Текст книги "Золото Колчака"

ДАЛЬНИЙ ВОСТОК

Итак, теперь нам известно, что происходило в последний год Белого движения с деньгами, полученными в результате золотых займов в Англии и США. Рассмотрим теперь ситуацию на Дальнем Востоке.

Первая часть японского кредита была полностью израсходована. Деньги, поступившие по второй части кредитной операции в сумме 8,3 млн иен, оказались по большей части на счету Карла Карловича Миллера, агента Министерства торговли и промышленности в Токио, исполнявшего одновременно функции финансового агента. Согласно Меморандуму советской делегации в Генуе, на счетах Миллера находилось: иен 6 660 273, долларов – 170 тыс., франков – 424 тыс., фунтов стерлингов – 25 тыс., мексиканских долларов – 450 тыс., шанхайских таэлей – 695 797.

На самом деле на начало июля 1920 года в распоряжении Миллера находились существенно меньшие суммы: 6 900 тыс. иен, 395 тыс. фр. и 15 тыс. ф. ст. Суммы в 450 тыс. мексиканских долл. и 350 тыс. лан (таэлей), вырученные за продажу казенного серебра, были блокированы в Русско-Азиатском банке, руководство которого заявило, что передаст их законному русскому правительству. Эти суммы были равны приблизительно 10 млн французских фр., или 833 333 долл. (по курсу 12 фр. за 1 долл.). Миллер судился с банком, но «вытащить» принадлежавшие колчаковскому правительству суммы ему не удалось.

В распоряжении российского военного агента в Японии М. П. Подтягина имелось 1767 тыс. иен, переведенных на закупку различных материалов, однако около миллиона из этой суммы еще следовало уплатить японскому Военному министерству за сделанные ранее заказы. Что касается заказов, оплаченных за счет японского кредита, то в полном распоряжении военного агента находились лишь санитарное оборудование и бинокли. Судьбу остатков имущества фактически решали японцы. Винтовки и карабины они отправили в Забайкалье, атаману Семенову. Туда же, по согласованию с российскими дипломатами, планировалось отправить инженерное и интендантское имущество. «Реализация этого имущества отчасти невозможна, отчасти была бы сопряжена со значительной потерей», – информировал Париж посол в Токио В. Н. Крупенский.

Ответ посла в Пекине князя Н. А. Кудашева на запрос Гирса о средствах колчаковского правительства в Китае был неутешительным: «Все оставшиеся в Китае ценности Омского правительства после его падения взяты мною на учет и под секвестр для передачи будущему русскому правительству после его всеобщего признания, в частности Китаем. Сложное дело ликвидации еще не закончено вполне, почему не могу дать пока общей суммы». Речь шла о деньгах, полученных от продажи серебра.

И уж совсем обескураживающим был ответ фон Замену Миллера, основного держателя казенных сумм на Дальнем Востоке: «Я считаю, что мой долг перед родиной не позволяет мне уклониться от ответственности, возложенной на меня переведением на мое имя Омским правительством разных государственных сумм».

Это означало, что «главноуполномоченный» фон Замен был для него не указ.

Нам не удалось обнаружить подробных сведений о расходах, произведенных Миллером с декабря 1919 по сентябрь 1920 года. Известно, что он перевел в Лондон 30 тыс. ф. ст. для «подкрепления» наличности фон Замена и 100 тыс. иен посланнику в Пекине князю Кудашеву «на беженцев». Несомненно также, что после прекращения Китаем выплаты «боксерского вознаграждения» (контрибуции, которую выплачивал Китай в порядке компенсации за ущерб, нанесенный иностранцам в период Боксерского восстания 1900 года) на средства Миллера содержались дипломатические учреждения на Дальнем Востоке. Так что Миллер не лукавил, когда в ответ на требование Бернацкого перевести в его распоряжение значительную часть денег, находившихся на счетах финансового агента в Японии, 1 сентября 1920 года телеграфировал:

Находящиеся в моем распоряжении суммы примерно 6 000 000 иен являются единственными казенными средствами для удовлетворения общегосударственных потребностей на Дальнем Востоке… Содержание всего нашего представительства в Японии и Китае всецело ляжет на эти суммы.

