Текст книги "В тоске по идеалу. Избранные пародии"

Околесица

(Майка Лунёвская)

Прямо за кладбищем поле, Ольшанка, ивы —

видела много раз, до сих пор красиво.

Влево – асфальт, направо – грунтовка к току.

Сколько я здесь на веле каталась, столько

по сторонам смотрела, понять пыталась,

Дальше еще дорога, она к оврагу.

Иногда там чабан с собакой пасет отару,

И т.д и т. п.

 
Словно акын*  воспеваю ольшанские дали,
Тело привычно давит седло и педали.
Прямо кручу – одну восхваляю  тему,
Еду назад – ублажаю другой ракурс.
Так и творю, езды не меняя схему:
С кладбища в поле, а с поля – к оврагу.
Скрипом колесным не зря рушу тишь я,
Десять кругов – и готово четверостишье,
А на двадцатом рождается стихотворенье…
Так развиваются стихо– и телосложенье.
 

* – кочевник-сказитель, описывающий все, что видит по пути

Горе

(Иеромонах Роман Матюшин-Правдин)

Горе, горе над Русской землей!

Разгулялись в открытую бесы.

Размелькались, под хохот и вой,

И рога, и копыта, и пейсы.

О народ мой! Довольно дремать.

Помолись перед Подвигом Богу.

Православная родина-Мать!

Двери ада тебя не возьмогут!

(Скит Ветрово)

 
Горе, горе с моей головой!
Спаси, Господи, только не смейся —
Всюду слышу я дьявольский вой,
Всюду вижу бесовские пейсы!
 
 
О народ! Разгони эту гнусь!
Я тебя вдохновляю для битвы.
Резать пейсы я сам не берусь,
Мое дело – посты да молитвы.
 
 
Я спасаю Россию в скиту,
Злым глаголом листочки марая.
И надеюсь, что в рай попаду
(Все монахи мечтают о рае).
 
 
Но сомненья роятся в душе
И иконы мне шепчут сердито:
«Жди! В аду раскаляют уже
Сковородку для антисемита».
 

В окопах Солнцедара

(Александр Еременко)

Я пил с Мандельштамом на Курской дуге.

Снаряды взрывались и мины.

Он кружку железную жал в кулаке

и плакал цветами Марины.

И к нам Пастернак по окопам скользя…

Пространство качалось и пахло мочой —

не знавшее люльки ребёнок.

 
Я пил со Сладковым на южной дуге
погостов вдали Краснодара.
Он шею Прилепина жал в кулаке
и плакал слезами Захара.
 
 
К нам Пегов, ужом по могилам скользя,
сказал, подползая на брюхе:
«Какой композитор усеял тебя
седыми майорами в брюках?»
 
 
Погост освящался закатной свечей,
шуршал листопад похоронок.
Россия качалась и пахла мочой,
пропившая люльку ребенок.
 

Неудача

(Олег Гегельский)

Я стал рабом банального распутства.

А мне мерещилась любовь в твоем лице.

Не состоялась дефлорация искусства

Через субстанцию на маленькую «це»…

 
Поэт хотел, но ничего не смог.
И горестный итог закономерен:
Он доказал путем банальных строк —
Его Пегас не жеребец, а мерин.
 

Обирательный образ

(Мария Сухарева)

Я хочу быть немного Бродским,

Чтоб меня с моим носом с горбинкой,

Строгим блеском очечных дужек

И нарядом простым, неброским

Прописали бы, как аскорбинку.

 
Я хочу быть немного пиитом,
Чтоб был нос от Ахматовой Анны,
Да лицо Ахмадулиной Беллы,
Левый глаз Шагинян Маргариты,
А второй от Бичевской, от Жанны.
 
 
Уши Мориц и Друниной волос
Я смешала бы в скромной персоне.
От Барто срисовала бы брови,
От Новеллы Матвеевой – голос,
Чтоб на сцене блистать всесторонне.
 
