Текст книги "Золото Колчака"

6 февраля 1920 года фон Замен доложил Делегации об имевшихся на тот момент суммах и о мерах по их сокрытию от возможного секвестра.

В его распоряжении находились:

Золото в Гонконге на 616 000 фунтов стерл. номинально;

счета в Лондоне:

Омского Правительства у Братьев Бэринг Joint Account of E. Sablin and C. Sahmen №№ 3 & 5;

Правительства Генерала Деникина там же Joint Account of E. Sablin and C. Sahmen (South Russia) № 2;

Правительства Генерала Деникина в London Joined City and Midland Bank;

Правительства Генерала Деникина в Русском для Внешней Торговли Банке в Лондоне, и

Счет в Париже:

В Индо-Китайском Банке счет, на котором числились деньги, внесенные Французским Правительством в уплату за проданное ему золото.

Согласно разъяснениям, полученным К. Е. Заменом от Братьев Бэринг, опасность секвестра распространялась не только на счета Омского Правительства, но и на счета Генерала Деникина, так как они образовались главным образом путем перечисления на них сумм Омского Правительства.

В видах сохранности, К. Е. Заменом после совета с банкирами Братьями Бэринг и английскими и русскими юристами были приняты, с предварительного одобрения их Делегациею, следующие меры, причем, в видах практического удобства, К. Е. Замен не делал различия между суммами Омского Правительства и Правительства Генерала Деникина, проводя таковое различие лишь по своим книгам:

1) К. Е. Замен продал золото в Гонконге; предварительное извещение указывает, что от продажи была выручена сумма свыше 800 000 фунт. стерл. Из них 200 000 фунтов стерлингов были переведены в National Bank of Turkey, для кредитования Юга России в Константинополе; 500 000 фунтов стерлингов на личный счет К. Е. Замена у банкиров Братьев Гопе в Амстердаме и остаток свыше 100 000 фунтов стерлингов банкирам Ф. М. Филиппсон и К^о в Брюсселе также на личный счет К. Е. Замена. Временное зачисление означенных сумм на личный счет оказалось вынужденным вследствие отказа Братьев Бэринг осуществить иной способ помещения денег. Однако ближайшую задачу К. Е. Замена составляет изыскание более удовлетворительного способа размещения означенных сумм.

2) Ввиду особенного риска хранения сумм в Париже и падения франка, К. Е. Заменом были приняты, с соблюдением должной осторожности, следующие меры в отношении счетов в Париже:

а) 5 000 000 франков были переведены в названный банк Филиппсон и К^о в Брюсселе на счет банкиров Братьев Бэринг, которые выдали К. Е. Замену аккредитив на ту же сумму сроком на один год;

б) 4 700 000 франков были поставлены на счет инженера Александра Ивановича Кузнецова в London County & Westminster Bank в Париже в обеспечение платежей по заказу обмундирования для Добрармии, данному названному Кузнецову; при этом был заключен К. Е. Заменом и Генералом Гермониусом с А. И. Кузнецовым особый договор, и Кузнецовым выдан К. Е. Замену чек, без указания суммы, на его, Кузнецова, текущий счет, а распоряжение деньгами поставлено в зависимость от утверждения Генералом Гермониусом приемочных документов по заказу;

в) сумма около 2 000 000 франков была употреблена на перевод одного миллиона датских крон в Ландмандс Банке в Копенгагене на особый счет торгового товарищества «Наследник А. Губкина А. Кузнецов и К^о», каковое товарищество обязалось письмом, выданным на имя К. Е. Замена, хранить таковую сумму по его поручению за его счет впредь до востребования им;

г) 4 236 500 франков (четыре миллиона двести тридцать шесть тысяч пятьсот фр.) были поставлены в распоряжение British Moscow Merchants Trading C^o, Liverpool, в Париже под документ, аналогичный с означенным в п[ункте] «в», с поручительством фирмы Zerega & C^o, Liverpool, и Московского Купеческого Банка, являющихся единственными собственниками British Moscow Merchants Trading C^o.

