Текст книги "Золото Колчака"

ЕВРОПА: «ЖЕРТВОВАТЕЛИ, ПОЖЕЛАВШИЕ ОСТАТЬСЯ НЕИЗВЕСТНЫМИ»

Поздней осенью 1946 года председатель парижского Земгора Н. С. Долгополов получил от Маклакова уведомление о том, что жертвователи, пожелавшие остаться неизвестными, готовы выделить 300 тыс. фр. на помощь нуждающимся русским детям во Франции. Маклаков просил его представить смету. Долгополов поспешил передать бывшему послу «проект распределения» средств. Они должны были быть направлены на поддержку русских приютов, интернатов и школ.

Далее от Земгора ежегодно поступали просьбы исходатайствовать те или иные суммы у «известных Вам пожертвователей». Просьбы неизменно удовлетворялись, причем всегда в соответствии с представленными сметами. Очевидно, вопрос о размерах субсидий предварительно согласовывался.

В 1948 году Маклаков передал Земгору 700 тыс. фр., в 1949‐м – 800 тыс., в 1950‐м – 1 млн 325 тыс., в 1951‐м – 1 млн 205 тыс., в 1952‐м и 1953‐м – по 1 млн 440 тыс., в 1954‐м и 1955‐м – по 1 млн 620 тыс. Курс франка после девальвации в октябре 1948 года был стабилен, и вплоть до августа 1957‐го за один доллар давали около 350 франков.

Деньги шли на Русскую гимназию в Париже, детский приют в Вильмуассоне, интернат в Версале, детский сад в Ницце, на стипендии для нуждавшихся студентов, на лечение и летний отдых ослабленных детей, на общую помощь, на горячие завтраки для нуждающихся детей и т. п., а также на организационные и административные расходы Земгора и некоторые другие цели.

Заметим, что субсидии «неизвестных жертвователей» были не единственным источником доходов Земгора. Серьезную помощь оказывали, в частности, французские благотворительные организации. В одном из писем Долгополов упоминает о полученных от них средствах на стипендии для русских студентов и одновременно о внесении ими платы за обучение русских студентов на юридическом факультете.

В последнем из сохранившихся писем Маклакова председателю Земгора сообщалось, что от лиц, «пожелавших остаться неизвестными», в распоряжение Земгора на 1956 год поступило 1 880 000 фр., то есть именно та сумма, которую запрашивал Долгополов.

Любопытно, что Долгополов просил дополнительные ассигнования в том числе на распределение «американских продовольственных излишков» – продуктовых посылок, которые доставлялись во Францию за счет американского правительства и распределялись среди организаций помощи нуждающимся, госпиталей, домов престарелых и т. п. В 1955 году Земгор распределил около 3 тыс. индивидуальных и семейных посылок.

«Предпринятую Вами новую операцию по распределению, выдаче и рассылке т. наз. „американских продовольственных излишков“ жертвователи всячески одобряют, но, – кротко писал Маклаков, – высказывают пожелание, чтобы на будущее время Земгор, предпринимая новую операцию, для осуществления которой он рассчитывает на дополнительную финансовую помощь жертвователей, предварительно уведомлял об этих планах».

Другой организацией, которой Маклаков передавал средства неизвестных жертвователей, было Российское общество Красного Креста (РОКК). Переписка Маклакова с председательницей РОКК графиней Софьей Шуваловой и его генеральным секретарем Н. Г. Елисеевым сохранилась не полностью. Тем не менее ясно, что порядок сумм, передаваемых Красному Кресту, был примерно таким же, как Земгору.

В 1948 году Красный Крест получил 600 тыс. фр.; средства были перечислены различным организациям, а также пошли на административные и организационные расходы РОКК. Распределение средств выглядело следующим образом (суммы во франках):

1) Общество «Православное дело» – 25 000;

2) Общество «Русский дом» в Антибе – 25 000;

3) «Русский комитет помощи» в Париже – 30 000;

4) Комитет Р. О. К. К. в Ницце – 35 000;

5) Православное Братство Св. В[еликомученицы] Анастасии в Ментоне – 20 000;

6) Союз русских военных инвалидов во Франции – 15 000;

7) Союз русских офицеров-инвалидов Великой войны – 5000;

8) Амбулатория Р. О. К. К. в Париже; «Общество помощи престарелым» в Париже – 25 000;

9) Санатории для туберкулезных в Уссу – 80 000;

10) Общество «Родина», Аньер – 20 000;

11) Русскому распределительному комитету Нансеновского марочного сбора – 50 000;

12) Перечислено на кредит счета административных и организационных расходов Главного Управления Р. О. К. К. с[тарой] о[рганизации] – 240 000.

