Текст книги "Тропа длиною в жизнь"

– Кайюм! Кайюм! – пытался успокоить его Хайюрр. – Да живой я! Живой! Посмотри! Потрогай…

Нет, все напрасно! Кайюм понял только одно: мертвец настроен довольно мирно; его можно уговорить! И, не в силах больше видеть вернувшегося от Предков, он зажмурил глаза и зачастил:

– Хайюрр, Хайюрр, я всегда тебя любил, всегда тобой восхищался! Не трогай Кайюма, не забирай своего младшего брата на Тропу Мертвых, не надо! Мы все тебя любим, все почитаем, мы принесли Предкам дары, мы мстили и еще будем мстить, – только возвращайся к себе, к нашим Предкам возвращайся!..

Поняв, что в эту скороговорку невозможно вставить ни слова, Хайюрр безнадежно махнул рукой и снова принялся хохотать. Смеялись все трое. Ата, та просто лежала на брошенной поклаже, всхлипывая от смеха. И Аймик уже обессилел, уже готов был опуститься прямо в снег, хотя и понимал: все это и бедой может обернуться! Сверху уже слышались настороженные мужские голоса и какие-то странные отрывистые звуки…

Вдруг из-за куста, перепрыгнув через стоящего на коленях подростка, прямо к Хайюрру метнулся… ВОЛК! А тот почему-то издал радостный крик, воткнул в снег свое копье и едва успел перехватить руку Аймика, уже занесшую оружие:

– Стой! Это друг!

И пораженный Аймик увидел, что волк (странный он какой-то!), вместо того чтобы вцепиться человеку в горло, ластится, повизгивает, метет хвостом снежную пыль (сроду не встречал у волков такой повадки!) и… улыбается; ну точно – улыбается!

– Ну иди сюда, мой красавец! – воскликнул Хайюрр, протягивая к зверю руки. И тот, взвизгнув от радости, вплотную подбежал к человеку, поставил ему на грудь могучие передние лапы и принялся вылизывать чернобородое лицо!

Пораженный этим невиданным зрелищем, Аймик даже не заметил, как рядом с ними на тропе оказался мужчина. Такой же рослый, как Хайюрр (только в плечах пошире), такой же бородатый (только борода побольше и с проседью), с такой же улыбкой… Ошибиться невозможно – отец!

– Ну, уж если Серко тебя признал, значит, живой! Здравствуй, Хайюрр! Они обнялись.

– Р-р-р-р-р!

Аймик опустил глаза и мгновенно встал так, чтобы заслонить собой Ату. Этот странный волк явно не собирался причислять их к своим друзьям. Конечно, в руке копье, и он справится со зверем, но…

– Стой, Серко, не смей! – Вовремя спохватившись, Хайюрр перехватил зверя голыми руками, прямо за уши. – Это друзья, понимаешь? Свои. Свои!

Он усадил волка, несколько раз повторив: «Свои. Это свои!», затем подошел к Аймику и Ате, обнял их за плечи:

– Свои! Понял?

– Р-р-ру!

Волк поднялся, неторопливо, уже без угрозы, подошел к Аймику, затем к Ате, обнюхал, внимательно посмотрел в их лица и, потеряв к ним всякий интерес, вновь принялся ластиться к своему другу.

– Сын мой! И кто же они такие – «свои»?

– Те самые, отец, без которых мы бы встретились только на Тропе Мертвых!

– Аймик… сын Тигрольва, ставший безродным.

– Ата, дочь Серой Совы.

Вождь детей Сизой Горлицы обеими руками пожал руки каждого из них:

– Те, кто спас моего сына, – желанные гости под кровом детей Сизой Горлицы!

Вождь улыбался и смотрел дружелюбно, но Аймик заметил, что при слове «безродный» в его взгляде промелькнула настороженность.

Глава 8 У ДЕТЕЙ СИЗОЙ ГОРЛИЦЫ

1

Стойбище детей Сизой Горлицы состояло из нескольких больших жилищ, расположившихся в ряд по левому склону неглубокой, но длинной балки, у выхода ее в речную долину. Эти жилища! Во время своих странствий Аймику уже приходилось видеть подобные – издали, но даже издали они вызывали удивление. Теперь же, впервые рассмотрев их как следует, со всех сторон, Аймик искренне восхищался детьми Сизой Горлицы. Конечно, и они, дети Тигрольва, используют мамонтовые кости при строительстве своих жилищ, пожалуй даже более уютных, чем эти. Но такого количества костей, так тщательно подобранных одна к одной, соединенных в огромный холмовидный каркас, прежде не доводилось встречать! Аймик медленно обходил одно из них, вглядываясь в детали этого удивительного строения.

