Текст книги "Трагедия 22 июня. Авторы и виновники"

Карты к оперативному плану ГШ и плану первых операций мы вряд ли когда увидим, но понимание замысла на время нашего ответного удара вполне можно увидеть и на картах-схемах, что носили в Кремль военные – картам к «Соображениям», что лежат в ЦАМО и вроде как рассекречены. Но так как и они не публиковались пока, мы можем видеть этот «замысел» и на схемах в Приложениях 15 и 16 в «уроках и выводах». Что рисовались офицерами ВНУ ГШ именно по «Соображениям» ГШ – «южному» и «северному» вариантам. Которые и указали, что в ГШ был принят за основу план «южного» варианта, в котором и был заложен «замысел, основанный на идее нанесения мощного контрудара, а не отражения агрессии путем ведения обороны». И этот контрудар мог быть только немедленным! Иначе – если мы затянем с этим ответным контрударом – противник вполне может прорвать наши слабые силы в ПрибОВО и ЗапОВО, и тогда нам светит большая ж…

А вот «северный» вариант вполне был оборонительным. Ведь он прямо предусматривал встречу главных сил немцев нашими главными в ПрибОВО и ЗапОВО. «Замысел» этого варианта и плана развертывания наших войск под него «сводился к тому, чтобы в течение 20 суток, перегруппировывая и сосредоточивая войска, опираясь на укрепленные районы, активной обороной» дивизиям армий прикрытия ЗапОВО и ПрибОВО «прочно прикрыть минское и псковское направления и не допустить глубокого вторжения немцев на советскую территорию»! И только «в последующем (на 25-е сутки мобилизации)», которая начнется в РККА после нападения Германии и начала войны, и которую и будут эти 25 дней прикрывать боями на границе армии прикрытия этих округов, и предлагается «войсками Западного и Северо-Западного фронтов (около 105 стрелковых дивизий, 5500 танков и 5500 самолетов) перейти в наступление и нанести решительное поражение главным силам противника (около 140 дивизий, из них 10 танковых) и овладеть Восточной Пруссией» (с. 55).

Так что реально Жуков подменил не сами планы в Генштабе, а именно суть, идею – «замысел» планов, утвержденных или минимум одобренных Сталиным. Который однозначно был против «замысла», который пытался реализовать Жуков, – нанесения немедленного ответного удара нашими главными силами по неосновным силам противника – из КОВО в первую очередь. И если бы это было не так, то Жуков в этом однозначно обвинял бы Сталина, мол, тиран заставил нас сочинять планы, по которым мы должны были немедленно наступать нашими главными силами из КОВО на неосновные силы немцев! Оголив таким образом, ослабив наши силы на направлении главного удара немцев – в Прибалтике и Белоруссии! Но это он как раз не рисковал делать никогда! Он говорил по-другому – Сталин заставил нас думать, что главные силы немцев будут бить южнее Полесья, и поэтому мы там выставили свои главные силы!

Так что, боюсь, мы нескоро увидим ни оперативные планы ГШ, в которых определялся замысел первых операций и задачи фронтам, ни карты к ним – на случай войны, на которых должны быть показаны главные силы немцев! И уж тем более нескоро мы увидим и планы первых операций ГШ, сочиненные василевскими к 22 июня…

(Примечание. Кстати, еще о «Соображениях»…

Полковник ГШ РА РФ М.М. Ходаренок 1 сентября 2006 года в газете «Независимое военное обозрение» (НВО) на перлы А. Исаева в его книге «От Дубно до Ростова» (М.: ACT, 2005) дал небольшую критику. Например, про заявление Исаева, что «документы такой важности и секретности в СССР писались от руки на бланках «Народный комиссар обороны СССР».

Ходаренок: «Тут сразу становится ясно, что автор даже и близко не знаком с основами и документами стратегического планирования. Они никогда не разрабатывались на бланках «Народный комиссар обороны СССР». На подобных бланках готовили разве что служебные записки и доклады. В частности, «Соображения» от 15 мая 1941 года, обнаруженные в архивах группой Александра Яковлева, оформлены не в качестве документа стратегического планирования, а в виде записки наркома обороны товарищу Сталину. Разумеется, в соответствии с нормами делопроизводства она была исполнена на бланке».

