Текст книги "Тропа длиною в жизнь"

И сыновья Бизона, и сыновья Сайги относились к Аймику дружелюбно. И только в одном, совсем еще молодом мужчине ему чудилась скрытая, нарастающая враждебность. Тогда он не понимал причины, а когда догадался, было слишком поздно.

Этого парня все звали Добытчик. Было ли это его настоящим именем или прозвищем, заменившим имя, Аймик не знал. Только подходило оно молодому сыну Сайги как нельзя лучше: на охоте он был неизменно удачлив, и старый Клест, его отец, гордился таким сыном.

Однажды Клест вернулся с охоты сияющий. Не глядя, сунул кому-то из женщин двух зайцев, а сам подошел к сыну и хлопнул его по плечу:

– Ну, Добытчик, пора тебе о мужском плаще позаботиться! Тот встрепенулся: – НАШЕЛ? Клест засмеялся: – Нашел! Готовь рогатину.

Аймику объяснили: у сыновей Сайги и у сыновей Бизона считается особой доблестью убить в одиночку медведя. Да не летом, а в середине зимы, подняв его, разъяренного, со спячки. Чем матерее зверь, тем лучше. Из шкуры убитого медведя охотнику-храбрецу шьется особый, мужской плащ. Добытчик уже две зимы о таком плаще мечтал, да от медведей, что попадались, отказывался: мешковатые для него. А теперь, видать, отец не только берлогу разыскал, но и по следам понял: зверь что надо…

Охотники стояли полукругом, поодаль от вывороченного корневища старой ели, за которым громоздился снежный сугроб. Желтое пятно от медвежьего дыхания показывало: зверь – тут. Бросив взгляд на изодранный когтями ствол, Аймик прикинул размеры медведя и по-цокал языком. Добытчику предстояло нешуточное дело.

Отец и сын стояли в центре круга, ближе к берлоге. Добытчик словно приплясывал, уминая снег, прикидывал в руках двурогую рогатину. Рядом – воткнутое в снег тяжелое копье и дубина. Клест, держащий длинную заостренную жердь, с улыбкой поглядывал на сына:

– Готов?

– Да!

Клест с силой сунул жердь в берлогу:

– Вылезай!

И еще раз. И еще…

– А-р-р-р-роу!

Показалась разъяренная медвежья морда с налипшими еловыми иглами. Покрасневшие от злобы маленькие глазки безошибочно уставились на Добытчика.

– Не оплошай! – весело крикнул Клест, бросив жердь и отбегая к остальным охотникам.

Зверь и человек на какое-то время замерли, приглядываясь друг к другу. Затем Добытчик скинул рукавицы и в четыре пальца пронзительно свистнул. Медведь с рычанием поднялся на задние лапы… и вот уже у его брюха два навостренных рога, и охотник, что-то приговаривая, укрепляет основание рогатины в снегу.

Маленькие, яростные, налитые кровью глаза, оскаленная пасть, с которой струей стекает пена, страшные когтистые лапы тянутся и не могут достать, а рогатина входит все глубже и глубже, но руки слабеют, а рядом – еще копье принимает на себя звериную тушу и дубина обрушивается на медвежий череп… – Эй-хо! Молодец, Добытчик!

Возвращались весело; морозец не обжигал – бодрил; вкусно пахло свежей кровью и шерстью. Мужчины вслух похвалялись; представляли, как обрадуются жены и детишки сладкой медвежатине.

К реке подошли, когда солнце за их спинами клонилось к дальнему лесу. Вон она, их пещера, в багровой дымке закатного света. И странно: разговоры почему-то стали смолкать… На лед ступили в полном молчании. И чем ближе дом, тем тревожнее становилось на сердце. (Где же ребячьи крики? Где женские голоса?) …Вверх по склону, задыхаясь, чуть ли не бегом, невзирая на тяжелую ношу…

То, что предстало… Обглоданные, разорванные, окровавленные ошметки… Детская ручонка, чья?.. А это… что – ЭТО?! С узким пояском, таким знакомым… И еще, и еще…

Кровь повсюду – не ее ли испарения поднимаются вверх, окрашивая и воздух, и все окружающее? Но здесь не только кровь. Снег в нескольких местах прожжен отвратительными желтыми пятнами; от них смердит так, что перехватывает горло. Ни на что не похожий запах, не человеческий и не звериный.