 
Чтоб был гул одобрительных криков,
Чтобы критик в бессилии помер,
Я готова иметь, хоть на время,
Мощность в теле, как Дмитрий Быков,
Высоту, как Рождественский Роберт.
 
 
Ум от Бродского взять, хоть на йоту,
Сексуальность от Гарсии с Лоркой…
А не выйдет, тогда я согласна,
Чтоб меня молодым рифмоплетам
Прописали ли бы, как касторку.
 

Хруст и грёзы

(Аркадий Штыпель)

коронарный коралловый хруст

с влажной птицей клубящейся слева

кровеносное склизское древо

бронхиальный дыхательный куст

пустоват отпускаемый век

и щека как мороз на железе

что нам грезится в этом разрезе?

серо-розовый легочный снег

 
полушарный незрелый орех
с новым взглядом на вскрытое чрево
плот распахана справа налево
хирургический видимо грех
 
 
с хрустом взрезанные потроха
аллегории склизской строкою
бледно-серою требухою
наливается ливер стиха
 
 
что диктует нам этот разрез?
перебор по шкале реализма
где как скальпель, как зонд или клизма
в тело бренное штыпель залез.
 

Фонетик любви

(Алексей Комаревцев)

«Потискай меня на Балтийской», —

услышал я четко вполне,

а также достаточно близко.

Но нет, слава богу, не мне.

Неважно, что знойная полночь

совсем далеко в этот миг, —

им даже фонетика в помощь.

Не только свирепый час пик.

 
«Мужик, угости сигареткой», —
услышал я четко вполне.
Как сказано сочно, как метко!
Но нет, слава богу, не мне.
 
 
В саду городском очень близко
шепнули в полуночной тьме:
«Потискай меня, моя киска!»
Ура! Это снова не мне.
 
 
Мне мир «обнимашек» не в радость,
другое давно по душе.
Фонетика – вот моя сладость,
а синтаксис – секс для ушей.
 
 
Превыше всех эякуляций
ценю я, не глух и не нем,
мир ласковых артикуляций
и прелести женских фонем!
 

Прислушиваюсь к себе

(Анфиса Осинник)

Сижу на краешке времени,

Ноги в безвременье свесив,

Вижу: веков проплывают обломки,

Слышу: в египетской мумии,

Бывшей некогда

гражданином фаюмским,

Неутомимый шуршит скарабей —

Брат

живущего во мне скарабея.

 
Я стала похожа на чью-то мумию,
Я внутри себя шорохи слышу
И каждый раз волнуюсь и думаю —
Вдруг, это Он, посланный свыше?
 
 
Вдруг Скарабей посетил мои дверцы
И трудится во мне с жаром и пылом?
Но чтобы в этом удостоверится
Поплелась к медицинским светилам.
 
 
И вот сижу на скамье в поликлинике,
Ноги в ожидании анализов свесив.
Медики все такие циники,
Сколько в них отталкивающей спеси.
 
 
Подходит врач. Встаю, робея,
Беру анализов листы
И слышу: «Нету Скарабея —
У Вас глисты, опять глисты…»
 

Прогулка людоеда

(Константин Гуревич)

Давай уедем из столицы

Хотя б на несколько часов

Туда, где ветки, словно

птицы,

Парят в тумане облаков,

Где земляника вдоль дороги

Краснеет ниточкою бус

И мурава облепит ноги,

Чуть горьковатая на вкус…

 
Давай уедем из столицы
Хотя б на несколько часов
Туда, где ветки, словно
птицы,
Парят в тумане облаков,
Где земляника вдоль дороги
Краснеет ниточкою бус
И мурава облепит ноги,
Чуть горьковатые на вкус…
 

Заметая следы

(Дмитрий Смирнов)

Страшнее ночи с тобой

только ночь без тебя.

Тебе для любви любой

сойдет, кто, тебя любя,

не ждет от любви ничего.

Я тебя умолять не буду,

уберу от тебя стол,

отскребу от тебя посуду,

подмету от тебя пол…

 
После ночи с тобой
сам с собой не в себе,
как на горб огребя,
как в гробу пригубя,
ощущаю себя.
Это так, огрубя.
 