В 1952 году Маклаков передал Красному Кресту «из поступивших пожертвований» 800 тыс. фр., в 1954‐м Главному управлению РОКК было перечислено сначала 900 тыс. (600 тыс. РОКК и 300 тыс. Центру помощи русским беженцам во Франции С. Зёрновой), а затем еще 750 тыс. фр. (600 тыс. РОКК и 150 тыс. Центру помощи). Письмом от 7 октября 1954 года графиня Шувалова просила увеличить ассигнования на 1955 год до 1 млн 440 тыс. фр., а С. Зёрнова письмом от 27 сентября – ежемесячные ассигнования на Центр помощи до 25 тыс. фр.

Проект распределения пожертвований на 1956 год, представленный РОКК 3 октября 1955 года, предусматривал следующие статьи расхода:

I. Учреждения для престарелых и больных и индивидуальная помощь

1) Союз русских военных инвалидов во Франции. Дома для инвалидов и индивидуальная помощь – 60 000;

2) Союз русских офицеров-инвалидов Великой войны. Общежитие и индивидуальная помощь – 20 000;

3) Комитет Р[оссийского] О[бщества] Красного Креста в Ницце. Дом для престарелых и индивидуальная помощь – 60 000;

4) Православное братство св. Анастасии в Ментоне. Дом для престарелых и индивидуальная помощь – 60 000;

5) Общество «Родина» в Аньере. Дом для престарелых и индивидуальная помощь – 60 000;

6) Центр помощи русским беженцам. Дом для детей и индивидуальная помощь – 360 000;

7) Дом для престарелых в Шелль – 60 000;

8) Амбулатория Р. О. К. К. в Париже. На усиление средств этого учреждения по оказанию помощи больным – 80 000;

9) Комитет помощи туберкулезным и больным. На индивидуальную помощь туберкулезным и больным – 80 000;

10) На оказание [помощи] больным престарелым – 30 000;

11) На оказание помощи в экстренных, исключительных случаях – 80 000.

II. На общие административные и организационные расходы Р. О. Красного Креста старой организации – 900 000.

Итого: 1 850 000 франков.

Лица, пожелавшие остаться неизвестными, полностью перечислили запрошенную сумму.

На 1957 год РОКК запрашивал 1 950 000 фр.; смета в основном повторяла прошлогоднюю. Дополнительные 100 тыс. предназначались Комитету помощи Л. И. Любимовой (60 тыс.) и на административные и хозяйственные расходы Главного управления Красного Креста. Это была последняя смета, утвержденная Маклаковым.

Но кто же были эти неизвестные жертвователи? Вряд ли можно сомневаться, что это был сам Маклаков, а источником внезапно пролившихся на российские благотворительные организации благодеяний были остатки Национального фонда.

Эти остатки неуклонно сокращались, как и число лиц, причастных к хранению казенных сумм или хотя бы осведомленных о положении вещей.

2 мая 1949 года умер Саблин, а за год до него – еще один из «посвященных», барон Б. Э. Нольде.

Собственно, «хранитель» остался только один – Никольский, ибо суммы Новицкого иссякли. Хитроумный Миллер еще при жизни учредил фиктивное акционерное общество, причем главная часть денег Беженского фонда стала считаться его собственностью. Акции Общества «на предъявителя» хранились на имя Никольского в Швейцарии. Постановлением от 23 октября 1948 года было признано целесообразным, чтобы Никольский написал своему нотариусу распоряжение, чтобы в случае его смерти находившиеся у него на хранении акции Общества были переданы другим членам Комитета Общества беженского фонда.

В сентябре 1949 года Маклаков писал Бахметеву в ответ на его вопрос о возможности оказания помощи российской общине в Англии:

Вы интересуетесь так называемым «фондом». Кое-что еще остается. В сентябре вопрос о помощи для Англии будет обсуждаться. Но это совершенно между нами, как говаривал Гирс. Обращение к этому фонду и выдача из него требуют тайны; приходится считаться с последствиями и от удовлетворения их просьбы и от отказа… Если давать все, что просят, повторится [19]20 год, когда в несколько месяцев было истрачено все, что предполагали на несколько лет.

