за время его существования составили 7 171 002 долл. 30 центов; расходы – 5 391 197 долл. 76 центов. Разница составила 1 779 804 долл. 54 цента. Основные операции по счету проводились до 1 ноября 1920 года, то есть в период деятельности врангелевского правительства. На финансирование его нужд и пошли почти все деньги, хотя небольшие суммы тратились на некоторые другие цели (к примеру, на ссуду перебравшемуся в США знаменитому историку и археологу академику М. И. Ростовцеву).

Врангель не мог пожаловаться на невнимание к нему российских дипломатов, и если они не смогли оказать ему помощь в тех же масштабах, что Колчаку и Деникину, то это объяснялось, во-первых, сокращением ресурсов, во-вторых, изменением политики американского правительства по отношению к Белому движению. В условиях жесткой избирательной кампании 1920 года администрация президента Вильсона была вынуждена запретить вывоз вооружения, предназначенного русским «реакционерам», и дипломатам приходилось изобретать сложные схемы вроде продажи французам патронов под видом металлического лома с целью их последующей доставки в Крым.

Заметим при этом, что взаимоотношения дипломатов с крымской властью отнюдь не были безоблачными. В Париже были возмущены интервью Бернацкого, опубликованном в одной из крымских газет в августе 1920 года. В частности, Бернацкий сказал:

Вторая задача, стоявшая предо мною и Струве, была выведение из того хаотического состояния нашего заграничного представительства, в котором оно находилось. Главное ядро его состояло из чинов, оставшихся от Императорского и Временного Правительства и позднейших наслоений. Мною и Струве был выработан проект нового концентрированного заграничного представительства, который ныне представлен на усмотрение Главнокомандующего. Проект реорганизованного представительства сокращает расходы на содержание его в два раза. Правда, сумма расходов остается довольно значительной и нуждается в дальнейшем сокращении, но общероссийский характер власти Главнокомандующего и лежащие отныне на нем заботы о различных частях б. Российской империи вынуждают к значительным затратам на представительство за границей.

Г. М. Лунц, состоявший при князе Г. Е. Львове, писал К. Н. Гулькевичу об интервью Бернацкого и о взаимоотношениях Крыма и заграничного представительства в целом:

Здесь все: и презрение к загранице и считание себя неограниченными владыками русских средств. При этом Бернацкий считается у них еще слишком европейским человеком. Повторяется, одним словом, главная деникинская ошибка – они все мнят себя в каком-то безвоздушном пространстве и вне всякой зависимости от Европы, без которой они ничего, однако, не в состоянии сделать. Я совершенно убежден, что они считают само собой разумеющимся, что заграничное представительство признает их власть. Они не думают о том, что было бы, если б Гирс не согласился объединять представительство… Юг не понимает, что учреждением ордена Николая Чудотворца, назначением Драгомирова начальником его капитула, приказом об именовании Слащева впредь Слащевым-Крымским за его защиту перешейка никаких других результатов кроме деникинских не достигнет.

…Боюсь, что я не объяснил Вам как следует, в чем дело. Мы отнюдь не ждем от Юга либерализма, но мы хотим иметь возможность защищать его интересы здесь… Мы не будем удивлены, если вдруг получится приказ об увольнении всех и назначении какого-нибудь бравого генерала.