 
Ты повсюду, везде,
столб стены застолбя,
ты висишь на гвозде,
взглядом сердце дубя
и либидо губя,
словно ночь без тебя…
 
 
Я тебя умолять не буду,
уберу за тобой бардак.
Смою стул, а портретное блюдо
со стены сброшу в бак…
Жаль следы моего словоблуда
Не замоешь уже никак.
 

Гадючное антинаучное

(Владимир Силкин)

В темном болоте не снится гадюке,

Тянет из тьмы свои скользкие руки

 
На биофаке не снится доцентам,
Профессорам и обычным студентам.
 
 
Воет зоолог, шипит герпетолог,
Точит кирку свою палеонтолог.
 
 
Хочется им оторвать эти руки,
Что приписали руки гадюке!
 

Советы мастера

(Александр Вулых)

И бесстрашно вывернув нутро,

Подойдя к ленивому саврасу,

Я беру гусиное перо

И вставляю в задницу Пегасу.

 
Пушкин стих чернилами творил,
А Сергей Есенин даже кровью…
Я ж для славы вен не отворил —
Это все ненужный вред здоровью!
 
 
Чтобы все запомнили меня
Я держу перо, как член с фимозом,
Окунаю в задницу коня
И мараю чистый лист навозом.
 

Один убогий…

(Владимир Буев)

Болящий дух врачует песнопенье.

Гармонии таинственная власть

Тяжёлое искупит заблужденье

И укротит бунтующую страсть.

(Евгений Баратынский)

Душа болит? С мелодией сливайся.

Но только не с попсой соприкоснись.

Попса сильна, но ей не поддавайся.

Ты в рок со всею страстью окунись.

И т.д., и т. п.

(Владимир Буев, книга «В стихах поэт один убогий». Пародии и подражания современного автора на стихи Евгения Баратынского)

 
Спит, не знает поэт Баратынский,
Что какой-то словесный гимнаст
Его стих перескажет по-свойски
И под видом пародий издаст.
 
 
Ясен пень при хорошей погоде,
Но не ясен в погоде плохой:
Если ты как создатель негоден,
То чужое-то портить на кой?
 
 
Впрочем, автор – насмешник безвредный,
Несмешной резонер без клешней.
В это области лучше – Каретный *,
Он по «классике» ездит смешней!
 
 
Спи, Евгений Абрамович милый,
Не печалься у бога в гостях.
Пусть потомки, корёжа могилы,
Как собаки живут на костях.
 

* – Шура Каретный

(А. Пожаров), актер, пересказывающий классику на блатной фене

Заветный выбор

(Николай Сербовеликов, «Серб Великий»)

Пускай я плохой поэт,

Но я лучший плохой поэт,

сдаю в аренду стихов буклет.

И открыл я Ветхий Завет:

Все дороги ведут на тот свет.

 
Я искал себе творческий путь
И стезю, где б талантом блеснуть…
 
 
И открыл я Ветхий Завет:
Все дороги ведут на тот свет…
 
 
Гарнизонный устав посмотрел:
Все дороги ведут под расстрел…
 
 
Полистал на досуге УК:
Всем дорогам даются срока…
 
 
Медицинский словарь… Ну уж нет! —
Это хуже, чем Ветхий завет…
 
 
Вдруг открылся мне сайт «Стихи.ру»
И пришелся весьма по нутру!
 
 
В мире только поэтам везет:
Их дороги ведут в переплет.
 
 
Им не нужен ни молот, ни серп.
Взял перо – стал «Великий» и «Серб».
 
 
Если ж буду поэтом плохим —
Сдам в аренду я свой псевдоним.
 

Пацифистинг

(Александр Сигида)

Мне отвратительна идея пацифизма

В политике, массмедиа и творчестве.

Они приходят с лирами и фондами.

Их голос ангельский так звонок вдалеке!

Но вижу я холодный коготь Мордора

В протянутой в приветствии руке.

