Текст книги "Золото Колчака"

СПАСТИ ЗОЛОТО!

Впрочем, «катастрофа Белого движения в Сибири», как впоследствии назвал свою мемуарную книгу один из участников событий, застала врасплох не всех. Надвигающийся крах был, возможно, лучше виден издалека: российские дипломаты после сдачи Омска заговорили о необходимости передачи верховной власти генералу Деникину. Другая проблема, которая волновала дипломатов, поставивших крест на правительстве Колчака, – судьба золотого запаса, единственного надежного материального ресурса антибольшевистского движения.

«С отходом из Омска Сибирское управление, по-видимому, получает в значительной мере местный провинциальный характер», – писал Бахметев Маклакову в начале декабря 1919 года. Посол в Вашингтоне полагал, что пора предпринять «активные шаги» для перенесения на Юг «центра верховного государственного действия». Он опасался усиления японского влияния – это казалось ему неизбежным в той ситуации, в которой оказалось правительство Колчака. «Вообще, кругозор Сибири крайне узок, и все происходящее в мире невольно рассматривается сквозь желтую призму». Передача власти – скорее, символа верховной власти – на Юг представлялась ему недостаточной. Он считал, что «единственным местом, откуда свободно, без подчинения местным влияниям и с полной ясностью кругозора можно направлять национальную политику России, является какой-либо заграничный центр – Лондон, Париж – безразлично». И предлагал С. Д. Сазонову, министру иностранных дел, «узурпировать власть».

Во второй половине ноября Бахметев по согласованию с Сазоновым начал переговоры с Госдепартаментом о передаче на хранение американскому правительству российского золотого запаса. Колчаковское правительство поначалу не было поставлено в известность об этих переговорах. В качестве возможного гаранта сохранности золота было избрано именно американское правительство потому, что правительства Великобритании и Франции наложили секвестр на находившиеся на их территории российские деньги и имущество; они же были крупнейшими кредиторами России. Американская администрация проводила в отношении российской собственности гораздо более либеральную политику и фактически встала на путь сотрудничества с российским посольством. К тому же Бахметев имел, по одному из его излюбленных выражений, «доверительные» отношения с дипломатическим ведомством страны пребывания.

Проблема заключалась не только (и не столько) в том, чтобы американцы согласились взять золото под охрану. Российские дипломаты хотели получить гарантии того, что золотом можно будет впоследствии распоряжаться в интересах «национального движения». Очевидно, что и российские, и американские дипломаты считали Колчака «отыгранной картой». Но вопрос о том, кто станет его преемником и кто будет определять, какая антибольшевистская группировка является выразителем интересов «национальной демократии», оказался камнем преткновения.

В письме заместителю государственного секретаря Брекенриджу Лонгу, написанном вскоре после их встречи и устных переговоров, Бахметев привел целую систему аргументов, основанных на логике и практике, но вряд ли состоятельных с юридической точки зрения. Российский посол напоминал, что Соединенные Штаты де-факто признали право Колчака распоряжаться золотом. Американское правительство заключило контракты на продажу «некоторых материалов» (то есть винтовок и патронов) под залог золота. Следовательно, полагал Бахметев, нет никаких причин не признавать право другого, аналогичного колчаковскому, правительства распоряжаться золотом в интересах «национальной борьбы в целом».

Раз Соединенные Штаты признали Колчака символом «национального лидерства», признали его право распоряжаться золотом вплоть до права передать его под охрану иностранному правительству, логичным было бы признать его право назначить некую коллегию доверенных лиц, наделенную правом определять, когда и как преемник Колчака и его правительства получит право распоряжаться золотом в общенациональных интересах.

Пока Бахметев вел переговоры с Госдепартаментом, Сазонов связался с колчаковским правительством. 26 декабря 1919 года он телеграфировал послу в Вашингтоне:

По вопросу о золоте я уже снесся с Иркутском, принципиально получил ответ, что Правительство примет решение по прибытии Верховного Правителя. Замен и Рафалович считают, что во избежание возможного секвестра золото надо отдать на хранение не какому-нибудь правительству, а частным банкам и на имя доверенных частных лиц. В ожидании окончательного ответа Иркутска благоволите доверительно выяснить, согласится ли американское правительство случае надобности оказать нам это содействие и обещать нам, что, если золото будет передано на хранение крупным американским банкам, на него не будет наложено ни секвестра, ни взыскания.

