Текст книги "Мир Стругацких. Полдень и Полночь (сборник)"

В порыве сострадания, Мария обняла его, приговаривая:

– Какой кошмар… Бедный Томас…

– И я не один такой, Мэри, – сказал он. – Не забывай, что есть еще двенадцать. Семеро мужчин и пятеро женщин. И одна из них – ты!

Мария вскочила.

– Это ведь шутка, Томас?! – почти выкрикнула она. – Это опять твоя дурацкая шутка!

№ 05 «Кельтский крест»

В двенадцать тридцать по планетарному времени на пульте аварийной службы заповедника Тысяча Болот сработала сигнализация. Дежурный сдернул ноги с журнального столика – свежие номера «Человека Космического» пестрым водопадом обрушились на пол – подскочил к пульту. Бездушные приборы бодро известили сонного аварийщика, что тревога не ложная. В районе Драконовой поймы совершил вынужденную посадку глайдер типа «Кондор», автоматика которого не преминула возвестить об этом на весь честной эфир.

Шепотом проклиная всю автоматику на свете, дежурный нажал на тревожную кнопку. В коттеджах аварийщиков включилась система побудки. Дежурный хорошо знал, что это такое. Он невольно поежился, вспоминая вкрадчиво-беспощадную панику, которую рождает в подсознании спящего аварийщика эта система.

«Уйду, – в который раз подумал дежурный. – Не моё это…»

Он не успел додумать эту, уже вполне привычную мысль, как вдруг входная дверь бесшумно скользнула в сторону, и в расположении центрального аварийного поста появился сам глава АС планеты Яйла Герман Рашке. При виде начальства сонливость мигом слетела с дежурного. Он вытянулся в струнку, доложил:

– Дежурный Панкратов! Три минуты назад получено сообщение о вынужденной посадке в Драконовой пойме. Поднял по тревоге аварийную группу.

Рашке окинул орлиным взором пульт и проговорил:

– Все верно, Панкратов… Продолжайте дежурство!

– Есть!

В присутствии командира дежурный не рискнул вернуться в уютное кресло рядом с журнальным столиком, а опустился на жесткий вертлявый табурет у пульта.

– И кстати, попытайтесь все-таки выйти на связь с… потерпевшим, – негромко добавил глава АС.

Кляня себя за нерасторопность, Панкратов немедля вцепился в кремальеры настройки. Он почти сразу нащупал частоту, на которой автомат «Кондора» подавал свои позывные. Одним касанием к сенсорной панели подключился в динамику оповещения на борту глайдера.

– Внимание! – преувеличенно громко заговорил Панкратов. – Говорит дежурный центрального поста аварийной службы. Сообщите, требуется ли вам медицинская помощь?

В динамиках затрещало, как будто пассажир глайдера пользовался допотопной радиосвязью, и звучный баритон произнес:

– Со мною все в порядке, дежурный… Не беспокойтесь!

– Оставайтесь на месте! – велел Панкратов. – Аварийная группа прибудет к вам… – он покосился на циферблат универсальных часов, – через тринадцать минут.

– Нет нужды, – отозвался «потерпевший». – Моя птичка просто проголодалась… Сейчас найду ей подходящий корм и продолжу путь…

Глава АС решительно шагнул к пульту. Рявкнул:

– Не вздумайте взлетать! Над Драконовой поймой зона пониженного давления… Вы рискуете со своей птичкой вляпаться в тайфун!

– Э-э, простите, с кем имею честь? – поинтересовался баритон.

– Говорит Герман Рашке, начальник аварийной службы планета Яйла, – отрекомендовался глава АС. – Не покидайте кабины. Дождитесь аварийную группу.

– Так и сделаю, герр Рашке, – сказал «потерпевший». – При условии, что вы лично прилетите за мною.

– Вот нахал! – простецки восхитился Панкратов.

– Хорошо, – согласился глава АС. – Кстати, вы не представились.

– Entschuldigen Sie mich, – пробормотал баритон. – Меня зовут Александр Дымок… У меня к вам важное дело, герр Рашке.

– Ждите, я скоро буду.

Рашке кивнул Панкратову, тот немедленно переключился на частоту аварийной группы.