Я буду с ними говорить о мире

На языке Давида и Эсфири.

 
Мне отвратительна идея пацифизма.
Не мир, но меч несу я под полой.
Блуд гуманизма хуже онанизма
свой ватник штопать ниткою гнилой.
 
 
Во мне, как шерсть при трении эбонитом,
Святая злоба щелкает в груди, —
Потомками Адольфа и Бенито
Нам хладный Мордор творчески смердит!
 
 
Я выйду с ними на словесный бой,
по-русски притворяясь деловито
не гордою донецкой голытьбой,
а в образе Эсфири и Давида…
 
 
И всех врагов навеки усмирит
Мой суржиком приправленный иврит.
 

Дымок славы

(Дмитрий Мурзин)

пока прогреется паяльник

для мелкой пайки

ко мне в фейсбук* придёт начальник

поставит лайки

под записью что всё тщета…

что мир, как водится, жесток

се – место боли

и вьётся синенький дымок

от канифоли

 
как убедить тебя начальник
поставить лайки?
зайти связать включить паяльник
для мелкой пайки
 
 
ты вдруг поймешь, что мир жесток
се – место боли
и надо похвалить стишок
по доброй воле
 
 
начальник вдавит кнопку сам
конец мученьям!..
и вьется дым, как фимиам
моим твореньям
 

* – организация, запрещенная на территории РФ

Чужое своё

(Полина Корицкая)

Когда я уйду с работы, отметивши факт сего,

Захочется вдруг чего-то живого и своего…

…Поеду в Мытищи к Олегу! С ним вместе гулять пойду.

Мы выпьем с ним газировки, а завтра придет весна.

Вернется с командировки олеговская жена.

Ворвется в свое Мытище, прогонит меня взашей.

А я, не в обиде вовсе, смотрю, как в пяти шагах,

Гуляют большие лоси на длинных своих ногах.

 
Когда наступит суббота
И не отменить сего,
Иду я искать чего-то
Чужого, как своего…
 
 
Женатиков в мире тыщи
И все они нравятся мне.
Начну у Олега в Мытище,
А утром продолжу турне.
 
 
Беспечно попутав названье,
Склоняя концы налегке,
Я к Маге помчусь на свиданье
С нарзаном в Ессентуке.
 
 
С Рифатом увижусь в Тольятте,
С Гогой в Горе мы счастье найдем…
В Кутаисе ждет Каха-приятель,
Боржоми и теплый прием.
 
 
Льет Акира сакэ в Нагасаке,
Греет Азер агдамы в Баке…
Прекрасны мужчины во браке,
Кольцо, как маяк, на руке.
 
 
И пусть их ревнивые жены
Меня прогоняют взашей.
Шагаю преображенной,
Нога, как и рот, до ушей.
 
 
Привыкла, что в спину поносят,
Трясут бигудями в рогах…
Я гордо гуляю, как лоси,
На длинных своих ногах.
 

Предостережение

(Виктор Пилован)

Я скупил весь клей БФ,

На него чтоб клеить эф!

Эфы для людей опасны!

Это правда, а не блеф…

(детский цикл «О животных по алфавиту», автором создано 20 томов…)

 
Я скупил весь клей БФ
И рифмую, окосев.
Клеи для людей опасны!
Это правда, а не блеф…
 

Среди козлов

(Игорь Алексеев)

Тяжко спит огромная держава.

Я на кухне пиво с водкой пью.

Серебристый козлик Окуджава

Нежно блеет песенку свою.

Страшно быть нетрезвым человеком.

Поезд отпускает тормоза.

 
За окном храпит моя держава.
Я на кухне пиво с водкой пью.
Серебристый козлик Окуджава
Нежно блеет песенку свою.
 
 
Страшно быть нетрезвым человеком.
Думы стали сумрачны и злы.
Я один перед козлиным веком
И кругом козлы, одни козлы.
 
 
Заливаюсь горькими слезами,
Хоть сейчас клади под образа.
Оказались все друзья козлами
И подруга… та еще коза.
 