За произведенными, как выше означено, распоряжениями и текущими расходами, во Франции оставалось около 6 000 000 франков (шести миллионов фр.). Следующее распоряжение К. Е. Замена о переводе Правительству Генерала Деникина 100 000 фунт. стерл. не было исполнено ввиду распоряжения Французского Правительства о невыплате без разрешения Министерства Финансов каких-либо сумм из средств бывшего Омского Правительства. Это распоряжение распространилось и на невключенную в вышеприведенный перечень сумму в 15 347 212 франков (пятнадцать мил. триста сорок семь тысяч двести двенадцать фр.), составляющую последний взнос за золото, проданное Французскому Правительству, и внесенную на счет А. Г. Рафаловича, каковая сумма подлежала передаче в распоряжение К. Е. Замена.

3) В отношении сумм, хранившихся в Лондоне, приняты были следующие меры:

а) К. Е. Заменом суммы со счетов Омского Правительства №№ 3 и 5 постепенно были перенесены на счета Правительства Генерала Деникина, так что теперь счет № 5 закрыт, а на № 3 числилось к 1 февраля 1920 года 18 238 фунт. стерл.;

б) суммы, причитавшиеся Северной Области, были выделены на особый счет Joint Account of E. Sablin and C. Sahmen (North Russia) № 1 (на 1 февраля – 46 734 фунт. стерл.);

в) сумма в 150 000 фунт. стерл. (сто пятьдесят тысяч фунтов стерлингов) в запечатанном пакете была сложена в сейфе Полковника Беляева, причем доверенность на открытие сейфа находится у К. Е. Замена, а ключ – у Е. В. Саблина; по завещанию Полковника Беляева его душеприказчики обязаны вынуть пакет и передать его, согласно полученным инструкциям, не вскрытым;

г) Из счетов Юга России, счет в London Joined City Midland Bank низведен до суммы 413 фунт. стерл. (четыреста тринадцать), вследствие перевода наличности (девяносто тысяч фунтов стерлингов) в Константинополь, согласно инструкции М. В. Бернацкого;

д) Счет в Русском для Внешней Торговли Банке, ввиду его незначительности (5630 фунт. стерл. – пять тысяч шестьсот тридцать) пока оставлен в прежнем виде;

е) Что касается главного счета South Russia № 2 у Братьев Бэринг и образовавшегося из сумм займа Омского Правительства, то распоряжение ими стояло в зависимости от условий этого займа, которые определяют, что ⅔ сумм предназначены на покупки в пределах Союзного Королевства и ⅓ может быть переводима в Европейские страны; всего вне Англии мог быть израсходован один миллион фунт. стерл.; из него бóльшая часть была ранее употреблена Омским Правительством; из оставшейся части К. Е. Заменом переведены в National Bank of Turkey для поставления в распоряжение Правительства Генерала Деникина – 125 000 фунт. стерл. (сто двадцать пять тысяч фунтов стерлингов);

200 000 фунт. стерл. (двести тысяч фунтов стерлингов) переведены в Амстердам в распоряжение Товарищества Губкина Кузнецова, причем Товариществом выдано обязательство хранения Nederlandsche Handels Maatschapij Factory в Батавии в голландских гульденах;

110 132 фунт стерл. (сто десять тысяч сто тридцать два фунтов стерлингов), составляющие 1 000 000 флоринов (один миллион), переведены под аналогичные обязательства хранения фирме Fr. Zerega & C^o в ее распоряжение у агента ее Breckland в Роттердаме;

оставшаяся для перевода вне Англии сумма должна быть переведена К. Е. Заменом в National Bank of Turkey для управления финансов Юга России. Для большей сохранности сумм, подлежащих расходованию на покупки в Соединенном Королевстве, К. Е. Замен открыл подтвержденные кредиты поставщикам Добрармии для оплаты представляемых ими заверенных приемщиками счетов; кроме того К. Е. Замен вошел в особое соглашение с вышеназванной Британской Московской Компанией, по силе которого К. Е. Замен аккредитовал Компанию до 1 июля 1921 г. у Братьев Бэринг против представления товарных счетов, заверенных им, К. Е. Заменом, или Председателем Русского Лондонского Комитета Полк. Беляевым, или лицами по их указанию; согласно этому соглашению, Компания обязалась в любое время по требованию К. Е. Замена известить Братьев Бэринг об отказе своем от открытого ей кредита.