Основание каркаса образовывала земляная насыпь, припорошенная снегом. Было понятно, что она прикрыла расставленные на затылки черепа мамонтов: из-под земли и снега торчали бивневые пазухи. Некоторые – с бивнями, установленными так, что бивни эти естественно входили в общий каркас. В другие пазухи были воткнуты жерди. Над черепами по всему обводу жилище опоясывал ряд красиво уложенных лопаток мамонта; выше – отдельные бивни и множество рогов северного оленя. Кости эти придавливали собой толстые шкуры мамонта. Даже сквозь снег было заметно, что все это сооружение дополнительно укреплено земляной подсыпкой.

Медленно обходя вокруг этого сооружения, Аймик шевелил губами и загибал пальцы, считая шаги. Ого! Три раза по две руки и еще…

– Любуешься? – Хайюрр весело и, пожалуй, слегка покровительственно хлопнул Аймика по плечу.

– Да-а! И как это все не рухнет?

– Не бойся, не рухнет, – коротко хохотнул Хайюрр. – Дети Сизой Горлицы строить умеют!

Он явно гордился этим умением.

– Вот тут тебя и устроим. Пока с нами жить будешь. На месте брата.

Вход, обращенный к реке, образовывали два бивня. Их тонкие концы в верхней части были соединены в общую дугу куском полой трубчатой кости. Оленья шкура, прикрывавшая вход, была наполовину приспущена, и внутрь проникал дневной свет, вместе с холодом. Аймик заглянул с порога. (Удивительно! Войти можно, даже не пригибаясь.) Стало понятнее, что удерживает всю эту сложную и тяжелую конструкцию: внутренний каркас из жердей… Глаза, постепенно привыкающие к полумраку, различали лежанки, шкуры, какие-то вещи… Одежду, оружие… В центральной части дымились два очага, почти погасшие. Аймик отметил про себя, что жилище как бы разделено на две неравные части, – только не понять, какая из них мужская, какая женская. (Ах да! Хайюрр что-то говорил такое..) И еще отметил: внутри свежо и холодно.

– Что, боишься, замерзнем? – угадал Хайюрр. – Не бойся, к ночи тепло будет. Вы с Атой третий очаг затеплите; нагреем, надышим… Только знаешь, – спохватился он вдруг, – Ата не здесь будет жить, не с нами. В другом доме. С моими женами, с детьми, с другими женами. Таков уж у нас обычай. Ну, пошли за вещами. Дел много, а к вечеру соседи придут. Из других стойбищ. Решать будем, как быть с теми… Оленерогими.

Перед жилищами, подле больших очагов («Почти такие же, как наши общие", – подумал Аймик), собралась вся община. И мужчины и женщины оставили свои дела и возбужденно переговаривались, обсуждая невероятное: возвращение того, кого давно уже успели оплакать, как мертвого. На Хайюрра смотрели с восхищением… а кое-кто и с тайным страхом. (Кто его знает? А ну как все-таки…)

Ата о чем-то разговаривала вполголоса с двумя женщинами. Одна дородная, высокая («И красивая», – отметил Аймик), — та самая, что первой встретилась им на тропе. Вторая круглолицая, должно быть пухленькая, вроде бы ничем больше не примечательная, если бы не большие, черные, какие-то притягивающие глаза. («Черноглазка!» – мысленно прозвал ее Аймик.) На груди Черноглазки висел меховой мешок, из которого высовывалась веселая мордашка малыша.

При виде приближающихся мужчин женщины прервали разговор.

– Вот, Аймик, – весело проговорил Хайюрр, – мои жены! Твоя Ата, вижу, уже всех знает. Вот эта – большая, да трусишка! – Малута, моя первая жена. А эта – Айюга, вторая. Прошлой весной в жены взял.

Женщины улыбались. Малута была явно смущена, – видимо, стыдилась своего испуга. Черноглазка Айюга весело стреляла своими глазищами в гостя, нимало не смущаясь присутствием мужа. И малыш таращился из мешка, совсем как его молоденькая мама.

– Что? Хорош? – Хайюрр покрутил двумя пальцами перед носом ребенка. – Это мой младший…

– ПАПА ВЕРНУЛСЯ! – С этим криком откуда-то выскочил мальчик лет пяти-шести и с разбегу так ткнулся в отцовскую ногу, что бывалый охотник пошатнулся и чуть не упал.