…Предоставление Замену огульно средств в указанном Вами размере… фактически угрожало бы всякой государственной деятельности на Дальнем Востоке… В дальнейшем… я готов по мере возможности оказывать финансовую поддержку Правительству Юга России, но должен просить сообщать в каждом отдельном случае, на что требуются деньги.

6 млн иен (курс иены оставался стабильным в 1914–1924 годах) были эквивалентны 3 млн долл.

Отказ К. К. Миллера предоставить все имевшиеся у него средства в распоряжение Врангеля вызвал гневную телеграмму обычно сдержанного Гирса послу в Японии Крупенскому, в которой он обвинил финансового агента в нежелании поддерживать национальное движение. Крупенский, однако, вступился за отсутствовавшего в тот момент в Японии Миллера:

Миллер нисколько не уклоняется от совместной работы на пользу общего дела, особенно с правительством Врангеля, коему он, как и все мы, горячо сочувствует. Но я вполне понимаю, что возложенная на него тяжелая ответственность, которой он считает себя по совести связанным, не позволяет ему по простому о том требованию предоставить распоряжение вверенными ему суммами другим лицам, каков бы ни был их личный авторитет, тем более, что ему совершенно неизвестно, израсходованы ли уже на государственные нужды находившиеся у этих лиц несравненно более крупные денежные средства.

Привлекли к воздействию на брата и генерала Евгения Карловича Миллера, бывшего командующего белыми войсками на Севере, а затем представителя Врангеля в Европе. Дружными усилиями кое-какие деньги «выдавить» из К. К. Миллера все же удалось. Он телеграфировал брату генералу Е. К. Миллеру:

Я неоднократно высказывал полную готовность оказывать финансовую поддержку правительству Врангеля предоставлением средств на определенные цели. В частности, немедленно перевожу Замену 100 000 фунтов для оплаты угля. Ввиду лежащей на мне ответственности, я ставлю лишь необходимым условием точное указание, на что в каждом отдельном случае требуются деньги и почему именно из моих кредитов. Считаю себя однако обязанным отклонять всякие посягательства на распоряжение вверенными мне суммами. Вместе с тем я никогда не имел в виду отказывать в содействии общему делу, важность которого всецело признаю.

Миллер напоминал о предыдущих переводах и предупреждал, что «ввиду современной политической обстановки на Дальнем Востоке и возможности возникновения здесь крупных и неотложных государственных потребностей» он «принужден заботиться о сохранении достаточных средств для их удовлетворения и относиться с крайней осторожностью» к расходованию вверенных ему сумм.

После того как декретом президента Китая с 1 сентября 1920 года российские дипломатическое и консульское представительства были закрыты, Миллер выплатил «ликвидационное» вознаграждение дипломатам. На это пошло несколько более 250 тыс. иен. Чиновникам выплачивали оклад за шесть месяцев, надбавки за дороговизну и т. д. Менее значительные суммы пошли на ликвидацию консульств в Гонконге, Сингапуре и Гирине, миссии в Сиаме и агентства Министерства торговли и промышленности в Шанхае.

Забегая вперед, надо сказать, что осторожность Миллера оказалась вполне оправданной, и Гирсу, как и Врангелю, впоследствии довелось это оценить. В то время как почти все средства Лондонского финансового агентства к концу 1920 года были израсходованы и после крымской катастрофы фон Замену нечем было помочь оказавшейся на чужбине армии, Миллер переводил крупные суммы на расселение врангелевского воинства, превратившегося в беженцев.

Вряд ли когда-нибудь удастся выяснить, на что атаман Семенов израсходовал золото на сумму свыше 43 млн руб. В своих воспоминаниях он не вдается в финансовые детали, однако мимоходом сообщает любопытные подробности. Так, барон Р. Ф. Унгерн фон Штернберг, командир «азиатского корпуса», отправленного Семеновым в Монголию, где атаман намеревался создать базу для борьбы с «Коминтерном» (и привлечь к этому делу монголов!), получил 7 млн зол. руб.