За всеми указанными распоряжениями 1 февраля 1920 года на счетах К. Е. Замена числилась всего сумма в 2 239 000 ф. ст. (два миллиона двести тридцать девять тысяч), не считая в том числе не проведенной еще по счетам суммы свыше 600 000 фунт. стерл. (шестьсот тысяч), поступающей за золото сверх 200 000 фунт. стерл., поступивших из этого источника Правительству Генерала Деникина. Из 2 239 000 фунтов стерлингов деньгами Юга России в собственном смысле является сумма в 1 369 109 фунт. стерл. (один миллион триста шестьдесят девять тысяч сто девять фунтов стерлингов), Севера России – 46 724 фунтов стерлингов (сорок шесть тысяч семьсот двадцать четыре) и бывшего Омского Правительства 972 736 фунт. стерл. (девятьсот семьдесят две тысячи семьсот восемьдесят шесть).

Независимо от этих распоряжений, К. Е. Заменом, на случай своей смерти, будет сделано завещание, по которому распоряжение вверенными ему на хранение суммами, согласно английскому закону, перейдет к душеприказчикам С. А. Шателену, М. Н. Гирсу и Е. В. Саблину, коим, сверх того, ныне же выдается полная доверенность.

Благодаря распорядительности фон Замена подавляющее большинство казенных средств удалось спасти. Пропали деньги, арестованные французским правительством и впоследствии конфискованные им в порядке компенсации за российские долги. Чтобы сориентировать читателя, заметим, что отношение французского франка к тогдашней основной мировой валюте – фунту стерлингов – колебалось в январе 1920 года в пределах 40,9–46,5 фр. за один фунт, к доллару – 10,75–13,19 фр. за один доллар. Забегая вперед, скажем также, что пропали средства, переведенные на счет крупного московского промышленного деятеля инженера А. И. Кузнецова. Кузнецов, по свидетельству Бурышкина, «под видом содействия снабжению армии ген. Врангеля» занялся спекуляцией, в результате чего значительная часть средств оказалась растраченной.

Делегация могла свободно распоряжаться лишь теми деньгами, которые находились на счетах фон Замена. Финансовый агент в Японии К. К. Миллер, считая себя персонально ответственным за находившиеся под его контролем средства, отказался делить эту ответственность с кем-либо еще.

ДЕЛЕГАЦИЯ ДЕЛИТ ДЕНЬГИ

Взяв на себя ответственность за расходование казенных средств, Делегация прежде всего озаботилась их экономией. Циркуляром Сазонова № 55 от 28 января 1920 года Министерству иностранных дел сообщалось о выработанных Делегацией мерах – сокращении штатов, а также окладов послов и посланников с оставлением в прежних размерах окладов остальным служащим. Сокращения коснулись и других российских учреждений за рубежом.

Послам в Париже, Лондоне, Вашингтоне, Токио и Риме устанавливался оклад в размере 250 ф. ст. в месяц, посланникам в Тегеране, Пекине, Стокгольме, Бухаресте, Белграде, Афинах, Берне, Брюсселе – 125 ф. ст., посланнику в Ватикане – 100 ф. ст.; поверенным в делах в Мадриде, Гааге, Каире, Праге, Христиании, Копенгагене и Цетине, а также временным представителям в Турции, Берлине, Данциге, Софии и Варшаве оклады сохранялись в прежнем размере. По предложению Сазонова министру иностранных дел был установлен оклад наравне с посланниками в размере 125 ф. ст. в месяц вместо положенных 225 ф. ст.