Бахметев немедленно ответил, что опасаться секвестра со стороны правительства не следует, «однако имеется риск, что на золото может быть наложен запрет в судебном порядке по ходатайствам частных лиц». Посол считал желательным прямое соглашение с правительством. В то же время «в доверительном разговоре» выяснилось следующее: «Американское Правительство готово принять золото на хранение в качестве дружеской услуги России, однако не берет на себя доставку золота во Владивосток, так как не желает быть вынужденным к вооруженному отпору в случае нападения со стороны атаманов. Провоз до моря должен быть обеспечен защитой чешских или иных войск».

В конечном счете Бахметев совместно с чиновниками Госдепартамента выработал формулу, согласно которой американское правительство соглашалось, в интересах русского народа, взять под охрану золото, находившееся в распоряжении главы Омского правительства – адмирала Колчака. И прежде чем передать золото, частично или полностью, кому бы то ни было, американское правительство должно было провести консультации с российским министром иностранных дел, входящим в правительство, которое представляло «так называемое национальное движение», а также с российскими послами в Соединенных Штатах и Франции. В тот момент это означало, что в качестве консультантов американского правительства должны выступать Сазонов, Бахметев и Маклаков. Формула была направлена на утверждение президента Вильсона.

Второй абзац, намеренно составленный в весьма общих выражениях, – пояснял Бахметев, – дает основания для использования золота до признания правительства. Однако Америка не согласна обязаться подчиняться представлениям трех уполномоченных и настаивает на сохранении за собой права окончательного решения.

Бахметев не мог предвидеть, что существовать Российскому правительству оставалось пять дней и что переговоры в Иркутске вскоре будут вестись не с американскими дипломатами, а с представителями социалистического Политцентра – о передаче власти.

Не мог он знать и о том, что главные затруднения в вопросе сохранения золотого запаса заключались в доставке золота к морю. 25 декабря поезд Верховного правителя, так же как поезд с золотым запасом, был блокирован на станции Нижнеудинск; 5 января 1920 года колчаковское правительство было свергнуто, а ряд его министров арестован. 15 января адмирал Колчак был доставлен в Иркутск под конвоем солдат унтер-офицерской школы, перешедших на сторону Политцентра, который руководил антиколчаковским восстанием. Колчак, еще 4 января 1920 года собственным указом передавший верховную власть генералу Деникину и «всю полноту военной и гражданской власти на всей территории Российской Восточной Окраины» атаману Семенову, стал разменной монетой. Союзники фактически обменяли его на право беспрепятственного проезда во Владивосток.

Так в руках Политцентра оказались и золотой запас, и адмирал Колчак. Однако, как и власть, ненадолго. Социалистов сменили коммунисты. В ночь на 7 февраля адмирал Колчак и последний премьер-министр его правительства В. Н. Пепеляев были расстреляны на берегу реки Ушаковки, а их еще не остывшие тела спущены в прорубь.

Золотой запас находился в Иркутске под совместной охраной красногвардейцев и чехословаков до 4 марта 1920 года, после чего перешел в безраздельное владение большевиков.

ПЕРЕВОД ДЕНЕГ НА ЛИЧНЫЕ СЧЕТА

В условиях развала колчаковского режима последний министр финансов Российского правительства Бурышкин успел принять меры для сохранения денежных средств, полученных в результате операций с золотом.

Павел Афанасьевич Бурышкин, которому пришлось сыграть решающую роль в том, что средства, числившиеся за колчаковским правительством, не попали в руки его противников или сомнительных союзников вроде атамана Семенова, был, как и многие деятели революционной эпохи, довольно молодым человеком. В 1919 году ему исполнилось 32 года. К этому времени он успел окончить два высших учебных заведения (юридический факультет Московского университета и Московский коммерческий институт) и прошел серьезную деловую школу. Выходец из состоятельной купеческой семьи, он смолоду был занят в семейном бизнесе (в 25-летнем возрасте стал директором Товарищества торговли мануфактурными товарами «А. В. Бурышкин»), был совладельцем ряда страховых и финансовых компаний и принимал участие в руководстве их деятельностью. Неоднократно избирался в различные представительные органы российского бизнеса, был среди прочего старшиной Московского биржевого комитета, членом Совета съездов представителей промышленности и торговли.