– Говорит дежурный… «Мистраль», сообщите готовность!

– К старту готов! – отозвался пилот аварийного псевдограва класса «Мистраль».

– Стартуешь через минуту, Гога, – сказал Панкратов и пояснил: – Шеф летит с вами.

– Понял тебя! – откликнулся пилот.

– Спасибо, Вадим! – сказал Рашке и вышел из пультовой.

Безлунная ночь Яйлы встретила его завыванием ветра и колючей моросью, бьющей в лицо. Тайфун набирал силу, но городок аварийной службы оставался пока на периферии гигантского урагана. «Мистраль» сверкал габаритными огнями посреди посадочной площадки, словно именинный пирог. У открытого люка маялся аварийщик.

– Поторопитесь, шеф! – крикнул он.

Придерживая шляпу, пригибаясь под ветром, Рашке бросился к люку. Едва он оказался внутри комфортабельного салона с мягкой бежевого цвета мебелью и скрытыми лампами, излучающими сиреневый свет, псевдограв наискосок ринулся навстречу непогоде. Глава АС Яйлы плюхнулся в кресло, окинул колючим взором подчиненных.

Аварийщики в уютных куртках с множеством специальных карманов, с гнездами для баллонов, регуляторов, гасителей, воспламенителей и прочих предметов, необходимых для исправного несения аварийной службы, под взглядом начальства подобрались, перестали перебрасываться сомнительной свежести остротами, принялись что-то подтягивать и подкручивать в своей экипировке. Заметив их рвение, начальство погасило пламень во взоре, взяло с круглого, с приподнятыми закраинами столика карту района, где чья-то рука уже отметила район вынужденной посадки строптивого Александра Дымка.

«Скверное место, – подумал Рашке. – Драконовая пойма вообще скверное место, семь из десяти аварийных случаев на Яйле приходится на этот район, а сейчас еще и стихии разыгрались…»

Герман Рашке шестьдесят лет проработал аварийщиком, из них – сорок пять посвятил Яйле – планете на редкость дурного нрава. Он хорошо знал, что такое тайфун в стране Тысячи Болот. Свирепый ураган поднимает в примыкающем к болотам мелководном море огромные волны, которые захлестывают мангровые заросли, сметая все на своем пути. Мириады животных погибают в этой мясорубке, выживают лишь легендарные драконы Яйлы. Наутро они выползают из донного ила и начинают многодневное пиршество.

Рашке не однажды приходилось быть свидетелем оного. Палящее солнце простреливает искореженные ураганом заросли навылет, царит мертвая тишина, не считая мерного, почти механического хрупанья. Это драконы, словно ожившие танки, ползают среди мангров, пожирая все, что попадется: рубиновых угрей, двухордовых лягушек, перемалывая даже панцири многостворчатых моллюсков. Квазиживым глайдером драконы тоже не побрезгуют. И не посмотрят, что внутри его вполне живой человек.

Впрочем, все это будет в лучшем случае завтра. А сейчас даже драконы изо всех сил вжимаются в обмелевшее болото, намертво вцепившись в илистое дно саблевидными когтями. Судя по показаниям метеоспутников, в Драконовой пойме пока затишье – «глаз бури», как говорили в старину, но через десять-пятнадцать минут тайфун сдвинется к северо-востоку и затишье сменится оглушительным ревом бешено мчащегося урагана.

«Ничего… обойдется, – думал Рашке. – Только бы этот Дымок не вздумал геройствовать… Не люблю героев… Да и на «Кондоре» ему не преодолеть стены глаза…»

– Шеф, мы на месте! – доложил пилот.

– Видите глайдер?

– Вижу! Он почти под нами.

– Начинаем операцию, – распорядился Рашке. – Костя, – обратился он к веснушчатому здоровяку. – Дай мне свою… э-э, штормовку, я пойду вниз. Останешься на подхвате.

– Есть, шеф, – буркнул Костя, с неохотой расстегивая куртку.

Шестеро аварийщиков во главе с Рашке десантировались в ночную тьму. В Драконовой пойме и впрямь стояла тишина – сквозь прореху в куполе циклона заглядывали звезды. Прожектора «Мистраля» слепящими пятнами отражались в черном глянце болота. Чуть поодаль, среди кустов, покрывающих небольшой островок, поблескивал корпус потерпевшего крушение «Кондора».