Сокращения шли со скрипом: начальники различных ведомств неохотно допускали вмешательство Делегации в их дела, а служащие «единодушно думали, что сохранение их постов [есть] дело первейшей государственной важности». В итоге сокращение свелось к «торговле» с представителями ведомств: Щербачев просил 300 тыс. в месяц, ему предлагали 100 тыс., в результате сговорились на 150 тыс., как сообщал Маклаков.

Комиссия под председательством Б. Э. Нольде выработала проект сокращения персонала; остающиеся должны были получать «узаконенное содержание». Сазонов подписал новое штатное расписание, однако дьявол, как водится, крылся в деталях: «узаконенное содержание» не сократилось, а возросло, ибо по формуле, выработанной комиссией, рубли переводились в фунты стерлингов по прежнему твердому курсу, а в местную валюту – по текущему. В результате оклады существенно увеличились. Возмущенному Маклакову Нольде заявил, что «надлежит иметь меньше служащих, но лучше их оплачивать». Это теоретически верное положение было явно не ко времени. Маклаков подал формальный протест и в Делегацию, и в МИД, в результате число служащих осталось прежним, но прежними остались и их оклады. Точнее, номинально прежними, ибо их съедала инфляция.

Решения Делегации придавали проводимым сокращениям легитимную основу. Раздражаясь по поводу вмешательства Делегации в «административно-технические вопросы», Бахметев был рад возможности в случае сокращений ссылаться на указания Парижа.

Посол в Вашингтоне радикально сократил подведомственные ему учреждения: бюджет посольства и консульских учреждений уменьшился в два – два с половиной раза. Правда, увольняемым приходилось выплачивать «ликвидационное вознаграждение» (выходное пособие), так что эффект от сокращения штатов мог реально сказаться лишь в следующем году.

В период с января по апрель 1920 года Делегация ассигновала на различные цели следующие суммы (цифры округлены до целых): 14 453 тыс. французских фр., 194 728 ф. ст., 500 тыс. долл. (переведены из США), а также 15 тыс. бельгийских фр., 66 429 швейцарских фр., 177 125 итальянских лир, 9580 турецких лир, 102 840 шведских крон, 35 217 датских крон, 203 тыс. норвежских крон, 85 тыс. динаров, 270 тыс. финских марок, 49 460 австрийских крон, 45 тыс. греческих драхм, 2900 песет, 9596 гульденов и 26 тыс. чехословацких крон. Всего же годовой бюджет Министерства иностранных дел, за исключением Сербии и Чехословакии, составлял 14 327 214 французских франков.

Средства предназначались, в частности, на содержание Делегации; значительные суммы отпускались генералу Д. Г. Щербачеву, представителю русских армий при союзных правительствах; Российскому обществу Красного Креста; неоднократно производились ассигнования Земскому союзу на помощь беженцам; на содержание русских церквей за границей; Русскому освободительному комитету в Лондоне. Были выделены средства пятнадцати российским посольствам и миссиям для оказания помощи нетрудоспособным русским на три месяца, в том числе представительствам в Англии, Турции и Греции.

Все большее место – и, соответственно, все большую долю в бюджете – занимала помощь беженцам. Вскоре после окончательного крушения Белого движения она стала главным делом. Не углубляясь в эту большую тему, которая заслуживает отдельного исследования, заметим, что одной из наиболее эффективных организаций, оказывавших помощь беженцам, было Российское общество Красного Креста (РОКК). Его руководство распорядилось выделенными средствами достаточно толково, сумев еще и привлечь дополнительные ассигнования со стороны союзников.

Так, Британское военное министерство предоставило в распоряжение Британского комитета РОКК 50 тыс. ф. ст. для оказания содействия прибывающим в балканские государства офицерам Добровольческой армии и их семьям.

Из средств, переданных Британскому комитету Красного Креста, на конец марта треть была израсходована на медикаменты и инструменты, значительные суммы – на одежду и постельное белье (включая дезинфекционный аппарат и питательные средства); в Константинополь отправился английский персонал, в том числе врач, старшая сестра, восемь сестер и заведующий хозяйственной частью, а также необходимое «снабжение».