Бурышкин был также довольно заметным общественным и политическим деятелем – гласным Московской городской думы, членом московской группы ЦК Прогрессивно-экономической партии, членом редакционного комитета газеты «Утро России». В годы Первой мировой войны Бурышкин был товарищем председателя Всероссийского союза городов, членом Центрального и Московского военно-промышленных комитетов. В 1917 году Бурышкин – товарищ Московского городского головы, участник Государственного совещания; в октябре он возглавил торгово-промышленную группу в Предпарламенте (Временном совете Российской республики). Его кандидатура дважды рассматривалась для назначения на пост министра промышленности и торговли во Временном правительстве, но в одном случае он отказался из солидарности с ушедшим в отставку министром А. И. Коноваловым, в другом против его назначения выступили собратья по «торгово-промышленному классу», недовольные его участием в «эсеровской» городской управе Москвы. Бурышкин принимал участие в борьбе с большевиками с первых дней октябрьского переворота. Входил в различные антибольшевистские объединения: в Правый центр, затем в кадетский Национальный центр. Летом 1918 года пробрался на Юг, к генералу Деникину. Весной 1919‐го Национальный центр направил его в Сибирь. В Омске он вошел в состав Государственного экономического совещания, стал начальником Главного управления заграничных заготовок (Главзаграна), а в ноябре 1919 года – министром финансов в правительстве В. Н. Пепеляева.

Было очевидно, что в случае падения колчаковского правительства – а в том, что это произойдет в ближайшее время, мало кто сомневался – счета правительства за границей, став бесхозными, будут арестованы. Единственным выходом в этой ситуации Бурышкину представлялся перевод государственных средств на личные счета российских финансовых агентов.

Во второй половине ноября в Сибири еще не было известно о начавшемся стремительном отступлении войск Деникина, и Бурышкину, как и некоторым другим членам правительства, казалось необходимым обеспечить передачу средств (прежде всего золотого запаса), находившихся в распоряжении Колчака, под контроль Деникина. Бурышкину были предоставлены «чрезвычайные полномочия по охране ценностей, находящихся на счетах министерства финансов за границей» с правом определить порядок хранения по собственному усмотрению и информировать Совет министров о принятых мерах постфактум.

Позднее Бурышкин признавал, что ему пришлось «законспирировать внешне некоторые стороны своих предположений». Очевидно, он опасался, что идея о переводе казенных средств на личные счета не встретит поддержки среди его коллег.

В конце декабря 1919 года Бурышкин отправил телеграммы в Токио К. К. Миллеру, в Нью-Йорк – С. А. Угету и в Лондон – К. Е. фон Замену, сообщив, что дал «весьма конфиденциальное» указание директору Кредитной канцелярии во Владивостоке А. А. Никольскому «поставить все суммы инотдела» в Японии, Англии и Франции в их распоряжение. Бурышкин сам определил, кому из финансовых агентов доверить распоряжение казенными деньгами.

Телеграмму отправил Никольский. Чтобы не допустить утечки информации, он передал ее через английскую военную миссию. Использовав шифр миссии, под видом ее служебной телеграммы он передал приказ англо-американскому синдикату перевести всю выручку от золотого займа на счета Замена и Угета. Телеграмму передали через Гонконг-Шанхайский банк, в котором и был размещен золотой депозит. В телеграмме говорилось:

Поставьте их (суммы инотдела. – О. Б.) на особые частные счета ваши в банках, пользующихся наибольшим доверием, и примите все меры к сохранению этих сумм, в случае наступления неблагоприятных политических [событий]; фактическое распоряжение счетами должно производиться вами пока лишь по получении платежных приказов иностранного отделения, ввиду того, что вся политика министерства финансов направлена к сосредоточению распоряжения валютою в одних руках. При разнородности притязаний со стороны разных правительств, ведомств и посольств, иной порядок невозможен, так как лишает возможности строить какие-либо предположения о покрытии расходов на будущее. Все финансовые агенты будут уведомлены о заключенных нами контрактах и суммах, ассигнованных на содержание заграничных установлений, и если наступят крайние внешние обстоятельства, они должны будут распоряжаться самостоятельно в государственных интересах находящимися в их ведении суммами, согласуя свою деятельность с указаниями Бернацкого.