…Время для Аймика исчезло. Невесть как долго он видел только одно: ГОЛОВУ. Там, у входа. Белокурые волосы слиплись от крови, глаза, почему-то совсем голубые, почти прозрачные, смотрят прямо на него, и в них ужас. А в углу возле переносицы – заледеневшая слезинка…

Он видел только ЭТО, а слышать, кажется, и вовсе ничего не слышал, – и все же каким-то непонятным образом и видел, и слышал, и понимал все, что творится у него за спиной, о чем вполголоса переговариваются охотники. И то, что после набега горной нелюди пещера эта – ТАБУ, так что и взять ничего нельзя, и даже останки похоронить нельзя. И то, что горную нелюдь невозможно ни догнать, ни выследить, – на то она и нелюдь. И они все должны уходить в другое место, к сородичам. И как теперь быть с чужаком? Ведь это все из-за него случилось. И убивать нельзя: ИЗБРАННЫЙ, только горшую беду накличешь… А если с собой брать, так это…

Аймик, с невероятным усилием оторвав свой взгляд, повернулся к тем, с кем еще совсем недавно разделял охотничью удачу…

…Заговорил, и голос спокоен, бесстрастен, словно ничего не случилось:

– Сыновья Сайги! Сыновья Бизона! Аймик уходит. Прямо сейчас. Не по своей тропе, нет. Аймик клянется выследить этих… эту нелюдь. И отомстить.

Кровавый шар, уходящий за дальний лес, слепит глаза, и Аймик не выдержал. Потрясая кулаками, он закричал прямо в этот кровавый лик:

– ЭЙ, КАК ВАС ТАМ? ВЕЛИКИЕ, МОГУЧИЕ… ВЫ СЛЫШИТЕ? Я, ИЗБРАННЫЙ, СХОЖУ СО СВОЕЙ ТРОПЫ И НЕ ВСТАНУ НА НЕЕ ДО ТЕХ ПОР, ПОКА НЕ ИСТРЕБЛЮ ЭТУ НЕЧИСТЬ! Я ВАМ НУЖЕН? ТАК ПОМОГИТЕ! ИЛИ ИЗБИРАЙТЕ СЕБЕ КОГО УГОДНО, А С МЕНЯ ДОВОЛЬНО!..

Отпустило. Он заметил, что охотники переглядываются с недоумением, едва ли не со страхом, и понял, что кричал на каком-то непонятном для них языке. Должно быть, на языке детей Тигрольва. Или детей Волка.

Ни на кого не глядя, он скрылся в пещере, чтобы вскоре появиться готовым к походу. И к сражению, в котором невозможно победить. Заплечник со всем необходимым. Лук (тот самый, Разящий). Колчан со стрелами (жаль, маловато стрел! Собирался сделать запас, да так и не собрался…). Копье. За поясом – костяной кинжал.

Охотники поспешно расступились: теперь и сам Аймик – ТАБУ; нельзя даже сказать прощальные слова и пожелать удачи.

Дрогнувшей рукой Аймик положил черную галечку рядом с остальными, но следующую брать не стал. Задумался.

…Он не мог знать о том, что после произошло среди сыновей Сайги и Бизона. И все же – он знал…

– Мужчины вы или нет? Что же, так и спустим колдуну кровь наших сестер и жен? – Добытчик яростно потрясал окровавленной рогатиной.

– Успокойся, не горячись, – примирительно говорил Клест. – Чужак не виноват. Мы сами предложили ему зимовать с нами. Вспомни: он предупреждал…

– Предупреждал он, как же! Он всех нас одурачил! – Добытчик обезумел; на его губах выступила пена. – Ему Ласка была нужна, моя невеста; я же видел, не слепой! Она отказала, а он… он горную нелюдь приманил, чтобы отомстить!