 
Водка многих ставит на карачки,
Заплетя извилины в узлы.
Вот и черти. Вьются словно крачки.
Тоже в чем-то мелкие козлы.
 
 
Пиво с водкой – зелье высший сортик!
Только я последнее развел —
Мне явился серебристый чертик
И проблеял нежно: «Сам козел!»
 

Прозрение

(Игорь Федоровский)

Ушло из меня наносное…

Казалось, наросты, бугры…

Но пусто всё… надо снова

В себе разводить костры.

Чтоб ветер печаль пустую

Опять из меня унес.

И дальше всё то же… стыну,

Но достигаю звезд.

 
Хожу по квартире и ною,
В утробе погасли костры.
Ушло из меня заливное,
Шашлык, коньячок марки «Ноя»
И баночка черной икры.
 
 
Все в прошлом, – уха и салатик,
Пирожные, тортик, компот…
Грущу, укрывая в халатик,
Втянувшийся в спину живот.
 
 
Поэту живется непросто
В эпоху «ковидной» поры —
Где вы, жировые наросты
И мышц наливные бугры?
 
 
Наверное, скоро остыну,
Откинусь и в бозе почу.
Дам дуба… Отброшу и двину…
Пушинкою в небо взлечу.
 
 
Висит на ушах шевелюра,
Осанка скривилась горбом.
Не кормит нас литература,
А как быть здоровым при том?
 
 
Я был плодовит и неистов,
Сегодня ж, как тощий дрозд,
Стихами кормлю пародистов, —
Пускай достигают звезд.
 

Стук и глюк

(Андрей Веренок)

Может, правда, походить по больницам?

Разной дряни поглотать от души?

Как посаженная в клетку синица,

Сердце бедное в груди мельтешит.

Скоро будут переломаны ребра

Самым глупым и чудным из сердец.

Сдуру выскочит и грохнется в лужу

Или будет на асфальте лежать.

…Чаще под ноги смотри, дорогая.

Чтоб его не раздавить каблучком.

 
Я фантастам не верил особо,
Но сюжет их со мной налицо.
Было так: присосалась зазноба
И вовнутрь отложила яйцо.
 
 
И теперь я как больной истеричка,
И страдаю душой от души.
Что в груди стучит? Это синичка
Или сердце еще мельтешит?
 
 
Скоро будут переломаны ребра.
Мир увидит, кого я родил…
Вдруг на улицу выскочит кобра,
В лужу грохнется злой крокодил?
 
 
Я беременен, словно несушка,
И невнятное что-то несу.
Что мне делать, поведай, подружка!
Как я жизнь для потомков спасу?
 
 
Та в ответ отвечает сурово:
«Друг, фантазий в тебе через край!
Меньше фильмов смотри про «Чужого»,
Меньше дряни сдуру глотай!»
 

Будни науки

(Вадим Федоров)

В академии наук

Паутину сплел паук.

И от трех часов до двух

Он ловил ленивых мух.

 
В академии давно
Паутину сплел ФАНО.
Всюду перья, прах и пух.
И не стало даже мух.
 

Шатурная зарисовка

(Леонид Гужев)

И уходишь во тьму ты, дура.

И плывет над дурой закат.

Подмосковный город Шатура

Необычной негой объят.

И плывут среди труб и пьяниц

Над Шатурой твои глаза.

 
Плыл закат, а я пьяный, небритый,
Любовался с немою тоской,
Как выходишь ты Афродитой
На загаженный пляж городской.
 
 
Из таверны неслись злые кличи,
Там вандалы ревели: «Рим – наш!»
Ты не слушала их, Беатриче,
Попирая сандальями пляж.
 
 
Ты была лучезарной Лаурой
И Мадонной, и Музой была…
Вдруг, бутылки собрав, ты, как дура,
С пляжа ноги свои унесла…
 
 
Я простил, хоть и было хреново.
Эгоистка, тупая коза…
Но глядят, как с картин Глазунова,
Отовсюду твои глаза!
 