При определении лиц, на которых он намеревался возложить «тяжелое бремя ответственности», Бурышкин руководствовался не личными предпочтениями, а, как ему казалось, объективными критериями:

1. Эти лица должны были быть связаны с Министерством финансов прежнего времени (до октября 1917 года) и занимать и ранее положение, делавшее естественным исключительное к ним доверие.

2. Они должны были иметь достаточный навык к самостоятельной ответственной деятельности.

3. Эти лица должны были пользоваться значительным авторитетом в правительственных кругах тех стран, где протекала их деятельность.

4. Эти лица не должны были входить в число непосредственных деятелей Министерства финансов в Сибири, дабы не создать впечатления, что передача сумм сопровождается какими-либо частными посторонними делу соображениями или соглашениями между ответственными лицами и исполнителями.

5. Они должны были трезво оценивать положение в России после большевистского переворота и быть исключительно преданными белому движению.

Превентивные меры для спасения казенных средств за границей были приняты российскими финансистами еще до получения телеграммы Бурышкина. 13 декабря 1919 года российский поверенный в делах в Лондоне Е. В. Саблин телеграфировал Маклакову: «Замен едет в начале будущей недели. Его присутствие здесь оказалось необходимым, дабы урегулировать вопросы о казенных суммах, каковые, не исключая и сумм золотого займа, рисковали быть арестованными Английским Правительством в случае осложнений в Сибири. Дабы избежать повторения событий начала 1918 года, когда находившиеся на текущих счетах Посольства и других официальных учреждений в Лондоне суммы были арестованы по распоряжению здешнего Казначейства, мы предприняли ряд шагов, которые, по-видимому, увенчались успехом».

Опасениями за судьбу казенных сумм в случае падения правительства Колчака объяснялись и действия российских представителей в США. 24 декабря банкирскому дому «Киддер, Пибоди и К^о» было направлено, за подписями Б. А. Бахметева и С. А. Угета, распоряжение об открытии счета на имя Угета, российского финансового атташе (S. Ughet, Russian Financial Attache) и о перечислении на этот счет всех средств, которые находились на счету Омского правительства, открытом 18 декабря. В письме от 27 декабря «Киддер, Пибоди и К^о» уведомляли своих клиентов, что 15 662 500 долл. переведены на счет Угета.

В результате операций с золотом и серебром было получено около 190 млн зол. руб. в иностранной валюте. Из них около 90 млн руб. было израсходовано и приблизительно 100 млн руб. находилось в распоряжении Министерства финансов. Часть этой суммы содержалась на счетах агентов российского правительства, бóльшая же часть значилась за Иностранным отделением. Операции по переводу наличности продолжались до середины января 1920 года, когда «атаман Семенов запретил что бы то ни было переводить из Владивостока и объявил, что нарушение этого распоряжения будет рассматриваться, как нарушение боевого приказа». К этому времени Никольскому удалось перевести «нашим представителям за границей… почти всю нашу валютную наличность». На счетах Иностранного отделения оставалось не более 1 млн иен.

Атаман Семенов, получив от Колчака «всю полноту власти», немедленно взял под контроль остатки казенных средств и направил грозную телеграмму в российское консульство в Харбине на имя Никольского:

В порядке статьи 94 положения о полевом управлении войск приказываю первое немедленно по телеграфу донести: наличность валюты по займу в пятьдесят миллионов рублей и суммы от продажи золота. Подробный отчет в израсходовании немедленно выслать мне в Читу нарочным… не расходовать имеющейся в распоряжении Иностранного Отдела валюты без моего разрешения.