– А вот это – старший! – сказал он, подхватывая сына на руки. – Совсем уже мужчина!.. Э-э! А что это ты так вырядился?

На «уже мужчине» была надета задом наперед меховая рубаха, обувные завязки болтались, неподпоясанные штаны грозили свалиться.

– Курри! – всплеснула руками Малута. – Ты же спал! Ты же нездоров!

– Я голос услышал! Мне всегда снится! А тут ребята! Сказали… Одежду дали… Курри закашлялся.

– Ну все, все! – Хайюрр посерьезнел, рывком сорвал с себя меховую накидку, закутал сына. – Малута! Забирай храброго охотника и уходите к себе. Ату получше устройте; если бы не Аймик да не она, не свиделись бы мы в этом мире!.. Тихо, тихо! – обратился он к сыну, поднявшему протестующий крик. – Я скоро приду. А ты чтобы из-под шкуры носа не высовывал! А пока меня нет, с тобой Серко побудет. Договорились?

Странный волк, неслышно подошедший, уже сидел у ног Хайюрра, внимательно вглядываясь в человеческие лица.

– Серый, иди с женщинами! – скомандовал человек, и волк послушно затрусил рядом с Малутой.

Аймик смотрел им вслед с некоторым сомнением. Ата и Айюга в две руки волокли поклажу, и Ата явно старалась держаться подальше от зверя. Что если и в самом деле…

– Не бойся, не бойся! – Хайюрр понял, о чем думает его гость. – Вы для него теперь то же, что и мы. Друзья. Теперь не тронет, а в случае чего защитит.

Перед тем как скрыться в своем жилище, женщины обернулись и помахали мужьям.

– Ну, пойдем и мы!

Они взяли Аймиковы вещи: кроме оружия, постельные шкуры, запас одежды да два заплечника с сырьем: оббитыми кусками кремня, поделочной костью и с инструментами. Общинники, державшиеся в стороне, пока Хайюрр представлял гостю своих жен и детей, увидав, что они оба собираются уходить, заговорили одновременно, перебивая друг друга:

– Хайюрр, да расскажи же…

– Хайюрр, я и не верил вовсе…

– Хайюрр, послушай…

– А у Оленерогих… Хайюрр остановился:

– Не сейчас, не сейчас! Гостя устроить надо, отдохнуть надо. Слышали, что сказал вождь? Соседи придут, будет Большое Угощение, будет Совет. Там все расскажу.

Подбежал Кайюм, вызвался помочь. Хайюрр взвалил на него оба заплечника и шутливо потрепал за ухо:

– Эх ты! Смотри: через год мужчиной стать должен! А мужчина-охотник никого не боится – ни живых, ни мертвых!.. Где отец?

– У колдуна, – шмыгнул носом подросток.

По взгляду, брошенному Хайюрром на почти погребенное под снегом сооружение рядом с жилищем, куда они направлялись (в общем такое же, только гораздо меньше и вход занавешен), Аймик понял: там живет их колдун. Он передернул плечами, почему-то дрогнуло сердце…

(«С чего бы это? Я ведь его вовсе не знаю; помнится, Хайюрр ничего не рассказывал об их колдуне… А вдруг он такой же, как Армер?»)

– Устал? – участливо спросил Хайюрр.

– Да. Немного.

– Ничего! Сейчас придем, разложимся, постели приготовим, зажжем очаги, а сами к женам пойдем. Отдыхать. До Угощения. Одеяла теплые, жены горячие – согреемся! А к ночи и у нас будет тепло…

Аймик подавил вздох. Что правда, то правда, – больше всего на свете хотелось бы ему сейчас растянуться голышом на свежей лежанке под медвежьей шкурой, слегка потягиваясь, чувствуя, как сладко ноют натруженные мышцы, и следить сквозь полудрему, как Ата развешивает над огнем его одежду. А потом она сама скользнет к нему под медвежью полость – нежная, горячая, ждущая…

– Хайюрр!

Они были уже у самого входа, когда прозвучал этот оклик. Аймик вздрогнул и тоже обернулся на гортанный голос.

У входа в соседнее жилище (колдунскую обитель) стояли двое. Отец Хайюрра и сам колдун.