Мужчины нерешительно переглянулись. О том, что чужаку действительно нравилась Ласка, догадаться было нетрудно. Но остальные обвинения…

– Послушай, Добытчик, – вновь заговорил Клест. – Он же мстить пошел! Один против всех. На верную смерть…

– Не верю! Ложь! А если так… – охотник недобро усмехнулся, – то почему это он один должен мстить? Или среди нас уже и мужчин не осталось? Тогда я один пойду по следу чужака и, если он и впрямь собирается драться с горной нелюдью, помогу ему!

(«…А там будет видно!» – светилось в его прищуренных глазах.)

Клест вздохнул. Самое правильное сейчас – идти к сородичам в ближайшую общину, разослать гонцов к соседям и поднимать всех мужчин. Удастся ли настигнуть этих тварей, нет ли, – кто знает? Но попусту гибнуть – не дело. Хватит и того, что чужак решил своей жизнью расплатиться за случившееся… Но сына не удержать.

– Ты прав, Добытчик. Мстить за пролитую кровь должны все мы. Понимаешь? Не ты один, а избранные Советом мужчины двух наших Родов. Для того-то и нужно торопиться сейчас к сородичам…

– …Чтобы их проклятые следы вьюга запорошила? – закончил сын. – Ну уж нет! Вы как хотите, а я иду прямо сейчас! Кто со мной?

Четверо молодых охотников, не говоря ни слова, подошли к Добытчику. (Не удержать!)

– Ну что ж! – снова вздохнул Клест. – Ты не прав, сын, но… да хранят вас наши предки! Мы не замедлим выступить. А вы, раз уж выступаете первыми, тропу помечайте. На случай вьюги.

…Нет, Аймик ничего этого тогда не знал. Удивительно другое: он совершенно не помнил самое преследование. Ни то, как взял след, ни то, сколько дней занял путь по этому следу. Не знает даже до сих пор: спал ли, нет ли… вся погоня – словно сон без сновидений. Помнит только запах — то слабеющий, то усиливающийся, но не исчезающий ни на миг. ТОТ САМЫЙ запах. Не человеческий, не звериный. И еще – вяжущий, сладковато-соленый вкус сухого крошева: мясо с кореньями и морошкой. По-видимому, он прихватил с собой мешочек этого зимнего яства и время от времени запускал в него руку, чтобы кинуть в рот щепоть-другую… Не помнит!

Да! От его погони слабо помнились только запахи и вкус. А вот глаза и уши словно отключились: ни одной детали не сохранила память. И лишь потом, как-то сразу, вдруг…

Аймик увидел ИХ. Двуногих, сутулых, приземистых, гуськом пробирающихся по днищу большого лога. И хотя с первого же мгновения понял: ОНИ! – какое-то время был безмерно удивлен: по рассказам-то он представлял себе эту нелюдь великанами, в два, а то и в три человеческих роста, а тут… Самый крупный – едва ли выше, чем он сам, а ведь Аймик среди своих высоким ростом не отличался. Хайюрру, например, так чуть выше плеча. И еще: в первый момент показалось, что эти твари вовсе не голые, одеты с ног до головы в какие-то одинаковые меховушки. И лишь потом понял: не одежда это, а рыжая шерсть.

Рука сама потянулась к Разящему, но словно кто-то повелительно шепнул:«РАНО! НЕ СЕЙЧАС И НЕ ЗДЕСЬ».

И опустилась рука. Ибо прав был этот таинственный голос: Аймик настиг горную нелюдь, чтобы убить всех. Всех до единого. А значит, нужно ждать, пока эти твари не окажутся в таком месте, откуда не смогут сбежать, где им не укрыться от стрел. Приглядываться, изучать их повадки. И ни в коем случае не позволить им обнаружить себя.

Аймик хорошо знал, что такое охотничий азарт. Но испытанное им в те три дня, что он скрытно шел за нелюдью, совсем не походило на то, что он чувствовал, выслеживая желанную добычу. Аймик знал, что такое ненависть. Но даже к Пейягану, дорогому его братцу… что там к Пейягану – даже к Койре, «обожаемой» главной «мамочке» Койре, он ни разу не ощутил такой всепоглощающей ненависти и гадливости, такой всесокрушающей ярости. И в то же время до самого конца голова его оставалась ясной и холодной, действия – уверенными и точными. И лишь сердце ныло: «Когда? Ну когда же!..»