Последние сомнения относительно персонального состава «неизвестных жертвователей» и происхождения их средств развеивает обнаруженный нами среди бумаг Маклакова в Русском архиве в Лидсе сертификат о регистрации Общества помощи русским беженцам. Общество было зарегистрировано 25 января 1956 года в штате Делавэр, США, при посредстве юридической фирмы братьев Кудерт, услугами которой многие годы пользовался Бахметев. Целью общества была заявлена помощь детям, инвалидам и престарелым из числа русских беженцев. В состав корпорации вошли Маклаков (президент), Никольский, Новицкий, Я. Л. Рубинштейн, Б. К. Сувчинский (секретарь) и А. А. Титов.

Это была новая форма хранения остатков казенных денег. Хранители были людьми далеко не юными; они хотели «институционализировать» распределение средств и застраховать их от всякого рода случайностей. Среди них уже не было Густава Нобеля, скончавшегося в 1955 году.

Новые лица, привлеченные Маклаковым к делу хранения казенных средств, конечно, не были случайными. Адвокат Яков Львович Рубинштейн был членом правления и юрисконсультом Эмигрантского комитета в Париже, во второй половине 1930‐х годов он входил в состав административного совета Нансеновского офиса по делам беженцев при Лиге Наций, де-факто являлся представителем российской эмиграции в Женеве. Александр Андреевич Титов – ученый-химик и крупный предприниматель, владелец химико-фармацевтической фирмы «Биотерапия» в Париже (что не мешало ему принадлежать к партии народных социалистов), товарищ министра продовольствия Временного правительства – в эмиграции среди прочего был председателем ревизионной комиссии Земгора. Борис Корнилиевич Сувчинский был профессиональным финансистом, в 1920 году – директором Кредитной канцелярии во врангелевском правительстве. В эмиграции служил некоторое время помощником Главноуполномоченного по финансово-экономическим делам. Все они в момент регистрации Общества перешагнули 75-летний рубеж.

Смета на 1956 год подавалась еще «неизвестным жертвователям», дальнейшие переводы денег шли уже со счета Общества помощи русским беженцам.

Кроме регулярных субсидий общественным организациям Маклаков выделял разовую помощь отдельным учреждениям и людям. Так, через Красный Крест «жертвователи» «поручили» передать для детского дома «Алуэтт» в коммуне Лезен (Швейцария) 1500 швейцарских фр. (около 290 долл.) на устройство отопления.

С просьбой выделить деньги на ремонт имения в Монжероне (17 км от Парижа), купленного под детский дом, к нему обратились видная деятельница Центра помощи Л. Л. Гарганова (в замужестве Дагьяр) и председатель центра С. М. Зёрнова, поясняя в письме на имя Маклакова, что, если удастся провести необходимые работы, дом сможет содержать до 120 детей.

Кроме поддержки эмигрантских организаций Маклаков оказывал и индивидуальную помощь. Какой-либо системы в такой помощи не было, поддержка оказывалась по его личному усмотрению. Так, летом 1954 года он прислал Е. Д. Кусковой, своей многолетней корреспондентке, обосновавшейся после различных мытарств вместе с мужем С. Н. Прокоповичем (в 1954 году уже смертельно больным) в Женеве, «из каких-то „остатних фондов“ – 500 швейцарских франков».

Видимо, последнее ассигнование, утвержденное Маклаковым, было адресовано Объединению сестер милосердия Российского общества Красного Креста на ремонт помещения, в которое перебирались шестеро сестер из прежнего здания, откуда их выселяли по суду. Объединению требовалось 400 тыс. фр.: 250 тыс. на ремонт и 150 тыс. – на покрытие издержек по судебным процессам. Уже через пять дней после получения письма с соответствующей просьбой Маклаков сообщал, что необходимую сумму в 400 000 фр. Романовой передаст А. А. Никольский.

Вряд ли получатели субсидий из маклаковских «остатних фондов» подозревали, что их первоисточник – золотые слитки, некогда хранившиеся в подвалах Госбанка далекого сибирского города.

Никольский, перебравшийся в Швейцарию, регулярно привозил Маклакову деньги на содержание эмигрантского офиса и другие нужды. Последнее упоминание о получении Маклаковым 200 тыс. фр. (около 570 долл.) относится к марту 1957 года.