Да, ошибиться было невозможно: этот мужчина в меховом балахоне до колен, обвешанном незнакомыми амулетами, в шапочке, обклеенной птичьими перьями, мог быть только колдуном. Безбородый и безусый, с острыми, четко очерченными чертами лица, он, казалось, не имел определенного возраста: отсюда, где стоял Аймик, его можно было посчитать и молодым, почти юношей, и глубоким, но бодрым стариком. Взгляд истинно колдунский, проникающий, и когда он пал на Ай-мика, тому показалось: глаза колдуна вовсе даже не человечьи; какие-то круглые… птичьи, что ли? И почему-то странно знакомые.

Впрочем, это ощущение длилось мгновение, не больше. Когда вождь и колдун приблизились, Аймик понял, что перед ним далеко не старик… пожалуй, даже помоложе вождя. Но и не юноша. И глаза у него, конечно же, человеческие, только рыжеватые какие-то.

– Я говорил с духами. Они рады твоему возвращению, Хайюрр… Это и есть твой спаситель?

(Глаза словно ощупывают! И опять показалось…)

– Аймик, сын Тигрольва, ставший безродным, — медленно проговорил колдун, словно прикидывая каждое слово на вес, и кривовато улыбнулся. – Духи рады твоему приходу. Колдун детей Сизой Горлицы приветствует тебя на земле нашего Рода!

В синем сумраке жарко полыхают костры, отстраняя морозную ночь. Наступила последняя, мужская часть Большого Угощения. Женщины ушли в свои жилища и увели детей, захватив заодно деревянные миски со сладкой морошкой, грибной и травной снедью, недоеденные куски мяса. Они уложат детей и будут неторопливо завершать пиршество, болтать о мужьях, хихикать, прислушиваясь к тому, что происходит снаружи. Мужчинам уже не до еды. Для них началось главное.

Аймик, хоть и чужак, стоял в общем круге, плечом к плечу с Хайюрром. Говорил вождь:

– Сыновья Сизой Горлицы! Великая радость пришла в наш Род: вернулся мой сын Хайюрр! Израненный врагами Хайюрр! Одноухий Хайюрр! Оплаканный нами Хайюрр! Хайюрр, спасенный Аймиком (его голос едва заметно запнулся)… из Рода детей Тигрольва.

Аймик почувствовал, как взгляды собравшихся здесь мужчин скрестились на нем словно копья.

– Аймик! – торжественно провозгласил вождь детей Сизой Горлицы. – Отныне наш кров – твой кров, наш огонь – твой огонь, наша еда – твоя еда! Верно ли я сказал, братья мои?

– Хайрра-а-а! – рванулось на едином вздохе, и показалось, вздох этот подхвачен взметнувшимся в черное небо языком пламени. – Да будет так! Сын Тигрольва, ты нам как брат!

Аймик сделал шаг вперед, чтобы ответить, как подобает мужчине-охотнику:

– Аймик, сын Тигрольва, оставивший свой Род, сделал лишь то, что должно было сделать. Аймик, называющий себя Безродным, благодарит сыновей Сизой Горлицы за добрые слова и приют. Аймик говорит: мои руки – ваши руки, мое оружие – ваше оружие, моя добыча будет делиться с вами по вашим законам. Ибо Аймик-безродный надеется найти здесь своих братьев и сестер!

– Хайрра-а-а! – вновь рванулся в небо единый возглас. И наступила тишина.

И тогда запел колдун.

Его неподвижная фигура чернела на фоне пляшущего пламени, и было непонятно, не из его ли воздетых рук отлетают ввысь снопы искр? Его голос неуловимо менялся: низкие звуки переходили в гортанные выкрики и словно свивались с тонким фальцетом, обрывающимся вдруг на пронзительной ноте. Чем дольше он пел, тем больше казалось: это вовсе и не его голос, это – голоса духов. Не одного и не двух. Множества.

И говорилось в песне о том, что вот двое храбрых сыновей Сизой Горлицы, два родных брата, Хайюрр и Сингор, отправились в далекие края, в чужие земли за женами. Но в далеких краях, чужих землях почва что камень, и горьки воды, и сухи травы. И те, кто живут там, не по-человечьи зовутся, Оленерогими прозываются. Ибо и не люди они, а злые колдуны. Злые духи – их верные помощники – иссушили почву, отравили воду. Злые духи – их верные помощники – выдали Оленерогим бесстрашных сыновей Сизой Горлицы, славных братьев Хайюрра и Сингора…

Аймик внимательно следил за песней, повествующей о пытках и побеге, о последней схватке и убийстве. И о том, как появился он, Пришедший-с-Севера, дал одному из братьев достойное погребение, а второго спас…

Но вот что странно: чем дальше лилось песнопение, тем причудливее становились звуки голоса (голосов, быть может?), а смысл – темнее и темнее, ускользал, словно колдун переходил на какой-то другой язык… Но кое-что врезалось в память, словно узор, наносимый кремневым резцом на рукоять костяного кинжала:

Великие Духи избрали, но благо ли избранным?