Их было почти столько же, сколько пальцев на двух его руках: пятеро самцов, три самки да еще один детеныш. Вначале Аймик недоумевал: как же так? Ведь в пещере много людей оставалось чуть ли не вдвое больше. Но наблюдая, понял, что эти приземистые коротконогие существа по крайней мере вдвое сильнее самого сильного мужчины. Неуклюжие на первый взгляд, они в действительности и ловки, и коварны. (Вон как умело самка длинноухого зацапала… Голыми-то руками!) А их злоба и жестокость не уступают силе. (Верещит бедный длинноухий, а его, даже не убив, живьем…) Аймик тогда даже зажмурился и так стиснул кулаки, что ногти впились в кожу… Конечно, со всеми мужчинами им бы нипочем не справиться. Небось долго ждали, выслеживали, когда большинство охотников отправится за добычей. А потом… попировали.

А теперь он будет выжидать. Чтобы не ошибиться. Чтобы ни один, ни один…

Скорей бы только. И так чудо, что его самого до сих пор не выследили.

Добытчик ничего не понимал. Они сразу же встали на след чужака, и след был ясен, – мальчишка и тот бы не сбился. Он был уверен, что настигнет своего врага еще до темноты и убьет его, прежде чем остальные охотники успеют вмешаться. А потом они продолжат преследовать горную нелюдь. Но… они не догнали чужака ни к вечеру, ни на следующий день, ни позднее. След был. Ясный, несомненный. Но того, кто его оставил… не было.

Добытчик видел, что его спутники волнуются, чем дальше, тем сильнее. Уже на втором ночном привале один из охотников неуверенно предложил: – Может… Дождемся наших?

Они не забывали помечать свою тропу зарубками на стволах и сломанными ветками. Только нужно ли это? Погода стояла тихая, ясная, безветренная. Мир словно застыл…

…Дождаться отца и тех, кого он приведет с собой? На четвертый день Добытчик был бы готов пойти и на это; у него и желание убить этого непонятного чужака если не прошло вовсе, то значительно ослабло. Но вот беда: сзади никаких признаков того, что свои торопятся. Вообще ничего. Звуки словно умерли, и в этом зловещем молчании легче было идти вперед, чем ждать… невесть чего.

Вожделенный момент наконец-то настал. Аймик уже понял, что эта рыжешерстая двуногая нечисть, днем разбредающаяся в поисках пищи, чтобы к вечеру вновь сбиться в стаю, не имеет какого-то одного пристанища… по крайней мере, сейчас не имеет. Если оно и есть, то где-то далеко, за несколько переходов… Неужели они специально пришли сюда, чтобы… Или, может быть, уходят на новое место, опасаясь возмездия?

Как бы то ни было, а каждый раз эта поганая стая ночевала в новом месте. И на третью ночь свершилось-таки долгожданное: твари облюбовали для ночлега глубокую балочку с крутыми склонами, хорошо защищавшими от ветра, но такими крутыми и скользкими, что едва ли по ним могли вскарабкаться даже они. А выход всего лишь один – узкий и полуприкрытый кроной рухнувшей и уже высохшей ели.

«Когда?» — спросил Аймик себя самого (или НЕ ТОЛЬКО себя самого) и получил ответ: «На рассвете!».

Он все взвесил, все прикинул: и то, как вспыхнет сухая ель, и тот камень, откуда хорошо просматривается вся балочка, откуда он будет посылать стрелы. Стрелять нужно быстро и без промаха; самцов первыми… Спал он в ту ночь или нет? Должно быть, все же спал, хоть и не помнит. Но трут приготовил еще затемно, это точно.

Действовать пришлось раньше, чем Аймик надеялся: на самом рассвете, когда небо уже просветлело, но мир еще оставался сизовато-серым. Услышав шум, возню, отрывистые взвизги, Аймик поднес к мертвой хвое трут.

Занялось сразу и споро. В следующий миг он уже занял облюбованную позицию и налагал на туго натянутую тетиву первую стрелу.