На блистере кабины сидел человек. Он был сосредоточен на том, что держал в руке. Его словно бы не интересовали ни буря, в любое мгновение готовая превратить это тихое болото в кромешный ад, ни дракон, который высунул из воды узкую морду и шумно втягивал крокодильими ноздрями влажный воздух, ни праздничная иллюминация аварийного псевдограва, ни сами аварийщики, бредущие по пояс в трясине.

Рашке показал своим ребятам на дракона, а сам двинулся к «потерпевшему». Александр Дымок поднял голову.

– А-а, это вы, герр Рашке! – как ни в чем не бывало воскликнул он. – Полюбуйтесь-ка на этого красавца! – Он протянул старейшему аварийщику Яйлы многостворчатого моллюска, раскрытого как цветок и сияющего голубой россыпью биолюминесцентных глазков на внутренней стороне щупалец. – В сущности, он напоминает нас с вами, герр Рашке…

– Чем же? – осведомился глава АС планеты, незаметно вынимая из кармана пистолет-инъектор.

– Мы также коротаем дни в панцире одиночества, – сказал Дымок, – но когда грянет буря, будем готовы раскрыться навстречу судьбе.

№ 6 «Руна Мадр»

– Удивительная планета, вы не находите? – осведомился у своего молчаливого спутника словоохотливый инженер-мелиоратор.

Они стояли на смотровой площадке космопорта, откуда и впрямь открывался роскошный вид на знаменитые Известковые Замки. В изумрудных зеркалах идеально круглых лагун отражались горчичного цвета башни, оранжевые арки, вознесенные на витых колоннах, кофейные контрфорсы с ажурными аркбутанами: ни один Замок не походил на другой.

– Когда группа Крюгера высадилась здесь, – продолжал словоохотливый, – никому и в голову не приходило, что это искусственные сооружения. Сам Крюгер в своих отчетах сообщал о сухопутных кораллах. Да и как было поверить, что Замки – результат творческой деятельности гигантских неповоротливых моллюсков?

– Насколько я помню, – отозвался молчаливый спутник мелиоратора, – это не архитектурные сооружения, а философские концепции.

– На этой гипотезе настаивает Крюгер, – подхватил словоохотливый, – но Хаякава с ним не согласен. Нет, почтенный профессор Токийского университета не отрицает, что слизни Гарроты – глубокие мыслители, но он считает, что свои грандиозные интеллектуальные конструкты они держат исключительно в голове…

– Скорее уж – в мантии, – уточнил его собеседник.

– Ах да, конечно… В особой мантийной полости…

Разговор увял. Пассажиры рейсовика Курорт – Гаррота – Венера спешили покинуть маленький космопорт. Удивительная планета со своей еще более удивительной цивилизацией ждала их. Туристы скапливались у многоместных пассажирских птерокаров. Командированные в распоряжение Исследовательского Центра специалисты попадали в дружественные руки встречающих коллег.

Инженер-мелиоратор наскоро попрощался со своим спутником и присоединился к своей туристической группе. Молчаливый вздохнул свободно. Он не принадлежал ни к одной из групп пассажиров. Он не был ни туристом, ни специалистом. Он прилетел на Гарроту не для того, чтобы восхищаться ее чудесами, но и не для того, чтобы эти чудеса изучать. У него была совершенно конкретная цель. И его должны были встретить.

– Простите! Не вы ли Томас Нильсон?

Он обернулся. Шатенка среднего роста, спортивного телосложения. Загорелая, в «тропическом обмундировании» сотрудника ИЦ Гарроты. Если бы не усталое выражение карих глаз, трудно было бы догадаться, что этой женщине за девяносто.

– Да, я Томас Нильсон, – сказал он. – А вы Викке Освальдовна?

Шатенка кокетливым жестом протянула гладкую коричневую руку.

– Ксенопсихолог Ужусенене, – представилась она. – Мне передали, что вы хотели меня видеть. Слушаю вас.

Нильсон с выражением беспомощности оглянулся.