Благо ли Ждущей, соскользнувшей с колец Великого Червя?

Куда ты уводишь, тропа, что проложена между Мирами?

Спасут ли от Зла безбрежные воды тех, кто сможет их пересечь?

Твоя ли тропа под твоими ногами, Пришедший-с-Севера?

К голосу (голосам?) поющего (поющих?) уже давно примешивались иные звуки. Обернувшись, Аймик увидел трех странных волков. Прижавшись друг к дружке мелко трясущимися боками, задрав свои острые морды к черному небу, они тихо выли, выли в тоске и страхе.

…На миг показалось: окончив пение, колдун исчез. Но нет, он просто переместился по другую сторону костра, видимо как раз в то время, пока Аймик смотрел на волков. Теперь его место снова занял вождь.

– Сыновья Сизой Горлицы, вы знаете: мы посылали гонцов, но те вернулись ни с чем. Лживые Оленерогие сказали: «Мы не видели ваших собратьев!» И тогда мы оплакали двух молодых охотников, моих сыновей, но не отомстили, ибо не знали, кому мстить. Вспомните, молодые говорили: «Нам все ясно! Будем мстить Оленерогим!» Но колдун отверг эти слова. Колдун сказал: «Ждите! Время придет, когда вернется Оплаканный!» Я знаю: многие роптали. Боялись, что Неотомщенный вернется с Тропы Мертвых, чтобы принести нам зло. Теперь вы видите: колдун был прав…

– Хайрра-а-а! Колдун детей Сизой Горлицы могуч и велик!

– …так пусть же скажет свое слово мой сын, Хайюрр Одноухий, вернувшийся живым!

Хайюрр долго ждал этого мига. Он так поспешно рванулся вперед, в центр круга, что стоящий рядом Аймик почувствовал сильный толчок и покачнулся.

– Смотрите все! – закричал Хайюрр, одним движением головы сбросив меховой капюшон и откидывая прядь черных волос с правого виска. – Смотрите! Они посчитали Хайюрра мертвым, но отрезанное ухо зовет своего хозяина: «Приди! Покарай врага и возьми свое!» И Хайюрр пойдет, Хайюрр отомстит за своего брата и вернет свое! Оленерогим не поможет вся их чародейская сила, – кто устоит против Одноухого, вернувшегося живым?!

– Хайрра-а-а! Никто!

– Оленерогие трусы! Смотрите!

Малица и замшевая рубаха полетели на снег. Обнаженный по пояс, Хайюрр показывал следы пыток, шрамы на месте вырванных сосков.

– Хайюрр и Сингор попали в засаду. Трусы Оленерогие не ответили на вызов и не вступили в бой. Они отняли у братьев оружие, связали и притащили в свое вонючее обиталище. Пожиратели падали, они рвали наши тела, надеясь услышать наш стон. Хайрра-а-а! Жрущие собственный помет этого не дождались!

– Хайрра-а-а! Слава бесстрашным сыновьям Сизой Горлицы!

– Хайюрр и Сингор выбрались из ямы, куда их бросили до рассвета, и убежали. Пятеро лучших охотников из Оленерогих погнались за обессиленными, безоружными братьями. И настигли на Плохой Земле, откуда духи гонят людей. И безоружные приняли бой. И мы бы выстояли в честном бою, но трусы не сражаются, как подобает мужчинам. Они бьют в спину! Смотрите!

Хайюрр повернулся так, чтобы все могли видеть следы страшной раны, нанесенной вражеским копьем. Пламя костра блестело на его могучих плечах. Несмотря на мороз, не было заметно и легкой дрожи; в отблесках пламени казалось даже – выступил пот!

Отец подал сыну копье. Воздев его над головой обеими руками, Хайюрр закричал с удвоенной силой:

– Отомстим за кровь! Покараем Оленерогих! УБЬЕМ!

И в ответ дружно:

– Убьем!.. Убьем!!.. Убьем!!!