15 июля того же 1957 года «Парижский губернатор» скончался на 89‐м году жизни.

Нам неизвестен точный размер казенных сумм, остававшихся на хранении у Никольского. Несомненно, однако, что эти средства были незначительны и, столь же несомненно, израсходованы на нужды русской эмиграции. Неизвестно, на какой срок удалось Никольскому растянуть остатки средств. Ясно одно: к концу 1950‐х от денег, вырученных некогда за «колчаковское золото», ничего не осталось.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Полагаю, что «незавершенную главу» в истории русской Гражданской войны следует считать дописанной, а загадку «золота Колчака», волновавшую современников и потомков на протяжении почти восьмидесяти лет, более не существующей. Каковы уроки драматической истории «колчаковского золота», а также истории заграничного финансирования антибольшевистского движения?

Анализируя задним числом финансовую политику колчаковского правительства и пытаясь объяснить причины его катастрофы, А. А. Никольский, со свойственным некоторым финансистам «монетарным фетишизмом», усматривал эти причины в нехватке финансовых ресурсов, в недостаточно решительном отношении к золоту. Главную ответственность он возлагал на политиков, не сумевших подняться над местными интересами и не проявивших необходимой решительности:

Можно – и должно – было давать больше валюты Югу и Северу России, всем Правительствам, которые так же, как и мы боролись во имя той же цели – освобождения России от ига Коммунистического Интернационала.

Можно – и должно – было пожертвовать частью золота для обеспечения хотя бы сносных условий существования для военнослужащих, для поднятия курса рубля, для улучшения жизни населения, для пропаганды среди красных.

Финансист был, очевидно, прав, но лишь отчасти. Причины поражения Белого движения вообще и Колчака в частности лежали гораздо глубже. Они не сводились к неумению наладить взаимодействие с другими антибольшевистскими силами или создать эффективную систему снабжения. Дело было в непонимании противниками большевиков природы Гражданской войны, в неумении противопоставить большевистской пропаганде сколь-нибудь привлекательную идеологию. Белые проиграли не только сражение за территорию и золотой запас, они не сумели выиграть битву за умы и души людей.

Один из российских дипломатов, перефразируя Талейрана, в 1920 году писал, что со штыками нельзя воевать идеями. Однако и от «штыков», за которыми нет идей, в конечном счете мало проку. Во всяком случае, когда речь идет о Гражданской войне.

Лидеры белых оказались заложниками своих представлений, с одной стороны, и международной конъюнктуры – с другой. Адмирал Колчак считал золотой запас достоянием российского государства и полагал, что его правительство не имеет права им распоряжаться. Когда решение о продаже золота под влиянием неблагоприятных внешних условий и угрозы прекращения помощи со стороны союзников было принято, оказалось, что исполнить его не так просто. Иностранные банки без разрешения правительств своих стран не решались покупать золото, составлявшее часть российского золотого запаса, а те, в свою очередь, не решались дать санкцию на покупку казенного золота у непризнанной российской власти.

В конечном счете такие разрешения были даны, и в этом в очередной раз проявилась двойственность политики союзников по отношению к белым. Они не признали непрочное и весьма сомнительное с точки зрения демократических стандартов правительство Колчака, не позволили вовремя передать в его распоряжение изготовленные в США денежные знаки, заказанные легитимным правительством, что обусловило неудачу попытки наладить денежное обращение в Сибири. При этом союзники разрешили своим банкам покупать у Омского правительства золото, что было ничуть не более легитимным, чем использование напечатанных в США денежных знаков.

Правительство Колчака успело израсходовать лишь небольшую часть денег, вырученных в результате «золотых займов». Основные же суммы поступили в распоряжение Омского правительства в период, когда его главные успехи были позади. Таким образом, правительству Колчака не удалось в полной мере воспользоваться единственным материальным преимуществом, которое оно имело перед большевиками, – российским золотым запасом.

Впрочем, снабжение, полученное войсками Колчака, Деникина и отчасти Врангеля за счет реализации золота и поставок имущества, заготовленного в США, было значительным. Только из США белые правительства и их союзники получили различного имущества (частично оплаченного за счет золота), военного и «двойного» назначения, на 80 млн долл. (16 млн ф. ст.). Разумеется, снабжение белых за счет собственных средств существенно уступало по масштабам и стоимости поставкам союзников, однако не было величиной, которой можно пренебречь.