– Простите меня, Викке Освальдовна, – пробормотал он. – Разговор у меня к вам долгий и серьезный… Не хотелось бы вот так… на солнцепеке…

Ужусенене ахнула, прижала ладони к щекам.

– Что же это я?! Хороша хозяйка… Пойдемте ко мне… я вас завтраком накормлю, за столом и побеседуем.

– К вам? – засомневался Нильсон. – Не знаю… удобно ли…

– Боитесь меня скомпрометировать, молодой человек? Напрасно, я уже вышла из этого возраста… Идемте, идемте!

Она подхватила гостя под локоток и повлекла к эскалатору. Они спустились на служебный уровень космопорта, миновали глайдерную стоянку, направились к корпусам Исследовательского Центра. По пути им то и дело попадались разные знакомые Викке Освальдовны. О чем-то спрашивали, советовались насчет применения каких-то треллингов, сетовали на застой в шестнадцатом секторе и хвастали прорывом в секторе тридцать девятом. Казалось, что гость и хозяйка никогда не доберутся до жилища ксенопсихолога. Но вот они обошли кубические здания биолабораторий, свернули на дорожку, которая вела к личным коттеджам сотрудников ИЦ.

Викке Освальдовна жила в домике, что стоял на берегу лагуны.

– Ступайте на веранду! – велела Ужусенене. – Там прохладно. я принесу вам чего-нибудь освежающего…

– Если вас не затруднит, джеймо, пожалуйста, – попросил Нильсон.

– Ни в малейшей степени, – откликнулась хозяйка.

Она исчезла в недрах коттеджа, а Нильсон поднялся на веранду, уселся в плетеное кресло и стал смотреть на Известковый Замок, охряной громадой возвышающийся на противоположном берегу.

Было прохладно и тихо, лишь ровный на пределе слышимости гул стоял в воздухе. Нильсон заметил радужное мерцание над лагуной, словно там танцевали мириады крохотных стрекоз. Вернулась Викке Освальдовна, поставила перед гостем бокал с джеймо и снова скрылась в доме. Нильсон взял бокал, пригубил. Вдруг гостю стало не по себе. Кто-то появился у него за спиной, медлительный, неуклюжий даже, но вместе с тем непередаваемо чуждый – не человек и не зверь. Нильсон услыхал хруст ракушечной крошки, которой были посыпаны дорожки на территории ИЦ, и ощутил запах. Скорее приятный… Растительный… Так пахнут лесные ягоды.

Нильсон аккуратно поставил бокал на столик, выскользнул из кресла и повернулся лицом к неведомому.

Перед ним был гарротянин. Огромный, с корову величиной, сухопутный моллюск-мыслитель. Оставляя позади себя быстро подсыхающую полоску слизи, он приближался к веранде. Туловище его студенисто колыхалось, а на передней части, которую весьма условно можно было считать головой, поблескивал шлем-передатчик мыслительных волн.

– Не бойтесь, Томас, – сказала Ужусенене, появляясь на веранде с подносом, уставленным разнообразной снедью. – Это всего лишь Оскар. Здешний сапиенс. Барух Спиноза и Фридрих Ницше в одном… Что у него там есть?

Гость принужденно рассмеялся.

– Не знаю, – пробормотал он. – я не знаток…

Оскар влился на ступеньки веранды, замер у столика, отрастил по обеим сторонам шлема пару усиков-антенн. Запах лесных ягод усилился.

Нильсон протянул к слизню-сапиенсу руку, спросил:

– Можно его погладить?

– Сколько угодно, – откликнулась хозяйка. – Все равно вы для него лишь плод его воображения.

Гость потрепал гарротянина по загривку, посмотрел на ладонь, она осталась сухой и чистой.

– Надо же… – пробормотал Нильсон, – я думал, он холодный и мокрый, а он… словно кота гладишь.

Оскар втянул антенны, протек между стойками перил, ограждающих веранду, плюхнулся на ракушечник и величаво удалился к лагуне.

– Вероятно, ему пришла в голову неожиданная мысль, – сказала Ужусенене, – и он поплыл ее материализовывать…

– Каким же образом? – поинтересовался гость, возвращаясь к столу.