Небесный кулак

(Евгений Ройзман)

Пойдем работать облаками

И будем где-нибудь висеть.

Или работать кулаками

И мы утрем любому нос.

 
Поэт, – не «облако в штанах»,
Он не витает в облаках, —
Грозой висит на небосводе,
Зовет друзей своих к свободе,
А трусов посылает «нах»…
 
 
Летим, мой друг, народ с тобою,
Кто журавлем, кто кораблем!
Ведь мы одной живем мечтою —
Зависнуть тучей над Москвою
И помочиться над Кремлем.
 

Баллада о спитой мушке

(Евгения Джен Баранова)

Может, мне пить нельзя.

Может быть, я тоскую.

Только глаза скользят

гильзой от поцелуя.

 
Может, мне пить нельзя.
Вы рассудите сами.
Пьяной, мои друзья,
трудно стрелять глазами.
 
 
Юношу ищет взгляд,
их на прицеле масса.
Только глаза скользят
в сторону Арзамаса.
 
 
Выстрелам множится счет
в театре, в метро, в трактире.
Мимо! Мне не везет
в этом любовном тире.
 
 
Надо завязывать пить
или, простившись с мечтою,
буду по жизни скользить
гильзою холостою.
 
 
С карандашом в руках
что-то пишу, страдаю…
Даже в своих стихах
я в «молоко» попадаю.
 

Все поэты делают это

(Андрей Бабиков)

Меня твоя страсть не застала врасплох,

я всполохи наших свиданий

задумывал впрок, как собранье стихов,

для будущих неких изданий.

 
Талант мой безмерен, я музу поймал!
Но чтоб убедились потомки,
Я всполохи наших свиданий снимал
На камеру скрытою сьемки.
 
 
Как в Декамероне моя визави
Синхронно, то кролем, то брассом
Со мной колыхалась на волнах любви,
А я был почти Тинто Брассом*.
 
 
Я все рассчитал, разложил наперед,
И сверху, и сбоку, и сзади.
Мой метод подачи оценит народ,
Ведь видео лучше тетради!
 
 
Лежу на диване в помятом трико,
Готовлю стихи для изданья.
А зритель Порнхаба оценит легко
Размер моего дарованья.
 

*Тинто Брасс – известный порнорежиссер

Распоясался

(Олег Скрынник)

По-германски, саксонски, по-галльски

Сочиняется нам «комплимент»…

Эх, покойный профессор Рахальский! *

Распоясался Ваш контингент.

(«Изобретают санкции»)

 
Презираю германцев, как Невский,
По-кутузовски в галлов плюю
И меня сам покойный Снежневский **
Не заставит сменить колею.
 
 
Мой настрой дозировкою конской
Нейролептик не снизит в момент.
Я ищу разговорник Саксонский,
Чтоб саксонцам ввернуть «комплимент».
 
 
Выдам им, хоть Святых выносите!..
Но вздохнул психиатр, старый плут:
«Вы, голубчик, врагов рассмешите,
Ведь в Саксонии немцы живут!»
 

* – Ю.Е.Рахальский – видный советский врач-психиатр

** – А.В.Снежневский, врач-психиатр, академик АН СССР

Слабак

(Андрей Углицких)

Я пишу все слабей и слабей.

Если хочешь – за это избей!

(автор – врач-реабилитолог)

 
Я к любимой пришел со стихом
И неделю ходил с синяком.
Я сонеты прочел милой вслух, —
Генофонд от ударов опух.
 
 
Я поэму в шесть глав сочинил, —
Переломы полгода чинил.
Стих – больница, опять… Дежавю.
Я до пенсии не доживу!
 

Божественная амбрэзия

(Анжела Полонская)

Я брошена поленом в топку ночи,

Разорвана по разным берегам.

Я – жирный знак, ценителям и прочим,

Напиток, предлагаемый богам.

 
Я брошена бутылкой на Бродвее,
Разлита, как Клико по варьете.
Рифмую все, что алкоголь навеет —
Ценитель разберется в красоте.
 