Можно ли было порасторопнее и в бóльших количествах реализовать золото, чтобы обеспечить войска всем необходимым? Вероятно, это было возможно, но, учитывая политическую и финансовую конъюнктуру, разница во времени и количестве вряд ли была бы принципиальной. Дело не только в том, что правительства союзников, а также США и Японии поначалу сдержанно относились к покупкам золота, входившего в российский золотой запас. На рынке не было в необходимом количестве свободных денег.

Если допустить, что колчаковские финансисты предприняли бы попытку реализовать всю часть золотого запаса, находившуюся в их руках, это означало бы привлечение 64,5 млн ф. ст. Найти такие деньги на «открытом рынке» в то время было более чем проблематично. Однако и в этом случае сохранялась бы зависимость белых от иностранной помощи. Ведь все вырученные деньги составили бы две трети стоимости только британских поставок.

Помощь, которую оказывали иностранные правительства, была материальной, но никогда – финансовой. И, как считалось, недостаточной, однако объяснять причины поражения белых только недостаточным снабжением не приходится. Численность действующей армии была всегда в несколько раз меньше той, на какую рассчитывали (заказывая снабжение) генералы. Это было характерно для Сибири, для Вооруженных сил Юга России, для Русской армии Врангеля.

Белые не сумели наладить эффективную систему снабжения. Не сумели справиться с коррупцией и элементарной бесхозяйственностью. Среди российских предпринимателей, которые, казалось, были в первую очередь заинтересованы в победе белых, Мининых не нашлось.

Вожди Белого движения одновременно хотели иностранной помощи – и боялись зависимости от иностранцев. Генералы наивно рассчитывали на чувство благодарности за вклад России в войну и на общее осознание союзниками опасности большевизма. Они не вполне понимали, сколь серьезные изменения произошли во внутренней политике великих держав, насколько усилилось в них влияние левых партий.

Важнейшую роль в организации займов под залог золота сыграли российские дипломаты и финансисты, оказавшиеся за рубежом. Вряд ли кредитные операции стали бы возможны без наличия квалифицированных, а главное – хорошо известных в финансовом мире переговорщиков, которые ранее представляли легитимные российские правительства.

Когда после крушения Белого движения дипломаты взяли под контроль остатки казенных средств, между ними и военными наметился конфликт, в основе которого лежало разное понимание международного положения и способов борьбы с большевизмом. В отличие от Врангеля дипломаты понимали, что рассчитывать на «весенний поход» не приходится. Европа устала от войны, ей хотелось не воевать, а торговать. А без поддержки европейских держав возобновление вооруженной борьбы с большевиками было невозможно.

Правда, попытка создать демократическую альтернативу генеральской диктатуре успехом не увенчалась. Какие бы правильные лозунги ни были начертаны на знаменах эмигрантских групп, проблема заключалась в том, что они не находили отклика в России. В начале 1920‐х эмигранты не могли себе представить, что крушение коммунистического режима произойдет за пределами их биологического существования.

* * *

Как сложилась судьба причастных к продажам золота, переговорам о золотых займах и к последующему хранению казенных средств за границей, кроме тех, о ком уже говорилось в книге?

Бывший министр финансов Российской империи П. Л. Барк, который некогда вел переговоры о золотом займе у консорциума англо-американских банков, стал советником директора Английского банка, занимал руководящие посты в ряде британских банков, был возведен в рыцарское достоинство, получил титул баронета. В 1935 году стал подданным Его Величества и умер в 1937‐м во Франции на 68‐м году жизни. Другой «переговорщик», А. И. Коновалов, жил в основном во Франции, был весьма активен в эмигрантской политике и общественной деятельности, в частности в 1924–1940 годах возглавлял правление самой популярной эмигрантской газеты «Последние новости». Умер в Париже в 1948‐м на 74‐м году жизни.

Атаман Г. М. Семенов и И. А. Михайлов были арестованы в Маньчжурии в 1945 году советскими спецслужбами и доставлены в Москву. Через год они вместе с шестью другими эмигрантами, искусственно объединенными в группу «семеновцев», предстали перед Военной коллегией Верховного суда СССР. Исполнилось пожелание последнего колчаковского премьера В. Н. Пепеляева: Михайлов предстал перед судом русского народа. Только суд был не тот, судили не за то, и народ был – советский. Суд был не очень скорым и немилостивым. Все обвиняемые сознались в организации диверсий, терроризме, вооруженной борьбе против СССР, а также в шпионаже в пользу Японии. 30 августа 1945 года Семенов был повешен, а Михайлов – расстрелян; расстреляны были еще четверо подсудимых.