– Видите ли, – произнесла хозяйка академическим тоном, – слизни генерируют чрезвычайно мощное биополе, с его помощью они способны управлять любыми живыми существами…

– Неужто и людьми?!

Викке Освальдовна кивнула.

– И людьми… Но людей они не считают реально существующими, следовательно, всю человеческую деятельность на Гарроте, включая нашу с вами беседу, аборигены полагают капризами своей фантазии. Поэтому чаще всего гарротяне управляют полипами, которые доставляют им микроводоросли, то есть основную пищу слизней, ну и воздвигают эти вот философские замки из собственных известковых скелетов…

– Но ведь Хаякава отрицает взаимосвязь между этими сооружениями и интеллектуальными конструктами гарротян…

Ужусенене посмотрела на него с веселым изумлением.

– А говорите, не знаток, – сказала она. – Хаякава никогда не был на Гарроте, его собственные мысленные построения гораздо более абстрактны, чем Замок моего Оскара… Впрочем, я заболталась… Давайте наконец завтракать.

Слизень, которого эти странные позвоночные именовали Оскаром, выбрался на берег, с легкостью преодолел эскарп, вполз во внутренний двор своего Замка. Он полюбовался аксиологическими нервюрами, терпеливо возводимыми бесчисленными поколениями рабочих полипов, и вновь обратил свой внутренний взор на двух немоллюсков, скорчившихся над грибовидным наростом. «Оскару» показалось забавным нарушить их мирную трапезу.

Пожалуй, не помешает разыграть небольшой психологический этюд, подумал он. Допустим, выясняется, что они не те, кем кажутся…

№ 07 «Сандзю»

Горячий густой воздух, пропитанный запахами раздавленной зелени, ржавчины и смерти. Низкое и твердое фосфоресцирующее небо. Светлая безлунная ночь, словно заставленная пыльными декорациями. Все это он помнил. Здесь он провел дни практикантской юности и годы профессиональной зрелости. Отсюда бежал, гонимый обидой и яростью, жаждой справедливости и желанием узнать о себе правду. Любую, какая ни есть…

Это было давно, так давно, что уже не имело значения, да – и не с ним, в общем.

Не дожидаясь, когда выползет трап, он соскочил в колючую ломкую траву. Пружинящим шагом обошел корабль. Тишина и покой. Ни одна смертоносная железка не шелохнулась в кустах. Сдохли все железки.

В траве притихли пичуги. Зверье затаилось. Всех их напугал корабль, с душераздирающим кошачьим мявом материализовавшийся на поляне, прямо напротив опутанной повиликой бетонной глыбы. А может быть, напугал лесных обитателей вовсе не корабль, а он – видящий в темноте, ощущающий биение самого крохотного сердца?

Неподалеку текла большая река. Все еще загроможденная ржавым железом, она сбегала с восточного склона гигантской котловины и поднималась по западному. Он спустился к воде, присел на корточки, зачерпнул широкой ладонью, медленно вылил обратно. Вода фонила. Видимо, где-то грунтовые воды размыли склад радиоактивных материалов. Что ж, удивляться не приходится. На про́клятой этой планете не изменилось ничего. Несмотря на возню тех, кто вот уже почти сотню лет пытается сделать эту клоаку хоть немного чище. Смешно вспомнить, но ведь когда-то он был одним из них!

Он выпрямился, оглянулся на корабль. Маленький звездолет класса «турист» уже слился с окружающим пейзажем. Сработали маскировочные механизмы. Теперь постороннему глазу ни за что не отличить это чудо инопланетной техники от причудливого остова какой-нибудь здешней безжизненной машинерии. Можно было не опасаться, что из зарослей высунется ходячее чучело в клетчатом комбинезоне и влепит в борт заряд гранатомета.

Потерять корабль не хотелось. И не потому, что он боялся здесь застрять. Не юнец все-таки, знает, куда пойти и к кому обратиться за помощью, но у него другие планы, требующие полной автономии. Впрочем, спроси его сейчас: какие именно? Не сумеет ответить. Не было у него слов, которыми он мог бы сформулировать свои намерения, – только смутно осознаваемая цель и четкий алгоритм действий. Как у автомата с программой полного цикла. По завершении которой полагается самоликвидироваться. Точнее – в завершение.