То есть оперативные планы, планы, по которым должен воевать Генштаб не писались и не пишутся на бланках, в которых в левом верхнем углу стоит штамп:

«Народный комиссар обороны СССР

«__» ______ 194 г.

№______».

Ходаренок: «Что касается «писались от руки», то и это необязательно. Да, документ с грифом «Особой важности» должен писать от руки сам разработчик. Это делалось с одной целью – исключить из процесса подготовки машинистку (как возможный канал утечки информации). Однако если допущенный к стратегическому планированию офицер-оператор владел машинописью, то ему разрешалось исполнять эти документы на машинке. Так что были и есть исключения».

Также Ходаренок, имеющий кроме стандартного набора «песочных» медалей Советской-Российской армии за выслугу лет, за «безуспешную службу», как мы их называли, и юбилейных – к 60– и к 70-летию Советской армии, имеет и «ЗБЗ», медаль «За боевые заслуги», показывает, насколько Исаев не понимает, какие термины он приводит по «военной кухне», но мы тут это не станем показывать – объемы данной книги не позволяют…)

Далее Жукову надо было, конечно же, прикрыть свою и наркома задницы: «Сейчас бывшего наркома обвиняют в том, что он слишком поздно дал директиву о приведении войск прикрытия в их окончательную боевую готовность. Видимо, не многим известно, что проект такой директивы не раз докладывался Сталину, но им не разрешалось давать войскам такой директивы, чтобы не спровоцировать на контрдействия германские войска».

Однако это, конечно, ложь. И, возможно, ложь не Жукова, а его цензоров! Ведь сам же Жуков и показал в этом черновике:

«Командующим приграничных военных округов было приказано вывести войска округов – назначенных в состав войск прикрытия, ближе к государственной границе и тем рубежам, которые они должны были занять при чрезвычайном обстоятельстве, по особому распоряжению. При этом передовые части было приказано выдвинуть в зону пограничных частей. <…> Все это обязывало командующих округами и армиями повысить боевую готовность и общую боевую бдительность».

То есть приведение в «окончательную» боевую готовность «войск прикрытия», и тем более с вводом Плана прикрытия, шло не одним-единственным приказом НКО и ГШ перед 21 июня, о котором он якобы просил Сталина числа еще так 11–13 июня, а через выполнение отдельных мероприятий и приказов Москвы. «Распорядительным порядком». В разные дни и отдельными указаниями – после как раз 13 июня. Что и показывал потом тот же комдив 72-й гсд КОВО Абрамидзе:

«4-й ВОПРОС

Когда было получено Вами распоряжение о приведении частей вверенного Вам соединения в боевую готовность?

Какие и когда были отданы частям соединения указания во исполнение этого распоряжения и что было ими сделано?

ОТВЕТ

Распоряжения о приведении частей соединения в боевую готовность я начал получать с 15.6.1941 г. от непосредственных начальников и шифрованными телеграммами от штаба КВО и Генерального штаба.

Во исполнение полученных распоряжений о приведении в боевую готовность частей соединения я лично со своим штабом и ответственными работниками дивизии ставил частям конкретные задачи на местности и сроки выполнения, которые заключались в следующем: 1) выход и расположение некоторых подразделений и частей дивизии в указанные районы около границы в готовности вступить в бой немедленно в нужных направлениях, смотря по обстановке;

2) проведение строжайшей маскировки всеми подразделениями и частями соединения от воздушного и наземного наблюдения;

3) оставление некоторыми подразделениями и частями прежних мест нахождения – расположения с целью вести противника в заблуждение;

4) маскировка складов боеприпасов под цвет окружающей местности;

5) рассредоточение автомашин и других видов транспорта в укрытых местах от авиации противника;

6) усиление неземного и воздушного наблюдения и обороны;

7) обеспечение частей дивизии всеми видами вооружения и довольствия;

8) полная договоренность и согласованность между командирами частей, подразделений моего соединения и командирами 92 и 93 погранотрядов с целью единого действия, погран. подразделения, прикрывающие гос. границы в полосе дивизии, перешли в мое распоряжение 19.6.1941 года».