К выкрикам прибавился мерный стук. Невесть откуда (Аймик и заметить не успел!) рядом с Хайюрром и вождем (колдун тоже присоединился к ним) на снегу появились две медвежьих шкуры, на которых, скрестив ноги, уселись четверо стариков. Левыми руками они придерживали крупные кости мамонта (две нижних челюсти, лопатки и, кажется, от ноги, – отметил про себя Аймик) и наносили по этим костям частые удары костяными колотушками, зажатыми в правых руках. Было ясно: эти люди мастерски знают свое дело. Наигрыш, вначале глухой, отрывистый, постепенно становился все более частым, звонким… И в такт ему все быстрее и быстрее взлетало и опускалось копье в руках Хайюрра, все чаще и чаще звучало:

– Убьем, убьем, убьем, убьем…

Мужчины обняли друг друга за плечи и двинулись по кругу, притопывая в такт и все убыстряя и убыстряя движение:

– Убьемубьемубьемубьемубьем…

Языки пламени, дробь костяных барабанов и голоса сливались воедино, глаза заливал пот; пот струился по плечам и груди Хайюрра, и это была уже не ночь и не костер; они все (все?! Есть ли здесь кто-то кроме него одного? И кто он сам?) были невесть где, должно быть между Мирами, среди Крови и Огня. Он сам был – Кровь и Огонь!

УБЬ-Е-Е-Е-Е-М!!!

Люди расходились; пламя осело, прижалось к земле, но во вздрагивающих язычках, в выбросах искр, в самом воздухе все еще дрожал, постепенно замирая, неистовый ритм Великого Пляса Войны.

– Ну, теперь скорее в постель! – Хайюрр уже снова был в малице, но капюшон на голову не накинул. Мокрые, разгоряченные, они оба с наслаждением втягивали морозный воздух, усмиряющий колотящееся сердце.

– Я хотел тебя спросить, да как-то все завертелось… – Аймик приостановился и сам набросил капюшон на голову друга:– Смотри, простудишься… Так вот, я спросить хотел… как вы с женами-то живете?

– Так же, как и вы, должно быть, – хмыкнул Хайюрр. – Захотел – пришел, захотел – ушел. Только вот что. Сегодня особый случай: они сами придут. Хочешь – Ата до утра может остаться. Но вообще-то в доме вождя так не полагается. Обычно у нас только к отцу его жены прийти могут, если позовет, конечно. А мы, кто под его кровом, сами к своим женам ходим… Понимаешь?

Аймик молча кивнул.

(« У нас все же проще. И у детей Волка проще».)

– Да, вот еще что. – Теперь, похоже, Хайюрр и сам не знал, как начать. – Ты сегодня с Атой того… Учти: Айюга к тебе потом придет; моя младшая жена. Тут уж… Никуда не денешься, отказываться нельзя! Ты не просто гость, ты спаситель. Иначе и мне позор, и удачи нам всем не будет. Да еще перед походом.

– Так, значит… – начал было Аймик, но Хайюрр, угадав его мысль, решительно перебил:

– Ничего не значит! Говорю же тебе: это благодарение.

Раздеваясь и устраивая свою одежду в полумраке незнакомого, необычайно просторного жилища, Аймик немного замешкался. От лежанки Хайюрра уже доносились шорохи, перебивающий друг друга шепот и смешки; обе жены радовались возвращению давно оплаканного мужа. Жена вождя уже постанывала где-то там, в глубине, среди теней. За этот суматошный день Аймик так и не разобрался, кто она – жена вождя детей Сизой Горлицы? И сколько у него жен? Сейчас, во всяком случае, там, кажется, была только одна.

Хайюрр был прав: к ночи жилище успело изрядно прогреться. И все же тело охватил озноб, и ноги почему-то холодные… Скорее, скорее под шкуры!

Свежая постель действительно была на редкость удобной. Уже нагретой: женщины давно поджидали своих мужей, тихо переговариваясь в полумраке, прислушиваясь к звукам Великого Пляса Войны. Аймик рыбой скользнул в такое знакомое, такое милое тепло, родные руки обвили его спину. Мгновенная дрожь маленького горячего тела, смешок и шепот:

– Ой, какой же ты холодный! Иди сюда, грейся!

Знакомое… Изведанное… Испытанное… После всего нового, обрушившегося и заполнившего его сознание так, что даже вчерашний день, даже сегодняшнее утро остались где-то в дальней дали, Аймик с особенным наслаждением брал и отдавал это… Привычное… Надежное… Родное…

Последнюю судорогу, особенно тягучую, они разделили вместе и приходили в себя, не размыкая объятий.