Все – пора!

Он вытер ладонь о скользкую ткань стандартного туристического комбинезона, плавными прыжками понесся вдоль берега. На запад. Вверх по склону котловины, которая на самом деле была равниной. Через полчаса он выбежал на древнее, в рытвинах, залитых ржавой водой, бетонное шоссе. Прибавил ходу, перепрыгивая через гнилые стволы поваленных деревьев, огибая железные чудища, застрявшие на перекрестках, не обращая внимания на желтоватые огоньки, тлеющие в окнах ветхих придорожных строений. Все равно, живущие в них человекоподобные существа не могли разглядеть его. Для них он был только вихрем в затхлом горячем воздухе летней безветренной ночи.

К исходу ночи он достиг города, смрадного скопления лачуг, дымящих труб и клокочущих дрянными движками транспортных машин, но не стал углубляться в его улицы. То, что он искал, находилось ниже города. В искусственных пещерах, некогда красивых подземных станций, в длинных тоннелях, где сгрудившиеся составы намертво прикипели к рельсам. Здесь, в бывшем метрополитене, обитала вторая разумная раса этой несчастной планеты. Когда-то он очень ею интересовался, бредил контактом с мыслящими киноидами, искал пути к взаимопониманию. Теперь же ему был нужен только один «псина-сапиенс».

Старый друг…

Предатель…

Вентиляционная шахта почти вся забита мусором и палой листвой, но гнилой ветерок, потягивающий из черных ее глубин, свидетельствовал, что проход есть. Прыжок, приземление на мягкую прелую кучу и быстрое скольжение вниз на спине. Скольжение в кромешной тьме. Полусогнутые ноги с размаху ударяются обо что-то твердое. Инерция бросает его вперед. Он успевает сгруппироваться, перекатиться через голову и оказаться на ногах на мгновение раньше, чем могучие челюсти смыкаются у него на горле.

Разочарованный промахом голован отскочил к стене, издевательски загукал, пружинисто приседая на могучих лапах.

– О лохматые древа, тысячехвостые, затаившие скорбные мысли свои в пушистых и теплых стволах! – нарочито громко произнес пришелец. – Тысячи тысяч хвостов у вас и ни одной головы!

Голован в ответ разразился длинной серией щелчков. Ему ответили из тьмы тоннеля справа и слева. Подземные жители, умеющие покорять и убивать силою своего духа, возникали из глубины заброшенного метрополитена бесшумно, как призраки – пришелец отчетливо видел их и слышал биение их сердец. Как никто знал он, насколько они опасны, но ему не составило бы труда справиться с ними всеми.

Голованы окружили незваного гостя плотным кольцом, которое расступилось лишь для того, чтобы пропустить седого как лунь, матерого своего собрата. Стараясь сохранять достоинство, хотя лапы его тряслись и подгибались от старости, патриарх приблизился к пришельцу, по-собачьи уселся, воздев лобастую голову.

– Ты пришел, – произнес голован по-русски. В его устах это прозвучало как нечто среднее между вопросом и утверждением.

– Да, Щекн-Итрч, – отозвался пришелец.

– Зачем? Льву Абалкину больше нет дела до народа Голованов.

– Я не Лев Абалкин. Лев Абалкин убит людьми.

– Ты – не человек, – то ли констатировал, то ли просто согласился голован Щекн-Итрч. – Народу Голованов больше нет дела до народа Земли. Народ Земли не вмешивается в дела народа Голованов. Народ Голованов не вмешивается в дела народа Земли. Так было, так есть и так будет.

– Я пришел говорить не о делах народа Земли, – так же монотонно проговорил пришелец. – я пришел говорить не о делах народа Голованов. я пришел говорить с тобой, Щекн-Итрч.

Патриарх чуть повернул облезлую от старости морду, несколько раз щелкнул редкозубыми челюстями. Остальные голованы как один снялись с места и канули в безвидности тоннеля.

– Говори! – потребовал Щекн.

– Меня интересует лишь одно, Щекн-Итрч, – сказал пришелец. – Что заставило тебя предать своего друга и учителя Льва Абалкина?