Абрамидзе тут отвечал на вопрос, связанный, прежде всего, с событиями ночи на 22 июня. Но так как его дивизию подняли по тревоге только после 4 часов утра, то он на этот конкретный вопрос Покровского о событиях ночи на 22 июня и ответил так уклончиво – показав, что он делал до этой ночи, но не показав, что было в саму эту ночь. На 22 июня. Начштаба у Абрамидзе, генерал П.В. Черноус, на этот вопрос ответил более конкретно: «4. Распоряжение по приведении частей в боевую готовность получено только в 9 часов от командира 8 СК и командующего 26 армии, то есть тогда, когда части уже выполняли свою задачу, полученную от командира дивизии». То есть Абрамидзе объявил тревогу в дивизии утром – по факту нападения Германии, а приказы из армии ему пришли на это только в 9 часов утра…

Абрамидзе пишет, что он с 15 июня начал получать приказы о приведении в б.г.! Точнее, это были приказы, повышающие б.г., причем эти приказы шли по «нарастающей», и, как показывает исследователь С. Чекунов, например, 15 июня в эту дивизию сначала «была направлена директива о введении круглосуточного дежурства в штабе дивизии». И 20 июня в эту дивизию было несколько шифровок – кроме указанной комдивом директивы ГШ на вывод дивизии в район по ПП, были еще шифровки. Чекунов: «20 июня Абрамидзе действительно еще получил шифровку Военного совета Киевского военного округа (отправленную через штаб армии). В этой шифровке речь шла об отводе с границы подразделений, занимающихся оборонительным строительством».

Данную шифровку Чекунов привел:

«Шифровка № 1797

Из Киева подана 20.6.41 01.40

Расшифровать и вручить немедленно.

Военным советам: 5, 6, 12 и 26 Армиям.

Все стрелковые подразделения находящиеся на оборонительных работах немедленно возвратить в районы расположения своих дивизий.

На оборонительных работах оставить батальоны только там где их положение отвечает их предназначению по плану.

В предполья полевые войска не выводить.

Получение подтвердить немедленно в адрес Начальника Штаба.

№ ОП/0104

КИРПОНОС ВАШУГИН ПУРКАЕВ

Исх. № 1797/Ш».

То есть данная шифровка шла в довесок к директиве ГШ на отвод-вывод его полков от границы, из мест расположения в приграничных городках и поселках, к рубежам обороны по ПП. И данной шифровкой ВС КОВО прекращал всякие работы и занятия. Что и должно происходить при начале вывода войск по Плану прикрытия, при введении боевой готовности! А вот главной шифровкой в эту дивизию был приказ, который Жуков лично подписал – на вывод по ПП 72-й гсд к рубежам обороны на границе и – на приведение в боевую готовность, в том числе, 19–20 июня:

«3-й ВОПРОС

С какого времени и на основании какого распоряжения части вверенного Вам соединения начали выход на государственную границу, и какое количество из них было развернуто для обороны границы до начала боевых действий и какую задачу они получили?

ОТВЕТ

Два стрелковых полка соединения были расположены и находились вблизи государственной границы с августа 1940 г. (см. карту).

187 сп – м. Бирча, а его 2 сб – Рыботыче, что 15 км. ю.-в. м. Бирча. Такое расположение 187 сп позволяло и позволило прикрыть надежно важные направления и занятие оборонительных позиций, согласно мобилизационного плана (МП-41) в течение двух-трех часов, так как эти позиции находились всего на удалении от 10 до 15 км.