Вопрос о 50‐миллионном займе особенно пикантен, ибо именно Семенов захватил часть золота, предназначенного для пересылки в Японию в обеспечение второй части кредита. Но теперь Семенов был уже не читинским Соловьем-разбойником, а назначенным Колчаком главой военной и гражданской власти. Исполнявший обязанности директора Кредитной канцелярии Скерст предоставил ему подробный отчет:

Наличность Инотдела от реализации золота 17 января в тысячах: иены касса 3 Синорус 16 Гонконг-Шанхайский 9 Йокогама Спеши 592 Сибирский 1 Чозен 305 мексиканские доллары Синорус 25. Кроме того аккредитовано по военным заказам иен 1950 депонировано иностранным банкам за сибирские знаки на подкрепление кассы Госбанка иен 300 тысяч и у финансовых агентов заграницей иен 2535 долларов 549 франков 21 603 мексиканских [долларов] 450. В указанные сведения не вошли сделанные переводы финансовому агенту Токио иен 550 и 700 проведенные частью за счет наличности, частью за счет ожидаемого кредитования Йокогама Спеши банка. Двадцатимиллионный заем Японии использован полностью в счет тридцатимиллионного соответственно сданному количеству золота получено 8 300 000 иен. Подготовительные работы по отчету Инотдела за 1919 год исполняются.

30 января 1920 года в результате бескровного переворота власть во Владивостоке перешла в руки Приморского земства, ведущую роль в котором играл блок социалистических партий. К тому моменту почти все золото в слитках и монете, находившееся в распоряжении Иностранного отделения во Владивостоке, было отправлено за рубеж. Приморской земской управе достались лишь 514 ящиков с неаффинированным золотом, весом около 2000 пудов. Аффинаж предполагали произвести в Шанхае, но к нему так и не успели приступить. В руки «земцев» попало некоторое количество серебряной монеты и платины, а также остатки депозитов золота во Владивостокских отделениях Гонконг-Шанхайского (на 500 тыс. долл.) и Русско-Азиатского (на 503 тыс. долл.) банков. И были ими, разумеется, израсходованы.

Соглашение о самом крупном «золотом займе» было заключено колчаковскими финансистами поздно, слишком поздно… Воспользоваться кредитом Российскому правительству уже не пришлось. Суммы в различной иностранной валюте, составлявшие в эквиваленте около 100 млн зол. руб., оказались на счетах российских финансовых агентов и дипломатов за рубежом. Началась новая глава в истории «колчаковского золота» – уже без Колчака. Вряд ли кто-либо мог тогда вообразить, что дописана эта глава будет почти через сорок лет.

Глава 4. ДИПЛОМАТЫ И ДЕНЬГИ

ДЕЛЕГАЦИЯ БЕРЕТ ВЛАСТЬ

4 января 1920 года Верховный правитель России адмирал Колчак передал власть генералу Деникину. Однако дела на Юге шли не лучше, чем на Востоке. «Разложение на Юге пошло почти таким же темпом, как и в Сибири, – писал Бахметев 17 января 1920 года Маклакову. – Две вещи все же, однако, надо сделать; надо спасти золото и надо создать крупный и влиятельный центр русского национализма за границей».

Бахметев думал не только о спасении золота. В тот же день он телеграфировал Сазонову: «Получены сведения, что судьба Адмирала по-видимому зависит от чехов. Не найдете ли возможным добиться через Верховный Совет (Антанты. – О. Б.) соответствующего воздействия».

Он еще не знал, что за два дня до его телеграммы адмирала – вместе с золотым запасом – чехословаки передали Политцентру.

19 января 1920 года Угет телеграфировал (через Париж, ибо прямой связи не было) деникинскому министру финансов М. В. Бернацкому:

29 декабря министр финансов Бурышкин приказал Иностранному отделению Кредканца передать все суммы Америке мое распоряжение, закрепив их на моих специальных счетах. Министр финансов указал, что в случае неблагоприятных политических событий суммы поступают свободное мое распоряжение как финансового агента, но могут расходоваться лишь национальных интересах и согласно Ваших уведомлений. Считая, что политические события Сибири, предусматриваемые телеграммой Бурышкина, ныне наступили, приступил производству платежей по обязательствам правительства Омска. Испрашиваю Ваших указаний.

Однако указания поступили не из Екатеринодара, а из Парижа. Русская политическая делегация в условиях прискорбного для Белого движения развития событий решила взять казенные средства за границей под свой контроль. Напомним, что Делегация была образована для представления интересов России на Парижской мирной конференции и состояла из князя Г. Е. Львова, С. Д. Сазонова, В. А. Маклакова, Н. В. Чайковского и Б. В. Савинкова. На конференцию их так и не допустили, однако Делегация не была распущена и после подписания мирного договора. Задачи Делегации заключались в том, чтобы отстаивать интересы России на международной арене и содействовать антибольшевистскому движению.