Под натиском Народно-революционной армии Дальневосточной республики (буферного государства, фактически контролировавшегося большевиками) в ноябре 1920 года семеновское воинство эвакуировалось из Забайкалья в Манчжурию, и атаман, как он сам утверждал, снабдил штаб своей армии «деньгами в золоте на весьма крупную сумму». Деньги предназначались на оплату перевозки армии по КВЖД и распределения между обществами взаимопомощи. «Это были последние денежные ресурсы, находившиеся в моем распоряжении», – утверждал Семенов. Однако через несколько страниц, будто позабыв о сказанном, он писал о финансировании подготовки свержения власти Приморского областного управления, которое возглавлял большевик В. Г. Антонов.

Надежды Семенова, пробравшегося из Читы во Владивосток, стать главой очередного «национального» правительства разбились о сопротивление ряда генералов, возглавлявших остатки Сибирской армии. Японские покровители устами генерала Таканаяги посоветовали атаману временно удалиться. Семенов уехал в Порт-Артур, откуда стал готовить переворот. На эти цели он израсходовал «значительные суммы денег». Возможно, правда, что эти средства не имели «золотого» происхождения, а были получены им из другого источника.

Однако его сотрудники (точнее, те, кого он считал таковыми) играли свою игру, и когда во Владивостоке 26 мая 1921 года произошел переворот, его организаторы братья Меркуловы предпочли сами возглавить новое Приамурское временное правительство, а не передавать власть атаману. Впрочем, кому быть у власти, в данном случае определяли японцы. Они решили придержать в резерве Семенова, имевшего одиозную репутацию. Между тем Приамурское правительство организовало так называемую Белоповстанческую армию из остатков семеновских и каппелевских войск. Атаману это должно было быть обидно вдвойне. Вскоре после переворота, приведшего Меркуловых к власти, А. И. Гучков так охарактеризовал известного ему лично главу нового правительства Спиридона Меркулова в письме к генералу Врангелю: «Делец дальневосточного типа, аферист, неглупый, ловкий, оборотистый, он в течение долгих лет исправлял должность неофициального представителя и ходатая по дальневосточным делам в Петрограде… Политически, не будучи особенно строго принципиален, он принадлежал к моей октябристской партии. Чем он сделался теперь, не знаю. Говорят, он сдвинулся далеко вправо. Во всяком случае, к социалистическим партиям он, несомненно, не примыкает. Думается, что он временный, даже кратковременный жилец у власти».

В последнем Гучков не ошибся. В июне 1922 года Меркуловы были вынуждены передать власть генералу М. К. Дитерихсу. Тот переименовал Белоповстанческую армию в Земскую рать, себя, соответственно, именовал воеводой, полки – дружинами. Основной административной единицей в Приморье стал при Дитерихсе церковный приход. Офицеры за глаза титуловали Дитерихса «Ваше преосвященство». Это была агония. 25 октября 1922 года Красная армия, временно взявшая себе «псевдоним» Народно-революционная, вступила во Владивосток.

Еще в сентябре 1921 года Семенов был вынужден уехать в Китай и перейти на положение эмигранта. Эти перемены в жизни атамана имели непосредственное отношение к судьбе остатков казенных средств в Японии.

Закупками различных материалов военного назначения ведал в Японии российский военный агент генерал М. П. Подтягин. В его распоряжении и оказалась часть денег, которые были выручены, видимо, от продажи золота, захваченного некогда атаманом Семеновым. «История вопроса» в изложении Подтягина выглядела следующим образом:

В 1920 году прибывший в Японию представитель атамана Семенова генерал-майор Сыробоярский, озабочиваясь разысканием разного рода снабжения для Дальневосточной армии, обратился ко мне с просьбою о содействии к переуступке ему военного имущества, оставшегося не выданным Японским военным министерством от заказов Омского правительства вследствие недоплаты денег по контрактам. Всего за это имущество, оцениваемое на сумму в 5,5 миллиона иен, подлежало уплатить около 915 000 иен.