 
Мой взгляд как хмель, фигура – чаша с грогом.
Я – жирный знак «Не залезай – нальет!»
С утра под двери тянется народ
С надеждой отхлебнуть немного.
 
 
Пусть чтут меня крюшоном в ананасе,
Пускай поймают негу и кураж,
Как боги захмелеют на Парнасе,
Распробуют мой винный ассамбляж *.
 
 
Брожу в себе, ведь там уже с избытком
Намешано, как в блендере ковшом,
И становлюсь божественным напитком
В народе именуемый «ершом»!
 

* ассамбляж – метод создания вин путем смешения их разных сортов

Смерть программы

(Иван Удальцов)

Наши души устарели

И не грузятся вообще.

 
Наши души устарели
И не грузятся вообще
Ни пивком, ни Ркацители,
Ни ситром из кислых щей,
Ни Токаем, ни Кахети,
Ни крюшоном из винца…
Тятя, тятя! Нейросети
Притащили мертвеца!
 

Пасхальный разгон

(Олег Хлебников)

Ребра Иисуса в небе весеннем —

вот и воскрес опять.

Облако это блазнило спасеньем.

Не надо бы разгонять!..

 
День был весенний, светлый, пасхальный,
в небе висел Иисус…
Благостность портил летчик нахальный,
рядом гудевший как гнус.
 
 
Ребра Иисуса, божии странники
людям дарили мечту…
Вдруг подлетели черти-охальники
на самолете «Ту».
 
 
Встреча религии с цивилизацией
не завершилась добром.
Тучки исчезли путем ликвидации
йодистым серебром…
 
 
Так иногда, прикрывая парады
на День победы, хитро,
метеослужбы демон крылатый
богу дает под ребро.
 

Когда со мной случился…

(Елена Тютина Уварова)

Когда со мной случился Коктебель

Я помню, как дрожали небеса,

окрашенные маревом заката.

Не тучи, а ставрида и хамса

смотрели с высоты подслеповато.

 
Когда со мной случился Роттердам,
Я вдруг обогатилась новым знаньем.
С тех пор имею тягу к городам
с веселым эротическим названьем.
 
 
Я вспоминаю пылкий Сыктыквкар
в студенчестве, в далеком стройотряде.
Подробности удвоют гонорар,
я сохранила их в своей тетради.
 
 
Болгария прошла на кураже,
остался где-то там любимый Плевен
и Банско навсегда в моей в душе,
как первый поцелуй в душе царевен.
 
 
Эллада привечала горячо.
В компании сибаса и дорадо
был Херсониссос, Лесбос и еще
другие города, что знать не надо.
 

 
Мой путь напоминает автобан,
где пронеслись в затейливом сафари
изысканный французский Вийёрбан
и жаркое сардинское Сассари…
 
 
Теперь в кругу ставриды и хамсы
на волнах коктебельского прибоя
я провожу закатные часы,
подробности рифмуя. Для «Плейбоя».
 

Финальная точка

(Михаил Гундарин)

Плотней рождественского крема,

Простой, как надпись на заборе,

Мне голос был. Не зная темы,

Со мною толковало море.

Я молча выключил шкатулку

Еще подсказок не хватало!

Я сам управлюсь с рычагами,

Заряд расставлю вслед заряда —

Пускай сужаются кругами

К финальной точке звукоряда.

 
На нашей ядерной подлодке
Я управлялся с рычагами,
А после вахты, тяпнув водки,
Сужал сознание кругами.
 
 
Не удивительно, что вскоре,
И просто так, и по приборам,
Со мною толковало море
Простым матросским семафором.
 
 
И в рождество, в часы обеда,
В момент кагорного причастья
Мне простучало: «Бей торпедой!
Пускай плывет врагу на счастье!»
 

 
Я молча выключил шкатулку,
Заряд расставил вслед заряда,
Нажал и… вышло очень гулко.
Очнулся в третьем круге ада.