Б. А. Бахметев после отставки занялся спичечным бизнесом, заработал миллионы, а после того как основанная им компания «Лайон Матч» смогла работать и без постоянного присмотра хозяина, вернулся к основной гражданской специальности: стал профессором Колумбийского университета, преподавал гидравлику, опубликовал ряд научных трудов; принял американское гражданство. В 1936 году он основал Гуманитарный фонд, оказывавший поддержку преимущественно русским эмигрантам. Стал также одним из основателей и директоров Толстовского фонда. Умер в 1951‐м в возрасте 71 года.

С. А. Угет после признания Соединенными Штатами СССР был назначен специальным прокурором по делам, связанным с претензиями российской казны к поставщикам. Казначейство имело шанс в случае выигрыша получить некоторую толику денег в погашение российского долга, а кто как не Угет разбирался в таких запутанных делах. Случай, надо сказать, был неординарный. Угет принял американское гражданство, в 1936 году занялся бизнесом. С 1952 по 1955 год был управляющим одним из подразделений бахметевской компании. С 1955 года работал в Гуманитарном фонде, в 1960‐м стал его президентом. Именно Угету довелось разбирать бумаги Бахметева и готовить их для передачи в Архив русской и восточноевропейской истории и культуры, носящий с 1971 года имя Бахметева. Умер он в 1963‐м в возрасте 78 лет. Помощник Угета Д. П. Перцов умер в 1946‐м в Париже, ему было 56.

К. Е. фон Замен после ухода из «Истрабанка» работал некоторое время в Вене, затем перебрался в Париж. Здесь он был более известен благодаря своей церковной деятельности. В конце жизни он поселился в Русском доме в Сен-Женевьев де Буа, недалеко от Парижа. Его «финансовое прошлое» сказывалось разве лишь в том, что он исполнял обязанности генерального секретаря-казначея Попечительства русского кладбища в Сен-Женевьев де Буа. Там он и был похоронен после кончины в августе 1959 года, за два месяца до своего 85-летнего юбилея. Члены Общества помощи русским беженцам, под прикрытием которого хранились остатки казенных денег, умерли в 1960‐х годах: А. А. Титов в 1961‐м в возрасте 83 лет, Я. Л. Рубинштейн в 1963‐м в 84 года, Б. К. Сувчинский в 1967‐м в 87.

Последние хранители государственных средств В. И. Новицкий и А. А. Никольский скончались в 1968 году. Новицкий – на Мальте в 78-летнем возрасте (похоронен на кладбище Сен-Женевьев де Буа), Никольский – в Женеве на 86‐м году жизни.

* * *

Несколько слов о судьбе золота, которое попало в хранилища различных зарубежных банков независимо от операций колчаковских финансистов. Напомним, что расплатиться по кредитам военного времени российское правительство должно было в срок от 3 до 5 лет. Однако другое правительство – советское – по обязательствам предыдущего платить отказалось, чем и решило судьбу золота, отправленного в период Первой мировой войны в хранилища Английского банка. Золото перешло в собственность банка.

Отказ советского правительства платить по долговым обязательствам царского и Временного правительств определил судьбу и другой части российского золотого запаса – так называемого брест-литовского золота, переданного большевистским правительством Германии по условиям русско-германского финансового соглашения от 27 августа 1918 года и оказавшегося после капитуляции Германии во Франции. Оно там осталось навсегда – в качестве компенсации за аннулированные советской властью долги.

Накануне Октябрьского переворота в Швецию в обеспечение кредита на 30 млн шведских крон было отправлено золота на сумму 4850 тыс. руб. (13,15 млн шведских крон). Швеция была нейтральной страной, и формально кредит был открыт консорциуму русских частных банков во главе с Азовско-Донским. Позднее, в 1930‐х, правительство Швеции, признавшее, что Азовско-Донской банк был «подставным», а золото – государственным, предложило советскому правительству в обмен на отказ СССР от претензий на золотой вклад передать в его свободное распоряжение 5,5 млн крон, что составляло остаток от суммы вклада за вычетом долгов российского правительства шведскому Красному Кресту и государственным железным дорогам Швеции за перевозки военного времени, а также долгов русских коммерческих банков. Советское правительство согласилось на предложенные условия, и деньги поступили на текущий счет Наркомфина СССР 2 июля 1933 года.