Осталось неясным, была ли урегулирована эта проблема; во всяком случае, сумму, достаточную для того, чтобы рассчитаться с Военным министерством Японии, Подтягину доставили.

22 сентября 1920 года чиновник Читинского отделения Госбанка Лосев передал военному агенту по поручению атамана Семенова 1400 тыс. иен «чеком на японский Государственный Банк, с оговоркою, что эти деньги выдаются из российских государственных средств». Деньги были помещены Подтягиным в банк «на общий счет других казенных денег».

По просьбам Семенова Подтягин тратил деньги «на разные нужды войсковых частей». Всего им было израсходовано почти 340 тыс. иен. Последняя выдача была произведена в апреле 1921 года, после чего Подтягин выплаты по указаниям Семенова прекратил. Он отказался выдать Семенову деньги по следующим мотивам: «1) Атаман Семенов, не будучи фактически Главнокомандующим вооруженных сил Дальневосточной Окраины, не имел права распоряжаться казенными деньгами; 2) указанная сумма денег продолжала оставаться связанной, в силу соглашения с японским правительством, для расплаты за сделанные заказы».

Но главной причиной, по которой Подтягин прекратил финансирование, было то, что он не хотел финансировать междоусобную борьбу различных антибольшевистских сил.

Возмущенный тем, что ему не выдаются переданные им же Подтягину деньги, Семенов подал на военного агента через своих представителей в суд. Подтягину «было предложено полицейской властью выделить оставшуюся от 1 400 000 иен сумму в размере 1 061 077 иен, каковая сумма была вследствие этого помещена на специальный фиксированный счет в Йокогама Спеси (sic!) банке…» «…От меня, – оговаривал Подтягин, – было взято Токийской полицией письменное обязательство не выбирать этих денег или части их до решения дела компетентным судом».

Тяжба по поводу денег растянулась почти на десять лет и закончилась весьма неожиданно. Но об этом – в последней главе, пока же вернемся в Крым, где осенью 1920 года войска генерала Врангеля все еще надеялись на чудо.

ФИНАНСЫ БЕЛОГО КРЫМА

Помощь белым со стороны Англии прекратилась. Соединенные Штаты поддерживали противников большевиков политически – но не практически; американская администрация наложила запрет на отправку военных материалов в Россию.

Признание Францией врангелевского правительства де-факто 2 августа 1920 года вызвало поначалу чуть ли не эйфорию. Решение французского правительства признать правительство, контролировавшее только Таврическую губернию, да и то не полностью, должно было стимулировать генерала активно вести борьбу с большевиками. «Второй фронт» был важен в период успехов Красной армии в советско-польской войне. Плохо разбираясь в особенностях внутриполитической жизни Франции, Врангель и его окружение возлагали на это признание завышенные надежды. И прежде всего – на финансовую и материальную помощь. Врангелевское правительство намеревалось через российских дипломатов в Париже, ввиду состоявшегося признания, просить передать в его распоряжение остатки кредитов, некогда выделенных Францией российскому государству.

«Чтобы оценить эту просьбу, – писал в начале сентября Маклаков, один из наиболее доброжелательно настроенных по отношению к Врангелю дипломатов, – надо помнить, что мы до Революции большевистской перерасходовали 1,5 миллиарда из кредитов, отпускаемых нам французами, но эти 1,5 миллиарда долга поставщикам им пришлось заплатить самим, поглотив для этого те несколько миллионов остатков, которые мы сейчас от них хотим истребовать». Полтора месяца спустя российский посол в Париже констатировал: «…Хотя Франция и обещала нам помогать и хотя она действительно помогает, но не делает этого даром». Французское правительство находилось в тяжелом финансовом положении, особенно велики были требования помощи со стороны французов, проживавших в разоренных войной местностях. В этих условиях правительству при всем желании было невозможно «пронести хоть какую-нибудь каплю меда мимо носа французов к русскому делу».