9 января 1920 года на заседании Делегации при участии приглашенных П. Л. Барка, М. Ф. Шиллинга, Д. Г. Щербачева и А. Ф. Шебунина князь Львов поставил вопрос о том, кого отныне представляет Делегация и «может ли она распоряжаться всеми государственными средствами». Сазонов сообщил, что уже вызвал в Париж Е. В. Саблина и К. Е. фон Замена и что последнему «поручено выяснить вопрос обеспечения реализованного нами займа от секвестра».

Барк и Маклаков перевели вопрос в практическую плоскость. Бывший министр финансов считал необходимым «придание деньгам Правительства характера сумм частных владельцев». Маклаков указал на «неясность, неточность и недостаточность» сведений об имеющихся средствах и предложил выяснить «денежный баланс», разобраться с заказами, сделанными различными ведомствами, и составить бюджет.

15 января 1920 года фон Замен проинформировал Делегацию о положении казенных сумм, находящихся в его распоряжении, и просил «для обсуждения вопроса об охране этих сумм назначить 3-4 лиц, которым Делегация поручит самым доверительным образом ознакомиться с выработанными им предположениями по этому поводу». Этими доверенными лицами стали князь Львов, Сазонов, Маклаков и барон Б. Э. Нольде.

К. Е. фон Замен и А. Г. Рафалович, хранители казенных средств, находившихся в Англии и во Франции, предпочитали разделить ответственность за вверенные им суммы с коллективным органом, включавшим известных российских политиков. Поскольку после падения Колчака французское правительство наложило руку на русские деньги, жест со стороны Рафаловича был чисто символическим.

Что касается фон Замена, в чьем распоряжении находилась английская часть золотого займа, то его решение объяснялось желанием подстраховаться от непрерывных требований денег со стороны различных заграничных организаций и не всегда разумных приказов, поступавших из России. Маклаков отмечал, что «все служащие разных заграничных установлений, как дипломатических, так и военных, не только не уменьшили своих расходов, но, ссылаясь на дороговизну жизни, все время требовали прибавки. С другой стороны было еще хуже; если Колчаковская организация рухнула совсем, то Деникинская все же существовала, и вот оттуда время от времени стали доходить к Замену непосредственно приказы произвести тот или другой расход. Эти приказы свидетельствовали часто о том, что господа, их дающие, не имеют ни малейшего представления ни о количестве их денег, ни о необходимости расходов, ни о степени важности того или другого назначения».

Фон Замен, отказываясь выполнять приказы, приходившие из России, или требования генерала Д. Г. Щербачева финансировать в полном объеме штаты возглавляемого им Управления по снабжению белых армий (утвержденные еще Колчаком), получил отныне возможность ссылаться на решения Делегации.

Приведем журнал (протокол) заседания российской Делегации в Париже от 16 января 1920 года, на котором были приняты ключевые решения по финансовым вопросам:

1. Признать, что впредь заграничные расходы должны быть всемерно сокращены, и подлежат удовлетворению только самые неотложные, вызываемые крайней необходимостью, нужды. …

2. Признать, что начатые операции по военным заготовкам должны быть продолжаемы, а дальнейшие предположения по этому делу должны вноситься на рассмотрение Делегации.

3. Делегация признает необходимым отпуск средств на дело пропаганды, с тем, чтобы Делегация вошла в обсуждение вопроса о правильной постановке этого дела и выработала предположения о размере потребных ассигнований.

4. Делегация считает необходимым озаботиться помощью русским гражданам заграницей, и с этой целью Делегация полагает, что:

1) Необходимо ассигнование средств на временную помощь в тех чрезвычайных случаях, когда в связи с военными действиями происходит массовое бегство русских граждан за границу.

2) Необходимо, чтобы небольшие суммы были предоставлены ежемесячно в распоряжение посольств, миссий и консульств на помощь старикам, больным и детям.