В Париж поступали сведения о том, что беженцы голодают, а Красный Крест, которому были поручены заботы об их кормлении, еще не приступил к действиям за недостатком или неполучением средств, и тогда Делегация распорядилась перевести значительные суммы главам дипломатических миссий в некоторых странах для оказания помощи в экстренных случаях: А. И. Щербатскому в Константинополь, В. Н. Штрандтману в Белград, А. М. Петряеву в Софию, Г. Н. Кутепову в Варшаву и С. Д. Боткину в Берлин. Всего на питание беженцев было в срочном порядке ассигновано 75 тыс. ф. ст.

Немалые деньги были выделены Земскому союзу, столь близкому сердцу князя Львова. Уполномоченный Временного комитета Всероссийского Земского союза старый соратник князя В. В. Вырубов 19 февраля 1920 года выступил перед Делегацией с докладом о необходимости организации «трудовой помощи» – средств для обучения «молодого работоспособного элемента» различным профессиям. Вырубов запросил на два месяца 970 тыс. фр., Делегация ассигновала на эти цели 370 тыс.; вопросом питания беженцев занимался Красный Крест, которому было выделено на эти цели 600 тыс. фр. Позднее для организации трудовой помощи в Константинополе ассигновали еще 200 тыс. – на устройство «артельных мастерских портняжного, сапожного и всякого механического ремонта на кооперативных началах». Мастерские должны были обеспечить заработок 800 беженцам.

Жизнь показала, что деньги, потраченные на «трудовую помощь», оказались выброшенными на ветер: большинство тех, кого обучали полезным специальностям, в Россию не вернулись (а если вернулись, добром это для них не кончилось). Предугадать спрос на рынке труда в странах, где в конечном счете оказались беженцы, было невозможно. Если беженцы и устраивались впоследствии на работу, то, как правило, не по тем специальностям, которым их обучали при помощи Земского союза (впоследствии – Земско-городского комитета помощи российским гражданам за границей).

Несмотря на крайне неблагоприятные известия из России, Делегация по инерции продолжала санкционировать военные заказы. Генералу Э. К. Гермониусу в ответ на его вопрос о том, следует ли в связи с ухудшившимся положением на фронтах продолжать дальнейшие закупки и заказы военного снаряжения и потратить на эти цели остававшиеся в его распоряжении 250 тыс. ф. ст., Делегация отвечала: «Исполнение заказов продолжать, если есть затруднения с безостановочной доставкой на Юг России – устроить склады в Италии, предпочтительнее на частное имя, например, Кузнецова».

12 марта по представлению Гермониуса Делегация утвердила расходы по заказу латуни, а 31 марта, когда, в связи с весьма туманными перспективами Белого движения на Юге, оказалось, что латунь уже не нужна, поручила фон Замену ликвидировать заказ.

Среди ассигнований, сделанных Делегацией, были и довольно экзотические. По просьбе посланника в Стокгольме К. Н. Гулькевича ему был открыт кредит в 200 тыс. финских марок на уплату срочных недоимок по недвижимому имуществу русских подданных в Финляндии во избежание его продажи с торгов за бесценок. Мотивировка была такова: «Ввиду желательности сохранения русского мелкого землевладения в Финляндии».

В порядке исключения выплачивались также пенсии и пособия. Например, проживавшей в Париже вдове адмирала Колчака Софье Федоровне. Пенсия, еще по распоряжению Колчака, выплачивалась вдове адмирала Р. Н. Вирена, убитого матросами в Кронштадте во время Февральской революции; вдова жила в Праге, ее пенсия составляла всего 200 чешских крон (несколько долларов) в месяц. По представлению князя Львова было выдано пособие в размере 5 тыс. динаров (около 120 долл.) бывшему председателю Государственной думы М. В. Родзянко, проживавшему в Белграде и находившемуся в «стесненном материальном положении». Жизнь в Чехословакии и Сербии по сравнению с Францией или Англией была крайне дешева, так что эти небольшие деньги стали существенным подспорьем для получателей. В апреле 1920 года оказавшемуся в Лондоне на положении эмигранта генералу А. И. Деникину было решено передать на содержание 1500 ф. ст. «ввиду крайней недостаточности имеющихся у него средств к жизни».