14 сп также был расположен недалеко от границы т. е. – Устишки-Дольне (нет не карте), а его 1-й сб – Лищане (9689). Таким расположением 14 сп прикрывал Санок-Хыревское и Санок-Добромильское направления. Указанные и все остальные подразделения и части соединения находились в лагерном положении около своих постоянных военных городков».

То есть полоса ответственности у этой 72-й гсд была до 100 км, но ее полки были так расположены, что вполне позволяли перекрывать опасные направления возможных ударов противника.

«20.6.41 года я получил шифровку от Генерального штаба следующего содержания:

«Все подразделения и части вашего соединения, расположенные на самой границе, отвести назад на несколько километров, то есть на рубеж подготовленных позиций. Ни на какие провокации со стороны немецких частей не отвечать, пока таковые не нарушат государственную границу. Все части дивизии должны быть приведены в боевую готовность. Исполнение донести к 24.00 21.6.41 года».

Точно в указанный срок я по телеграфу доложил Генеральному штабу (кажется оперативное управление) о своевременном выполнении указанной шифровки. При докладе присутствовал командующий 26 Армией генерал-лейтенант Костенко, которому была поручена проверка исполнения.

Кроме того, генерал-лейтенант Костенко приказал мне о немедленном выводе еще одного стрелкового полка в ночь с 21 на 22.6 в район Лещава-Дольна (0403), Кузьмине (9803).

Перечисленные подразделения и части соединения не были развернуты для ведения боевых действий, но они находились в полной боевой готовности вступить в бой немедленно в случае нарушения немецкими войсками государственной границы».

Абрамидзе ссылается на прямой приказ ГШ для его дивизии, полученный им 20 июня, – цитирует его. И что в этом приказе – «Ни на какие провокации со стороны немецких частей не отвечать; пока таковые не нарушат государственную границу. Все части дивизии должны быть приведены в боевую готовность» – все еще смущает или кажется «несуразным»?!

Исследователь Чекунов в ЦАМО нашел только приказ ВС КОВО от 20 же июня, отданный ВС округа еще в 1.40 ночи, об отводе с оборонительных работ на границе частей этой дивизии, «кроме тех, которые вели работы в районах, предназначенных им по ПП», и в этом приказе нет как раз указания ГШ: «Все части дивизии должны быть приведены в боевую готовность». Указано только: «Подразделения, находящиеся на оборонительных работах, немедленно возвратить в районы расположения своих дивизий».

Но если почитаете ответ начштаба такой же гсд – 96-й, в 12-й армии КОВО, генерала Владимирова В.Я., то увидите, что и его «дивизия заняла оборонительный рубеж по госгранице 18.6.41 г. по распоряжению штаба 17 ск. Все полки вышли в свои оборонительные полосы, перехватив все важные направления… Все части дивизии по распоряжению штаба 17 ск, были приведены в боевую готовность к исходу 16.6, а 18.6 уже выступили в свои полосы для занятия ранее подготовленных позиций».

То есть – штаб КОВО, Кирпонос, получив приказ ГШ для отдельных горнострелковых дивизий на границе – привести их в б.г. и вывести к рубежам обороны, давал указания менять суть этого приказа?! Убрав из него указание Жукова о приведении в боевую готовность выводимых по ПП дивизий?! Да нет, конечно. Приказ ВС КОВО от 1.40 20-го для 5, 6, 12 и 26-й армий на прекращение работ на границе – это не более чем «довесок» к директиве ГШ для приграничных дивизий. О выводе их по ПП, в полосы обороны. Которая была не 20 июня, а раньше – 18-го. И Абрамидзе и указал – он 20-го получил приказ ГШ, ему его довели 20-го, но не говорит, что этот приказ ГШ – от 20-го числа был…

Но если почитаете ответы комдивов по КОВО, то увидите: командиры прямо обвиняют именно штаб КОВО, Кирпоноса, в явном саботаже – тот прямо запрещал приводить войска в б.г. и до нападения, и даже днем 22 июня, и запрещал ответный огонь им утром и днем 22-го.