Только теперь, нежно, в отдохновении лаская тело своей жены, Аймик понял, что мимолетное ощущение не обмануло: между ее маленькими грудями покоится какой-то новый, неизвестный ему амулет. Пальцы скользнули по полированной поверхности непонятной фигурки. (Явно из кости, и поверхность испещрена тонкой резьбой.)

– Что это у тебя?

– О! Это… Чтобы забеременеть. Мне Малута дала. Сама к колдуну ходила, и колдун разрешил. Сразу.

(На миг сжалось сердце: «Эх вы, сыновья Тигрольва!»)

– Только бы помог.

– Поможет обязательно, вот увидишь! Обе говорили: и Малута, и Айюга. И жены вождя говорили: всем помогает! Тебе тоже дадут, если захочешь. Хорошо?

– Хорошо, – прошептал Аймик, лаская языком ее сосок. – Только сейчас я другого хочу… Но Ата отстранилась, ласково, но твердо:

– Подожди. Потерпи, сейчас Айюга придет. Не хочу, чтобы муж мой оплошал!

– О чем ты говоришь, женщина! – чуть ли не вслух возмутился Аймик. – Ты же знаешь…

– Знаю, но все-таки… Потом, если захочешь. А сейчас смотри, не осрамись!

Ата словно в шутку ткнула его в бок маленьким кулачком. Хоть и без злобы, но чувствительно.

К их постели приближался шорох босых ног. Силуэт Айюги возник совсем рядом, заслонив собой низкое очажное пламя.

– Айюга, младшая жена Хайюрра, прозванного теперь Одноухим, храброго сына Сизой Горлицы, пришла, чтобы разделить постель с бесстрашным Аймиком, прозванным Безродным, в благодарность за спасение жизни своего мужа. Не отвергнет ли могучий Тигролев меня, простую Серую Куропатку?

Должные слова звучали, как и положено: не слишком громко, но так, что их было слышно во всех углах жилища. Однако за их торжественностью ощущалась скрытая насмешка… не злая, впрочем.

– Да… Нет, не отвергнет. Иди сюда.

(А вот с ответной речью ничего не получилось. Словно ему вьюжница глотку перехватила.)

Ата, дернув мужа за мочку уха, еле слышно шепнула: «Не оплошай!» и отодвинулась к стене. Ей все объяснили, да она и сама все понимала и соглашалась, но все же… предпочла бы оказаться сейчас где-нибудь в другом месте… Хоть бы он и впрямь не оплошал. В первый раз с другой, да еще жена под боком…

– Тогда, – продолжала Айюга, – пусть бесстрашный Аймик примет мой первый дар: этот амулет.

Аймик почувствовал, как женские пальцы коснулись его шеи, надевая узкий ремешок. На грудь лег какой-то продолговатый предмет.

– Что это?

(Наощупь похоже на родильный амулет Аты… Нет, не совсем… Что-то другое…)

– Это мужской амулет, – сказала Айюга. И, забираясь к нему под шкуру, пояснила уже попросту: — Чтобы у тебя все получалось. И чтобы дети были.

Признаться, Аймик немного побаивался. До сих пор он, взрослый мужчина, знал только одну женщину: Ату.

Пока жил у своих, даже гостевой дар принять не было случая, ну а потом… Потом пришло одиночество. Одно на двоих.

Но страхи оказались напрасными. Айюга отдавалась ему так легко и весело, с таким явным удовольствием, что Аймик… увлекся. Быть может, и амулет помог… Наконец Айюга шепнула ему в самое ухо: «Для жены побереги!» – выскользнула из-под шкуры, церемонно поблагодарила «бесстрашного Аймика за оказанную честь» и побежала к своей лежанке. Оттуда послышались голоса и смешки. Явственно донеслось сказанное Хайюрром: «Молодец!» Но к кому это относилось – к нему или Айюге, – Аймик не понял.

– Что, муж мой, спать будем? Голос Аты звучал спокойно, но…

– Спать? Будем обязательно. Только прежде… Через несколько мгновений жена постанывала в его объятиях. Амулет помог и в этот раз.