Одно за другим рухнули белые правительства в Сибири и на Юге. Остатки Вооруженных сил Юга России, укрывшиеся в Крыму, были мало похожи на армию, способную противостоять большевикам. В этих условиях вести какую-либо серьезную «политику» и выступать от имени России Делегация уже не могла. Правда, время от времени, будто спохватившись, она делала некие политические заявления. Вроде такого: «Предложить В. Н. Крупенскому сделать представление Японскому правительству о том, что он надеется, что японцы своими действиями в Восточной Сибири не предполагают нарушать целости Российской Империи и посягать на ее суверенитет».

ПОСЛЕ СИБИРСКОЙ КАТАСТРОФЫ. ПОИСКИ НОВЫХ ПУТЕЙ ПРЕОДОЛЕНИЯ БОЛЬШЕВИЗМА

Надвигающаяся катастрофа Белого движения на Юге вынудила российских деятелей задуматься о новых путях борьбы с большевизмом, а также о целесообразности поддержки проигравших борьбу генералов.

Критически важным при этом было охлаждение американской администрации к русским делам и утрата доверия к антибольшевистским правительствам. Заместитель госсекретаря Б. Лонг в разговоре с Бахметевым как-то заметил, что «антибольшевистские силы сражаются с большевиками только немногим упорнее, чем друг с другом». Он высказал предположение, что иностранное военное вмешательство только помогает большевикам, позволяя им заявлять, что они сражаются с войсками союзников, а не с небольшими воинскими контингентами, противостоящими им на различных фронтах. Несмотря на поражения Колчака, Бахметев продолжал просить об американской поддержке антибольшевистских сил. Однако в декабре 1919 года президент Вудро Вильсон, госсекретарь Роберт Лансинг и Лонг решили вывести американские войска из Сибири, что и было завершено к апрелю 1920 года.

Бахметев сообщал Маклакову, что «эпоху вооруженного сопротивления под эгидой военных вождей, эпоху Колчака и Деникина» американские политики признают законченной. «Считается, что национальное движение, по крайней мере в той форме, в которой оно проявлялось, потерпело крушение, и ждут выявления новых форм. Я думаю, что это настроение господствует не только в Америке» – несмотря на то, что «кое-кто из русских продолжает упорно верить, что рецепт был правильный».

Успехи большевиков, полагал Бахметев, демонстрировали не торжество советской власти, но слабость Белого движения. Письма с Юга и из Сибири демонстрировали «картину всеобщего разложения и отсутствия морального цемента».

Бахметев был не одинок в своем скептицизме. А. В. Кривошеин считал, что «на три четверти катастрофа Юга была вызвана бездарностью генералов, а на одну четверть трафаретностью мышления русских интеллигентских кругов». Как ни удивительно, но вскоре Кривошеин возглавил правительство одного из этих генералов, правда далеко не бездарного.

Барон Б. Э. Нольде информировал российского посланника в Стокгольме К. Н. Гулькевича о парижских настроениях:

Здесь ничего особенно нового. В головах русских происходит напряженная работа, что делать дальше. Несмотря на все внешние признаки, я не ставил бы на большевиков, но приходится ставить на советскую Россию и на разрешение русского вопроса русскими средствами. Я боюсь, что белая Россия, базирующаяся на иностранную помощь, снята историей с очереди.

На сакраментальный русский вопрос «что делать?» Бахметев предлагал нестандартный ответ: он считал необходимым выработать основные положения программы, способной стать платформой национально-демократического возрождения России. Опираясь на идею народоправства и принцип собственности, программа должна была наметить пути решения аграрного вопроса, сочетать в себе принцип единства страны с децентрализацией; будущую Россию он видел «крестьянско-купеческой». В свете вышесказанного понятно, что менее всего Бахметев был настроен финансировать «военные движения».