Первые выстрелы были не совсем удачны: Аймика ослепляло не только пламя, но и ярость, и он не сразу смог так слиться со своим оружием, когда убиваешь не рукой, а сердцем. Но потом дело пошло на лад. Хищно рыскал наконечник стрелы, высматривая в полумраке очередную мечущуюся фигуру, победно выла тетива, – и сам Аймик, увидев, как валится в снег новый ЛАШИИ, и дергается, и не может встать, отстраненно, с некоторым удивлением слышал свой собственный победный крик, похожий на вой…

(И еще он ощущал: что-то там, за спиной… Опасное, но не очень. Главное – эти твари.)

Огромный самец попытался вырваться из ловушки сквозь пламя. Стрела вошла ему в глаз почти до половины древка. Сделав по инерции несколько шагов вперед, лашии рухнул в огонь. Завоняло паленой шерстью и горелым мясом.

(«Жаль, что не могу сжечь каждого из вас. Живьем».) Не наконечник – сам Аймик высматривает оставшихся в живых. И убивает. Сердцем.

Эта ночь была так же тягостно тиха, как и все прежние. Добытчик уже не сомневался в том, что чужак-колдун ведет их по ложному следу невесть куда… на погибель. Не его это след – подвластные ему злые духи проложили. Прав был отец, но теперь уже ничего не поделать. Возвращаться? Лучше сгинуть от голода и мороза, чем покрыть себя таким позором.

Он и его спутники коротали ночь у костра в полудреме и невеселых мыслях. Охотники пошли за Добытчиком по своей воле, и никто его не ругал. Но Добытчик понимал: в их неизбежной гибели виноват только он.

…Привычную тишину внезапно разорвала вспышка пламени (совсем близко!) и крики. Крики, в которых не было ничего человеческого.

Не разбирая тропы, с копьями наперевес, охотники бросились туда, где шел бой.

…Они остановились на краю поляны, глядя в изумлении и страхе на происходящее впереди.

Чужак? Тот самый, хорошо им знакомый? И да и нет. Конечно, это был он, в своих странных одеждах, со своим луком… И не он. Разве возможно человеку двигаться с такой скоростью, так проворно посылать стрелу за стрелой туда, через рокочущее пламя? И судя по воплям, доносящимся оттуда, стрелы эти не пропадали даром… Вот, закачавшись, рухнула в пламя гигантская фигура, и чужак сам кричит, посылая новую стрелу, и крик его перерастает в утробный, доселе неслыханный рев…

И лишь когда чужак, оставив свой лук на месте, схватился за копье и бросился в глубь балочки, охотники немного опомнились… Но так и не могли решиться сдвинуться с места.

– Я пойду первый… – невразумительно пробормотал Добытчик. – Посмотреть… Помочь…

Лица его друзей выражали одно: «Помочь – ЕМУ? А убивать такого… Ну уж нет». На негнущихся ногах Добытчик двинулся вперед, сам еще не зная, что он будет делать, на что решится.

…А потом оказалось – стрелы кончились (две, три, а то и все четыре все же зарылись в снег), и пламя все еще жаркое, но уже понемногу опадает, а там еще кто-то мечется, срывается с почти отвесной стены… Теперь – за копье.

…Самка. Та самая, что вчера зайца… Ее детеныш коротко взвизгнул под ногой, дернулся и затих. Ощеренная клыкастая рожа, вытянутые вперед руки-лапы с острыми когтями. Самка мечется, стремясь увернуться от копья, улучить миг и вцепиться в ненавистное голое горло. Она ловка, увертлива, но сегодня Аймик в ударе, хоть и сроду не отличался умением биться на копьях. Рывок… Ложный выпад… Поворот, и костяной наконечник, оснащенный двумя рядами кремневых вкладышей, упруго входит в волосатое брюхо. Рывок назад, отскок – и новый удар, и еще, и еще…

А потом случилось самое страшное и самое удивительное.