Наутро Аймик внимательно разглядел оба амулета. Странные фигурки. Женин чем-то напоминал ту самую Сизую Горлицу, с которой их хозяева состояли в кровном родстве, его же амулет, как он и думал, походил на мужской напряженный член. И в то же время в обеих фигурках было нечто сходное, общее… говорящее о женском теле. Ничего подобного он не видел ни у детей Тигрольва и Ледяной Лисицы, ни у детей Волка. И резьба иная; только один хорошо знакомый знак: треугольник. Женское Естество…

Несколько дней в общине шли воинственные приготовления: осматривали, чинили и мастерили копья и дротики, мужчины, готовящиеся выступать, упражнялись в бою на копьях, в борьбе, в метании дубинок и дротиков. Аймик только слышал о таких делах из рассказов стариков, но никогда не видел ничего подобного: дети Тигрольва почти не воевали; их войны остались в прошлом. Том самом прошлом, о котором знают и рассказывают даже здесь, у очагов детей Сизой Горлицы. Хайюрр много с ним возился: показывал приемы копейного боя, учил уклоняться от летящего дротика, отражать удар вражеской дубинки… и чем дальше, тем с большим сомнением качал головой:

– Ох, боюсь за тебя, Аймик. Вижу: вы, тигрольвята, – не воины; ничему-то такому тебя раньше не учили. Как бы беды не случилось! Может, останешься? Ты ведь и не обязан…

– «Не обязан»? — возмущался Аймик. – Ты же сам говорил: «Наша тропа одна! Усыновим тебя, братом моим станешь, сыном Сизой Горлицы». Как же я могу оставаться с бабами, стариками да несмышленышами? И неправда, что Аймик ничего не умеет! Смотри!

Три стрелы одна за другой вошли в снежного болвана, обряженного в старые шкуры и долженствующего представлять Оленерогого для метателей дротиков. Две на уровне глаз, одна – туда, где должно быть сердце.

– Ну-ка, пусть лучший ваш метальщик этак попадет отсюда!

– Да знаю я, лучник ты что надо, – вздохнул Хайюрр. – Только сам видишь: у нас и луков-то почти нет, не принято. Да и у тех… трупожоров, что-то не помню. Значит, копье, дубинка да кинжал – вот наше оружие! Ну выстоишь ты против метальщиков, согласен. Да ближний-то бой все равно будет. Один на один, каждый за себя. А ты хоть и силен, да не шибко ловок: сноровки мало. Сейчас тебя в ближнем бою и простой подножкой свалить можно. Вот и боюсь: ты пикнуть не успеешь, как глотку перережут и ухо отсекут.

– Отсекут так отсекут! – Аймик окончательно разозлился. – Воля духов. А только я с вами все равно пойду. Боишься, так учи!

– И то! – Хайюрр улыбнулся во весь свой щербатый рот. Три его передних зуба, как и правое ухо, остались там, у Оленерогих. – Нет, я вижу: ты понятливый, многое на лету схватываешь. Вот только времени совсем мало… Ну, спускай тетиву, берись за копье и пойдем.

В поход выступили на рассвете. Снег пушист, морозец легок, и день обещал быть ясным, – добрая примета! Шли на широких снегоступах, подбитых оленьей кожей, – такие же были в ходу и на родине Аймика, у детей Сизой Горлицы только крепеж по-другому устроен. Не так удобно, как у детей Тигрольва. Всего мужчин было, – Аймик прикинул, – ого! Три полных руки, да еще три пальца от четвертой. И еще говорили: сегодня же присоединятся мужчины из двух других стойбищ Рода Сизой Горлицы. Сыновья Серой Куропатки тоже предлагали помощь, но колдун сказал: «Не надо! Это Кровное Дело, Родовая Месть!»

В поход выступили не только люди, но и три странных волка, — Аймик до сих пор не мог привыкнуть вполне к тому, что эти звери живут с людьми и понимают человечий язык, что их не следует убивать и не нужно бояться… Колдовство какое-то! Хайюрр обещал рассказать об этом побольше, но сейчас, конечно, не до того.

Первый привал сделали, когда Небесному Оленю оставалось не больше одного скока до вершины Лазурного Холма, откуда начнется его спуск в Нижний Мир. Место было обговорено заранее: устье балочки «у Большого Валуна-Прародителя» (так слышал Аймик). Здесь их уже ждал отряд сородичей Хайюрра: трещали костры, на вертелах сочились куски оленины, на шкурах разложена травная, ягодная и грибная снедь. Хайюрр объяснил: сегодня – последний день и вечер, когда еще можно подкрепиться поплотнее. С завтрашнего дня – только походная еда, только походный ночлег. Без огней.