Не дал Сталин занять непосредственно и сами окопы на границе по ПП в эти дни? Так Жукову ли не знать, что, с одной стороны, этого делать нельзя нам было по политическим причинам, а с другой – норматив для дивизий на занятие окопов, и тем более, если они выведены к этим окопам, был считаные минуты и часы. Что и показал Абрамидзе – его полки могли в течении пары часов по тревоге из своих «лагерей» занять свои позиции, если потребуется! И именно для этого Сталин и дал 9 июня разрешение Жукову и Тимошенко выводить т. н. «глубинные», то есть находящиеся слишком далеко от границы дивизии – ближе к границе, к их рубежам обороны – «в районы, предусмотренные Планом прикрытия», – директивами от 11–12 июня!

И Жуков сам Пуркаеву 12 июня разрешил вывести стрелковые дивизии 5-й армии в Укрепрайон «согласно плану обороны, не занимая предполья». То есть в основную полосу обороны. И в эти же дни, с 11 июня, в свои полосы обороны, в УРы выводились и другие приграничные дивизии, в других армиях КОВО. По словам Жукова их было 5, а реально – минимум 10 дивизий (из 17) начиная с 12 июня двинулись в свои полосы обороны в КОВО!

Но, увы, даже если в растянутую в три раза от уставного норматива полосу обороны – до 40–50 км дивизию посадить за пару дней до нападения в сами окопы – разве она удержит три танковых дивизии немцев, наступающих в полосе 5 км? Ведь эти 5 км обороняет один батальон от этой дивизии, дай бог, а остальные – тупо сидят в окопах черте где от этого батальона и ничем ему не помогут в принципе в случае чего. Ведь Жуков наступать мечтал, и в КОВО он скидывает директиву не на вывод в «район по ПП», а по некой карте.

Далее Абрамидзе и показал – приграничным дивизиям действительно запрещено было до момента нападения Германии занимать сами окопы на границе. Только вывести его приграничную гсд к рубежам по ПП – «на рубеж подготовленных позиций». Но это было вполне оправдано не только политически, но и с военной точки зрения, в его случае тем более:

«Трудно доложить – по чьим распоряжениям и соображениям мне не было разрешено занятие оборонительных позиций до начала боевых действий, но могу предполагать, что преждевременный вывод многих подразделений дивизии (согласно мобилизационного плана 1941 г.) глубоко в центр полосы был бы совершенно неправильным, так как немецкие войска могли атаковать наши позиции не по всему фронту, а только на флангах, то есть на выгодных для них направлениях. Так в действительности и произошло. Поэтому нецелесообразно было разбросать главные силы дивизии на всем протяжении фронта.

Остальные части и спец. подразделения соединения начали выход на государственную границу сразу, как только был вскрыт мною пакет с мобилизационным планом»… (Ответы командиров см.: Чекунов С. Пишу исключительно по памяти… М., 2017.)

Как видите, хоть дивизия и не была развернута для войны, то есть не имела развернутых всех необходимых на ведение войны второстепенных подразделений, принять бой она могла, так как приказы на приведение в повышенную б.г. она получала до 21 июня еще «распорядительным порядком», несколькими отдельными приказами! И хотя сам приказ о начале войны в дивизии получили только в 9 часов утра, комдив около 6 часов поднял дивизию по тревоге, и заранее выведенная к рубежам обороны она легко и, главное, быстро заняла и сами окопы. И уж тем более она быстрее заняла бы свои окопы, если бы ее подняли по тревоге в 1.30 ночи 22-го – как и должно было произойти по т. н. директиве № 1, директиве «б/н» от 21 июня!

В общем, данные черновики Жукова, которые не вошли в его «мемуары» и которые не попадают почему-то и в последующие переиздания его «Воспоминаний и размышлений» (скорее просто некому это сделать) – очень интересный источник информации. Который по предвоенным дням показывает достаточно интересную фактуру. Показывающую, кстати, что Жуков действительно сделал в предвоенные дни максимально много нужного в плане подготовки армии к войне. К нападению Германии! Но при этом мы видим и то, что он действительно лично несет ответственность за трагедию 22 июня. Ведь меры эти оказались половинчатыми, и офицеры ВНУ ГШ для «статьи Конева» в 1957 году в этой половинчатости обвинили именно Жукова!