Тем временем в Крыму непрерывно работал печатный станок. Если в августе 1919 года за франк давали 200 руб., то год спустя – 2600, хотя сам франк к тому времени значительно ослабел. Валюты остро не хватало, экспортные возможности ограничивались зерном, в меньшей степени – табаком, фруктами, вином, в общем тем, что могла произвести Таврическая губерния. Для получения валюты были готовы продавать все, что угодно, – и чем угодно гарантировать займы. Проблема, однако, состояла в том, что любые гарантии Врангеля, учитывая положение, в котором находился Крым, были эфемерны. Одно содержание армии обходилось приблизительно в 1 млн ф. ст. в месяц. К тому же наличность, имевшуюся за рубежом, «пожирали» покупки угля в Англии и США. Врангель, в отличие от Деникина, не контролировал Донецкий бассейн.

Член Совета управления государственного коннозаводства В. И. Звегинцов намеревался продать в Англии «двух ценнейших последних русских жеребцов-производителей». Против этого решения от имени Союза русских коннозаводчиков протестовал его председатель князь Юрий Трубецкой. Он телеграфировал главе врангелевского правительства А. В. Кривошеину из Парижа: «Имеем полную возможность и средства их сохранить во Франции для будущей России. Просим Вашего распоряжения предоставить Союзу Русских Коннозаводчиков в Париже всех чистокровных лошадей, оставшихся в целости. Берем на себя вернуть их своевременно русскому коннозаводству».

К сожалению, документов о дальнейшей судьбе жеребцов (находившихся в момент отправки телеграммы уже в Константинополе) нам обнаружить не удалось. Вряд ли вырученные за них деньги существенно помогли бы врангелевскому правительству, но само намерение использовать малейшую возможность для получения валюты характеризует отчаянное положение, в котором оно находилось.

Положение Врангеля после прекращения активных боевых действий на советско-польском фронте стало безнадежным, поскольку было понятно, что части Красной армии отныне будут переброшены с запада на юг и превосходство красных станет подавляющим. Тем не менее и Врангель, и часть «зарубежных русских» лелеяли надежду на то, что удастся защитить кусочек русской земли, который станет оазисом нормальной жизни на фоне советской России и откуда раньше или позже начнется освобождение от большевизма.

Маклаков задавался не имевшим ответа вопросом:

Что делать Врангелю и тем подвижникам, которые около него хотят ввести порядок в русскую жизнь, пока большевизм еще дальше и дальше разоряет Россию, и пока около Врангеля все-таки же есть и корысть, и партийные ссоры, как здесь за границей есть спокойное выжидание, когда можно будет прийти на готовое место. Как помочь Врангелю в эту минуту? Можем ли мы по совести дать ему совет, который ему дала Англия, – бросить борьбу и уйти, а если нет, то как помогать ему бороться сейчас, когда в сущности он оставлен на одного себя и на истощенную Францию.

Струве и Бернацкий слали телеграммы в Вашингтон и Париж с просьбой организовать займы. Их запросы носили совершенно фантастический характер и демонстрировали полное непонимание политической и экономической конъюнктуры.

Струве телеграфировал Бахметеву 11 сентября 1920 года:

Ввиду недостатка средств для покрытия заграничных расходов необходимо добиться займа на снаряжение и содержание Армии, хозяйственное устроение, а также помощь беженцам. Вооружение, уголь, нефть в счет займа желательно получить из Америки натурой. Минимальная желательная сумма – 50 миллионов долларов. Из 50 миллионов около 10 нужно для выкупа денежных знаков и замены их новыми с металлической базой. По соглашению с Бернацким прошу Вас выяснить и подготовить почву для совершения в Америке такого займа, конечно, в совершенно частной форме на указанную приблизительно сумму. Гарантией оплаты капитала и процентов могут послужить различные виды государственных доходов и концессии на территории Русской Армии.