Разумеется, Бахметев и Угет от финансирования антибольшевистского движения в России полностью не устранились; по запросам из Парижа или Лондона они переводили немалые суммы. Однако в каждом конкретном случае это был предмет переговоров: российское посольство в Вашингтоне явно сомневалось в адекватности понимания происходящих событий российскими представителями в Европе и в целесообразности продолжения финансирования обреченного Белого дела. Телеграфируя Сазонову в начале марта 1920 года о переводе фон Замену 500 тыс. долл. и послу в Японии Крупенскому 297 тыс. иен (Замену деньги были необходимы для перевозки остатков армии Н. Н. Юденича), Бахметев сообщал:

…опасаюсь, что крупные и повторные ассигнования из здешнего фонда, в котором фактически почти уже нет свободных сумм, могут парализовать возможность подобной работы. Не имея данных о действительной пользе перевозки остатка армии, считаю долгом сообщить вышеизложенные соображения, в освещении которых Вы быть может найдете возможным пересмотреть ассигнование полумиллиона долларов.

Неудивительно, что Угет, как правило, разделявший взгляды своего патрона, дал сдержанный ответ на две идентичные по содержанию телеграммы Бернацкого, полученные 25 февраля и 4 марта 1920 года. «Телеграфируйте, во-первых, точный размер сумм, находящихся Америке, – писал деникинский министр финансов, – во-вторых, окончательную сумму платежей, предстоящих Америке. Переведите приблизительно половину свободных сумм счет Управления финансов „Администрацион финанс“ в Национальный банк Турции в Константинополе. Перевод сделайте в форме открытия депозита [пропуск в тексте] долларов».

Угет подробно информировал Бернацкого обо всех расходах и заключил:

…свободных сумм не имеется. Однако, допуская возможность экономии по некоторым статьям, перевожу [в] Константинополь 200 000 долларов. Если удастся [в] будущем уменьшить наши обязательства, переведу дополнительную сумму.

Сдержанность Угета объяснялась не только общеполитическими соображениями. В начале марта в Нью-Йорк дошли письма, отправленные из Константинополя в самом конце января сотрудником Отдела по снабжению В. С. Ильяшенко, который сопровождал в Новороссийск пароход «Сангамон».

«Сангамон», а также еще несколько направлявшихся в русские порты судов были задержаны в Константинополе «ввиду невозможных условий разгрузки в Новороссийске, производимой до 2‐х месяцев (в одном случае – даже женщинами, в другом – с перерывами и уходом в море, в течение нападений „зеленых“ на город), или, как это было с 2‐мя шведскими судами, даже и неначинаемой, [потому] что воды для котлов в Новороссийске достать нельзя и что ее будут брать тут, что товары… не вывозятся вглубь страны и лежат на пристани, охраняемой союзниками». «Сангамон» должен был ждать радиораспоряжений американского адмирала с отправившегося в Новороссийск миноносца; радиосообщения были гораздо достовернее информации, которую российские власти в Константинополе получали через курьеров, добиравшихся из России с оказиями на иностранных судах.

«Я пишу на чемодане, – добавлял живописные подробности Ильяшенко, – на чердаке турецкой гостиницы. В Константинополе уже несколько тысяч (если не десятков [тысяч]) беженцев, сегодня в Посольстве размещено 470 человек, – на Принцевых островах (в казармах) 1200 и ожидается еще 40 000, места нет нигде». Бывший представитель Торгового комитета Н. В. Чарыков принял Ильяшенко в пальто – в чулане у керосиновой печки; в такой же обстановке жил и торговый агент А. А. Пиленко, которому были переданы теперь и функции представителя Торгового комитета. «Посольство не отапливается, – продолжал Ильяшенко, – и когда я пришел во время заседания – потухло электричество и заседание шло при спичках. Жалованье Посольству в последний раз пришло с опозданием из Парижа, а Торговый Агент заявил, что он 2 месяца его не получает совсем, просил меня узнать в России, когда его пришлют, и справлялся о возможности устроиться где-нибудь в Америке, а его помощник играет по вечерам на рояле в турецком кинематографе, чтобы чем-нибудь поддержать свою семью».