Данные черновики любой желающий может и сам почитать и «разобрать» на абзацы – в Интернете они давно выложены – в «малиновке». И уже в этих черновиках Жуков усердно из Сталина дурака лепил, делал виновным за свои ошибки и глупости с предвоенными планами, что и привели к трагедии начала войны и армию, и страну! Но ведь кроме этих письменных «показаний» Жукова про «22 июня» есть еще и другие…

Часть 2-я. Письма маршала Жукова писателю В. Соколову – или когда были сформулированы мифы о Сталине и его вине за начало войны

Коли мы рассматриваем вопрос – что там о Сталине говорил Жуков, то стоит привести выдержки из таких источников откровений маршала о Сталине, как его письма писателю В.Б. Соколову в январе и марте 1964 года. О Сталине и его «роли» в трагедии 22 июня, по «мнению» маршала.

Эти письма, а их всего два, также легко находятся в Интернете, и их часто используют различные исследователи и историки – в основном, чтобы лишний раз смело попинать «тирана» Сталина… (Опубликовано в: «Георгий Жуков. Стенограмма октябрьского (1957 г.) пленума ЦК КПСС и другие документы». Международный фонд «Демократия» (Фонд Александра Н. Яковлева). Документы. М., 2001.) Ведь в этих письмах Жуков четко выдал свои «обвинения» Сталину, впервые четко сформулировал суть мифов о Сталине и о его «вине» за трагедию начала войны. И тут уже не спишешь на цензоров из ЦК КПСС…

Комментировать подробно высказывания Жукова о Сталине нет никакого желания. Думаю, читатель уже и сам разберется, в чем тут «лукавил» маршал Победы, и кто и был автором мифов о Сталине в итоге… Просто почитайте их… (подчеркивания были в тексте). Но если по мемуарам и черновикам к мемуарам Жукова мы еще могли ставить вопросы там, где надо восклицательные, то уже в этих письмах маршал показал себя, увы, во всей своей красе – начал прямо и некрасиво обвинять Сталина во всех грехах…

«Надо Вам сказать, что Сталин по своему характеру был активный человек, при этом весьма торопливый и был постоянным сторонником наступательных действий». (Письмо от 7 января 1964-го – РГВА. Ф. 4107. Оп. 2. Д. 2. Л. 9–31. Заверенная автором копия. Машинопись.)

Жуков в первом письме вроде как о событиях начала 1942-го года рассказывает, о том, как Сталин вроде как виновным стал в трагедии Харьковской операции, после которой немцы оказались на Кавказе и Волге. Но в принципе эта его «характеристика суетливого тирана», который был якобы противником обороны и желал всегда наступать, должна как бы дать ответ – а кто в июне 1941-го не давал военным строить оборону? Почему вместо обороны в планах именно военных расчет был на дурное наступление ответное и немедленное? Кто в этом виноват? Ответ в случае начала разборок по этому вопросу будет «прост» – Сталин.

Но вы можете представить Сталина «торопливым и постоянным сторонником наступательных действий»?! Чапай отдыхает…

Тут маршал попытался выставить Сталина сторонником «наступательных» действий, мол, если что – и в «наступательности» предвоенных планов лета 1941-го виноват тоже Сталин. Однако в мемуарах он такое показывать не рискнул. Ведь одно дело в частном письме какому-то писателю приписывать Сталину свою, именно жуковскую постоянную страсть к «наступательным действиям», а другое – книга, на которую могут среагировать и старые заклятые друзья еременки, и так по маршалу пройтись – показать, кто на самом деле сочинял те «наступательные планы» в ГШ, что «мало не будет». Тем более, что Жукову уже на эту его ложь про Сталина и указывали его сослуживцы – на Пленуме в октябре 1957-го, где они Жукова и снимали с министра обороны! А напиши такое писателю какому-то, который потом это в книгах покажет, как «художественный» вымысел, – с него и спрос будет… если что… А ведь, увы, именно из «художественной литературы» в итоге и вылезли все самые поганые мифы о Сталине и советской власти. (Кстати, тот же генерал Грецов в личном письме указал Жукову на то, что тот «лукавит» о предвоенных планах ГШ – Жукова…)