Голован помотал массивной головой.

– Я не предавал Льва Абалкина, – отозвался он. – Лев Абалкин умер раньше, чем был убит людьми. На реке Телон я говорил не с Львом Абалкиным. я говорил – с тобой.

Пришелец усмехнулся. В рассеянном мерцании опалесцирующей плесени на стенах блеснули его ровные белые зубы.

– Ты ошибаешься, киноид, – сказал он. – На реке Телон с тобой говорил Лев Абалкин. Ты предал своего друга и учителя, Щекн-Итрч, но я пришел не за тем, чтобы укорять тебя. я пришел, чтобы сообщить добрую весть. Прежде чем у зачатых в эту ночь Голованов отпадут перепонки между пальцами, народ Земли навсегда покинет Вселенную. Никто больше не помешает твоему племени занять подобающее ему место.

Старый боевой конь при звуках трубы…

До сих пор вздрагиваю, вспоминая о том летнем вечере.

Я лежал брюхом кверху у себя на дачной веранде и в который раз перечитывал «Пять биографий века». Шустрые киберы подстригали газон. Пахло свежеполитой травой. Мягко светило закатное солнце. На горизонте тянулись ввысь громады тысячеэтажников Свердловска, но мысленно я видел совсем иную картину: ночное беззвездное небо, зеленый ломтик луны, черную стену леса и темные узкие вдавлины на белом прибрежном песке.

Маргариту Логовенко долго и тщательно искали. Даниил Александрович лично летал на Пандору, принимал участие в прочесывании джунглей. Историю таинственного исчезновения его супруги П. Сорока и Э. Браун завершают обнаружением на берегу горячего озера защитного комбинезона, аккуратно сложенного возле егерских ботинок, карабина с патронташем, да еще – цепочки узких следов, уходящих в накрытое шапкой тумана озеро. При этом они объясняют случившееся с Ритой Сергеевной, как ее называли на Белых Скалах, банальным несчастным случаем. Дескать, решила искупаться и утонула. А то, что не было найдено тело, так на Пандоре, густо населенной самыми разнообразными падальщиками, никогда не находят никаких тел. Логика уважаемых исследователей практически безупречна. Рита Сергеевна проводила немало времени на лесной биостанции, изучая местную флору и фауну. И нередко совершала одиночные вылазки. Не удивительно, что и в тот роковой день она, никому ничего не сказав, в одиночку отправилась в джунгли и не вернулась. Однако обычно дотошные в деталях сотрудники группы «Людены» напрочь проигнорировали одно немаловажное обстоятельство.

На берегу горячего озера были обнаружены следы не только Риты Сергеевны, но и множество других отпечатков босых женских ног, по всей видимости, принадлежащих аборигенкам. Складывалось впечатление, что Рита Сергеевна попросту разделась и ушла в озеро. Утонула? А может, превратилась в русалку? Вопрос далеко не праздный, но П. Сорока и Э. Браун не утруждали себя сколь-нибудь серьезным его рассмотрением, придя к довольно поверхностному выводу, что именно трагическая гибель жены подтолкнула Даниила Александровича Логовенко к тому, что много лет спустя назовут Большим Откровением.

Я не присутствовал, но очень хорошо все это себе представляю. База аварийщиков в Стране-Оз-на-Пандоре. Оперативная диспетчерская. Несчастные глаза совсем еще зеленого Базиля Неверова. И обычно румяное – кровь с молоком – а в то мгновение такое потерянное лицо Дани Логовенко, которому только что сообщили, что надежды больше нет и поиски ввиду их абсолютной бесперспективности прекращены.

В моей коллекции нет записи об этом происшествии, хотя ему самое место среди других легенд Пандоры, которые бывалые старожилы-охотники, понизив голос до степени таинственной многозначительности, рассказывают вновь прибывшим за стаканом доброго местного «альмондино». Но все, что связано с именами дорогих мне людей, не повод для отстраненного любопытства. И без того стоит дать слабину, как злобные псы воспоминаний норовят вцепиться в мою старческую душу, и на глаза наворачиваются невольные слезы.