Никто из российских представителей, включая представителя генерала Деникина генерала В. П. Агапеева, ничего не знал ни о «Сангамоне», ни о деятельности российских учреждений в Америке; исключение составляли секретари посольства, расшифровывавшие телеграммы для передачи их в Таганрог. Ни генерал Агапеев, ни представитель морского ведомства не могли предоставить Ильяшенко достоверных сведений о состоянии Новороссийского порта и о местопребывании министров, «находившихся частью в Новороссийске, частью в Екатеринодаре, а частью в пути между Ставкой, бывшей около ст. Тихорецкой, и этими городами». Агапеев не мог сообщить данных ни о численности армии, ни о возможности охраны грузов в Новороссийске.

Отысканный Ильяшенко в Константинополе представитель деникинского Министерства финансов, прибывший из Новороссийска и ожидавший оказии в Париж, сообщил ему, что видел на пристани американские паровозы, ранее отправленные посольством; что поезда ходят нерегулярно, около 75% грузов не доходят по назначению вследствие как нападений «зеленых», так и взяточничества.

Американское агентство «Булль и К^о», отвечавшее за доставку груза, попыталось разгрузить пароход в Константинополе. Не найдя, однако, свободных складов и сочтя стоимость разгрузки чрезмерно высокой, агентство решило разгрузить пароход в Новороссийске при содействии американских военных властей, а на обратном пути загрузиться в Батуме и турецких портах. Опасаясь, что изменение контракта может повлечь за собой убытки для нью-йоркского Русского торгового комитета, и не имея полномочий на подобные действия, Ильяшенко решил остаться в Константинополе, сдав корреспонденцию, которую вез в Россию, в дипмиссию для последующей доставки. Послание Угета и письма Земсоюза он решил оставить при себе, полагая, что они скорее попадут в руки большевиков, нежели дойдут по назначению.

Цитированное выше «официальное», хотя и вполне красноречивое письмо Ильяшенко дополнил личным, в котором писал еще более откровенно:

Развал абсолютный. И сейчас, т. к. это самая острая минута, абсолютно нельзя предугадать, чем он завершится (вероятно, еще большим развалом с обеих сторон, ибо по общему свидетельству очевидцев ни большевизм, ни антибольшевизм не есть уже сила, а уже существует только общее гниение, бегство, тиф и грабеж). …Фикция Добровольческого Правительства, обладающего разрозненной территорией нескольких портов, поддерживается некоторыми его представителями в силу того, что им за что-то еще нужно держаться… Более самостоятельные люди, хотя и занимающие официальные посты, в частной беседе не скрывают, что эпопея Добровольцев кончена. Все ждут «официального» конца с минуты на минуту. В сущности он уже наступил, т. к. ни Особого Совещания, ни армии нет уже, а есть отдельные отряды разных ориентаций и отдельные министры, десятки раз сменявшиеся… Кто остался, неизвестно, потому что сведения запаздывают, а курьеры зачастую не могут найти тех, к кому они посланы, ибо последние ездят в вагонах взад и вперед, ища пристанища…

Ильяшенко передавал, что на пристани в Новороссийске «гниет сколько угодно» танков, артиллерийского снабжения и паровозов. «Туда же, – меланхолично заключал он, – свалят американцы и грузы „Сангамона“». Описывая со слов только что прибывших беженцев ситуацию в России, Ильяшенко рисовал поистине апокалиптическую картину: «На вокзале Новороссийска и Екатеринодара трупы лежат по нескольку дней. От вшей трещит под ногами». В Константинополе «легкая чума, сильная инфлуэнца, невероятная грязь, но это, конечно, пустяки по сравнению с Россией».