3) Необходимо ассигновать средства, по действительной потребности, на оплату проездных денег офицерам и солдатам русской армии, следующим в Россию для поступления в ряды сражающихся с большевиками.

4) Надлежит немедленно подвергнуть обсуждению вопрос о судьбе русских военнопленных и других военных чинов, находящихся за границей, с тем, чтобы соответствующие предположения о мерах помощи были внесены в Делегацию.

Журнал был подписан князем Львовым, Сазоновым и Маклаковым.

В тот же день Сазонов телеграфировал Бахметеву: «…благоволите выполнить переводы по телеграммам, которые получите от Замена и Рафаловича, действующих по указаниям делегации».

Вскоре Угет получил телеграмму за подписью Замена и Рафаловича с требованием перевести в Европу 5 млн 847 тыс. долл. Телеграммы министра и авторитетных российских финансовых агентов привели Угета в замешательство. Он не хотел стать исполнителем распоряжений Парижа и Лондона и лишиться значительной доли самостоятельности. Одно дело – правительство Колчака, признанного Верховным правителем всеми основными антибольшевистскими силами России, правительство, реально располагавшее крупными финансовыми ресурсами, другое – Делегация, образование еще более сомнительное с точки зрения легитимности, нежели посольство, представлявшее уже несуществующее правительство.

Угет обратился к Бахметеву с пространным письмом, в котором аргументировал отказ перевести требуемую сумму в Европу прежде всего тем, что в его распоряжении нет свободных средств. Угет полагал, что Замен и Рафалович затребовали внушительную сумму не для «прямого расхода», а для сохранения в «особых формах», то есть на частных счетах. Он считал это неприемлемым.

Угет предполагал, что американскому правительству несложно будет установить происхождение сумм, «в каких бы частных формах они ни находились», и потребовать «делового обоснования» переводов в Париж. «Ввиду очевидной невозможности для нас это сделать, фонды все равно будут секвестрированы, где бы и в каких бы формах они ни находились, нанеся лишь непоправимый ущерб достоинству Национального представительства».

Бахметев направил Сазонову телеграмму, в которой солидаризировался с Угетом. Он тоже считал, что целью переводов денег в Европу является их размещение на частных счетах:

Угет и я полагаем, что в применении к Америке предлагаемая мера является невозможной. Она нанесла бы непоправимый ущерб морально-политическому положению русского представительства. Вместе с тем мера не достигла бы никаких практических результатов, так как в случае, если бы Американское правительство изменило свою благоприятную точку зрения, нахождение сумм на частных счетах не могло бы быть скрыто и суммы подверглись бы запрету.

В частном порядке Бахметев запрашивал Маклакова: «Напишите мне, ради Бога, также о том, что сделали со всеми деньгами, полученными от займа. Насколько я знаю, в Англии было реализовано 3 миллиона фун. стерл., т. е. другими словами 30 миллионов рублей золотом. Нам неизвестно, чтобы были там большие заказы; между тем, на нас сыпятся все время телеграммы с просьбой платить там и сям. У нас существует некоторое подозрение, что операция с переводом денег на частные счета привела к тому, что этими деньгами нельзя пользоваться вовсе. Так ли это?»

Бахметев ошибался. Фон Замен принял меры для сокрытия казенных сумм от докучливых кредиторов российского государства, как и от советских агентов.

Конраду Евгеньевичу фон Замену шел в то время сорок седьмой год. Он принадлежал к числу самых опытных российских финансистов. Окончил немецкую гимназию в Риге, затем с золотой медалью – Императорский Александровский лицей в Санкт-Петербурге. После выпуска из лицея в 1896 году Замен поступил на службу в Министерство финансов, с которым была связана вся его последующая жизнь. В 1913 году он был назначен вице-директором Особенной канцелярии по кредитной части, а в декабре 1916-го – ее директором. В период Первой мировой войны он провел в Лондоне едва ли не больше времени, нежели в Петрограде, занимаясь проблемами кредитования заграничного снабжения русской армии и промышленности. После большевистского переворота уехал в Крым, в 1919 году – за границу, где занял привычный пост представителя Министерства финансов (финансового агента) в Великобритании. А. И. Путилов характеризовал фон Замена как «до мозга костей порядочного и до чрезмерной щепетильности честного человека, чуждого всякой интриге».