Просветлело окончательно. Аймик собирал целые стрелы, выдергивая их из мертвых тел. Оставалось совсем немного; он уже подходил к самому крупному из самцов, рухнувшему одним из первых, и успел подумать с досадой, что вот, стрелы не видно, стало быть, она под этой тушей и наверняка сломана… И вдруг эта туша, казавшаяся безжизненной, как все остальные, с неожиданным проворством оказалась на ногах. Коварный самец не был даже ранен и, тихо рыча, смотрел на своего от шившего врага с нескрываемым торжеством.

Аймик понял, что погиб. Лук там, и копье (эх, дурен; дурень!), а за кинжал и схватиться не успеет, и голым руками против этого чудовища… ВСЕ. КОНЕЦ. Но тут произошло то… …что уже произошло однажды…

(…Нагу Сучонок был медведем, и его окружили, подня ли из берлоги, и конечно же герой Крепыш, Первый Охотник всех Родов, должен был нанести решающий удар…

…И что-то происходит. Что-то такое, отчего не победимый герой, задом от него отползая, бормочет в смертельном ужасе: «Ты че, Волчонок, слышь, ну ты че?..»

…Все еще надеясь, но уже почти не веря, что перед ним не настоящий медведь, а всего-навсего его собствен ный малолетний дядя, всеми гонимый Нагу Сучонок!..)

…И победное торжество, предвкушение легкой добычи сменяется в этих злобных глазах, не человеческих и не звериных, вначале недоумением, а затем – паническим ужасом. Еще бы. Это не детская игра, а смертельная схватка, и перед ЛАШИИ – не лесной сладкоежка, а громадный горный ВУРР, их древний враг…

Добытчик в ужасе отпрянул, едва не задев ногой колдовской лук чужака. Конечно, если он все еще хотел убить этого… приблудного, лук подошел бы как нельзя лучше. Но ни за что на свете он не смог бы заставить себя прикоснуться к ЭТОМУ луку… Да и стрел не было.

Ель догорала. Но в сером рассветном свете балочка просматривалась как на ладони. Туши убитых… Подумать только: никто не ушел! Ни один… Но что же делать теперь? Напасть, пока чужак занят сбором стрел?..

Когда неподвижно лежащий самец внезапно вскочил и, рыча, двинулся на безоружного чужака, у Добытчика от радости перехватило дыхание. Вот и все! Все решится как нельзя лучше. Сейчас эти волосатые лапы разорвут горло тому, кто накликал беду на два Рода, кто погубил его невесту. А потом он, Добытчик, сам убьет эту горную нелюдь. Один на один.

Но тут… Воздух задрожал, фигуры заколебались, и… Охотник не мог поверить своим глазам. Не чужак – громадный черный медведь, намного больше поднятого из берлоги, надвигался на рыжеволосое существо, вдруг завизжавшее в смертельном ужасе. Удар могучей лапы, и половина черепа нелюди превратилась в кровавое месиво. Второй удар располосовал ему брюхо, да так, что внутренности вывалились на снег…

Добытчик, забыв о своем копье, в ужасе зажмурил веки и зажал ладонями уши, чтобы не слышать звуков, доносившихся с места последней схватки. Оборотня с горной нелюдью. Сколько это длилось?.. Вновь приоткрыв глаза, он увидел, что чужак стоит возле растерзанных остатков рыжеволосой твари и смотрит на свои руки, красные от крови.

Не помышляя больше ни о чем, подобрав свое копье, Добытчик бросился бежать туда, где его поджидали сородичи, так и не сдвинувшиеся с места.

…Аймик, ничего не понимая, смотрит на поверженного врага, мертвого, растерзанного. Голова почти оторвана, из горла хлещет кровь; внутренности вывалились из разорванного брюха… Аймик медленно подносит к глазам свои окровавленные руки и тупо рассматривает их, пытаясь что-то понять… вспомнить…

Качает головой, падает на колени, погружает руки по локти в сугроб и трет, трет… Потом подбирает рассыпавшиеся стрелы и медленно, словно под непосильной ношей, бредет туда, где остались лук и копье.

На краю поляны он видит следы. Пятеро. Мужчины. Он изучает их, стараясь отвлечься от того, что только что произошло (или этого не было?), и неожиданно понимает, что следы эти говорят ему слишком много. Больше, чем они могли бы рассказать даже самому опытному охотнику…