Ответ был обескураживающим:

Обсудил вопрос с Угетом. При нынешнем стесненном состоянии американского денежного рынка и общем политическом положении заем является невозможным. Американским банкам с огромным трудом удалось осуществить операцию в 100 миллионов для Франции для погашения части истекающего октябре займа 1915 года, причем чистая доходность этой операции около 9,5 процентов. Заем Омского правительства на 30 миллионов, обеспеченный золотом, удалось поместить лишь на 22,5 миллиона. Банки и фирмы понесли огромные потери в Польше. Вообще американцы в настоящее время отказываются от финансирования центральной и восточной Европы. Можно попытаться получить нефть и уголь под обеспечение вывоза сырья, для чего необходимы сведения о запасах, возможности и сроках вывоза, ценах и формах обеспечения. Вооружение натурою получить нельзя ввиду общеполитической конъюнктуры. Помощь беженцам и нуждающемуся населению оказывается Красным Крестом. Сообщите, в каком направлении желательно было бы расширить работу.

Запросы Струве и Бернацкого о возможности «организовать заем» во Франции или в США Маклаков назвал «сумасшедшими выходками» и «криком погибающего». К категории «криков погибающего» относилась и телеграмма Струве, которую он дал атаману Семенову от имени Врангеля, задним числом запросив его одобрения. «Совершенно доверительно» Врангель (читай: Струве) просил Семенова поделиться некогда захваченным золотом. Этот странный на первый взгляд поступок был вызван тем, что Семенов не только неожиданно признал Врангеля главой правительства Юга России, но и решил подчиниться ему «на основаниях преемственности законной власти». «В ответ» Струве отправил атаману телеграмму следующего содержания:

Ввиду недостатка средств за границей, необходимых для снабжения армии, прошу Вас помочь Главному Командованию финансовом отношении предоставлением для этой цели известной доли имеющегося у Вас золотого запаса, часть которого в количестве 2000 пудов была оставлена под Вашей охраной в Чите в октябре 1919 года из общей суммы золота, пересланного Правительством адмирала Колчака из Омска во Владивосток для кредитной операции с японцами. В данное время сумма, могущая быть полученной от реализации части золота, дала бы возможность выйти из затруднительного положения в ожидании валютных поступлений от экспорта, возможного заграничного займа. Со своей стороны мог бы впоследствии, в случае недостатка Ваших средств, возместить Вам взятую ныне сумму. Не откажите срочно сообщить Ваш ответ мне через Начальника Управления Иностранных Дел Струве Париже для принятия мер к вывозу золота для продажи в Шанхай.

Семенов «крик погибающего» проигнорировал. Возможно, впрочем, что известие о падении Белого Крыма дошло до него раньше телеграммы.

Америка денег не дала, Англия умыла руки, возможности Франции были весьма ограниченны. Французское правительство передавало кое-какое вооружение Врангелю из излишков французской армии, однако не желало – да и не могло по политическим обстоятельствам – делать это безвозмездно. В середине октября правительство Франции согласилось продолжать отпуск военного снабжения на сумму до 100 млн фр. по примерному списку, пересланному из Крыма. Однако условия предоставления снабжения в кредит были очень жесткими, если не кабальными.

Правительство Врангеля должно было взять обязательство продавать во Франции по рыночным ценам половину всех вывозимых с Юга России хлебных злаков, угля, шерсти, табака, кож и жмыхов. Половина выручки должна была идти на оплату долга, сроком погашения которого было определено 31 декабря 1921 года. В сумму кредита включались 40 млн фр. за полученное ранее военное снабжение, причем 29 млн – за снабжение, «испрошенное еще при Деникине», и 11 млн – уже при Врангеле. Таким образом, реально речь шла о кредите в 60 млн фр.