Посмотрите, как в первом письме писателю Соколову Жуков преподносит историю с трагедией нашего разгрома под Харьковом. Выставляя Сталина идиотом, который не послушал в этот раз мудрого Жукова, с которым он вообще всегда советовался, но в этот раз решил нанести все же превентивный удар по немцам под Харьковом!

Жуков: «Сталин ко мне относился очень хорошо и часто советовался со мной по принципиальным вопросам. Мне казалось, что Сталин хотел искренне загладить свою вину несправедливого ко мне отношения и свою грубость, которую он позволял себе в отношении ко мне в начале войны».

Да они вообще с тираном были, как подружки, не разлей вода:

«Чаще всего Сталин приглашал меня для обмена мнениями к себе в кремлевскую квартиру, поэтому я хорошо знаю, как лично Сталин оценивал обстановку и перспективы войны в 1942 году».

Но так как Сталин «по своему характеру был активный человек, при этом весьма торопливый и был постоянным сторонником наступательных действий», то он не послушал великого полководца и стратега и удумал-таки нанести по немцам упреждающий удар! Жуков предлагал разгромить немцев только под Ржевом, а Сталину не терпелось разгромить немцев по всем фронтам, и особенно на юге – чтобы не допустить немцев к Ирану:

«Он считал, что немцы в 1942 году будут в состоянии вести крупные стратегические операции одновременно на двух стратегических направлениях, а именно на Московском и на юге страны с тем, чтобы захватить Москву, выйти широким фронтом на Волгу и, разгромив наши силы на юге, захватить Кавказ и выйти на Иранскую границу, имея в виду в дальнейшем двойным ударом овладеть ближним и дальним востоком и в первую очередь, захватить богатейшие нефтяные районы.

В основном я тогда был согласен с прогнозами Сталина, но считал, что немцы будут осуществлять свои цели, нанося свой главный удар на юге нашей страны, на московском же направлении они будут вести вспомогательные действия. Что касается северо-западного и северного направления, там немцы, не имея сил, будут упорно обороняться».

Поэтому великий полководец, с коим тиран постоянно, в доверительной домашней атмосфере, советовался о том, как вести войну, и предлагал деспоту – разгромить немцев под Ржевом, а на юге встретить немцев упорной обороной. Сталин «считал, что нам нужно ранним летом развернуть наступательные действия на всех основных фронтах, измотать противника, растянуть его ударные группировки по всем направлениям и сделать их неспособными к нанесению мощных ударов на юге страны и в районе Москвы». А Жуков, главный консультант тирана, предлагал: «На юге страны построить глубокоэшелонированную оборону и встретить попытки противника мощным огнем, ударами авиации, упорной обороной. После того, как враг будет истощен, перейти в контрнаступление, для чего иметь в резерве крупную оперативную группировку».

Сталин собрал Ставку ВГК: «В середине апреля Ставка была собрана» – и там уже Тимошенко, видимо не навыступавшийся в 1941-м, тоже настаивал – надо бить первыми по немцам на юге!

«Сталин, не дав закончить полностью доклад Шапошникова, сказал: «Мы не должны ждать, пока немцы нанесут удар первыми, надо самим нанести ряд ударов на широком фронте, измотать, обескровить противника и сорвать его наступательные планы… Жуков предлагает развернуть наступательную операцию в районе Вязьма – Ржев – Ярцево, а на остальных фронтах обороняться. Я думаю, что это полумера».