Проблема российских долгов Англии была урегулирована лишь в 1986 году М. С. Горбачевым и М. Тэтчер. Советское и британское правительства договорились отказаться от взаимных претензий, при этом суммы, хранившиеся на счетах Банка братьев Бэринг с 1918 года, должны были пойти на удовлетворение претензий владельцев обязательств императорского правительства – как частных лиц, так и компаний. Компенсации держателям российских облигаций выплачивались из расчета 10% от номинала. Подлежала возмещению и собственность, утраченная в результате большевистской революции. Банк «Бэринг Брозерс» оказался единственным из британских банков, который отказался передать казначейству деньги, хранившиеся на счетах российских организаций. В 1918 году эти вклады в совокупности составляли около 4,3 млн ф. ст. К 1986 году эта сумма выросла, учитывая набежавшие проценты, до 46 млн ф. ст.

Разбираться с претензиями поручили фирме «Прайс Вотерхаус». Педантизм британцев оказался сопоставим с немецким. Так, была предъявлена претензия за утрату багажа, в котором находились 4 коробки сардин, три неиспользованных билета на цикл музыкальных концертов и абонемент в оперу. Наибольшая выплата – 900 тыс. ф. ст. – была произведена в пользу одной компании в обмен на несколько сотен коробок российских бондов, наименьшая – 3,63 ф. ст. – в возмещение утраты в одном из банков Петрограда депозита на сумму 127 руб.

Соглашение о «нулевом варианте» по взаимным претензиям было крупным достижением советской дипломатии, ведь долги царского и Временного правительств во много раз превышали стоимость золота, некогда отправленного в хранилища Английского банка.

Сложнее было с Францией. В конце ХХ столетия там было свыше 316 тыс. держателей более 3,76 млн долговых обязательств царского времени. Попытки урегулировать проблему предпринимались еще в советское время, но решена она была уже в постсоветский период. 26 ноября 1996 года российское и французское правительства подписали меморандум о взаимопонимании, согласно которому российская сторона взяла на себя обязательство выплатить правительству Франции 400 млн долл. «в качестве полного и окончательного урегулирования взаимных требований между двумя странами, возникшими до 9 мая 1945 года». 27 мая 1997 года в Париже было подписано межправительственное соглашение «Об окончательном урегулировании взаимных финансовых и имущественных требований, возникших до 9 мая 1945 года». Сумма 400 млн долл. была выплачена восемью полугодовыми платежами, последний из которых осуществлен в августе 2000 года.

Это был опять-таки несомненный успех российских дипломатов и финансистов: им удалось снизить сумму претензий в два с половиной раза и переложить ответственность за удовлетворение претензий инвесторов (точнее, их потомков) на французское правительство. Последнее, в свою очередь, предупредило владельцев облигаций, что ни один из них не сможет претендовать на сумму, превышающую 70 тыс. фр. (около 9,6 тыс. долл.). Разумеется, это в разы, если не в десятки раз меньше того, что на самом деле должны были стоить пожелтевшие бумаги, оставшиеся в наследство от дедушек и бабушек, некогда вложивших свои франки в индустриализацию России.

Условия соглашения не вызвали восторга у тысяч потомков мелких инвесторов. «Ассоциация держателей царских займов» и по сей день пытается предъявлять претензии французскому правительству, но вопрос решен окончательно. По-видимому, правительство Франции, отдавая себе отчет в бесперспективности надежд на получение большей суммы, подписало не самое выгодное для собственных граждан соглашение, желая устранить препятствия для экономического сотрудничества двух стран. Мало кто в середине 1990‐х предвидел стремительный рост цен на энергоносители, как и то, что Россия в начале XXI века будет стремиться не отсрочить выплату своих внешних долгов, а, напротив, погасить их досрочно.

* * *

Вернемся, однако, в начало 1920‐х годов. Именно в это время была израсходована бóльшая часть остававшихся средств, вырученных за «колчаковское золото». Львиная их доля пошла на обустройство беженцев «врангелевской эвакуации». На первом, наиболее тяжелом этапе существования Русского зарубежья финансовая поддержка со стороны дипломатических представителей канувшего в Лету правительства сыграла существенную (иногда решающую) роль в адаптации десятков тысяч беженцев к реалиям нового для них мира.