Струве счел эти условия весьма обременительными: количество отпускаемого в кредит вооружения и боеприпасов составляло менее одной десятой запрошенного, тогда как остальные девять десятых должны были оплачиваться наличными. В то же время значительная часть выручки, которую предполагалось получить от экспорта (в состав экспортных товаров был оптимистично включен уголь, который на самом деле импортировался в Крым, «пожирая», по выражению Маклакова, валюту), должна была пойти на уплату старых долгов.

Кривошеин после совещания с Бернацким решил не оспаривать, вопреки рекомендациям Струве, условия предложенного французами контракта. «Согласитесь [на] все условия, лишь бы получить возможность немедленного распоряжения кредитом до 100 000 000 франков. Без такого кредита положение становится безвыходным», – телеграфировал он в Париж. Единственным условием, которое выдвигал глава правительства, была непрерывность поставок военного снаряжения «вне зависимости от прибытия экспортируемых товаров».

Воспользоваться этим кредитом правительство Юга России не успело.

В конце октября возникла возможность получить заем в размере около 100 млн фр. у группы русских нефтепромышленников и финансистов во главе с Н. Х. Денисовым, председателем Российского финансового и торгово-промышленного союза в Париже. Заем должен был быть погашен за счет экспорта зерна, причем предприниматели были готовы предоставить аванс в 20 млн фр. сразу по подписании договора. Остальная сумма должна была предоставляться частями по мере вывоза 10 млн пудов зерна. Переговоры от имени врангелевского правительства вел все тот же Струве. Миллион франков Денисов передал ему еще до подписания бумаг.

Однако не прошло и трех дней, как Парижа достигла тревожная весть об отходе Русской армии из Северной Таврии. Министр иностранных дел узнал об этом из сообщения французского новостного агентства. «Необходимо немедленно телеграфировать мне в какой мере верна телеграмма Гаваса о нашем отступлении за Перекоп. Я должен знать действительную обстановку», – запрашивал Струве Севастополь 2 ноября 1920 года. Несмотря на то что точность информации агентства «Гавас» подтвердилась, Струве на следующий день отправил Кривошеину две телеграммы. В одной он в следующих выражениях просил подтвердить «немедленно» сделку с Денисовым: «Правительство Юга России подтверждает заключенный Вами с Денисовым третьего ноября сего года договор поставки десяти миллионов пудов зерна на всех без изъятия условиях». В другой, конфиденциальной, Струве разъяснял: «Немедленное подтверждение сделки с Денисовым необходимо. В противном случае получение аванса в двадцать миллионов франков станет невозможным вследствие изменившейся военной обстановки».

Суть дела была в том, что сделка заключалась под гарантию поставок зерна из Северной Таврии, которую только что оставили врангелевские войска. Кардинальное изменение ситуации не остановило Кривошеина. 5 ноября он сообщил Струве, что его полномочия на заключение займа подтверждены Врангелем. «Для Вашего сведения сообщаю, что Главнокомандующий, вполне учитывая неблагоприятные политические и экономические последствия отхода, находит, что военное положение армии таким образом значительно укрепляется и дает возможность в ближайшем времени завершения ряда новых операций».

В отличие от Кривошеина Врангель знал, что единственной новой операцией, которую проведут его войска, будет эвакуация. И шел на сознательный обман, не видя особого греха в том, чтобы «облегчить» окопавшихся в Париже буржуев на несколько миллионов франков.

Телеграмма, подтверждающая поставки 10 млн пудов зерна, так и не была отправлена, тем не менее Струве успел получить от Денисова 5 млн фр. А через день пришла телеграмма, в которой говорилось, что Главнокомандующий решил «оставить Сиваш-Перекопскую линию и отвести войска к портам Крыма для посадки на суда».

Маклаков, посетивший Крым в сентябре 1920 года, писал: «…Здесь, если смотреть хладнокровно, мы находимся накануне катастрофы. Можно ясно представить тот день и час, когда никаких денег в распоряжении Врангеля не останется и мы взлетим на воздух».

Однако финансовой катастрофы не произошло – потому что раньше случилась военная.