Слово взял С.К. Тимошенко. Доложив обстановку на Юго-Западном направлении, Тимошенко сказал: «Я и Военный совет ю[го]-з[ападного] направления считаем, что мы сейчас в состоянии и должны нанести немцам на юге упреждающий удар и расстроить их наступательные планы, так сказать, захватить инициативу в свои руки. Если мы не нанесем упреждающего удара, то наверняка повторится печальный опыт начала войны… Что касается предложения Жукова о разгроме Вяземско-Ржевской группировки, я поддерживаю, это скует силы противника».

Жуков был, естественно, против непродуманных наступлений на юге, но Сталин все уже решил с Тимошенко и Хрущевым. Ведь Сталин тоже, видимо, жалел, что в 1941-м мы не нанесли превентивный удар…

«В своем выступлении я повторил свои соображения, которые ранее были высказаны Сталину о нецелесообразности наступления наших войск на юго-западном направлении, о явной недостаточности у нас танковых соединений и авиации, способных разгромить ударные бронетанковые войска противника и завоевать господство в воздухе, без чего невозможно успешно провести операцию…

«Если вы, тов. Сталин, считаете безусловно необходимым провести упреждающую наступательную операцию на юге, тогда я предлагаю перебросить на юг не менее 10–12 дивизий и 500–600 танков с других фронтов, в том числе и с фронтов западного направления, и поставить их в резерве юго-западного направления для развития успеха или для парирования контрударов противника, на остальных фронтах временно воздержаться от наступательных действий».

Сталин: «С Московского направления ничего снимать мы не будем. Немцы наверняка повторят свое наступление на Москву летом 1942 г.»

На этом совещание Ставки по существу было закончено.

Когда мы вышли из кабинета Сталина в приемную, Б.М. Шапошников мне сказал: «Вы напрасно, батенька мой, спорили. Вопросы упреждающего удара наших войск на юге по существу были Верховным уже решены с Тимошенко и Хрущевым».

«Тогда, спрашивается, зачем же нас собрали в Ставку?» – спросил я Бориса Михайловича. В это время открылась дверь из кабинета Сталина и к нам подходил Берия. Разговор пришлось прекратить».

Ну как же без зловещего Берии… Но, оказывается, Сталин ждал наступление немцев на Москву летом 1942-го…

А теперь представьте, что было несколько не так… Действительно, Тимошенко и Хрущев убедили Сталина, что наступление на юге будет вполне успешным. Но тот и не собирался им давать больше сил, чем у них было для именно грандиозных побед под Харьковом. При этом никто с Жуковым не советовался, скоре всего, как это делать, но в данном случае Жукову надо ж было себя показать великим и недооцененным Сталиным полководцем. А заодно и Хрущева пнуть, и Сталина испачкать. А в итоге наше очередное «превентивное» наступление было немцами остановлено, и затем наши войска покатились назад, до Сталинграда включительно…

Жуков: «Вновь, как и в первые месяцы войны, на юге страны советские войска и нашу Родину постигла горечь тяжелого отступления».

Так какая роль Жукова была в этом провале с наступлением на юге, был ли он так уж против этого наступления? Думаю, что с ним просто никто особо и не советовался в те дни по таким операциям. После снятия Жукова с нач. ГШ за разгром РККА в начале войны Сталин Жукова, похоже, вообще не воспринимал и видеть не мог, ибо не хотел.

В июле 1941-го Жуков был у Сталина с 3 по 6 июля каждый день, затем перерыв до 17-го, затем 18 и 20-го числа (день суда над Павловым) он был у тирана и больше в июле не появлялся в Кремле. В августе Жуков был в Кремле – 9-го, как «команд. рез. фр. 20.20–21.00». Затем 15-го, «22.35–23.00» и 24-го. Три раза. Сентябрь – 11-го. Октябрь – ни разу. Ноябрь – 8-го. Декабрь 1941-го – 12-го, и все. Василевский был раз-два раза в неделю обязательно, а Жукова до конца 1941-го Сталин практически видел раз в месяц – шесть раз с августа по 31 декабря.