Присущая всем старикам способность с легкостью переходить из состояния «грежу наяву» к состоянию «грежу во сне» сыграла со мною недобрую шутку. В какой-то момент я осознал, что вижу некий расплывчатый силуэт, показавшийся на опушке недальнего леса. Завиток тумана, решил я. Короткое уральское лето было уже на исходе. Вечерами заметно холодало, и ночные туманы все чаще поднимались с реки. Однако в этом завитке было что-то неправильное. Он походил на маленький дымный смерч, стремительно пересекающий набухшую росой поляну.

Признаться, у меня екнуло где-то под сердцем. Поймите меня, одно дело коллекционировать аномальные явления, другое – сталкиваться с ними нос к носу. Совершенно некстати я подумал о белой фигуре, вещавшей от имени сообщества Странников на планете Тисса. Только потусторонних посланцев мне не хватало! Ведь я уже давно не властен организовать производство святой воды в промышленных масштабах…

Моему коту Каляму, до того мирно дремавшему у меня на коленях, видимо, передалась моя тревога. Он вопросительно муркнул. А когда я вскочил из шезлонга, несчастный котяра брякнулся об пол и заблажил обиженно, но мне стало не до него, я не мог оторвать взгляд от призрачной фигуры, чьи очертания становились все отчетливей.

Солнце зашло, и сумерки воцарились в окрестностях дачного поселка. Черные птицы бесшумно вспорхнули над поляной. Мирные вечерние голоса соседей утонули в сгущавшейся тишине. От реки тянуло сыростью, и я невольно поежился. Белая фигура приближалась. Теперь я видел, что это женщина. Она плыла, почти не касаясь босыми ногами росистой травы, но серебристый след все равно стлался за нею. К немалому своему смущению, я сообразил, что женщина совершенно нагая. Первым моим порывом было сорвать купальный халат, забытый на перилах веранды, и накинуть на эти белоснежные, почти хрустальной прозрачности плечи, но я будто окаменел.

Таинственная незнакомка легко взбежала по ступенькам крыльца, откинула с лица волну черных с прозеленью волос и дерзко посмотрела мне в лицо.

Глаза у нее были белыми, как у вареной рыбы.

Я невольно отшатнулся.

– Рита, ты?

– Да, Максик, это я, – отозвалась она глухим голосом, от которого меня пробрала дрожь.

– Постой… но как ты здесь оказалась? Прошло столько лет и…

– Вы меня не нашли, – проговорила она, словно сдерживая стон. – А мне было так одиноко и холодно, Максик… Эти озера только сверху горячие, а у самого дна они ледяные… Тьма и холод. И тяжесть. Посмотри, Максик, как измочалило мою грудь…

Рита Сергеевна шагнула вперед, разводя руки, будто собиралась заключить меня в объятия. И я увидел отвратительные зеленые пятна на ее белой, как алебастр, груди.

– Подожди, Рита, – пробормотал я, не в силах отвести глаз от этих пятен. – я сейчас вызову «Скорую»… Это так здорово, что ты вернулась… Тебе помогут, обязательно помогут…

Она хрипло рассмеялась.

– А кто поможет тебе, Максик?! – шепеляво осведомилась она. – А хочешь – я?!

– Ты? – удивился я. – Чем же?

Мне показалось, что ирония в разговоре с призраком спасительна для рассудка.

– Ты уже стар, Максик, – продолжала она. – А ведь был таким красавцем. Все киевские дивчины были от тебя без ума… Даже – я.

– Ошибаетесь, госпожа русалка, – произнес я со всем доступным мне сарказмом. – Мы с вами не были знакомы.

– Это ничего, – отозвалась русалка и одним неуловимым движением приблизилась ко мне вплотную. – Вот и познакомимся… поближе…

Она облизнула синюшные губы разбухшим языком. На меня дохнуло горячим запахом пандорианских озер – щами пополам с тиной. я отстранился, но поздно, белые русалочьи руки… нет – жесткие озерные водоросли оплели меня, не давая вздохнуть. я схватил исчадие ада за плечи, чтобы неделикатно отпихнуть. Панически орал Калям.

– Иди ко мне, милый, – шипела русалка. – Согрей меня… И ты будешь жить веччччно…